Всю ночь Маша Огнецветова не шла у меня из головы. Боже, думал я, как же её жаль! Какая это несправедливость! И ничего не изменить, не вернуть… До рассвета провалялся в тягучей полудрёме. Пытался отвлечься, думая о своих доармейских подругах, разжигая волнующие воспоминания, а утопленница гнала их прочь и в покое меня не оставляла. Мнилось, я опять в армии, мне приходят телеграммы. Мол, надо выезжать на её поиски. А я думаю: ведь ради этого не отпустят. Надо какую-то другую причину начальству придумать. И ещё жалел, что не поехал в отпуск тогда. Именно в июне ведь давали… И вот уже мне снилось, что я всё-таки в этот отпуск поехал, ищу по городу Машу. Но нигде её нет. «Куда-то ушла», - говорят мне все, но куда – сказать точно не могут или скрывают. Хотел, было, к мельнице старой отправиться. Там ведь они купались. Так дороги никак не найду! Выхожу всё на странные незнакомые окраины. Какие-то стройки, свалки… Так и проблуждал до рассвета.
Разбудил меня опять наш пушистый ночной гуляка. Потянулся я и вдруг решил немедленно встать: сделать пробежку. Армейской формы терять не пристало. Надел старые кроссовки, разбудил брата, чтоб закрыл за мной калитку, и побежал.
Утро занималось свежее, ясное. На траве сверкала роса. Путь лежал на восток. Я бежал навстречу, прямо в нежные объятия богини зари – розовопёрстой Эос. Сон рассеялся в мгновение ока. И оказалось, что, хоть спал я тревожно, а всё-таки выспался. И даже вчерашний ол утренней свежести не убавлял. Но на то он, верно, и ол.
Я миновал церковь, перемахнул Барскую горку. За ней был ещё маленький кусочек Озорнова. Благодаря своему положению на отшибе, уголок этот почти полностью сохранил деревенскую прелесть. Здесь держали коров, а у некоторых семей даже сохранились лошади с телегами.
В этот час коровы как раз выходили строиться для полевого выхода на пастбище. Иван Фотич в брезентовой куртке, сколько себя помню, всегда бывший у нас пастухом, весело похаживал, пощёлкивал кнутом. Он кивнул мне как хорошему знакомому. И я помахал ему рукой.
Там где кончались дома, начиналась сосновая роща. За ней картофельные участки. Дальше опять немного сосен – и Пантелеймоновское озеро. Когда-то здесь существовал скит в честь святого Пантелеймона. Потому и озерцо так прозывали. Врачевали, говорят, отшельники приходивших паломников от разных болезней, но особенно много стекалось сюда женщин со своими горестями. Слава о ските была громкая. Но революция всё это, конечно, уничтожила. Теперь на Пантелеймоновское наш городок просто сбегался купаться в жару.
Однако на дворе начало мая. Купаться рано. Я бежал дальше. С холма открылись луга, блеснула речка. Та же самая Рана, но здесь она совсем ещё скромная, не такая широкая как в Никольском. И мельница старая на том берегу тут как тут.
К ней-то и несли меня ноги, словно в продолжение ночных поисков. Я понял это и сам себе удивился, когда мельница уже была перед глазами. Её механизм давно испортился. Колесо замерло многие годы назад. Но старые омуты остались. Что я здесь искал?
С моего низкого бережка к воде свешивались плакучие ивы. В апреле разлив это место затоплял. Противоположный берег, как и положено, был повыше, но не намного. Лишь в одном месте на песчаном склоне виднелись гнёзда ласточек. Метрах в ста выше по течению Рана резко сворачивала на север и пряталась в лесу.
Глядя на воду, я точно пытался что-то разглядеть в речной глубине. Но разглядеть было мудрено: дно илистое, вода мутная. Там, в Никольском, где русло песчаное, Рана гораздо прозрачней. А тут, и правда, водолазам, наверно, пришлось нелегко. Впрочем, ещё неизвестно, как они работали. Может, только делали вид.
