Начало: "Слово двух свидетелей" http://www.proza.ru/2014/07/10/946
Предыдущая часть: "РАЗДЕЛ ХVІ. Саронская лилия" http://www.proza.ru/2014/08/06/1000
Короткевич В.С. (26 ноября 1930 — 25 июля 1984)
РАЗДЕЛ ХVІІ. Выход в юдоль слёз
(Евангелие от Иуды)
(перевод с белорусского языка)
...Шлі... там прэрачоны Хрыстос з сваімі апосталамі,
дзе іх яшчэ знана.
«Кроніка Белай Русі» Мацея Стрыкоўскага
Адходжу да адрынутых сяленняў.
Іду туды, дзе вечны, страшны стогн,
Адходжу да забытых пакаленняў.
Дантэ
Не под покровом тьмы выходили они из города, а днём. Но их также искали убить — пусть себе и не сейчас.
Все четырнадцать были в привычных домотканых хитонах, в кожаных прочных поршнях. У всех четырнадцати за спинами были котомки, а в руках трости. На шее у Иуды висел денежный ящик.
Только одна Магдалина, как то и подобает, отличалась от них одеждой: даже самое скромное из ее одежд казалось рядом с хитонами бродяг богатым. Но она также собиралась идти пешком, и только мул, навьюченный саквами (его вел под уздцы Роскаш), свидетельствовал о том, что она взяла кое-что из своего добра.
Около Лидских ворот, высоких, из дикого черного камня, молча стоял народ. На этот раз не слышно было криков. Прощаться было страшновато: пойдет и не вернется, а там разный сброд и возьмет за бока. Однажды уже так было.
Сидели на конях у самых ворот Лотр, Босяцкий и Григорий Городенский. Стоял за их спинами палач.
А напротив них сбились в углу старые знакомые: до синевы черный Гиев Турай, резчик Клеоник со своей чертовкой зеленщицей Фаустиной, улыбчивый Марко Турай, золоторукий Тихон Ус, дударь с извечной дудой и мрачный великан Кирик Вестник.
— Вот и идут, — сказал он. — Пожили несколько дней, а тут опять...
— А братишка, — сказал ласковый дударь. — А Бог, видно же, не выдаст. Ну что поделаешь? И повсюду надо, чтобы хорошим людям лучше стало.
— Людям лучше будет, — сказал Зенон (на такой случай он притащился из деревни). — Как бы вот нам хуже не стало.
Маркj Турай думал. Потом взял Клеоника за руку:
— Глупость мы сделали, что не попробовали с ним договориться, пока тут был.
— Пил, говорят, — сказал Вестник.
— Ну и что? А ты не пьешь? — спросил Клеоник. — Давай пойдем к нему.
Они подошли к Христу.
— А ну, Боже, отойдем немного.
Лицо Юрася был немного бледное и мятое после похмелья. Он кивнул головой и отошел с хлопцами в сторону.
— Что вам, хлопцы?
— Чтобы сразу понял, с кем говоришь, — сказал Клеоник, — знай: этот-то кузнец город поднял, когда вас в тюрьму потянули.
Юрась вскинул голову.
— Братец! Чего же ты раньше не пришел?
— А так, — опустил глаза Кирик. — Дело своё сделали. Весь город кругом толчётся. Чего сильно лезть?
— Так-то мы всегда, — сказал Христос. — Я и не знал, была ли там просто толпа, вел ли ее кто-то. А теперь вот иду. Да и не узнал хорошего человека. Зовут как?
— Кирик Вестник.
— Запомню. Хорошую ты весть принес мне, Вестник. А мне было очень одиноко в городе.
Две руки, черная и обычная, встретились.
— Времени мало, — сказал Вестник. — По своей охоте идешь?
— Кажется... по своей.
