(Продолжение, начало - http://www.proza.ru/2014/04/21/1371)
По сожженной фашистами деревне строем шли, мерно покачивая головами, крупные лошади с высокомерными седокам в крепких седлах. Венгерская конница – союзники Германии.
Мадьяры, переговаривая на своем малопонятном «булькающем» языке, покуривали сигареты и разглядывали деревню, в которой практически не осталось целых домов. Кое-где сохранились сараи, кто-то уже вырыл землянки, а некоторые, натаскав из ближнего леса бревен, стали рубить новые дома.
Ганна, до сих пор не отошедшая от учиненного немцами пожара, ходила по пожарищу, пытаясь найти хоть какую-то уцелевшую утварь. Не имея собственных сил оборудовать жилье, жила у приютивших ее с ребенком родственников мужа. О судьбе мужа она ничего не знала, был призван на военные сборы накануне войны. «Что с ним, жив ли…?» - об этом болела ее душа. А еще – о будущем ребенка: как сохранить его в этой страшной войне?
Занятая своими делами она и не заметила, что ее трехлетний Андрейка куда-то подевался. А он, как и многие дети, в то время пока родители были заняты домашними делами, бегал по пожарищу, играя в свои детские, понятные только ему игры.
А Андрейка нашёл котенка, который забившись в кусты смородины, жалобно пищал. Обдирая руки о ветки кустарника, мальчик достал дрожащее животное и прижал к себе. Каким-то внутренним чувством он ощущал единую судьбу свою – человеческого детеныша и котёнка на этой страшной войне. Они одинаково страдали - вокруг было пожарище, горе и страх. При этом, ему Андрейке - было легче: у него была мама, а где мама котенка – неизвестно.
Услышал шум на дороге, не выпуская животное из рук, мальчик пошел в ту сторону. Вдоль дороги стояли люди с со страхом в глазах смотрели на проходящую мимо них конницу. Котенок, почувствовав, что руки мальчика, удерживающие его, ослабли, вырвался из рук и побежал через дорогу, Андрейка – за ним.
Кавалерия даже не остановилась.
После прохождения колонны в пыли дороги осталось лежать два тела: Андрейки и котенка.
Ганна остановилась, услышав крики со стороны дороги. Сперва, глянув в том направлении, но из-за деревьев ничего не было видно. Она медленно пошла, а потом побежала, сердцем чувствуя неладное. Люди, сдерживая рыдания и стоны, расступались, пропуская ее к месту, где лежал ее единственный сынок Андрюшенька. Увидев сына, Ганна тихо охнула и упала рядом с его окровавленным и обезображенным телом.
Следом за кавалерией по деревне весь день шла венгерская пехота. Мадьяры выскакивали из строя и забегали в уцелевшие дома, спускались в выкопанные сельчанами землянки. Одну землянку взорвали гранатой, потому что не смогли открыть дверь.
Не спрашивая и не церемонясь, хватали все, что можно было схватить из еды, какого-то чудом уцелевшего имущества. Расстреливали и уносили с собой гусей, уток и курей.
Не успев отойти от ужаса несостоявшегося расстрела, а потом пожара, у людей усилилось переживание – за себя и своих детей.
Вечером в землянку зашел дед Сымон. Присел на топчан окинул взглядом «жилище».
- Ну, что Иван, что думаешь – здесь жить или как?
Иван, посмотрел на отца, немного помолчал и ответил:
- Да, не знаю батька, что и делать. Слыхал я, как Ганниного Андрейку венгерские кони затоптали! – и посмотрев на притихших, не отошедших еще от кошмарной гибели ребенка, домашних, продолжил, - Нужно думать, как тут детей сберечь?
- В лес надо сынок, в лес. Давай завтра пойдем, выберем место. Ты, я, да Алексей как-нибудь сладим в лесу жилье, да все туда и переберемся. Вон Насевичи, родня наша, тоже собирается в Скипьёвский лес перебираться.
Наутро дед Сымон с сыновьями, взяв топоры, да веревки пошли лес, который в трехстах метрах от деревни стоял могучей стеной, как бы показывая, что он способен защитить жителей. Показывал свою необходимость и надежность, многие годы, являясь их кормильцем.
Место выбрали подальше от деревни, поближе к реке. В метрах в ста от опушки, где била из земли, взрывая водную гладь маленького озерца, мощными толчками влаги, вода небольшой крыницы (родника).
Землянку решили сделать из двух комнат. Первая комната – маленькая холодная, вроде тамбура. Вторая большая, ведь разместить нужно было ни много ни мало девять человек, со стоящей посередине печкой. Вокруг располагались полати для сна, а также стол для еды.
Приближалась зима, поэтому в лесу нужно было организовывать целое стойбище, а еще землянки для курей, тех, которые еще остались после огненного смерча, пронесенного через деревню фашистскими захватчиками. Да и погреб для припасов – кое-что удалось вырастить на огороде, есть надежда, что картошка, да бураки, немного жита не дадут семье умереть с голода в длинную зиму и весну до нового урожая.
Неделю мужчины работали в лесу. А здоровья – ни у кого. Дед Сымон – уже за семьдесят. Его сыновья: Алексей – инвалид с детства, Иван - получил заболевание на финской войне и был подчистую комиссован без годности к армейской службе в военное время. Но сдюжили, построили и жилище и хоз. постройки.
Деревню немцы сожгли еще раз в сорок третьем.
В сорок четвертом, когда наши самолеты летели бомбить немецкие войска в ходе операции «Багратион», в землянке родился Михаил.
А после освобождения Белоруссии советскими войсками, семья вернулась в деревню и начала на пепелище строить дома.