Постоял я, постоял, да и поплёлся назад задумчивым шагом. Были бы где-нибудь поблизости цветы, бросил бы в речку на память. Была бы свечка, зажёг бы и поставил у воды. А так – только грусть и вздох.
* * *
Я вернулся домой, когда все уже почти были на ногах. Понедельник. Соборно позавтракали. Все пошли по делам, оставив дом на нас с бабушкой. Однако бабушке было не до разговоров. Собиралась в огород. Я хотел ей помочь, как вдруг звонок:
- Бли-и-ин! – в трубке знакомый энергичный голос. – Два дня уже, контра, дома и даже не позвонил!
- Здравствуй, Айболит! Виноват, но очень рад тебя слышать, - рассмеялся я. – Прими мои законные оправдания: в первый день сразу напоили. Вчера, соответственно, отходил. Не до звонков было. Сейчас вот в огород иду.
- Огород – дело святое. Но вечером, чтобы, как штык был у нас.
- Опять пить? – притворно уныло предположил я.
- И опять, и снова, - подтвердил Айболит. - Такая у тебя, брат, на ближайший месяц работа.
- Да уж, - вздохнул я. – Супротив обычаев не попрёшь.
- Переть и не стоит. К тому же, помимо обычаев, у нас сегодня отличный повод: день рождения моей законной половинки.
Мы договорились, что я подойду часам к семи. Таким образом, для огорода времени оставалось вдоволь. Мы с бабушкой посадили редиску, репу, бабушкины любимые оранжевые ноготки.
На обед пришли только мама и сестрёнка. Мужиков дела не отпустили. А после обеда я взял, было, почитать милого мне до армии Эдгара По, но «Лигейя» на этот раз весьма быстро привела с собой Гипноса. Проснулся – а уж пора собираться в гости!
Димка, так в реальности звали Айболита, жил недалеко: совсем рядом с нашей школой. Мы дружили с ним, хотя по жизни его следовало классифицировать как самого настоящего мажора. И отец, и мать у Димки были медиками. Он сам с самого первого класса знал, что тоже будет врачом. Потому Айболитом и прозывался. Неудивительно, что после школы легко поступил в мединститут. А за время моего отсутствия ещё вот и жениться успел, оказывается.
Явился я на всякий случай не в семь, а в пол-восьмого. Полчаса постоял, помедитировал перед школой. Столько сразу вспомнилось.
К половине восьмого все гости, видно, были в сборе. Но с первого взгляда ясно: публика отнюдь не врачебная – такие же мажоры, как хозяин застолья. Зато женская половина – очень даже ничего. А уж именинница – очень и очень ничего. Звали её Наталья.
Димка в двух словах рассказал о том, как они познакомились, как осенью сыграли свадьбу. Соединил всё ещё пребывающих молодожёнами мединститут. Учились на одном курсе. Димка – будущий хирург, Наташа – невропатолог. Разные направления, разные семьи, разные темпераменты. Но вот сложился-таки союз скальпеля и молотка.
Что касается гостей, первое впечатление не обмануло: с одной стороны – Наташины подруги, с другой – молодая буржуазная поросль местного розлива. Димка поведал мне: два года назад уволился из армии и вернулся домой Костя – его старший брат. Экс-офицер военно-космических сил быстро раскрутился, сделался хозяином трёх магазинов, в которых торговали телефонами, всякой компьютерной техникой, дисками, стал в городе большим человеком, а потом перебрался в область, оставив здешний свой бизнес Димке. Димка же был к этому готов. Не бросая учёбу, он вполне справлялся и с коммерцией. Ну и круг у него теперь был соответствующий.
Вряд ли входил в этот круг, однако, дюжий человек с густой тёмной бородой, напротив которого, в дальнем конце стола, собственно, мне и указали место. Он был, конечно, постарше всех присутствующих, и по этой ли причине или по какой-то иной, не принимал участия в общей беседе о лексусах, гидроциклах и дайвинге на Красном море. Молчал, но слушал, с улыбкой, переводя глаза с одного говоруна на другого. Временами он отпивал небольшой глоток коньяку. Долго смаковал. А потом снова принимался улыбаться и смотреть.
