Если у кого-то возникли вдруг ассоциации
– попрошу без намеков!
Я изучаю биологию паразитов-лентецов – возбудителей дифиллоботриоза у млекопитающих (бурых медведей) и рыб (тихоокеанских лососей) на одном из озер Дальнего Востока России.
В летний период обычно живу на пункте-стационаре нашего научно-исследовательского института. На пункте, в разные годы, в зависимости от задач, в течение всего года работало от 1 до 4 человек. Как правило, 3-4 месяца в году на пункте присутствовали научные сотрудники, а остальное время года постоянные пунктовские жители (ПЖ) были предоставлены сами себе: выживать в зимних условиях и выполнять немногочисленные поставленные задачи.
В нашем институте существует негласная шутка: «Постоянных жителей пунктов через каждые 3-5 лет надо, в большинстве своем, увольнять, т. к. освоившись они начинают считать, что пункты принадлежит им, а приезжающие на лето научные сотрудники им просто мешают жить». Как и в каждой шутке, здесь есть доля правды.
Хочется коснуться одной специфики жизни на таких пунктах (да и, вероятно, на всех других микро-поселениях такого рода), – это бытовое воровство. Обычно начинают исчезать предметы обихода очень невысокой материальной ценности, но представляющие определенную бытовую ценность именно в условиях жизни на природе.
Какое-то время это стараешься не замечать и не придавать этому значения, но, затем, наступает какой-то порог и все такие новые случаи начинают сильно раздражать и, в конечном итоге, переносятся на личностные отношения.
Такое бытовое воровство не следует путать с прямым грабежом твоего или институтского имущества. За все годы работы у меня такое произошло всего один раз – осенью 1995 г. Тогда, после моего отъезда в Город, два лаборанта нашего наблюдательного пункта украли мою лодку «Прогресс-4» и моторы «Тохатцу-40» и «Ветерок-8». Тогда пришлось вызывать милицию.
Я же хочу рассказать о другом, мелком бытовом воровстве, но со временем способным отравить радость пребывания на полевых станциях. Конечно, эти негативные мысли подавляешь, но иногда они прорываются наружу. Что интересно, при возвращении в Город обо всем этом воровстве забываешь и вспоминаешь лишь на следующий год, переступив порог своего временного дома и желая зажарить первую в этом полевом сезоне рыбу.
В силу особенностей своей работы, на полевых работах на пункте «Озерный» я обычно живу с начала июня по конец июля-середину августа, реже – до конца августа-начала сентября; иногда, дополнительно, еще – с 1 по 15 октября. Большую же часть времени провожу в институте, занимаясь обработкой собранных и архивных материалов, написанием отчетов, статей и т. д. Основную часть года моя половина дома на озере пустует.
Во второй половине дома живет и работает также как и я, сезонно, моя коллега-гидробиолог Лиза. Сын Лизы, Валерий также уже более 10 лет работает в нашем институте, но основное время проводит на Реке, лишь изредка ночуя у матери. Два-три раза за сезон, на пункт приезжают (обычно на несколько дней) и другие сотрудники нашего института: обычно это вирусологи и генетики.
Сколько я помню, у меня ПЖ подворовывали всегда. При доме, закрытом на замок, они проникали в дом через окна – вынимали из рамы стекло или, даже, вытаскивали раму. Следы их проникновения видел всегда, но обычно ничего не говорил, т. к. особо не замечал пропажи нужных мне вещей. Обычно, в мой дом проникали, как в «городскую библиотеку» – каждый год я привозил на пункт много интересных книг, особенно, научной фантастики. Вероятно, брали сразу много книг, а после прочтения, возвращали.
Когда в 1997 г. к нам на работу устроился Андрей Лаптёв, я всегда на время своего отъезда стал оставлять ему ключ. До этого, я ключи никому не оставлял, т. к. в доме у меня постоянно «зимовал» лодочный мотор, который был благополучно украден своими же «охранниками» осенью 1995 г.
Андрей начал «обживаться» на пункте. Первый год он у меня ничего значительного не трогал, но потом просто «заболел» мелким бытовым воровством.
Как мне кажется, такое поведение Андрея было связано с его многолетним тяжелым существованием в окрестностях озера, где он около 18 лет проработал штатным охотником. Позже я пригласил его работать на нашем наблюдательном пункте и он работает до сих пор. Может быть, это какой-то психологический синдром. В чем-то это сходно с тем, что много голодавшие люди, уже вернувшись к нормальной жизни, долгое время продолжали прятать под подушку хлеб.
