Глава из "Воспоминаний о послевоенной жизни"
Надо сказать, убирать, стирать и готовить я любила всегда, что называется с молодых ногтей. А вот ходить в магазины, на рынки - базары, делать покупки – нет. У меня какая-то идиосинкразия к любым торговым точкам. И до сих пор терпеть не могу, благо, что это делает муж Ваня, пожалуй, даже намного лучше меня. Закупает основную провизию всегда он, а я только иногда по мелочам. Избаловал меня Ваня. Тряпки покупаю только по необходимости, случайных покупок у меня не бывает.
Может быть потому, что в детстве мы подолгу стояли в очередях за всем необходимым. Взрослые занимали очередь с вечера, а утром нам передавали эстафету, иногда номер очереди писали на руках. Мы стояли очень долго, так что затекали ноги (отойти было нельзя ни на минутку), а когда открывали магазин, происходила давка, и трудно было восстановить очередность. Иногда нас просто выталкивали, выдавливали, пока кто-нибудь из жалостливых взрослых людей не заступался за нас и не восстанавливал справедливую очередность.
Когда подходила наша очередь, кто-нибудь бегал за бабушкой или дедушкой (кто из них был свободен от домашних неотложных дел) и когда покупки были сделаны: давали определённый вес на каждого человека – хлеб, мука, селёдка, макароны, сахар, крупы и т.д. – радости не было предела. Иногда продуктов не хватало на всех, кто стоял в очереди, и мы уходили ни с чем, усталые, недовольные. Потому что завтра с утра опять надо было идти в магазин и вновь стоять в очереди, ждать, пока привезут продукты, примут их, а уж потом начнут продавать. Опять давка, ругань взрослых. Всё это было не очень приятно и хотелось поскорей уйти оттуда. Но нельзя.
С дедушкой мы ходили на площадь (возле огромной полуразрушенной церкви) в очередь за керосином, ведь готовили пищу на керосинках, керогазах, примусах, да ещё надо было заправить лампу и каганец. Там очереди были не столь большими, да и происходило всё на открытом воздухе, можно было побегать, попрыгать, пока дедушка стоял в очереди. На обратном пути дедушка покупал нам какой-нибудь гостинец – мороженое или леденец. Бегали мы все лето босиком, в одних трусиках. Я всегда была загорелая, как негритёнок, шоколадного цвета. Помню, как по почти горячей пыли, которая как мука мелкая, нам по щиколотку бегали мы счастливые и чумазые, грязные. А вечером нас отмывали в большом тазу или корыте. Иногда нам разрешали купаться под теплым летним дождём. Это было истинным блаженством.
Люба (как подросла) была у нас всегда заведующей хозяйством (завхозом), как мы её называли. Это было, когда мы отделились и переехали жить в « аптеку». Она ходила на базар, в магазины лет этак с десяти. Однажды в парке у неё отняли деньги мальчишки-сорванцы. Люба с ними подралась, но их было больше, и она ретировалась, потерпев фиаско. Прибежала домой Любаша расстроенная донельзя. Без покупок и денег.
продолжение следует