На первом этапе мне болтать тоже было некогда. Я ел. Чего только не было на столе! В особенности много разной рыбы. Когда же вожделение к еде несколько притупилось, захотелось познакомиться с этим бородачом. Пару раз мы встретились взглядами. И он мне, как и всем окружающим, улыбнулся. Но не более того.
- Слово другу детства, отрочества и юности, а ныне вдобавок ветеранау наведения конституционного порядка! – вдруг провозгласил Димка.
Я поднял голову и увидел: он делает мне решительный знак говорить. Дело это было для меня не новое. Из воинственных слов и комплиментов присутствующим дамам я на ходу сплёл довольно приличную речь. Кто-то крикнул: «Ура!». Бокалы сошлись, разошлись. Выпили. И тут чернобородый визави заговорил со мной сам:
- И давно ли, брат, с Кавказа?
- Два дня назад приехал.
- Где геройствовал-то?
- Уехал из Аргунского. А батарея наша до сих пор там.
- Бог войны, стало быть.
- Миномётчик.
Разговор наш быстро превратился в дружескую беседу. Незнакомец подробно расспрашивал о боевых действиях, а потом и о себе рассказал. Оказалось, он был из поколения добровольцев. После распада Союза в начале 90-х на его территории вспыхнуло сразу несколько небольших, но весьма кровопролитных конфликтов. Новые российские власти вмешиваться в них не спешили. Зато добровольцев нашлось хоть отбавляй. В особенности жаркими были бои в Приднестровье. Именно там Александр – так звали моего собеседника – получил своё боевое крещение фронтового разведчика. За Приднестроовьем последовали Абхазия, Босния, Первая Чеченская, на которую Александр пошёл по контракту. Потому-то и было ему интересно буквально всё, что я мог рассказать о Второй Чеченской. А когда рассказ мой иссяк, он вдруг спросил:
- Сам-то чем теперь заниматься будешь? Есть планы?
- Пока дембель, - улыбнулся я. – А там поглядим. Может, всё-таки в художественное училище пойду, а, может, ещё куда-нибудь.
- Понятно, - пробормотал он, неспешно доставая блокнот, а уже из самого блокнота визитку. - Вот мои координаты. Приходи. Познакомимся поближе, и, даст Бог, найдём для тебя работу.
На визитке значилось: «Шестопёров Александр Богданович. Общественное объединение «США». Ул. Крылова, д.45. Тел.: 5-33-76».
- Что значит сие Сэ Шэ А? – осведомился я. – Какой-нибудь клуб друзей Микки Мауса?
- Вообще-то «Семья-Школа-Армия», – рассмеялся Александр. – Но то, что многим при этом приходит на ум Микки Маус, хорошо. Тем, кто действительно стоит на страже Родины, думаю, мы понравимся. А те, кто работает на Америку, пусть хоть на время сочтут нас своими друзьями. Мы, кстати, не будем их разубеждать. Кантри и южане мне по душе. А мы ещё и собираемся наладить контакты с Фондом американской семьи. Есть у них там такая контора с весьма, скажу тебе, приличными задачами. Вот и поднаберёмся опыта.
По словам Александра его организация только вставала на ноги. А в будущем должна заменить существовавший в советское время ДОСААФ. Однако задачи США – гораздо шире, чем просто подготовка парней к армии. В детали он обещал посвятить, когда я приду трудоустраиваться.
- Придти-то несложно, но кем я в этом вашем США могу работать? – поинтересовался я.
- Инструктором, воспитателем, наставником… Назови это, как хочешь! – развёл руками Александр. - Ты в каком звании дембельнулся?
- Сержант.
- Вот! Значит, можешь наших ребят многому научить.
