Две истории

Виктор Камеристый
1.                Занесло…
               
       У Нади защемило сердце. Столько прошло лет, а сердце помнит о прошлой любви.      
…Когда он уходил, она винила себя, не могла вообразить, что когда-нибудь они снова встретятся. Она жила размеренной семейной жизнью, не вспоминая о нём, не оборачиваясь назад, как и положено замужней женщине. Появление ребенка, дочери, она встретила спокойно, понимая свою женскую роль. Семейная идиллия приносила утешение, но долгими ночами она не была спокойна, хотя, наверное, мужа любила, радости от близости не было. Минутные вспышки отчуждения  проходили, и все возвращалось на накатанную семейную дорожку.
      
И вот эта встреча. Взволновавшая ли его? А её? Мысли, требовали, возвращали назад, в ту пору, когда она была счастливой: наивная  девчонка, избранница мужественного человека, покорившего ее сердце. И через годы - вдруг такое.
        “ Заносит. Меня просто заносит, и в этом, моя беда”, - мелькает мысль, но тут же, отбросив ее, погружается в воспоминание…
        Она знала, что муж Федор, не обладая приятной внешностью, не всегда  чист в бизнесе, в том деле, о котором говорил днем и ночью. Она знала его мелкие и крупные грехи, знала, что он думал о тех или иных людях, окружавших его. Помнила его грубые выпады против неё, которых не счесть. А сколько она выплакала слез и сколько услышала брани, что обрушилась на её голову. Да и вообще, его подозрительность, скверный характер, и все это - с чем она смирилась, с чем живёт!
   
  Оправдания, смиренно найдены, остаётся только выйти и…
 Было воскресенье, Надежда, сцепив пальцы рук, наблюдая за движущейся в сторону театра толпой, хотела видеть одну единственную фигуру. Дул прохладный ветерок, охлаждая её взволнованное лицо. В небе то и дело вспыхивал отблеск далекой пока грозы. Она по-прежнему наблюдала за водоворотом толпы в надежде, что он, тот, которого она ждёт, появится. Но часы, ничего не оставляли, но однажды…
        Наконец-то цель, достигнута. Спичка, зажженная ею, обжигая ладонь, освещает его лицо - искушённое,  с полными, знающими вкус любви губами и глазами, в которых хочется утонуть. Сердце, наполняясь жаром, щемит и давит, зовёт и поёт, а душа, заполняясь томлением, ждёт. 
 
      Её умение отвести взгляд, убрать все препоны, она относила к своему умению управлять мужчинами. Она обдумывала все причины и те возможности, которые открылись (перед ними?) Что будет потом, позже, об этом думать не хотелось. По логике, муж при её умном подходе, никогда не обратит внимания на отсутствие женского внимания. Проходят дни, недели, отданные безумной страсти. Саша, её былое увлечение - рядом. Он красив, благоухает дорогим мужским одеколоном, а на его аристократическом, с первыми морщинами  лице, застыла соблазнительная, сводящая с ума улыбка. Воображение рисует сказку, где всё прекрасно. Она не думает о покинутой дома дочери, ей не кажется нужным позвонить мужу. Зачем?
       “ Скоро, очень скоро, всё изменится, я так хочу”.
 
А Саша, баловень судьбы, не ожидая для себя что-то нового, благосклонно пользуется её любовью. Ему совсем безразлична судьба Надежды, как безразличны судьбы всех, покинутых им ранее женщин. Зачем ворошить прошлое и зачем оставлять тень сомнений?  Он с интересом посматривает на вьющуюся юлой Надю, делает огромное усилие, чтобы не рассмеяться. “ Мила, весела и беззаботно - глупа. Интересно увидеть лицо её мужа. Глянуть в его душу, оценить, что творится в ней. - Ему, конечно, повезло!”
                - Не торопись. Не торопи события, - плетёт он любовные кружева.
 Надежда послушно кивает головой, даря наслаждение “своему” мужчине. Она ради него готова на все. Его слова, как бальзам. Не он нуждается в ней, она - в нём.
      
