Через запертую дверь спальни просачивались отчаянные упреки и всхлипывания Алёны Игоревны, мамы пятнадцатилетней Маши Смирновой. Исчерпав запас сил и аргументов, безразлично внимаемых супругом, Алёна сжала кулаки и отчаянно завопила:
—Убирайся! Чтоб ноги твоей больше здесь не было!
Резко распахнув дверь, Вадим скользнул взглядом по сжавшейся от страха дочери и стремительно прошёл к выходу.
— Пап!.. Не надо, папочка!.. — размазывая по щекам безудержно льющиеся слезы, Маша кинулась вслед за отцом.
Не поднимая головы, он втиснул ноги в туфли от Good Man и, отворив дверку ключницы, завуалированной под семейную фоторамку, снял связку ключей от Ford Moverick.
— Нет, не надо, не уходи! — словно желая запечатлеть образ отца на кончиках пальцев, Маша лихорадочно ощупывала его руки, плечи, жёсткую щетину слегка посеребрённых сединой волос.
Порывисто прижав к себе дочь, Вадим виновато опустил голову. Отстранив от себя Машу он торопливо распахнул дверь и вышел.
Маше казалось, с тех пор как отец поменял «двенашку» на четырехцилиндрового «Бродягу», в доме поселился раздор: папа всё меньше времени стал проводить с близкими; мама срывалась на окружающих по каждому поводу и без.
Дверь тяжело захлопнулась. Квартира наполнилась протяжным женским воем.
— Мам?..
Маша приоткрыла дверь в спальню и отшатнулась: моложавое, по-детски непосредственное лицо Алёны было обезображено маской глубокого отчаяния — лоб изломали кривые борозды морщин, уголки пухлых губ опустились и нервно подрагивали.
— Мам…
— Оставьте меня!.. — одиноко сидя на большой двухспальной кровати, Алёна подтянула колени к подбородку и, вздрагивая всем телом, разразилась рыданием.
— Да что же это? — не зная, как поступить, Маша выбежала вслед за отцом, но его уже не было. Рёву мамы вторил рёв стремительно удаляющегося джипа.
— Родаки поссорились?
Маша обернулась: на перилах сидела её бывшая одноклассница Инга Зацепина. После девятого класса Инга поступила в ПТУ на секретаря-машинистку, а Маша продолжила учёбу в школе.
— Поссорились…
— Да не переживай ты так, я, вон вообще с одной мутер всю жизнь — и ничего, порядок, никто носки не разбрасывает по дому, телевизор не орет на всю катушку. Докурив сигарету она виртуозно стрельнула фильтром в клумбу. — Курить будешь?
— Нет, что ты, я не курю.
Инга закинула в рот жвачку и обняла Машу:
— Ладно тебе выламываться, или ты хочешь на свою маман быть похожей? Бери, пока предлагают, нервишки успокоятся
Протянув раскрытую пачку, Инга щелкнула зажигалкой раз, другой.
— Вот чёрт, газ закончился! Слушай, Смирнова, а поехали с нами? Клянусь своими длинными ногами, — игриво демонстрируя стройные ноги, Инга приблизилась к Маше и, склонившись к её уху, убедительно шепнула: — Всё будет хорошо.
— Спасибо, Инга, я лучше пойду домой, — словно пытаясь взять себя в руки, Маша заложила руки за спину и обхватила запястье.
— Ничего не лучше. Жизни ты не знаешь, Смирнова. Иди, успокой Алёну (мама Маши, худенькая низкорослая с коротко остриженной головой походила на девочку-подростка отчего окружающие звали её просто Алёной), захвати куртку и выходи, через пятнадцать минут Философ подъедет.
При упоминании клички Глеба Филиппова, Маша вздрогнула: она с детства опасалась этого высоколобого парня с колючими глазами и замысловатыми речами, проповедующими сатанинскую библию Де Ла Вея.
— Ну, что стоишь, время идёт. Давай, одна нога здесь — другая там.
Маша вернулась домой. Квартиру наполнил удушливый запах корвалола. Мама почти успокоилась: свернувшись калачиком, она лежала на кровати и тихо плакала.
— Мам… — тронув плечо Алёны, шёпотом проговорила Маша. Алёна стиснула в руках плед и разразилась новой волной рыданий.
— Ладно, поспи, я прогуляюсь. Выйдя в прихожую, Маша сняла с вешалки куртку и вышла во двор.