- Многому? – засомневался я. - Кроме миномёта и РПГ я, как следует, ничего и не знаю. Вот те, кто был в разведке…
- Тот, кто попадает на настоящую войну, приобретает опыт, который никакое училище не даст! – отмёл мои сомнения Александр. - Одни твои рассказы, а я надеюсь, тебе есть о чём рассказать, могут быть потрясающе полезны. Сам говоришь: война там ещё неизвестно сколько продлится. Вот и надо, чтобы ребята наши знали, что по чём. И ведь у тебя опыт самый, что ни на есть, свежий. Я могу рассказать о том, как мы воевали семь лет назад. Это полезно, но всё-таки про другую, уже вчерашнюю войну. А от тебя они услышат свежее, самое нужное. Да и не только услышат. Надеюсь, что-то и показать сможешь, а?
- Ладно, - кивнул я. – Дело хорошее. Завтра и приду.
Как видно, Александру был нужен именно такой скорый ответ. Через стол он крепко пожал мне руку. Мы выпили за регулярную армию и добровольцев. Коньяк, кстати, оказался как раз приднестровским. И мой визави снова пустился в воспоминания… Внезапно я увидел женщину, сидевшую от меня по диагонали – в торце стола. О, именно женщину! Сказать о ней «девушка» было как-то чересчур легковесно. До сего момента я почему-то её не замечал. Возможно, был слишком поглощён военным разговором, а незнакомка внимательно смотрела на меня. Что-то её во мне или в нашем разговоре заинтересовало.
Наши взгляды встретились, и она улыбнулась – точно сказала: «Ну наконец-то ты почувствовал, что я на тебя смотрю!». А потом улыбнулась ещё раз: без сомнения, поняла, что начало со мной происходить. Про то, что красота – страшная сила, я был давно осведомлён. Но одно дело, когда она просто мимоходом цепляет, опаляет. И совсем другое, когда этот огнемёт бьёт по тебе прямой наводкой. Тут уж не спрятаться, не скрыться… Глаза у незнакомки были – один раз увидишь, и никогда не забудешь: большие, медово-янтарно-карие! Рисунок её губ и тонкая переносица (а те, кто что-то понимает в женской красоте, знают, что значит тонкая переносица!) усиливали впечатление. Змеи длинных тёмных волос грациозно лежали на обнажённых плечах. Видимо, она была повзрослее других девиц на этом вечере. А, может, просто такой яркий и сильный тип. Я сразу понял, что в ней много от той незабвенной итальянки, что давно украшала мою стену, и как будто даже привиделась мне вчера во сне, на рассвете.
- Кто это? – шепнул я Александру, движением глаз указывая на незнакомку. Он, видимо, удивлённый моим шёпотом, глянул в нужном направлении и, весело улыбнувшись, тоже прошептал:
- Это Марина! Наша колдунья!
- Колдунья?
В ответ Александр изобразил рукой в воздухе что-то запретительно-отпугивающее: мол, смотри, не суйся в эту историю.
Но как тут было не сунуться? На любых дискотеках я всегда рисковал приглашать самых ослепительных дам. Не всегда приглашение прнималось, и всё же: целовать, так королеву. Да и слово «колдовство» меня, скорее, манило…
Просто так подсесть и заговорить с Мариной, однако ж, решимости не хватало. Я ждал момента. И зрительный контакт не прерывался. А выручили именно танцы. Они были-таки в программе вечера. Не успел зазвучать первый медляк – я тут как тут. Поклонился. Пробормотал, сам не понял что, а вот она, благосклонно улыбнулась и проговорила очень ясно:
- Овен пришедший с юга. Встреча накануне дня Царя-Солнце. Добрый Сатурн, а Луна – в Скорпионе.
- Как я счастлив, - сказали мои губы. Не оттого, что меня обрадовало услышанное, в нём-то я почти ничего не понял, а оттого, что мои руки охватили её стан, а её длинные ладони легли мне на плечи. Моя мужская гордость была колоссально поощрена! Сердце стучало, как крупнокалиберный пулемёт. На Марине было такое роскошное летнее вечернее платье! У неё были такие прекрасные обнажённые плечи! Такой вырез на груди! От неё веяло такими сводящими с ума духами. А глаза… Теперь в сгущающихся сумерках, когда она, уронив ресницы, вдруг снова резко заставила их взлететь, на ум мне нежданно-негаданно явился капитан Бескровный. Он много рассказывал нам об исламе. Рассказывал однажды и о гуриях. Мусульмане верят: праведникам, попадающим в рай, в награду уготована любовь гурий – прелестных райских дев. «Райская дева» - не перевод, а лишь описание по смыслу. В действительности «гурия», а по-арабски это звучит просто «хур», означает «черноокая дева со сверкающими белками глаз». Такое короткое слово – и такой длинный смысл!
