Деревня наша Безлюбово старая – ей уже более ста лет. Ну это она старая по нашим, сибирским меркам. В России, конечно, деревни да сёла счёт ведут веками – от царя Алексея Михайловича, а то и древнее. А у нас в Сибири и сто лет немалый срок. Как говорили старики, Безлюбово основали бывшие каторжане – они осели здесь неведомо когда, а затем заселили его приезжие из России переселенцы. Живут у нас потомки вятичей, есть тамбовские, смоленские, курские, чуваши из Поволжья и украинцы с Полтавщины, а ещё чалдоны, иначе говоря – коренные сибиряки. Иная баба, бывало, с гордостью скажет: «Я искорЕнка», что означает чалдонка, коренная сибирячка. Вернее, жили, сейчас уже многие поразъехались. А прежде деревня была большая. Когда-то здесь находился колхоз «Красный партизан», а позже, когда хозяйства стали укрупнять, объединили нас с другими деревнями в одно хозяйство, и стал колхоз уже называться «Заря коммунизма». Сейчас Безлюбово уже не то – измельчало, поредело, осунулось. Многие переселились в город, иные просто побросали дома, и они заросли по крышу бурьяном, молодёжь разъехалась по чужим краям в поисках счастья и заработка.
А места здесь благодатные, привольные. Сама деревня расположена на возвышенности. Бывало, выйдешь за околицу – кругом обступают поля и тянутся далеко за горизонт, а между ними вьётся лентой дорога, то взбегает на косогор, то прячется в низине. Поля и луга перемежаются колками – в наших краях так называют участок леса, где растёт в основном берёза или осина. Иной раз глянешь – кругом рожь золотится, а посреди неё рощица зеленеет. Если посмотреть направо, то там уже другой пейзаж – сосновый бор. Говорят, что это остаток древнего реликтового леса. Ещё дальше – река, но её за стволами не видно. А в знойный день набежит с разомлевших лугов ветер, пахнёт в лицо – духовитый, настоянный на разных травах. Стоишь спротив него и дышишь, дышишь и всё надышаться не можешь, будто пьёшь густой ароматный настой сродни тому, что запаривают бабы и пьют после бани. Угадываются в нём запахи душицы, тысячелистника, мяты, клевера и зверобоя. Чувствуется нежная нотка благородного чабреца, или богородичной травы, как его у нас называют. Накатит вот так на тебя вольный ветер, прянет в самые ноздри, пьяный, душистый, и напоит тебя терпкой, медовой сладостью. А там, возле леса, разрослась колония сиреневого иван-чая. Старики говорили, что это чудо что за трава. Вот ежели, к примеру, в тайге где застрянешь и без припасов – выручит иван-чай: и напоит, и накормит, стоит только выкопать его корни, вымыть, просушить, намолоть – и вот уже мука, можно лепёшки печь. Не даст пропасть тебе иван-чай. Кругом у нас раздолье, да вот только дела идут не больно ладно. Здесь уже практически не пашут и не сеют, земли потихоньку зарастают, дичают. Теперь там, где были прежде поля, всё больше места занимает выпашь – так называлась у нас в прежние времена давно непаханая, запущенная земля. Работает один фермер, да где ему одному со всеми этими угодьями справиться. Трудятся у него трое наших, деревенских, вот и все работники.
Есть у нас ещё одна достопримечательность. Вот о ней хотелось бы рассказать особо. Это Кукушкин родник. Зовётся он так не потому, что вокруг него селятся кукушки, хотя этих птах у нас хватает. Бывает, начнёт куковать – не успокоится, пока три века здешним местам не накукует. Родник назвал Кукушкиным Тимоха по собственной фамилии. Он с рождения Кукушкин. Род у них такой – Кукушкины. Это он родник обнаружил и имя ему своё дал как первооткрыватель. И люди приняли название. С тех пор так и говорят. Вот, к примеру, одна соседка спрашивает другую: «Ты нынче где ягоду брала?» А та ей в ответ: «Да за Кукушкин родник ходила». Или: «Вода нынче в колонке какая-то ржавая, надо на Кукушкин родник сбегать».