Самое интересное, что все, что он взял у меня, он мог заказать и получить на складе нашего института. Но, вероятно, бывая на складе института, Андрей не думал там о тазиках, керосиновых лампах и других «мелочах» совершенно ненужных в городских условиях и остро необходимых на природе.
В 1998-1999 гг. на нашем пункте я был очень непродолжительное время. Это, с одной стороны, объяснялось сложностью промысловой обстановки на реке в эти годы, а с другой – моим почти круглогодичным пребыванием в 1999 г. в Областном онкологическом диспансере.
В 1999 г. я приезжал на пункт всего три раза: каждый раз всего на две ночи. За это время мной были проведены минимально необходимые работы. В этом же году переехал из одной комнаты в другую (более теплую) – ту, где солнце светит после обеда. Естественно, из-за болезненного состояния, все сразу перетащить я сразу не успел.
В 2000-2004 гг. наступил черед моего довольно стабильного нахождения на нашем наблюдательном пункте и в административный центр – Поселок, стал наведываться реже – один раз в 4-5 дней (с одной ночевкой). Начиная с 2005 г. и по настоящее время, в период полевых работ я практически перестал покидать пункт.
В 2000 г. выяснилось, что Андрей снял у меня со стены старой комнаты прикроватный коврик – кусок полового покрытия, который я 10 лет назад привез из городской квартиры. В 1999 г. я не успел его снять и собирался перевесить его в 2000 г. во вновь обживаемую комнату. Пропало у меня и две керосиновых лампы, и зеленая крышка от ведра, которой я закрывал большую чугунную сковородку. Зеленая крышка – это был мой своеобразный талисман, которая за 25 лет пропутешествовала со мной много тысяч километров по Реке.
Свой коврик, уже разрезанный надвое (у двух кроватей), я увидел в домике Андрея, который он два года назад оборудовал из помещения бывшей столярной мастерской. Там же обитали зеленая крышка от ведра и мои керосиновые лампы. Чтобы не портить с ним отношения, про коврик и крышку я ничего говорить не стал, а вот про лампы сказал, т. к. ночью (в бессонницу) любил иногда почитать. Андрей начал мне доказывать, что это его лампы (это не так – я их сам 8-10 лет назад покупал в Городе на свои деньги). Я не стал с ним спорить, т. к. на них не было написано моей фамилии, но одну лампу все же забрал, т. к. она стояла в блюдце, какие были только в моем доме на озере.
В 2000 г., специально для пунктовской бани, я привез новый цинковый тазик и оставил его в бане для общего пользования (старый уже был ржавый). При этом Андрею сказал, что если помру от онкологии, то всегда, парясь в бане, будешь вспоминать меня добрым словом.
В 2001 г. нового тазика в бане уже не было. Когда я спросил Андрея, он сказал, что его украли, когда его не было на пункте. Пропала у меня и еще одна крышка от одного из двух новых эмалированных ведер, которые я привез в 2000 г. (в 2000 г. Андрей мне жаловался, что на складе института ему выдали одно ведро без крышки). Пропала у меня и одна (из двух) табуретка, которые я когда-то привез со своей городской квартиры.
В 2002 г. у меня пропали два эмалированных поддона (в мясных отделах на охлаждаемой витрине на них выкладывают мясо и колбасы). В институте мы их использовали для разбора биологических проб. В 2001 г. Андрей стал разводить пчел и эти поддоны ему понадобились, чтобы вощить рамки для ульев (они хорошо подходили по размеру).
Я возмутился и забрал их, т. к. для меня это были предметы первой необходимости для биологических работ на озере. На следующий год один поддон вновь бесследно исчез и увидел я его вновь у Андрея только в 2008 г.).
В 2006 г. меня Андрей впервые пригласил к себе домой переночевать.
Естественно, там в ванной комнате я увидел тазик из бани. Но ничего не сказал.
Если бы Андрей брал, извинялся при этом и возвращал, – я бы ничего не говорил. Но из того, что он брал ранее, он сам ничего не вернул, и мне приходилось «вытребывать» из него назад, что было очень неприятно делать. Реакция Андрея всегда состояла из двух фаз: вначале он пытался доказывать, что это его вещь чуть ли не с первого года жизни на Камчатке (с 1981 г.), а затем, – подумаешь взял, что нельзя что ли. Жалко, что ли?