- Правильно, - согласилась Марина, - и это тоже должно в тебе быть. Счастье зыбко, и всё же призывающий его на себя не останется обделённым.
- Александр намекнул мне, что Вы занимаетесь какими-то чудесными вещами, - нашёлся я, пытаясь действовать осознанно посреди сгущавшегося вокруг меня сновидения. – Но, кажется, чудо – это вы сами.
- О! Значит, я не ошиблась! – просияла она. – Такое может сказать лишь человек с Луной в Скорпионе. Значит, дело лишь за… - последнее слово она произнесла совсем невнятно, но пристально глядя мне в глаза. А, может, и вообще не произнесла.
- Дело за чем? – переспросил я.
- Танцевать с Мариной целый танец, да ещё такой длинный – роскошь! – нахальный голос хозяина дома разом рассеял сновиденческий туман. Димка разбил нашу пару. Марина рассмеялась, подмигнула мне и перенесла свои прелестные руки на его плечи. Я разочарованно осмотрелся и увидел на диване свободную девушку. Белокурая, очень даже ничего. Без раздумий бросился к ней:
- Можно с вами потанцевать?
- Можно! – уверенно ответила она, и через мгновение я кружил уже её, на этот раз, держа её руку в своей руке. Девушку звали Любой. Это было, конечно, совсем иное. Светлый взор льдистых серых глаз освежал. И духи у Любы были, конечно, совсем другие. В отличие от предыдущего танца, с моей новой партнёршей мы много что успели обсудить. При этом интонация голоса Любы всячески подчёркивала, что и разговор этот, и я сам – предметы для неё крайне несерьёзные.
Для следующего танца Любу перехватил у меня жизнерадостный паренёк с бакенбардами и коком а-ля Элвис Пресли. Оставалось лишь самого себя отвести на место, где она только что сидела. Все девы на этот раз оказались разобраны. Не успел я отдаться грустным размышлениям по этому поводу, как вдруг рядом со мной возник вездесущий Димка с водочными стопками.
За вечер приятель мой таких стопочек опрокинул уже преизрядное количество, и принятый объём, наконец, начал действовать, хотя ещё совсем недавно, когда Димка отобрал у меня Марину, это совершенно не было заметно. Теперь он энергично, но не очень связно что-то бормотал о федеральных войсках и о том, как он меня уважает. Наконец, мы за что-то выпили, и я сразу ощутил: водка после коньяка и сладкого вина, к которым я успел приложиться, совсем не к месту. Димка же не унимался. Продолжал делиться со мной своими чувствами к армии и чеченцам. Я слушал и со всем соглашался. Танцы шли своим чередом. Глаза мои следили за перемещениями Марины. Она потанцевала ещё с двумя гостями, а потом ушла на кухню. Там затевалось нечто грандиозное.
Скоро это нечто было явлено нашему зрению. Здоровенный тортище – двухъярусный, со многими свечами. Такой в пору на свадьбах подавать. Комнату захлестнула волна неподдельного энтузиазма, танцы, естественно, тут же прекратились.
Набрав в лёгкие побольше воздуха, именинница дохнула правильным длинным нарастающим дуновением, и ни одна свеча не выстояла. Тут же в полумраке сверкнуло несколько ножей. Застолье вступило в свою завершающую кремово-бисквитную фазу. К тортам я всегда относился неплохо, и своего куска, конечно, не упустил.
В момент поедания мы вдруг оказались рядом с Любой.
- Обожаю взбитые сливки! – сказала она, разделавшись с верхней частью своей доли, которую, собственно, сливки и составляли. И в словах и во взгляде её на этот раз сквозила искренность. На её реплику надо было что-то ответить, но я промолчал. Ведь эта реплика вполне могла быть намёком на мою часть упомянутых сливок. Что касается Марины, она, находясь по правую руку от хозяйки праздника, кажется, только и успевала, что резать новые куски.