Лотр не видел, с кем там говорит самозванец, да и не сильно интересовался этим. Зато он получил возможность переглянуться с Магдалиной. Глаза их встретились. Кардинал одобрительно опустил ресницы, словно ободрил. На устах Магдалины было удивительное ироничное выражение. Как будто мольба и, совсем немного, какой-то угрозы. Кардинал уже не смотрел на нее. Она вздохнула решительно и стала искать глазами Юрася.
— Знай и этих, — говорил кузнец. — Они поднимали концы города. Этот — резчик Клеоник. Это Марко Турай. А вон там еще наши стоят.
Он называл фамилии, а Христос шевелил губами.
— Запомнил?
— Да. У меня память, как вечная.
— А раз вечная, то навек и знай. Это свои. И в драке, и за чаркой, и на дыбе. Пригодится помощь, будут тебя какие-то там фарисеи хватать — за помощью только к нам. Головою наложим, а выручим.
— Хлопцы, — растрогано сказал Юрась, — за что так?
— Ты людей, ты детей накормил, — сказал Марко. — Мы такого не забываем.
— Верите, что я — Бог?
— А Бог тебя знает, — сказал Клеоник. — Я... не очень. Но кто бы ты ни был — ты с нами в одну дуду дуешь, одинаковые поршни носишь, голодаешь, как мы. Дал ты нам хлеб. И еще... дал ты нам веру. Веру в то, что не все нам враги, что не все нас хотят давить. Должен был ты прийти. А там хоть дьявол лысый с одной ноздрёй.
— Что же, — сказал Юрась. — А может, и недаром так получилось, что я пришел? Я не виню, а только чего вы не подошли ко мне, хлопцы? Но и так — спасибо вам.
И все четверо земно поклонились друг другу.
— Иди, — сказал Вестник. — Имена помни.
В это время Лотр поднял руку:
— Люди знаменитого города! Господь Бог наш Иисус с апостолами решил на какое-то время оставить нас. Будет он ходить по стране, вещая слово Божье.
Кардиналовы глаза были влажные. Лицо дышало благородством.
— Надеюсь, не заработаем мы от него нареканий. Тихо и спокойно будем исполнять свои обязанности перед ним, мессией нашим, перед землей нашей излюбленной, церковью, государством и господами. Будем ждать его... За работу, милые братья мои. За работу!
В этот момент не выдержала и заголосила какая-то баба в толпе: «А на кого же ты нас?!.» — и умолкла, по-видимому, соседи прицыкнули. Люди стояли молча.
И тогда завыли волынки в руках стражи и грустно, высоко запели рога.
Слушая их, стояли у стены, на выступе, фра Альбин, Крыштофич и Кашпар Бекеш. Последний, по-видимому, немного выпил вина: разрумянилось красивое лицо. На солнечно-золотых волосах юноши лежал бархатно-черный, с отливом в синее, берет. Ветерок шевелил на нем пышный султан перьев. Плащ переброшен через плечо. На поясе короткий золотой меч — корд. Девки заглядывались на юношу. Но он смотрел только на готовых в дорогу апостолов и на того, кто называл себя Христом. Смотрел, словно стремился понять его.
— Они не могут верить, — сказал он наконец Крыштофичу. — Смотри, какое лицо. Очевидно с похмелья. Божьего в нем не более, чем у всех тут. Обычный человек.
— Лучше скажи, как они могут верить? — улыбнулся Крыштофич. — Ну, это в законе. Но лицо у него действительно мошенническое. Бродяга, да и все. И подумать только, что ты так восхищался этой дочкой мечника, собирался встретить в костеле...
Он перевел глаза с Бекеша на Христа. Сравнение было явно не в пользу последнего:
— Красивый, образованный, богатый, с умом, который с детства свободен от догмы. А он, говорят, только протянул руку...
— Замолчи, брат Альбин, — измучено сказал Кашпар. — Хватит...
— Вот она, сила слепой веры.
Бекеш понял, что у друга настроение говорить проповеди. И потому он сказал язвительно:
— Ты, кажется, также бросил на одну женщину глазом... И вот она также идет с ним. Взгляни. Сначала одну, потом...
