Николай Петрович проснулся рано, в палате все ещё крепко спали. С нетерпением ждал утреннего обхода, волновался.
Вот и обход. Медсестра молоденькая суетливо меряет ему давление,врач пожилой, предпенсионного возраста, хмурит брови, теребит ручку в руке и молчит.
- Я согласен на операцию, надо, значит надо... Вам, как, специалисту, виднее. Только, вот, мать умерла у меня пять дней назад, а я в последнюю дорогу проводить её не смог, лежу, здесь в больнице. Я только съезжу в деревню, к матери на могилку, посмотрю, как что, памятник поставлю. Мать ведь... Одна меня растила... Вот и похоронить её не пришлось... Чужие люди, считай, хоронили,- говорит Николай Петрович, умоляюще смотря на врача.
Лечащий врач ещё больше хмурит брови, что-то пишет, наконец, смотрит внимательно на Николая Петровича и говорит: - Хорошо, Я Вас выпишу. Пейте вот эти лекарства, а со следующей недели будем готовиться к операции. Не курить, спиртного ни капли и режим. –
- Спасибо Вам, Геннадий Фёдорович! Упаси, Бог, никогда не пил, в жизни...
Мне только бы к матери на могилку съездить, а там я уж в Ваших руках, делайте, что хотите.- Клятвенно обещает больной.
Жена Полина, увидев мужа, удивилась: - Ты чего это, прикатил? Отменили операцию, что ли? –
- Отпросился я к матери на могилу съездить, а на следующей неделе, Геннадий Фёдорович к операции меня готовить начнёт.- Объяснил Николай Петрович.
- Ну и зачем ты туда потащишься, - недовольно проговорила жена, -
После операции бы и съездил, что торопиться. А то уж, если есть время, так лучше бы извозом занялся, дня три. Татьянке через неделю платёж вносить, а десять тысяч ещё надо найти. Постоял бы у Центрального рынка или на Калининской – сейчас лето люди кто в деревню, кто на дачу.
Ладно, поезжай в деревню свою, заберёшь хоть из дома вещи, а то ещё растащат, мне некогда, и у Татьяны дел полно, и так время потратили, ездили на похороны.-
Николай Петрович молча, взял ключи от гаража и машины, и пошёл к дверям, не обращая внимания, на слова жены. Только к лифту подошёл, как
дверь квартиры приоткрылась, и Полина крикнула ему вслед: - Ты смотри там, хлам всякий не бери, бери только ценное! В багажник сложишь!-
Николай Петрович не оглянулся.
Его синенькие ЖИГУЛИ влились в поток иномарок. Николай Петрович неторопливо ехал по загородному шоссе, а в памяти вставали последние годы жизни, тоскливые и безрадостные. После армии Николай Петрович окончил строительный техникум, поступил работать в СМУ мастером. Женился, родилась дочка – Таня. Все втроем ездили, каждое лето, в деревню к матери.
Его мать Анастасия Демидовна была учительницей. Начала работу с преподавания в школе математики, потом стала завучем, а последние десять лет перед уходом на заслуженный отдых, директором школы. Жена Николая Петровича – Полина сразу не нашла со свекровью общего языка, но старалась поддерживать дружественные отношения. Это были совсем разные люди. Анастасия Демидовна, всю жизнь, учившая своих воспитанников честному труду, доброте, порядочности в отношениях с людьми, и Полина – берущая жизненные блага любыми путями: лицемерием, хитростью, хамством, обманом. Перед пенсией, предложили Анастасии Демидовне новую квартиру. Построен этот дом был специально для ветерана ВОВ Устинова Антона Яковлевича, но случилось так, что Антон Яковлевич умер скоропостижно, не успев пожить в новом доме. Вот и решили отдать этот дом отличнику народного просвещения, педагогу с тридцатилетним стажем, директору школы Анастасии Демидовне Щегловой. Но Анастасия Демидовна отказалась и попросила отдать эту квартиру молодой многодетной семье, ютящейся вместе с родителями в небольшом домике. После этого случая неприязнь Полины переросла в открытую вражду к свекрови. Полина устроила Николаю Петровичу грандиозный скандал.
- Отдала дом чужим людям, - кричала в приступе ярости и гнева Полина, - могла бы прописать внучку свою, и перешли бы права на дом Тане после её смерти! –
На вопрос мужа, зачем их дочери домик в деревне, Полина покрутила энергично пальцем около виска.
- Такой же дурак, как и твоя мать – крикнула она Николаю Петровичу – Дом приватизировали бы потом, он денег стоит, хоть каких, а денег! Деньги на дороге не валяются! А что стоит развалюха её старая, она хоть обшита новым тёсом, а стены - то гнилые! Да пропадите вы все пропадом, тут бьешься, эти копейки зарабатываешь, а они вот тебе какие щедрые, добренькие! Думаете, люди вам за это спасибо скажут? Не дождётесь! Они же и посмеются над вами, дураками, только! -
После этого случая Полина больше не ездила в деревню. Когда Николай Петрович собирался к матери, и Танечка спрашивала у неё разрешения поехать с отцом к бабушке, Полина, громко, чтобы слышал Николай Петрович, говорила: - Ты бабушке не нужна! Ей чужие дети дороже тебя. И нечего к ней ездить! –
Мать понимала, что из-за неё в семье у сына разлад. Молчала, не вмешивалась. Каждый год откладывала с пенсии деньги и посылала внучке на день рождения приличную по тем временам сумму. Полина денег не брала, совала молча в руки дочери, но потом ехала с Таней на рынок и покупала кучу «шмоток», которые весь вечер они рассматривали, примеряли, вспоминали у кого из подруг Татьяны есть такие, у кого нету.