После торта все потихоньку стали собираться по домам. Мой новый приятель Александр исчез по-английски незаметно. Но остальная компания, включая гостеприимных хозяев, вышла на вольный воздух коллективом.
Я предполагал, что сейчас деловые люди рассядутся по своим авто, и на этом всё закончится. Но оказалось: на машине приехал только один гость. Остальные, несмотря на свою крутость, пришли пешком. Езда под градусом, как видно, в нашем городке была не в моде даже среди местных «олигархов». Да и какие они, наши Озорново-Никольские расстояния. К тому же тёплый вечерний воздух так и звал побыть подольше под открытым небом.
Подгулявшая компания, конечно, двигалась не строем, а хаотичной толпой. Впрочем, у этой толпы было ядро, состоявшее из Натальи и её подружек, шедших рядком, взявшись под руки. За ними следовали коммерсанты. Причём Димку, дошедшего до кондиции, поддерживали с обеих сторон. Настроение у всех было прекрасное. И девчонки, как это часто бывает на таких прогулках, запели хором. Песни всё были известные, советско-комсомольские…
Вольно или невольно, но я снова оказался рядом с Мариной. Она шла рядом с ядром, и всё же отдельно от него.
- Далёк ли путь, Марина? – спросил я. – Не нужен ли почётный эскорт?
- Мне на Садовую. Не близко. Но большая часть наших людей тоже в том направлении движется. Так что без эскорта в любом случае не останусь.
- Как бы то ни было, примите и мою кандидатуру для рассмотрения, - сказал я. – Мне в Озорново. Но ради того, чтобы проводить вас, я бы отправился и в Удальцово, и даже в дачный посёлок. А мы, кажется, не договорили.
- Так не спеши. Вон как наши девчушки распелись.
- Послушаем, - согласился я.
Мы шли и слушали.
- Эх, кабы ещё завтра утром на работу не вставать! – помечтал кто-то вслух. – Кабы сегодня была пятница!
Мечтателю откликнулись сочувствующие.
- Вы жаворонок или сова? – обратился я к Марине, просто чтобы поддержать разговор.
- Бог знает, - пожала она плечами. – На отдыхе я встаю рано. Но, когда работаю, вынуждена быть совой.
- Понятное дело, - сказал я. – Ночь – лучшее время для волхвований.
- Ещё бы, - усмехнулась она.
- Да! Ночью хорошо, - согласился я. – Мне вот не колдовать, а стоять в ночных караулах часто выпадало. Это, скажу вам, ощущения тоже не забываемые! Лагерь спит. Вокруг враги. Всё под твоей защитой. Отвлекаться нельзя. А как не отвлечься? Ночь очаровывает. Столько всяких звуков. Столько воспоминаний сразу накатывает, да и грёзы наяву просто прут. Всё время одёргиваешь себя. И постоянно кто-то бродит рядом, кто-то наблюдает. То и дело глаза протираешь, иногда и автомат с предохранителя снимешь, когда что-то уж совсем близко зашуршит. А помощь только от звёзд. С ними – не один. Они наблюдают, болеют за тебя...
- Я хотела бы побывать в карауле, - сказала Марина. – Очень ты вкусно об этом рассказал. Даже автомат на плече поносить не прочь.
- А знали бы вы, какую клёвую караульную шубу дают зимой! Какой у неё воротник! – мечтательно промолвил я.
- Куда нам! – грустно вздохнула Марина
- Да! На гражданке такого не узнаешь, - подтвердил я. - Тут разве что по контракту вам пойти годика на два. Нашили бы на блузку погоны…
- Погоны это, должно быть, особенный кайф! – рассмеялась она. – Признаться такого мне ещё никто не предлагал.
- «И как в раю магометанском, сонм гурий в розах и шелку, так Вы в лейб-гвардии уланском Её Величества полку», - процитировал я. – Это Гумилёв: «Мадригал полковой даме». Думаете, плохо быть мечтой целого полка?… А вы бы смогли стать такой мечтой!