— Кгм, — смущенно сказал «Пожаг». — Я — это другое...
— И все же она идет, — мучил дальше Бекеш.
— Ты должен был бы знать, сын мой, что гуманистам в этой юдоли не везет, — поучительно сказал брат Альбин. — А везет в этой юдоли плутам, пакостникам, обманщикам и мошенникам.
Трубы и волынки все еще пели. Лотр склонился к Христу:
— Прощай... Живи вольно... Только вот что: маску, маску носи. Глаза у тебя умненькие. Не глупи. Надень.
Братчик смотрел на него дурашливыми, хитрыми и разумными глазами.
К Бекешу и Крыштофичу протолкнулся через толпу Клеоник.
— Здоров, Кашпар. Что, хорошо вчера погуляли?
Окончательно опечаленный Бекеш ответил ему с оттенком легкой иронии:
— Ну, погуляли. Но же это от отвращения ко всему этому. Попойка средь чумных. Декамерон.
— Чудесная книга, не правда ли? — немного неестественно спросил резчик.
— Чудесная, — не дал ему пощады Бекеш. — А вот ты мне лучше скажи, почему ты, Клеоник, толкался среди этих обманщиков, водил к ним друзей-фанатиков, что подняли тогда этот кавардак со взятием замка? К живой реликвии тебя потянуло?
— Слушай, Кашпар, — решительно сказал Клеоник. — Слушайте, брат Альбин из Дубатыння. Кажется мне, мы немного перегнули. Нельзя быть нетерпимым, как те... как наши враги. Иначе, можно одно изуверство заменить другим. А мы, гуманисты, во всем должны от них отличаться... Это интересный человек. Я жалею, что не разобрался в нем. Это стоящий внимания человек.
— Мошенник, — резко сказал Бекеш.
— Возможно, но надо понять и это. Что он такой? Откуда?
— Угу. И почему спелся с церковью?
— Не думаю, что это так, Кашпар. Возможно, это несчастье. Возможно, потеря веры в нечто.
— А кто его заставлял врать, помогать выбивать из этой толпы последнюю медь, сводить девчат-фанатичек, ширить суеверия, изуверства, мрак?
— Возможно, обстоятельства. Несчастные обстоятельства. И он не друг церкви. Он... боится. Я сердцем чувствую: висит над ним какой-то меч. И как ты себе хочешь, Кашпар, а я и дальше буду интересоваться им, стараться понять до последнего и, возможно, помогать, когда пойму, что стоит.
Альбин улыбнулся.
— Вера со дна всколыхнулась. — Бекеш не помнил себя. — Побежал за Божьим хвостом. И он еще провозглашал пиетет только уму и опыту. Стойко же ты их держался! А чем ты докажешь даже себе, что это он? Иисус?
Крыштофич понял, что спор может привести к ссоре двух лучших друзей. Надо было спасать положение. Три человека на все Городню. И так их мало повсюду, так мало, а тут и эти поссорятся!
— Полагаю, доказать себе это легко, — темные глаза его смеялись. — И увериться также легко. Не понадобится даже вселенский собор. Протяни руку — и все... Будете спорить или дадите слово мне?
Друзья притихли. Обоим было уже немного стыдно своей горячности. Оба радовались, что Крыштофич не дал им дойти до взаимных оскорблений. По тону его они догадались, что он сейчас скажет что-то исключительно злое и меткое: на это он был большой мастер.
— Ну? — буркнул Бекеш.
— Наш ныне здравствующий папа, Лев Х, — монах говорил тихо, — сразу после избрания отменил одну древнюю церемонию. Какую, хочу я вас спросить?
— Публичную проверку coram populo (1), — догадавшись, фыркнул Клеоник.
— Именно, — сказал монах. — Мало что, а, может, там сплошные дурные язвы. А то, что он мужик — каждый папа докажет, полагаю, и так. Дурное дело не хитрое.