А Федор не был глуп и характер его не был так ужасен. Отсутствие глубокого чувства в Надежде сгущало краски. Он был влюблён в неё с детства, и это чувство не проходило. Для него было истиной, что его жена - кладезь знаний, она - хорошая, верная жена, добрая мама для их дочери. В последние дни он увидел в глазах и жестах своей жены равнодушие. Её щеки побледнели, а глаза смотрели отчуждённо. Он кажется другим огромным, лишённым мужского обаяния, порой хамоватым, возможно, неуклюжим в ласках. Но он чувствует замкнутый круг, вне которого - его жена, им любимая женщина. Возможно, их интересы разнятся, она чувствует своё бессилие перед ним, но разве это столь важно в их семейной жизни?
      Утомлённый размышлениями, Федор выходит из дому. Долгие часы он бродит по шумным вечерним улицам, обходя группы не в меру разбушевавшуюся молодежи, а город, казавшийся весёлым и жизнерадостным, сейчас предстает черствым и равнодушным. Вокруг - борьба жестокая и в ней борьба за - любовь, за женщину, которую он боготворит и которой верит. Вечер подходит к концу, уступая место ночи. С появлением луны приходит решительность и энергия, бьющая через край.
       “ Я переговорю с ней. Сегодня ночью или завтра утром, это неважно. Мы найдём  решение, и я верну её ведь у нас дочь”.
   
  Позднее возращение домой, её бессильное падение на кровать. Наконец-то она достигла того, что так её манило и звало. Цель жизни наконец-то достигнута, а мечта, желание - не это ли цель в жизни? Зов плоти, грех - это ли не край, к которому привели уставшие за долгий путь ноги?
       Вскрикнув от невольного удивления, инстинктивно ухватившись за край покрывала, приподнимается, оглядывается по сторонам. Что происходит? Что-то пугает её сердце, отчего она, вскочив на ноги, крутит головой, не в силах понять происхождение непонятно откуда взявшихся эпизодов её жизни, порой сказочной, жизни, где рвутся в небо ею построенные воздушные замки. За спрятанной ото всех призрачной “жизнью”, что-то происходит. “ Но что?”
Она делает шаг вперёд и понимает, что впереди неё - стена.
            “ Я, натура интеллектуальная  и очень трезвая. Я не  могу жить эмоциями и подчиняться фантазиям. Да что же, чёрт возьми, происходит?”
     Резко обернувшись, замирает. Она слышит, явственно слышит шепот, отчетливо перечисляющий все её прегрешения. Она никогда не предполагала, что кто-то, совсем чужой ей, может знать о её любовных играх, плотских фантазиях, переходящих в грязный, полный греха секс. Она явственно слышит запах плоти, вдыхает  мужской дорогой одеколон. Он ей знаком, она его знает. Прижав к губам ладонь,  кричит. Всё становится понятным, отчетливо явным для нее, и это ранит. Но разве это не так? Кто бросает в неё “камни”, не обращая внимания на причины  падения?
      
Когда, проснувшись, с испугом обвела взглядом комнату и не нашла подтверждения ночным кошмарам, прижала к губам ладонь, всматриваясь в лишенную “жизни” стену. Можно бесконечное множество раз разглагольствовать о сне, о его причинах, и о знаке, который ей кто-то пытается подать, но факт остается фактом: ей сказали о том, что она лицедейка, играющая роль верной жены, но обманывающая мужа, она - опустившаяся на дно женщина.
      
Повернувшись лицом к окну, за которым сверкает солнце и слышится пение птиц, убеждает себя, что это только сон. Возможно, сон - предупреждение, в котором кто-то или что-то пытается ей помочь.
      Двигаясь быстро, порывисто, отворяет двери гостиной и видит измученные бессонницей глаза мужа. Она приподнимает руки и начинает  свою долгую исповедь. Что это? Заговорившая совесть? 
Опредёленно, Федор должен был вскочить, повысить голос или, на худой конец, взять да схватить её за плечи, но он молчит. На его побледневшем, с грубыми очертаниями лице лишь волнение, а в глазах - тоска. В них, нет злости обманутого мужа. В них - чуточку брезгливости, вот и всё. Но собственная решимость, понравившееся ей самобичевание доводят до исступления. Она выкрикивает слова упрёков в его адрес, вспоминая его былое, холодное равнодушие к ней. Она, ободренная собственной смелостью, пытается доказать свою правоту. А затем, выдохнув последние слова, тихо, едва слышно, произносит:
                - Я сделала тебе больно. Прости меня…- она пытается протянуть к нему свои руки, и неожиданно…чувствует протянутые ей навстречу тёплые, и такие сильные ладони.