Как Тимоха обнаружил родник – особая история. Было это в те годы, которые нынче уже привычно называют застойными, а прежде их величали эпохой развитого социализма. Тимоха тогда служил в колхозе пастухом. Пастушил он долго – не один десяток лет. И вот однажды в обеденную пору, когда солнце стояло высоко, в самой серединке неба, и изливало свои знойные лучи на истомлённое жаром пастбище колхоза «Заря коммунизма», разморенные от жара бурёнки разбрелись по лугу, а иные примостились где-нибудь в тени под кустом, жевали свою жвачку и отмахивались хвостом от мух и слепней, Тимоха поднялся на взгорок к лесу, чтобы отдохнуть и сверху наблюдать за стадом. За пояс у него был заткнут кнут. И вот, расположившись в траве под деревом, он вдруг увидал невдалеке небольшую полянку, а на ней ямочку, через которую потихоньку сочится вода. Тогда он нашёл палку и начал раскапывать ямку – воды стало больше, и почва в ямке была сырая. На другой день он принёс лопату и стал копать. И вдруг в один момент из ямы вырвался столб воды, ударил прямо в лицо Тимохе и заставил отскочить в сторону. Вода била фонтаном и орошала траву поблизости. Тимоха вздрогнул от неожиданности, но после обрадовался. Сначала он решил, что это вода, но жидкость изливалась столь чёрная, что он подумал: а может, это нефть? В те годы в Западной Сибири было открыто не одно месторождение нефти, поэтому Тимоху осенила догадка: а вдруг? Он срубил ветки, обтесал их и вбил колышки по краям вырытой ямы, тем самым обозначив источник. А фонтан всё бил и бил беспрерывно. Тимоха подставил руку под струю жидкости, но жирных, присущих нефти, пятен она не оставляла. Он даже пробовал её поджечь – тоже без толку. Постепенно вода сама очистилась.
И тогда Тимоха принялся обустраивать источник. Первым делом он выкосил вокруг траву и больше не позволял туда забредать скотине. Соорудил деревянный сруб, приделал жёлоб из струганных досок, по которому стекала вода. Жёлоб внизу перемкнул деревянной же перекладиной – получился такой своеобразный водопад, позволяющий легко набирать воду. У нижнего края жёлоба он вырыл в земле приличных размеров ямку и выложил дно и стенки камнями – чтобы собиралась вода. Тут же неподалёку посадил пару яблонь и куст шиповника. С двух сторон от сруба он врыл столбы, на которых установил над источником двускатную крышу. Невдалеке поставил аккуратную скамейку и огородил всё это штакетником с калиткой. Рядом он водрузил лесину, на которой крупными буквами красовалась надпись «Кукушкин родник». Тут же, только пониже, на дощечке были прикреплены стихи Тимохина же сочинения.
Постой, прохожий, не томись,
У родника остановись.
Чем понапрасну ноги бить,
Не лучше ли воды испить!
И если что в тебе болит –
Водичка мигом исцелит.
Хотя Тимоха считал родник своим и даже дал ему собственное имя, он всё же не признавал его личной собственностью, а называл народным, то есть существующим для всех людей. Тимоха часто ходил к роднику, следил за ним: косил траву, срезал засохшие ветки у деревьев, если был мусор – убирал его. Всё, чем жил родник, было его заботой. Словом, обихаживал. Тимоха гордился своим родником: набирал воду во всевозможные ёмкости – бутылки, фляжки и баклажки. Всех просил оценить качество воды. Люди пили, высказывали своё мнение и наконец пришли к такому заключению: вода холодная до ломоты зубовной, чистая, мягкая и ещё с каким-то лёгким привкусом. Одни находили, что она слегка иссолона, другим же блазнился металлический вкус. Однако сошлись на том, что вода бодрит, что, испив воды из Кукушкина родника, становишься здоровее, и от прилива бодрости повышается настроение. Брали воду из родника с запасом и на полевой стан. Бывало, приезжали туда с концертами агитбригады из района. После концерта обычно начинались танцы. И вот однажды повариха Прасковья, уже приличных лет женщина, взялась плясать. Плясала она наряду с молодёжью долго, задорно, истово.
– И что нашло на тебя, Прасковья, – решила тряхнуть стариной или утереть нос молодым? – спрашивали её.
– Да вот Кукушкиной воды напилась, взбодрилась, и потянуло на пляску. Как будто снова молодой стала, – смеялась в ответ повариха.
Была ли и впрямь какая-то целебная сила в этой родниковой воде, доподлинно неизвестно, никто её не проверял и анализов не делал. Но бабы решили: помогает она от живота. Если в каком боку закололо – лечись из Кукушкиного источника – как рукой снимет. Девки тоже оценили воду и нашли ей применение. Они стали той водой умываться – как бы лицо очищается и белеет. А то ещё придумали: наморозят из неё льда, а после бани распаренное лицо и тело тем льдом натирают. Потом идут по деревне гулять – все как одна алолицые, то есть красивые по-нашему. Вот, к примеру, Петруха Колобродин из Ступицы, что за десять километров от нас, регулярно приезжает раз в месяц, а то и почаще, на телеге с флягой – берёт с запасом для матери, та только её и пьёт и на ней готовит. «У меня, – говорит, – поджелудочная железа, и без той воды я не могу и без неё маюсь». Проторили дорогу к роднику и отдыхающие – те, которые на лодках из города приезжают с палатками на острова. Там они загорают, рыбачат – в общем, проводят свой законный отпуск. Ну, конечно, и рыбаки, да и шофера, что проезжают по трассе – не так чтоб очень далеко от нас. Словом, вода пришлась людям по вкусу, они оценили её по достоинству. И Тимоха ходил гордый своим открытием и тем, что принёс людям пользу. Со временем родник стал достопримечательностью нашей округи и даже как бы святым местом. Иначе как Кукушкиным его не называли. Так шёл год за годом.