Парторг хлопкоочистительного завода, Шухрат Икрамович Якубов, то и дело бросал взгляд, то на свои наручные часы, то на закрытую входную дверь клуба, явно очень нервничая.
– Вот шайтан, этот Курбан. Я ему назначил явиться на два часа, а сейчас уже… – он снова взглянул на часы, – десять минут третьего. Я ему покажу, как позорить меня перед гостями из столицы. Ладно, подождем, все равно без ключа этого прохвоста нам в клуб не попасть. Располагайтесь, пока как придется. Мы вот внутри ремонт закончили, а снаружи пока не успели, – хлопок, страда. Как раз, пока уборка закончится, вы нам оформление интерьера сделаете. Там народ освободится, наружный ремонт быстро сделаем, и потом катта байрам будет. – С этими словами Шухрат Икрамович уселся на импровизированную скамейку из кирпичей, предварительно подложив под зад объемную папку, которую до этого держал под мышкой. – Утиринг, Коля, утиринг, Равшан.
Ребята присели на корточки, выбрав место на островке пожухлой травы. Николая и Равшана, учащихся художественно-оформительского отделения четвертого курса, прислали на помощь хлопкоробам с наглядной агитацией.
Вскоре в поле зрения показался злополучный Курбан, заведующий клубом. Парторг опознал его по соломенной шляпе в сеточку и папке под мышкой.
– Смотри, смотри торопится как, сразу видно, бо-о-льшой начальник: шляпа, сапоги и папка. Ну, прямо министр, да и только, – желчь, скопившаяся за время ожидания, получила свободу. – Парторг продолжал:
– Сколько ему говорю: «Ну что ты носишься со своей папкой, начальника из себя строишь? Начальник не в папке, а в голове». – Якубов приложил два пальца ко лбу, многозначительно постучал ими, затем продолжил: «Курбан, – говорю я ему, – больше полагайся на свою голову, ну, а если, не приведи аллах, что забудешь, – спроси у меня…, а уж в моей папке всё есть».
Поднявшись, парторг взял обеими руками свою папку и, как бы в подтверждение сказанного, потряс ею перед студентами.
Вытянув вперед правую руку, а левой поддерживая папку, подоспел Курбан.
– Аассалом алейкум! – присущей восточной манере, приветствовал завклубом народ, поочередно потрясая руки, сначала парторгу, затем гостям. При этом демонстративно переводил дух, давая понять, как он спешил.
– Ты почему опоздал? Я тебе во сколько назначал? Мы здесь ждем, понимаешь, а ты где-то прохлаждаешься. Чай, наверное, жена вкусный подала или еще чего…? – уже с напускным гневом отчитывал парторг завклубом, подмигнув в сторону гостей, ожидая реакцию на свою шутку. Николай с Равшаном переглянулись, ухмыльнулись.
– Мен, Шухрат-ака… я, это… заходил на исклад… проверить исполнение вашего поручения… – сильно волнуясь, Курбан начал свое оправдание. Неважно владея русским, где-то теряя логику, плюс акцент, от всего этого предложения превращались в сплошную неразбериху.
– Ладно, хватит! – оборвал парторг объяснения Курбана. – Все равно тебя не поймешь, да и врать ты мастер, недаром, – он сделал акцент на слове «недаром», – институт культуры закончил. По барану за сессию, а-а…? Ладно уж, иди, открывай замок, веди в клуб, шайтан блудливый!
Завклубом поспешил вперед, отпер дверь и юркнул внутрь, следом вошли парторг и художники. Шухрат Икрамович стал критически оглядывать помещение.
– Так, так все хорошо, потолки ровные, стены ровные и цвет приятный – фисташковый. Молодец Курбан! Когда хочешь, умеешь работать, – похвалил парторг завклубом.
Курбан сиял от счастья.
– Так, так – взгляд Якубова упал на пол, брови его моментально сошлись на переносице. Взор из-под нависших бровей устремился на всё еще улыбающееся лицо завклубом. – Почему пол не покрашен!?
– Шухрат-ака, краска же не биль. Вот только вичера завхоз с зависклад получили. Теперь как люди будет, будем покрасить. А сейчас все в поле, – истрада...
– Я тебе, когда приказал завершить ремонт? – вновь начал распаляться Якубов.
Курбан трясущимися руками раскрыл папку и стал перелистывать бумаги, ища запись об окончании работ. Это еще больше разозлило парторга, он вырвал папку из рук завклубом, швырнув ее на близстоящий стол.
– Я тебе, сколько говорил, выбрось свою папку. Если в голове ничего не держится, то папка не поможет. Ты видишь, я людей пригласил специально, – он махнул рукой в сторону студентов. – Ремонт должен быть закончен… – он раскрыл свою папку и ткнул в нее пальцем перед носом завклубом, – к первому октября, а сегодня уже пятое. И что я теперь должен говорить ребятам, директору, который их прислал? Мне теперь из-за тебя стыдно перед всеми. Людей, говоришь, нет? «Истрада»? – передразнил парторг завклубом. Я тебе найду людей, а ну, вызывай своих подчиненных. Как их там? – парторг полистал в папке. А… нашел, Валиев и Насруллаев.
Завклубом, выкатил недоуменные глаза:
– Ким?
– Кто, кто? Твои завхоз и завскладом! Сам подключишься третьим, кисти в руки и вперед, иди, вызывай, чтобы завтра все было готово!
Курбан принялся звонить по телефону. Якубов извинился перед студентами, провел по клубу, объяснил, где что у них планируется, а также выслушал предложения ребят.
– Ладно, ничего, вы пока сделаете обмеры, подготовите эскизы, к тому времени полы просохнут, и начнем оформление, хош…. Так, так… надо согласовать… определить сроки выполнения работ… – больше, уже говоря сам с собой, чем с окружающими, Шухрат Икрамович, присев на стул, производил какие-то записи в своей папке.
Внезапно растворилась входная дверь и в проеме появились Валиев и Насруллаев. Парторг поднял глаза, папка вывалилась из его рук. Завхоз и завскладом, в знак приветствия, согнувшись, словно китайские болванчики кивали головами и улыбались, прижимая к груди символ руководящего работника – потертые дерматиновые папки…
Катта байрам – большой праздник.
Утиринг – садитесь.
Мен – я.
Ким – кто.
Хош – ладно.