Позади них жужжит пропеллер -  это играет их дочь. Ими взращённый плод любви. Позади них ещё остались “конюшни”, которые они очистят и тогда…всё станет на свои места…
       И мы поверим. Вера- это то, что нами двигает, наверное, это то, что даёт нам шанс.               
             

            

   2.                Мщение…
      
   
     Было поздно. Но что делать, приходиться иногда страдать, но чаще - искать пути примирения. Бесконечно долго они смотрят друг на друга. Он видит, как бьётся на её шее жилка… Она - как дрожат от волнения его губы… Воздух словно пронизан возбуждением и лаской. Это его волнует, будоражит плоть и отупляет разум. Её тело всегда прекрасно, а сегодня - особенно. Она снимает одежду, и он видит её ослепительную наготу. В полумраке комнаты она прекрасней, чем при свете. Её прекрасные волосы касаются его плеча, и он чувствует особое, кажется, никогда им не испытанное желание.
      
“Снова и снова я буду приходить сюда, и снова и снова она будет отдаваться мне”, - думает он. Он по праву считает ее своей. Чувство вины перед нею растаяло, исчезло навсегда. Если ему и суждено быть отомщенным, то только в её объятиях. Конечно, было странным видеть её плотно сжатые губы. “Возможно, она нервничала? Кто поймёт обиженную мужчиной женщину? Им - обиженную женщину. Но тем слаще ощущение игры, как в покере, где неизвестен, несмотря на козырные карты, результат”.

А он был виртуозом в любовных играх.
                - Я, знаю, понимаю, что ты думаешь обо мне, как знаю, что я думаю о тебе.
        Она поправляет хрустящее накрахмаленное белье и хрипло произносит, не глядя ему в глаза:
                - Пойдём. Будем просто спать.
                - Спать? Нет, спать, это слишком просто. Не сегодня и не сейчас!
Опустившись перед ней на колени, он вдыхает чарующий запах её тела...
       Через минуту он, прижавшись к ней, лежит и молчит. Он ошеломлен  происходящим, а еще больше своим собственным поведением, своей мягкостью и нерешительностью.
       “Наверняка, во мне живёт чувство сожаления о произошедшем. Я каюсь? Нет, это уж слишком”.
 Расписанная им по минутам ночь оставляет горькую действительность. Как понять её? Как оценить её порыв? Как понять сегодняшнее приглашение: как дань любви, порыв страсти? Или попытка отомстить ему за своё унижение?

Её желанное тело, послушное его рукам, разве может позволить ему уснуть? Его рука, скользя, касается её груди и неожиданно он осознает: она спокойна. Она полностью равнодушна к нему. На ее губах появляется горькая усмешка, и он с трудом отворачивается от нее.
       “Нет нежности - как нет чувств. Она не простила! Но что она скрывает? Что таится в сказочном, чарующем голосе, который шепчет: Милый”.
Но…её прохладные тонкие пальцы  осторожно гладят по плечу, но он, как будто этого не ощущает. Вместо наслаждения от ее прикосновения приходит глупая обида. Мысленно он вернулся назад, в тот день, когда он ее предал. Он часто думал об этом дне, и чем больше думал, тем больше страдал.
 
 …В тот летний вечер она бежала за ним, а он, все быстрей удалялся, отчетливо понимая, что предает. Он видел испуганные глаза  женщины, своего недавнего увлечения. Ухмыляясь, тихо произнес, указывая пальцем в сторону бежавшей своей, как недавно говорил настоящей любви: “Истеричка”. А потом, когда расстояние стало сокращаться, добавил зло: “Шлюха”. Он не чувствовал угрызения совести, как не чувствовал боли раздавленных им чувств. В эти минуты он вспоминал собственное унижение от женщины в далёком теперь подростковом возрасте. Чего сейчас в нём было больше? Хмеля или злости?