Я почти, ничего не брал у Андрея в его отсутствие, а если брал (это было всего один-два раза), то с его возвращением, всегда ставил его в известность, извинялся за свои вынужденные действия и после пользования всегда возвращал.
Поэтому, у меня падает настроение, – каждый раз заходя в его домик, когда вижу эти «несчастные коврики» над кроватями, которыми я сам планировал утеплить и «украсить» свое убогое жилище.
Поэтому, у меня падает настроение, – каждый раз, когда жарю рыбу и снимаю крышку с ведра, чтобы накрыть сковородку.
Поэтому, у меня падает настроение, – раз неделю, в пунктовской бане, когда пользуюсь ржавым тазиком и вспоминаю попытку увеличить их число в бане.
Поэтому, у меня падает настроение, – когда разбираю биологические пробы и мне не хватает одного поддона, каких сейчас не найдешь.
И, наконец, я вспоминаю Андрея, – когда ко мне приходят гости и не хватает табуреток и. т. д. и т. п.
Были и другие украденные Андреем мелочи, но про них ничего говорить не буду.
Таким образом, получается, что, каждый полевой сезон пока находишься на нашем пункте, все время вспоминаешь «добрыми» словами Андрея, который после моего отъезда в Город в очередной раз «скоммуниздит» у меня ничтожные по ценности, но такие необходимые мне при жизни и работе на пункте мелочи.
В принципе, на ту же самую черту у Андрея, что я описал, указывала неоднократно в наших разговорах и моя соседка за стеной – Лиза. Она гидробиолог, кандидат биологических наук. Она, также как и я приезжает ежегодно временно на пункт. Обычно наш разговор заканчивался тем, что надо терпеть. Лишь бы работал, лишь бы собирал пробы. Его странности – это не самое худшее, что может быть. Хуже будет, если он начнет охотиться на нас из ружья.
До поступления в наш институт на работу, Андрей многие годы работал в госпромхозе штатным охотником с промысловым участком в районе озера. Как у каждого охотника, у него всегда были одна или две собаки. Но через 10 лет работы на нашем пункте он довел число собак до восьми. Видимо, все это позволяло ему скрашивать свое одиночество на озере.
В 2006 г. у Андрея умерла жена, которая постоянно жила в Поселке. Какое-то время он жил один. Затем весной 2007 г. привез на озеро женщину, но она не выдержала жизни на пункте и через три месяца уехала обратно.
В 2008 г. на пункте появилась Полина, которая в молодости по оргнабору приехала в Поселок на путину из европейской части России, и так и осталась здесь. Дети у нее были взрослые и жили в Городе. Муж у нее умер. В Поселке она заведовала кулинарным цехом на рыбоконсервном заводе, а позже работала в фирмах, добывающих и перерабатывающих рыбу. Полину оформили лаборантом на Озерный наблюдательный пункт.
Полина прекрасно готовила и, в свое время, даже думала издать книгу своих кулинарных рецептов. Она была прекрасной хозяйкой и через год совместной жизни Андрей заметно поправился.
Полина была в прекрасных отношениях со всем Поселком и там у нее было много хороших знакомых. Свою квартиру в поселке она сдала, переехала в поселковую квартиру Андрея, а вернее – на пункт «Озерный».
При приезде гостей и официальных делегаций на пункт, Полина обычно организовывала все застолья и делала она это мастерски. Любые застолья требуют посуды и предметов сервировки.
На следующий год после приезда Полины, приехав на новый полевой сезон, я не обнаружил у себя в доме на озере части ложек и вилок из «нержавейки» – остались только штампованные ложки и вилки из современного «столового набора».
Я ничего не сказал ПЖ, но на следующий год вновь привез новые вилки и ложки из «нержавейки», которых в моей городской квартире имелось предостаточно. И вновь, через год, эти привезенные мною столовые приборы исчезли из моего дома – остался только «столовый набор».
Возмущенный, я потребовал объяснений, но аборигены Полина и Андрей сказали, что они ничего не брали и ничего не знают. После этого, свое пунктовское «столовое серебро» я стал прятать на зиму среди вещей и больше у меня из этого ассортимента ничего не пропадало. Плохо, что приехав на полевые работы, иногда сам не мог найти их несколько дней, забыв, куда спрятал год назад.