- Ясное дело.
- Сапожки бы вам выдали мягкие, юфтиевые, чёрную фуражку...
- У тебя богатое воображение. Нравятся девочки в милитари-стиле?
- В общем, да! - признался я.
Марина словно задумалась. А я гадал, какой вывод она может сделать из моего признания в любви к амазонкам. С минуту мы шли молча. Вышли к линиям ЛЭП. Тут было мало деревьев, зато совсем почерневшее небо раскинулось над нами во всей красе.
- Я, конечно, могу только гадать, чем Вы на самом деле занимаетесь, - молвил я, дабы беседа не прерывалась, - но, кажется, это дела серьёзные.
- Судя по твоей интонации, серьёзные – это одновременно тёмные дела! - её насмешливая улыбка нравилась мне всё больше и больше.
- Наверно, Вы - аналитик, - продолжал я. – Какое-нибудь там стратегическое планирование, прогноз.
- Тепло! – она дружески прикоснулась к моей рук. - Я, действительно, консультирую, только не по поводу бренных государственных законов.
- Астрология! – нашёлся я. – Ну, или ещё там какие-нибудь прорицания.
- Прорицания? – Марина весело рассмеялась. – Хорошее по нынешним временам словечко. В общем, да: я прорицаю. Но иногда делаю и кое-что ещё, чтобы прорицания эти сбылись или, соответственно, не сбылись.
- Звёзды на небе подправляете что ли?
- Зачем же. Гермес Трисмегист учил нас иному.
Я в недоумении пожал плечами:
- Гермес?
- Что на верху, то и внизу – это каждому известно, - Марина как будто удивилась моему невежеству. – Простое равенство. А равно Б. И если дело обстоит так, значит, верно и обратное.
- Что внизу, то и наверху?
- Именно.
- По-моему, для мира это опасная истина.
- Нет, - она отрицательно покачала головой, и теперь была, кажется, весьма серьёзна. – Истина эта могла бы быть спасительной. Да и хуже того, что уже произошло, не произойдёт. Вот только чтобы существующее положение кардинально изменить, нужен такой порыв! Такое напряжение множества воль! Людям, к сожалению, это не под силу. Особенно, нынешним. Хорошо хоть, что в личной судьбе кое-что поменять в лучшую сторону можно. Я даже думаю, что на подобные вмешательства нас может толкать сила, что превыше звёздных предопределений.
- Это кто же? Не сам ли Господь Бог?
- Он.
- Но кто в таком случае повелевает этими самыми звёздными предопределениями?
- Очевидно, другой бог или тот, кто мнит себя богом.
- М-да! – почесал я в затылке. – Это уже гностика какая-то. Но теперь я понял: Александр не наврал. Вы – именно волшебница. Ведь изменять судьбы – волшебство. Не так ли? Будем иметь в виду.
- Вашу судьбу, скорее всего, трогать не стоит, – покачала головой она.
- Но тогда дело лишь зачем? – я осторожно тронул её за локоток. – Вы что-то начали говорить во время танца. День Солнце-Царя…
- День Царя-Солнце – это завтра – День Святого Георгия. А дело… Его легко испортить, - прошептала она, то ли в шутку, то ли всерьёз.
Я глянул на неё и заметил в глазах какое странное веселье.
- Пусть некоторые участники этого дела узнают всё вовремя.
Воцарилось молчание. Казалось, сновидение, начавшее охоту на меня во время танца снова пошло сгущаться. Восторг, восхищение, но, одновременно и какой-то сладкий страх затопили моё сердце.
- Кстати, о звёздах! – сглотнув слюну, попытался я восстановить разговор. - У моего друга-одноклассника здесь есть маленькая обсерватория с неплохим телескопом. Можно как-нибудь сходить и полюбоваться. Как бы астролог отнёсся к такому развлечению?
- Положительно, - Марина отчего-то вздохнула. - Хоть астролог в телескопе и не нуждается, а всё же обсерватория в нашем городке – это само по себе интересно. Буду ждать твоего приглашения.
