Жюли приехала в Москву. В первый день она готова была целовать стены домов, камни на мостовой! Она как будто вернулась в прошлое. Всё было то же самое. Хотя нет: не было Маркина. И слава богу. А вообще-то нет. Оказывается, без него скучно было.
Да ещё появилось в городе техническое новшество, конка - рельсовый транспорт на конной тяге. Вагончики, влекомые лошадками по двум параллельным металлическим полосам, были похожи на парижские, изготовлены также во Франции. Беря конку, Жюли забывала, что она в Москве, и страшно удивлялась, видя за окном не Porte Saint-Denis (Ворота Сен-Дени), а Красную площадь или Тверскую заставу!
Со смесью удовлетворения и досады Жюли отметила, что москвички в салонах опережают парижскую моду: то, что только-только в столице Франции осмеливаются надевать модницы, в Москве, похоже, уже освоено большинством!
Так, юбки стали более узкими, подолы - прямыми. Пикантно выглядывали из-под юбки ступни в плотно облегающих бальных туфельках на низком каблуке или, наоборот, на высоченном. Жюли считала, что такой наряд делает походку дамы очень женственной, изящной и грациозной.
Она заметила, что в Москве, как и в Париже, шлейфы и турнюры продолжают оставаться на пике моды. Но они стали не пышными, исчезли большие складки и драпировки, громоздкие детали, которые совсем недавно украшали наряды. Также и в узких рукавах пропал даже намёк на пышность и объёмность. Детали лифа плотно облегали, обволакивали тело. Чтобы подчеркнуть этот эффект, портные часто использовали множество застёжек и мелких деталей на лифе. В отличие от повседневных платьев, бальные были сильно декольтированы и имели маленький рукавчик. Волосы в торжественных случаях дамы укладывали локонами, а у висков высоко зачёсывали. Шляпки сильно уменьшились в размерах. Всегда эффектно на компактной шляпке смотрелась небольшая тёмная вуаль.
Когда Жюли приехала, московские кумушки всё продолжали обсасывать известную историю с приездом Нины Воронцовой. Нет, она, конечно, теперь носила фамилию Манчини, но ведь наши люди как к чему привяжутся, так и не отлипнут. И Нина для них теперь навечно Воронцова. Короче, Жюли узнала, что Нина со своим итальяшкой приезжала за сыном.
– Но граф ей сына, представляете, не отдал!
– Ка-ак не отдал?
– Не отдал, да и всё!
Жюли подумала, что так и не отомстила этому графу Воронцову! Боооже! Когда-то она на него имела виды! Вспоминать о своей женской неудаче Жюли не хотелось: было неприятно, хотя с тех пор прошло почти три года.
Что бы такое придумать? Как бы насолить Воронцову? Они ещё пожалеют, что не вернули сына её бывшей подруге! Не ради Нины, а ради мести!
Коварная женщина решила передать малышу подарочек «с секретом». Она обратилась в банк. Там можно было арендовать ячейку для хранения ценностей. Вот в ячейку-то она и положила коробочку с подарком и оплатила десятилетнее хранение его. Написала поручение, куда следует доставить содержимое ячейки через 10 лет, если раньше она не придёт и не заберёт его. Доступ к ценности был у Жюли и у работников банка.
Конечно, для Жюли отложенная месть была не совсем качественной, однако ничего лучше она не смогла пока придумать. С чувством выполненного долга Жюли участвовала в фантах, в гаданиях, в спиритических сеансах, прислушивалась и присматривалась к публике в салонах.
Графиня Белявская всё воевала со своей дочерью Зоей: та не хотела выходить замуж за предложенных женихов и вообще не слушалась матери.
Графиня Шереметева чуть не потеряла дочь: узнав, что не проходит по конкурсу в Большой театр, Лиза решила наложить на себя руки! Пришлось класть её в лечебницу, а потом везти в имение на свежий воздух и парное молоко. Надо срочно подыскивать ей жениха, а барышне с таким прошлым это ооочень трудно сделать!
Графиня Натали Суворова собирала все сплетни. От неё-то Жюли и узнала, что графиня Софья Воронцова ждёт ребёнка, а её граф ждёт не дождётся восстановления в чине полковника. Всё-то она знает, сплетница!
Хм, значит, ждёт восстановления в армии! Жюли даже разочаровалась: так просто! Она поехала к генералу NN. Тётушка Марья Алексеевна Алтуфьева была с ним знакома и познакомила в своё время Жюли. Парижская гостья постаралась очаровать генерала, чтобы затем склонить его на свою сторону. Понадобилось несколько встреч и недели две времени.
Когда Матвей Михайлович был уже целиком «её», Жюли попросила его посодействовать в одном деле.
– Месье, я слышала, что в гвардии пытается восстановиться полковник Воронцов?
– Ах, всё-то вам известно, прелестница!
– Послушайте, его жена очень волнуется, что он опять, став военным, отправится на войну. Сейчас в Туркестане неспокойно! А она, бедняжка, так боится его потерять!
– Хм, супруга каждого офицера находится в таком же положении! Чего ж тут странного?!