В 2008 г. у меня пропали две табуретки. Одну я нашел (и забрал) в жилище у Андрея (тут же подписал ее фломастером), а другую найти не смог (думаю, что она была у Андрея на чердаке, где он занимается пчелами, но я туда не полез).
В 2009 г. из дома уже второй раз пропала керосиновая лампа, я нашел и забрал у Андрея. В дополнение ко всему, я обнаружил, что в этом году он мне подменил и мою новую большую чугунную сковородку. Я этому даже обрадовался, т. к. оставленная «взамен» старая была из более толстого, металла и на ней было лучше жарить рыбу – меньше пригорала.
Кстати о сковородках. Почти 30 лет моей жизни на озере меня сопровождала небольшая чугунная сковородка диаметром 22 см. Где-то через год после появления Полины на озере, я, как обычно, пожарив двух карасей выставил ее с костями у крыльца – для собак. Проходившая мимо Полина сказала мне, что ее могут утащить собаки и она потеряется. Я ответил, что я так выставляю ее уже 30 лет и она до сих пор ее собаки не таскали, т.к. весит почти один килограмм.
На следующее утро сковородки уже не было. Полина говорила, что ее утащили собаки. Я настаивал, что ее "скоммуниздили" те неизвестные злодеи, которые воруют у меня "столовое серебро". Сильно возмущался, но ничего сделать я не мог. Но следующей весной, как я приехал, Полина сказала, что мою сковородку нашли у помойки и ее, вероятно, туда притащили собаки.
Через день, поджарив рыбу, я вновь выставил сковородку на улицу. Проходившая Полина сказала, что ее вновь могут утащить собаки. Во мне проснулся инстинкт экспериментатора. Я ответил, что в одну и ту же воронку снаряды не попадают, и оставил ее на улице. Днем я выезжал на озеро на работу, а вернувшись к вечеру увидел, что сковородка исчезла. Я уже возмущаться не стал – меня ведь предупреждали.
Как показал мой многолетний опыт работы с Андреем, работать с ним, несмотря на некоторые мелкие недоразумения, было можно. Во всяком случае, в те периоды, когда научные сотрудники жили на пункте, все запланированные работы выполнялись. Андрей помогал научным сотрудникам и в бытовой жизни: заготавливал дрова, топил баню, проводил мелкий текущий ремонт в домах (если его попросишь). В целом, удовлетворяли Лизу и его зимние сборы, хотя иногда и случались и ошибки в его измерениях. После этого, обязательно, шла «разборка полетов».
С появлением Полины на нашем пункте начались косметические ремонты помещений. В домах, где жили сотрудники, поклеили обои (разнокалиберные, какие нашлись из старых запасов) и в ряде комнат покрасили полы. Все это делалось по инициативе Полины. К моему приезду на пункт Полина в моей половине мыла полы и протапливала печку. Я был ей очень благодарен.
Весной 2014 г. крышу дома, где я жил со своей соседкой Лизой, раздавило снегом и ремонту он уже не подлежал. Жителям пункта пришлось срочно уплотниться и нас временно поселили в соседний дом, где были свободные комнаты. Раньше его использовали для гостей, т.к. Андрей и Полина жили в отдельном небольшом домике (бывшей столярной мастерской). Поэтому ситуация летом 2014 г. еще не была критической, а в будущем всех обитателей пункта ожидало новоселье.
В истоке реки, вытекающей из Озера, наш институт уже третий год строил новый наблюдательный пункт, и в 2015 г. мы, вероятно, должны будем переселиться туда. На новом пункте был уже построен дом (для постоянных жителей и гостей пункта), где имелось четыре комнаты и было проведено отопление от дровяного котла. В августе-сентябре 2014 г. предполагали завезти четыре импортных домика-балка (для каждого из сотрудников). Таким образом, старый пункт мог существовать до тех пор, пока не рухнет третий последний дом.
В связи с переездом на новые квартиры, Лиза подарила мне широкую кровать с панцирной сеткой, которая многие годы была пределом моих мечтаний (это был сюрприз и до приезда на пункт я этого не знал). Я крупный мужчина и мой вес при росте 185 см превышает 130 кг. На обычной кровати мне спать просто тесно, но более широкую прочную кровать я так достать и не смог.