— Не понимаю, куда ты ведешь? — слегка улыбнулся Бекеш.
— И тебя еще учили по законам риторики? Бездарь! Так вот, одна моя посылка та, что у каждого можно проверить его coram populo.
— Он это уже и так доказал, — сказал Бекеш, — Христос этот.
— Жди, теперь второе. Скажите, при каждом ли своем появлении мессия выбирает новый облик, пользуется ли старым обликом?
— Полагаю... старым... — неуверенно сказал Клеоник. — Разве что ран нет, потому что они — дело человеческих рук, да, дело человеческих рук.
— И я думаю — старым. Первообраз Бога-сына — вещь установленная и ужасно ценная. Не может он появиться в виде горбуна, безногого, рябого. Не зря же на всех иконах он отчасти похож: каштаново-золотые волосы, голубые глаза, «лицом не круглый».
— Ясно, — сказал Клеоник. — Дальше.
— Еще один вопрос. Скажите, может одна вещь быть сразу в двух местах?
— Нет, — сказал Бекеш.
— И еще одно. Какую самую главную реликвию приобрел при своей жизни для Франции Людовик Святой?
Друзья стояли оглушенные. Уничтожающий, безжалостно логичный ход мысли Крыштофича начинал открываться им.
— Крайнюю... плоть... Христа, — еле выдавил резчик.
— Да. Облик Христов — вещь неизменная, настолько великая и вечная, что Иисус не разрешит себе вечно меняться, как этот пакостный мир. Одна вещь не может быть в двух местах. Правдивость реликвии Людовика честью своей утвердил Рим. Значит?..
— Значит, надо устроить этому плуту проверку coram populo и заодно убедиться в другом, — рассмеялся Бекеш. — Вряд или это подтвердится.
— Хуже другое, — язвительно и грустно сказал Крыштофич. — Наместники Христа считают, что они выше него. Что подходит Христу — не подходит им. Христу можно было не иметь крайней плоти, папе — никак нельзя, и на это есть наистрожайший закон. Я вовсе не за то, чтобы такое делали со всеми людьми, я — христианин. Но, собственно говоря, почему? Сжальтесь, где тут справедливость?
Смолкли трубы. Тяжелые половинки ворот начали расходиться. В толпе послышались вздохи.
— Так и не проверим, — ложно вздохнул Бекеш. — Взгляните, как их Лотр провожает... Со слезой.
И в этот момент Клеоник с улыбкой сказал:
— Слушайте, хлопцы, не может этого быть, чтобы Лотр не хотел быть папой... Надеется, по-видимому?
Друзья, уловив ход его мысли, захохотали. Бекеш представил себе ту картину и, поскольку имел живую фантазию, так и залился смехом.
— А хорошо было бы, хлопцы, ему те надежды обрезать.
— А что, при случае, может, и сделаем, — сказал Клеоник.
Ворота выпустили Христа с апостолами. Народ бросился было за ними, — стража, налегая на железные половины, с ужасными усилиями захлопнула их.
— Все же ненадежно это, что выпустили, — тихо падал голос палач. — Им бы ходячие клетки. У меня есть очень миленькие.
— Тсс, — сказал Босяцкий. — Не надо им этого. Весь мир — клетка. А уже такой клетки, как княжество Белоруско-Литовское — поискать, так не найдешь... Прощай, Господи Боже.
Дороги, дороги, белорусские дороги. Дождливая даль. Дороги. Монотонные, нежные и скорбные, как лирное пение. Черные поля. Лужи. Курные редкие хаты среди полей. Кожаные поршни месят грязь.
Четырнадцать человек одни на топкой дороге.
Перед ними — даль.
(1) Мужского пола.
Продолжение "РАЗДЕЛ ХVІІІ. Лазарь и сёстры его"
http://www.proza.ru/2014/08/12/1381