Стук ложечек о тарелки, милое чавканье, закипающий чайник, детские возгласы, смех и, наконец, беготня – звуки моего утра.
Потом грязная посуда, разбросанные вещи. Надо бы помыть, убрать… Руки сами начинают автоматические движения…
И вдруг взгляд падает на книгу: Томас Манн. Новеллы.
Как давно я не читала классику.
Желтые страницы, особенный запах, мелкий шрифт, прочитанные два-три предложения - и вот я уже с маленьким господином Фридеманом сижу в летнем саду с книгой в руках.
- Мам! Мам! Там Катя залезла в крупу, всё в кухне рассыпала!
Я и не заметила, как увлеклась новеллой.
- Сейчас-сейчас, - проронил мой тревожный материнский голос.
Сделала закладку, чтобы вернуться к печальной истории, и побежала убирать последствия первых открытий младшей дочери.
Потом обед, прогулки, стирка… Я и позабыла об отложенной книге.
Но продрогшая после прогулки холодным летним днем так, что горячий чай не согревал, я неожиданно наткнулась на новеллы Томаса Манна с детской закладкой. Теперь время позволяло мне вдоволь насладиться чтением: проникнуться судьбоносными встречами, действиями, словами манновских героев, восхититься портретной художественностью, тонким юмором, чуткой психологической наблюдательностью немецкого классика.
Прочитав две новеллы, я согрелась, закрыла глаза, вдохнула свежего воздуха. Огуречный аромат, доносившийся с приоткрытого балкона, где был разбит мой маленький огородик, унес меня в детство, скорее отрочество.
Почему-то я вспомнила, как, обучаясь в университете, приехала домой на летние каникулы. Мы с мамой затеяли ремонт в одной из комнат, что окном выходила в огород.
Таким же холодным днем с «охапкой» обоев и «башней» баночек с клеем и красками до дрожи замерзшие мы с мамой зашли в дом, неуютный, заставленный старой мебелью.
Мы согрели чай, долго пили его, настраиваясь на неприятную работу: нам предстояло оторвать старые обои, которые, казалось, намертво были приклеены к стене. Странно, но чай не согревал. Наверное, виной тому была щемящая мою грудь тоска, навеянная промозглым дождем, предстоящей нелюбимой работой, унылым домом с беспорядочно расставленной, кое-где сломанной мебелью. Я смотрела в окно на мокрый огород, куталась в шерстяную кофту и еле-еле сдерживала слезы.
И мама запела.
Эта была знакомая мне песня, ее мама часто «тянула» за праздничным столом. Мы встретились глазами, мама глядела пристально с любовью, предлагая мне присоединиться. Я невольно открыла рот, подпевая последнее слово куплета, и не узнала своего мелодичного голоса.
Мы пели протяжно, красиво в унисон, поглядывая то в огород, то друг на друга с улыбкой, то на старую мебель…
Я согрелась, сняла шерстяную кофту, положила ее на старое трюмо, с каким-то трепетом вспомнила, как маленькой девочкой радовалась этой новой покупке и заучивала необычное слово (трюмо). С теплотой посмотрела на мокрый огород, на беспорядочно расставленную мебель в родном доме и захотелось действовать, сделать что-то прекрасное: сорвать старые обои и поклеить новые. Я радостно сорвалась с места и приступила к работе.
Открыла глаза. Пожелтевшие страницы, пропитанные запахом детства, словно старая мебель в родительском доме, печальная история маленького господина Фридемана, как грустный сюжет той маминой песни, и таинственный художественный текст, будто мелодичный голос, каким пела я однажды тогда – всё это согрело меня. Снова!
Что это было тогда? Просто мамина песня.
Что это было сейчас? Просто чтение новелл Томаса Манна.
Уже был поздний час. Я отложила книгу и легла спать.
А утром снова услышала стук ложечек о тарелки, милое чавканье, детские возгласы, смех, беготню… Я, наконец, услышала не просто звуки утра, а музыку моего материнского счастья.