Когда я приехал на пункт, мои вещи сотрудники пункта в основном перенесли, т.к. иначе они могли подмокнуть. Я был несказанно рад сюрпризу – новой кровати. Дело в том, что я почти 20 лет спал на широком матраце, который идеально подходил в Лизиной кровати. И многие годы я лелеял мечту их соединить. Мне казалось, что моя мечта исполнилась, но оказалось, что мой широкий матрац исчез (в августе 2013 г. он еще был). Перетаскиванием матрацев и кровати руководила Полина. Вероятно, мой матрац ей приглянулся своей шириной (и тем, что был чистый), и она решила оставить его себе. Честно говоря, меня это взбесило: я еще жив (не умер!!!) и работаю в институте, а из под меня уже тянут мою постель.
На следующий день, естественно, я увидел свой матрац в жилище Андрея и Полины, который на одной из кроватей выделялся тем, что был на 20 см шире самой кровати.
Вдруг возникла еще одна неожиданная проблема: я не нашел в своем доме нового помойного ведра, которое перевел в этот ранг одно из двух питьевых ведер в 2011 г., когда у меня потекло старое помойное ведро. Я рассвирепел и начал ходить и спрашивать по пункту: кто у меня «скоммуниздил» помойное ведро. Естественно, никто ничего не брал.
Хочется добрым словом помянуть Лизу, которая видя мое бедственное положение в 2011 г. подарила мне эмалированное ведро с крышкой, чтобы в доме у меня всегда стояло два ведра пресной воды.
Через сутки Полина мне сказала, что они с Андреем решили подарить мне свое личное помойное ведро, которое я могу взять в бане. Там я увидел свое помойное ведро, на донышке которого фломастером несколько лет назад (еще в офисе института) была написана моя фамилия. Естественно, я заявил Полине и Андрею, что это мое ведро и они были искренне удивлены. Вероятно, они были уверены, что все имеющееся на пункте предметы принадлежит им.
Думаю, что сегодня надо подписать Лизину кровать фломастером (где-нибудь в уголочке, так чтобы сразу никто не увидел), а то в 2015 г. приеду на пункт, а на ней уже спят Полина и Андрей (матрац ведь у них уже есть!!!). Если я не подпишу кровать, то они будут утверждать что это их кровать и таковой она была всегда.
Я ничего не стал говорить аборигенам пункта о матраце, а взял и написал этот юмористический рассказ и даже сочинил стихотворение, которое назвал «Мечты не всегда сбываются». Я знаю, что главный научный сотрудник и доктор наук может вытерпеть все от своих ПЖ по работе: «Мы живем в России…Ради науки надо терпеть! Лишь бы работали! Это не самое худшее, что может быть…».
Я и дальше готов работать с Андреем и Полиной, потому что, как показал мой опыт, у всех, кто приезжает и устраивается работать на стационарные научные пункты есть свои маленькие «погремушки». И у научных сотрудников они есть.
P.S. Надеюсь, что мои многолетние наблюдения будут использованы специалистами-психологами в их научной деятельности.
МЕЧТЫ НЕ ВСЕГДА СБЫВАЮТСЯ
Мы на озере дальнем живем
И работаем многие годы.
Приезжаем на лето мы в дом,
А зимою мы в город уходим.
Оставляем нехитрый свой скарб
На зимовку на пункте рабочем,
Охраняет его инженер,
Что на пункте жить круглый год хочет.
Жизнь на пункте не сахар и мед
И желающих нет – небо синее,
Тем и ценен Лаптёв-Патриот,
Он спасает науку России.
На работе мне дали матрац,
Для широкой кровати пошитый,
Двадцать лет прижимал я его
Своим телом, наукой побитым.
О кровати мечтал я такой,
Чтоб она подходила к матрацу,
И такая была за стеной,
И стояла как «нежная цаца».
Развалился наш старенький дом,
И пока не достроили новый,
Поселили «науку» в другой,
Раньше был он самый фиговый.
Подарила соседка кровать,
Я мечтал о ней долгие годы,
Но Лаптёв «скоммуниздил матрац»,
А другой сюда не подходит.
Мой матрац у Лаптёва живет,
Кровать-Чудо живет у меня,
И матрац мой Лаптёв не вернет:
Никогда! Никогда! Никогда!
О матраце мечтаю таком,
Чтобы он подходил и к кровати,
Но такой живет в доме другом,
И Лаптёв спит на этих полатях.
18.07.2014 г.