Философ с Ингой сидели в тюнингованной белой «копейке».
— Давай, прыгай! — надув большой пузырь Бубль—Гум, Инга щелкнула его языком и перекинула ногу за ногу.
Маша нерешительно надавила ручку задней двери, утопив флажок в гнезде.
— Ой, горе ты моё, давно не каталась на «шедеврах» отечественного автопрома? — Инга потянулась на заднее сиденье и распахнула дверцу.
Забравшись в машину, Маша почувствовала на себе изучающий взгляд: в зеркало дальнего вида на неё смотрел Глеб.
— Здравствуй, Глеб, — кивнув, она почувствовала, как в горле встал ком.
— Слышь, — игнорируя присутствие гостьи, Глеб кивнул Инге в сторону Маши и, играя между зубов спичкой, процедил:
— А она не спалит?
— Не спалит. Маша у нас лохушка, но не стукачка. Правда, Машуль?
Глеб шмыгнул носом, прокашлялся и повернул ключ зажигания. Разрывая глушитель, машина взревела и, дернувшись, нервно покатилась по асфальту.
***
Часы на центральной площади показывали 20:45. Маша не любила приключений и дворовых посиделок, а потому приучила себя к чтению. Она и сегодня дочитывала бы «Мастера и Маргариту», но жизнь внесла свои коррективы. Глядя в окно, девушка не узнавала пестрой обложки ночного города: скрывая ютящиеся во тьме домишки, он демонстрировал освещенные ярким светом фонарей и неона банки, гипермаркеты, бутики, рестораны.
Наконец, подскакивая на камнях, машина протяжно скрипнула тормозами и остановилась. В распахнутую форточку доносился шум реки, сливающийся с яростным гулом горящих коряг, выброшенных на берег после наводнения. Маша была здесь прошлым летом вместе с родителями. Тогда, вдоволь наплававшись, они растягивались на выбеленных солнцем корягах и, греясь в лучах июльского солнца, играли в "Города".
— О… Философ подтянулся… — подавая Глебу руку, коренастый парень по кличке Колпак ощупал взглядом Ингу и перевел глаза на Машу. — А это что за цаца?
Маша снова почувствовала неприятный осадок от пренебрежения её присутствием.
— Это одноклассница Инги, свой чел, — неприятно шмыгнув носом, прогнусавил Глеб.
— А слабо челу с нами с обрыва в речку прыгнуть?
Маша занималась плаваньем, но прыгать ночью в бурлящую реку у не было ни какого желания.
— Давай, Смирнова, покажи этому умнику класс, заодно расслабишься, — подбадривала подругу Инга, решительно стягивая с неё футболку.
— Да ты что, я без купальника! — стараясь избавиться от цепких рук знакомой, огрызнулась Маша.
— Или раздевайся, или в футболке прыгай, чего волну гонишь?
— Ладно-ладно...
Маша расстегнула пуговицу брюк и под аплодисменты ликующей толпы сняла джинсы. Оживленно улюлюкая, толпа «понесла» её к обрыву.
— Кто его знает что, обряд посвящения устроили, — пробурчала Маша идущей рядом Инге.
Забравшись на пригорок,она восторженно окинула взглядом искрящуюся в свете луны красавицу Лабу.
— Ну, пловчиха, покажи класс! — вызывающе воскликнул Колпак.
Почувствовав дыхание в затылок, Маша вздрогнула и, оттолкнувшись, прыгнула в бурлящий поток!..
— Вот ненормальная! Мы ж пошутили, — ловко спустившись с пригорка, Колпак сложил руки рупором и закричал:
— Греби к берегу, пловчиха!
Было раннее лето. Вечерами воздух от реки становился прохладным и свежим. Маша выбралась из воды и почувствовала как кожа покрылась мурашками. Стиснув стучащие зубы, она прошла мимо раскрытых объятий Колпака и села у горящей коряги.
— А ты свой пацан, Машка! Наши все сдрейфили, а ты их сделала.
— Да, ладно! На тебя бы надавили — и ты бы прыгнул.
— Фух… еле добежала, — тяжело дыша, Инга попыталась скинуть сабо, но не удержала равновесие и, вывернув ногу, упала рядом с Машей. — Вот чёрт! Ты как? — разминая потянутую связку, она заглянула в глаза подруги. — Слушай, прости, что так…
— Да, всё нормально, ты была права насчёт встряски. Как нога?