– Ах, она… в… интересном положении… Мне так неловко говорить мужчине о чисто женских делах!
– Ещё скажите, что вы, женщины, рожаете людей, а мы, военные, их убиваем! Ха-ха-ха! – пошутил генерал.
– Ах, да-да, как вы удачно сказали! Вы так остроумны, Матвей Михайлович! Я думаю, его жена присоединилась бы к моему восхищению вашим sens de l'esprit*! Война – это так ужасно! Если человек вышел в отставку, зачем ему восстанавливаться в армии?
И Жюли продолжила нести генералу подобную чушь.
На ближайшем заседании Генерального штаба Матвей Михайлович, выполняя обещание, данное прелестнице, сообщил, что в восстановлении полковника Воронцова в гвардии возникли некоторые препятствия личного характера. Поэтому рассмотрение его вопроса было отложено. Вы догадываетесь, конечно, что из зала заседаний на этот раз самым озадаченным вышел Пётр Ильич Шестаков. Он подошёл к Матвею Михайловичу в кулуарах и попросил уточнить, что это за препятствия.
Генерал ответил то, что знал: что жена против, не хочет отпускать его на войну. Этот ответ поверг Шестакова в ещё большее недоумение. И он решил разобраться в хитросплетениях мнений и желаний.
Генерал Шестаков нанёс визит Воронцовым. Граф очень удивился неожиданному появлению Петра Ильича в его доме и просьбе о конфиденциальном разговоре.
– Пётр Ильич, прошу!
– Владимир Сергеевич, мне надо поговорить с Вами наедине. Вопрос деликатный! Касается лично Вас и Вашего восстановления в чине!
Граф уже не только с удивлением, но и с тревогой посмотрел на гостя.
- Давайте пройдём в библиотеку!
Там Шестаков продолжил:
– В Генштабе откуда-то пустили слух, будто Ваша жена против того, чтобы Вы возвращались в армию. Якобы боится, что Вы опять отправитесь на войну!
Воронцов ещё больше удивился.
– Н-нет, никогда у нас таких разговоров не было. Я знаю свою супругу. И Вы знаете Софью... Ивановну! Подобные мысли, тайные препятствия, действия за спиной… Нет, это на неё не похоже.
– Поэтому я к Вам и пришёл, чтобы выяснить, так ли это. Однако на заседании в Генштабе вопрос о Вашем восстановлении был отложен. Теперь следующее заседание по кадровым делам через месяц.
– Значит, кто-то хочет вставить мне палки в колёса? Кто это? Зачем? Кто-то боится, что я встану ему поперёк карьеры?
– Не знаю, граф. Не знаю. Ваш ответ я понял. А как графиня поживает?
– Благодарю за заботу. Как говорится, вашими молитвами! Пётр Ильич! Прошу в столовую! Софи наверняка предложит Вам чаю, и Вы сами сможете передать ей поклон от вашей дочери.
– Ах да, Катерина и Елизавета Александровна кланяются и Вам, граф… Моя дочь ведь с Петрушей на даче. В городе жарко и душно. Мы сами её редко видим.
– Пётр Ильич, напоследок попрошу Вас об одном: не могли бы Вы не обсуждать более ни с кем этот странный вопрос о моём восстановлении?
– Хорошо. Договорились! Но Вы должны тогда сами появиться в Генштабе и подтвердить лично своё желание вернуться в войска! В противном случае мне придётся объясняться за Вас!
Воронцов так и сделал.
Он не стал спрашивать у Софьи, имела ли она какое-то отношение к этому непонятному инциденту: он был уверен, что между ним и его супругой нет и никогда не будет недоговорённостей и Софья очень хорошо знает, что такое долг - профессиональный ли, воинский или семейный. Вопрос, как рассудил граф, не стоил волнений будущей матери. Так что недоброжелатель просчитался, желая причинить семье графа неприятности таким способом!
На одном из ближайших тематических заседаний в Генштабе дело о возвращении Воронцова на военную службу рассмотрели и рекомендовали к продвижению, на что ушла ещё пара месяцев.
Однако к моменту родов Софьи он уже снова был полковником.
А Жюли, хотя и интриганка, в сущности не была злыдней. Интриговала так, от нечего делать. И её интриги не приводили к злосчастным последствиям, к трагедиям.
Более того: задевая струнки души тех, кого касалась своими хищными лапками, Жюли заставляла эти струнки звучать. Фальшивые звуки всего лишь обозначали проблемы. А если всё ладно, никакие интриги со стороны не смогут поколебать гармонию в семье. Это, конечно, касается только невинных манипуляций, в которых нет преступного умысла. Но уж кто-кто, а Жюли преступницей не была.
Она провела в Москве пару месяцев, встретилась со всеми своими старыми подружками, посетила имения, доставшиеся от тётушки Марьи Алексеевны. Когда посчитала, что её теперешние туалеты могут выйти из парижской моды и она появится там дурнушкой, засобиралась домой, к французскому супругу.
Примечания:
* Sens de l'esprit - чувство юмора (франц.).