Николай Петрович свернул, не доезжая до деревни, на кладбище. Долго сидел около глиняной насыпи, в звенящей полуденной июльской тишине. Потом медленно поехал по избитой ухабистой деревенской дороге к материнскому дому. На обочине увидел мотоцикл, прицеплена к мотоциклу тележка, на ней - большой ворох свежескошенной травы. Около мотоцикла – мужчина.
Остановился Николай Петрович: - Семён, ты что ли? –
Мужчина подошёл, улыбается: - Признал, Колян! Да, старые мы стали... Да, не хрена, поживём ещё! Давай, заходи, поговорим хоть, помянем мать твою Анастасию Демидовну. Эй, Ольга! Поди - ка сюда, гость у нас! – крикнул Семён жене.
- Поговорить – то ладно, Семен, а поминать мне нельзя, к операции готовлюсь, вина - ни грамма...- вздохнул Николай Петрович.
- Да и не надо, - улыбнулась подошедшая Ольга, - я рыбку пожарила, поедим, чайку попьём... Царствия небесного, Анастасии Демидовне, земля ей пухом...-
Говорили за столом обо всем, о переменах в деревенской жизни, о детях, о знакомых односельчанах, бывших одноклассниках. И у всех такие разные непростые судьбы...
Наконец, Николай Петрович, с замиранием сердца осторожно открыл калитку. Тихо, молчаливо встретил его осиротевший материнский дом.
Огляделся, вздохнул. Вспомнил слова жены: «Ты хлам всякий не бери, бери только ценное!» Снова вздохнул, открыл стеклянные дверцы старого серванта, взял хрустальный фужер, повертел машинально в руках, положил в картонную коробку. Аккуратно сложил все фужеры и рюмочки, прикрыл, чтоб не разбились, сверху покрывалом. Свернул ковры, отнёс в багажник.
Микроволновую печь, электрический самовар, люстру...
Посмотрел на книжный шкаф – книги, журналы на полках, открыл шифоньер – на плечиках аккуратно висит одежда матери. Это не надо, пусть остаётся. Николай Петрович вышел из дома, закрыл двери на замок, постоял на крыльце нерешительно. Кажется, ничего не забыл, но что-то беспокоит душу. Что же это такое? Словно кто-то смотрит в спину, окликает...
Проезжая мимо дома Семёна, притормозил: - Там, Семён вещи кой-какие остались, ты отдай их, может, кто нуждается, помянут хоть мать. Ключ над крыльцом висит на гвоздике.-
Семён кивнул одобряюще, сказал: - Будет сделано, Колян, тут пожар у нас случился, всё в доме выгорело у Микитовых, им и пригодится. А ты после операции приезжай и всё, как договорились, сделаем, и оградку и памятник. Ну, давай, удачи тебе с операцией! –
Домой приехал Николай Петрович поздно вечером. Вещи заносить не стал, оставил в гараже. Чувствовал себя плохо, выпил лекарство, лёг в постель. А в глазах всё дом стоит материнский и беспокоит душу что-то, словно оставил он в нём, забыл взять с собой самое ценное.
Проснулся утром Николай Петрович с тем же волнующим и зовущим ощущением.
- Куда собрался? – спросила жена, выглянув из кухни.
- Поеду на Калининскую, может подвезти, кого удастся, вчера там много народа толпилось, на дачи,- ответил ей Николай Петрович.
- Я и говорила тебе – поезжай, может, заработаешь сколько, Татьянке помочь надо ссуду погасить. Ты бери - то с пассажиров побольше, а то и бензин не оправдаешь, люди они такие, стараются задарма всё... –
Николай Петрович вышел, не дослушав жену.
Людей действительно на остановке было много, и все торопились. Николай Петрович сделал три «ходки». На сердце было тяжело и неспокойно.
Что же я забыл, там, в доме? – мучил его вопрос. Он решительно вывернул руль вправо и поехал, поехал туда, в деревню. Вот и дом, снял с гвоздика над крыльцом ключ, открыл двери, вошёл. И сразу в комнате на стене увидел – портрет матери, в рамке, под стеклом. Она смотрела на него, улыбаясь, молодая, с короткой стрижкой светлых вьющихся волос, в синем платье с кружевным воротничком.
Николай Петрович осторожно снял портрет, прижал к груди. Задумался.
Домой привезти, Полина выбросит всё равно, когда на операцию лягу. Потом скажет, разбился... В гараже спрятать, нехорошо, мать ведь...
Молча сел в машину, поехал на кладбище. Вытащил портрет, долго внимательно смотрел на такое молодое, милое, дорогое лицо матери, потом завернул портрет в газету, положил в целлофановый пакет, закопал рядом с могилой под сиренью. И вдруг заплакал, горько и беспомощно, как в детстве.
Не доезжая до города, почувствовал удушье, закружилась голова. Николай Петрович съехал на обочину, остановил ЖИГУЛИ, подумал: – Лекарства забыл взять...-
Удушье не проходило, зарябило в глазах, ничего не видно...
Услышал только, как бы вдалеке, голоса: - Эй, ребята! С мужиком вроде что-то...-
Вгляделся изо всех сил: стекло лобовое, что ли блестит... Нет, не стекло – портрет. Мама смотрит, улыбается... Как же это? Ведь я закопал его... Жена сказала – бери только ценное...