Инга поморщилась:
— Болит, зараза!
— Ага, нацепят колодки на ноги, а потом ноги у них выворачиваются, — усмехнулся Колпак и перевел взгляд на Машу. — Ты вот, что, Машка, после встряски нужно расслабиться!
Окинув взглядом подтянувшуюся толпу, он взял Машу за руку.
— Что братья, посвятим Марию в тайну нашего ордена?
Не дожидаясь ответа, он достал из сумки, перекинутой через плечо, серебристый флакончик для заправки зажигалок и протянул его Маше.
— Что это? Столкнули в реку — и я же вам зажигалки буду заправлять?
— Ну, ты деревня… — это же сниффинг. Питер с москалями уже давно оттягиваются, а ты и знать ничего не знаешь.
— При чём тут серфинг и баллончик для зажигалок? — пожимая плечами, удивилась Маша.
— Ты меня не слышышь?!. Я говорю сниффинг — это вдыхание газа для прихода. Вон смотри, — Колпак показал в сторону молоденькой девушки с острыми коленями и плоской грудью, — Светка говорит, что во время прихода сидит на пушистом облаке и, свесив ноги, наблюдает за нами, а Глеб, — переведя взгляд на Философа, снимающего крышку с флакона, кашлянув в кулак, продолжил Колпак, — Глеб у нас вызывает Люцифера и такие коры мочит: то сальто на месте крутит, то валуны с места на место перетаскивает, а то шуры-муры с козлоподобными демонидами устраивает.
Маша в ужасе зажмурилась.
— Да не боись, дурочка! Вот скажи, Машка у тебя есть мечта?
Конечно, у Маши была мечта. Она хотела закончить школу и поступить в мединститут на факультет комбустологии (в пожаре сгорел её дед и потому, она мечтала лечить ожоги).
Но это большая мечта, а сегодня у неё появилось другое желание — помирить рассорившихся родителей.
— У меня есть мечта. Но она никакого отношения не имеет к вашему сниффингу.
— Ой, да ладно тебе, Смирнова, — вмешалась Инга. Ты вот с парнем хоть раз целовалась? Ну, так, чтоб голова кругом?
— Инга…
— Что Инга? В твоём возрасте уже о более серьезных ощущениях надо думать, а ты ещё ни разу не целованная. В фильмах-то видела, как всё происходит?
Маша кивнула.
— Вот… Дышишь и улетаешь вместе с принцем на белом коне за первым поцелуем.
Поддерживая слова Зацепиной, толпа заулюлюкала.
— Нет, ребята, да вы что…
Оторвавшись от баллончика, Глеб прокашлялся и пискляво захрипел:
— Слышь, хватит ломаться!
От его слов и ошалелого выражения лица Маша почувствовала приближение нарастающей паники.
— Хорошо. Я попробую только чуть-чуть.
— О, другой разговор, держи, — Колпак торжественно вручил Маше флакон. Сняв крышку со своего флакона, он указал на сопло: — Надавишь зубами вот этот красный штырёчек и затягивайся!..
Колпак подпер спиной вывороченный с корнем ствол дерева и погрузился в нирвану.
Толпа стала расходиться. Под бдительными взглядами особо настойчивых «нюхачей» Маша демонстративно прикусила насадку газового баллона. Прохладный вкус бутана подействовал успокаивающе — звуки стали чётче, краски ярче. Пьянея, она ощутила головокружительный поцелуй неведомого визави. С каждой минутой незнакомец становился всё настойчивей и вот сладость уступила место удушающей страсти. Маша попыталась высвободиться из его объятий, но ничего не получалось. «Философ сальто крутит, валуны с место на место перетаскивает», — прокручивая всплывшие слова Колпака, она вспомнила о баллончике и снова прикусила сопло, но вместо невероятного прилива сил ощутила неумолимо надвигающуюся слабость. Незнакомец исчез так же неожиданно как появился и теперь Маше казалось, что её горло стискивала уродливая костлявая рука горящей коряги. Задыхаясь, она опустилась на камни, устилающие берег.
… Придя в себя, Маша увидела перед глазами стены больничной палаты и взволнованные лица родителей. Вдохнув кислород, струящийся в маску, она попыталась что-то сказать, но отец приставил указательный палец к губам:
— Прости… Всё будет хорошо.