Ещё несколько мгновений и, благодаря этой обсерватории, я обзавёлся номером домашнего телефона Марины.
К этому моменту мы дошли до ключевого перекрёстка. Здесь уже всем было порознь. Народ прощался, расцеловывался. Все благодарили хозяев. Подошёл к ним попрощаться и я.
- Приходи ещё! – сказала Наташа дружески. – Сегодня у нас только полузнакомство. В следующий раз, даст Бог, познакомимся по-настоящему.
Я поцеловал её ручку, крепко пожал руку Димки. Пробормотал какие-то слова благодарности, краем глаза же заметил: Марина уже отделилась от толпы и быстро шагает вглубь квартала. Явно бросаться вслед было чревато. Требовался быстрый обходной маневр.
Я, вроде бы, направился совсем в другую сторону. Но тут же ушёл в тень деревьев, повернул назад и понёсся догонять мою прекрасную собеседницу. Было совсем темно. Я бежал по высокой траве. Перемахнул какие-то кусты. Пролетел мимо детской площадки. И вот она!... Цок-цок-цок! Звон её каблучков был таким острым, таким отчётливым звуком в море неясных, дремотных звуков ночи.
- Марина! – тихо позвал её я.
- Догнал? – она совсем не испугалась.
- Слышали моё приближение?
- До пантеры тебе пока что далековато! Вижу, домой совсем не тянет.
- Простите! В такую тёмную ночь я был обязан довести вас до порога.
- Да-а! – протянула она. – Ночка, что надо. Но я, кстати, почти пришла. Следующий дом – мой.
В этом квартале новостроек было очень тихо. Час поздний, но всё равно странно. Ни одного горящего окна. Ни одна собачка не тявкает. Мы прошли вдоль длинной пятиэтажки. Поодаль от неё стояла высокая шестнадцатиэтажная башенка – возможно, самое высокое здание нашего города.
- Вот и мой порожек, - сказала Марина, когда мы оказались у единственного подъезда башни. – Надеюсь, больше никаких обязанностей мой провожатый на себя сегодня не возложил?
- На сегодня, к сожалению, больше никаких, - подтвердил я и вдруг сымпровизировал: – Разве что, осталось пожелать вам доброй ночи! И лёгкости – такой, что если вдруг окажетесь в сновиденческой Сахаре, сумели бы проникнуть за ворота города-миража.
- Никогда не была в Сахаре, - она усмехнулась, покачивая головой и доставая из сумочки связку ключей, - но за пожелание спасибо. Сладких снов и тебе!
Щёлкнула подъездная дверь. Марина обернулась:
- Ну, я пошла.
- До свидания, – вздохнул я, и вдруг, ошалев от собственной смелости, припал на одно колено и поцеловал её руку.
Руки Марина не отдёрнула. Я держал её в своих ладонях несколько секунд и успел заметить на среднем пальце изящный перстенёк. Что там за камень, в полутьме рассмотреть было сложно: над подъездом горел лишь тусклый жёлтый фонарь. Но когда Марина медленно высвобождала свои пальчики из моих, какой-то лучик, видно, упал на перстень. А камень в ответ вдруг полыхнул таким зелёным огнём, что я вздрогнул. Поднял глаза: взоры Марины излучали благосклонность. Она легонько потрепала меня по голове:
- Ты - славный. И свидание, думаю, состоится!
Подъезд захлопнулся. Я остался один. Скоро то ли на двенадцатом, то ли на тринадцатом этаже зажёгся слабый зеленоватый свет. Какой-нибудь ночник, решил я, постоял ещё немного, любуясь этим светом, который, кажется был тон в тон сверкнувшему перстню. Потом, естественно, отправился восвояси.
Всю дорогу домой её прикосновение не угасало на моих волосах. В ушах не переставали звучать её последние слова. А перед глазами стоял зелёный огонь перстня. Наверно, в тот миг он вырвался из камня не случайно. Быть может, Марина что-то сказала мне этим? Может, и правда, волшебница?