Я знаю, меня расстреляют под утро. Смерть представилась яркой вспышкой света, в котором я просто растворюсь, а потому и не запомню. Что будет дальше? Вариантов немного: стану «заложным» покойником, переместившись в инфернальный мир, или живым мертвецом? Так «живым» или все-таки мертвецом? А может, опять появлюсь на свете, словно заново родившись? Кому выбирать? Кому решать? Мне?
По какой причине был приговорен, ответить проще. Ненависть! Чужая ко мне, своя ли к себе, какая разница в ее истоках. Ты не будешь «убит подо Ржевом», тебя позорно расстреляют, как дезертира, оставившего поле брани или… как душегуба. Чьих душ? Чужих или своей?
Промозглая черная осень перешла в такую же мерзкую зиму, словно природа мстила всем, выплескивая свое недовольство ветрами, проливными дождями и слякотью. Незнакомая улица, в чужом мне теперь городе. Сумрак, никаких огней, рекламы, красоты дворцовых ансамблей, величия мостов и набережных, никакого хаоса машин, ни потоков людей. Безмолвный пустой город, бесшумный и невидимый конвой, ведущий меня к месту исполнения. «Оставь надежду всяк сюда входящий!». Верная мысль и, главное, своевременная.
Со мной будет еще кто-то. Память моя не сохранит его образ, оттого описать не смогу. Но запомнится, что он был мне очень близок. Мы распрощаемся по-братски, обнимемся, похлопаем друг друга по спине. После его отведут в сторону, а меня втолкнут в какой-то каменный сарай. По всей видимости, его расстреляют первым. Вот тогда-то мне и станет страшно.
Часы, минуты заточения в ожидании смерти - по сути застывшие секунды, которые отделяют от стояния на краю бездны до падения в нее. Именно эти ощущения переполнят тебя. Ты еще не упал, но знаешь, что тебя столкнут. Дыхание станет коротким, но не скажу, что более частым, возможно сердце и будет биться сильнее, но ты не заметишь. А вот вздохнуть полной грудью никак. Все отделится – мозг, сердце, легкие заработают сами по себе. Мыслей не будет, а если и возникнут, то пронесутся с такой скоростью, что ни одну из них не ухватишь, не поймаешь, не сосредоточишься. Может это и есть то, что называется оцепенением. Попробуй на ходу поезда, мчащегося сквозь лес, прижаться лбом к оконному стеклу и выхватить взглядом хоть какое-то одинокое дерево. Не удастся. Они сольются в единый черный частокол. Также и с мыслями. Стоишь на краю пропасти, смотришь вниз, появляется дрожь в коленках, икры ног, напротив, каменеют – душа-то в пятках… Страшно! Был и сейчас тебя не станет. И эти секунды, минуты, часы… тебе самому захочется прервать их бег, потому что невыносимо ждать толчка в спину. Тело беспомощно раскачивается, только налитые тяжестью ноги прилипли к краю бездны, но душа или, кто разберет, угасающее сознание из последних сил все-таки заглядывает туда, в бесконечность предстоящего полета и торопит покончить со страхом ожидания. Шагнуть самому навстречу смерти? Нет, страх смерти сильнее ее самой. Поэтому он и удержит тебя, дабы еще помучить.
Может тот, второй, это Я? Мое, так сказать, второе Я. Его оставили снаружи, я даже позавидовал, что ему повезло, он так быстро все пережил, ему меньше пришлось ждать, меньше секунд стояния на краю и меньше ощущений страха и бессилия.
Меня расстреляли уже под утро. Все закончилось так, как и предполагал. Вспышка пламени, яркий свет, огонь, мое растворение… Остался выбор. Я его сделал и… проснулся.
В окна мансарды беззастенчиво лезло солнце. Что это было? Сон? Ментальная попытка суицида? Умри – сгори – восстань из пепла? Птица Феникс? Но, сгорая, успеешь ли кому-то посветить? Хоть какая-то тогда от тебя польза.