От быстрой ходьбы пульсирует кровь в висках и надсадно ноет разбушевавшееся сердце. Никогда еще постоянные посетители летнего кафе не видели такой сцены: прилично одетый мужчина убегает от чертовски красивой женщины. Даже Иван Петрович, выпивоха, крякнув, произнес: - Мне бы такую… кралю.
      
А потом она сидела, поджав ноги у края тротуара, а мимо неслись машины, обдавая её чадом:” Не мучайся и не плачь, - говорила себе, вытирая слёзы. - Он не достоин тебя. Не достоин…”
      Её спасителем оказался проезжавший мимо сосед, древний старик, чудом управляющий своим дряхлым автомобилем. Он, как никто другой, понял её, а, поняв, утешил мудрыми, шедшими из сердца словами. Заплаканными глазами она смотрела на его морщинистое лицо и понимала, что слезами делу не поможешь. Но сердце, разбитое на мелкие осколки, требовало ответа или мщения.
      
Когда наступила полночь, она всё продолжала шептать так знакомые ей отрывки стихотворений: “Любить…Не прощать подлости и обмана. И вдогонку с этим строкам она шептала новые, ею рожденные слова: “Никогда, ни за что не прощать. Да, именно не прощать, и не только…”
              - Все, что ты думаешь, истина. А сейчас отстранив обиду, притворись, будто ничего не произошло. Он будет очень удивлен тем, что произойдет с ним потом.
Шум ветра и дождя гасят ее тихий, слышимый только ей шепот.
       В то самое время он сидел в самом укромном уголке кафе, глотал коньяк и размышлял не столько о ней, но о себе.
         “ Чёрт тебя возьми, зачем? Зачем было “засвечиваться” с новой подружкой, не избавившись от старой? Ещё предстоит решать, как от нее избавиться, если она не смирится с его изменой”.
          Как ему предстоит уйти, навсегда или на время, он еще не решил, но ответ готовый  сорваться с губ, неожиданно застыл. Накатывая, воспоминания давили, и он задумывался об ином. Так это было тогда.
        “Наверное, впервые я чувствую себя подлецом. Впервые? Я и не подозревал, что она окажется настолько влюблена в меня. Я был удивлен, ошеломлен и несколько раздавлен ее стремлением быть со мной. Неужели её любовь так сильна или это что-то другое?”
 
Он продолжал подливать себя коньяк, не замечая время. Для него время, ночь - приобретали иной, совсем иной смысл. Но, как бы ни было, он - не мальчишка, спрятавшийся от наказания, а самостоятельный, очень решительный мужчина (?) и, возникший, хотя трудный вопрос, он решит сам. Наступает рассвет, но он его не видит. Наступает полдень, солнце обжигает, но и его он не замечает. Он продолжает пить коньяк, не пьянея. И когда на небосводе появляется первая звезда, он, очнувшись, поднимается и уходит.
   
Уныло бредет дорогой, а сердце барахлит, как неисправный мотор…Мысли и чувства приглушенны: они спят, повинуясь уставшему мозгу.
    Ему снился отвратительный, полный ужаса сон, в котором ни шага вперёд, ни полшага назад.  Проснувшись, растерянно смотрит на свои ладони, с трудом вспоминая, что там было, в его сне.
  С первого раза набрать номер не получилось. Выдыхая воздух, сдерживая дрожание пальцев, он набирает номер. Стискивая трубку телефона, ожидает ответ. На другом конце молчат. Он слышит тихий вздох, но, ни слова, ни рыдания, ничего, что могло бы стать отправной точкой разговора. Он тоже молчит, отчётливо понимая, что неправ, что подл и виноват. Но эти чувства лишь добавляют раздражения и, помедлив, кладёт трубку на рычаг. Её молчание не рождает в нём злости. Всё происходящее для него, как спектакль, где играют он и она.
      “ Неужели не высказанные слова могут играть какую-то роль?”

…Спустя неделю он наконец-то услышал:
                - Приезжай.
Он готов был услышать обычное: “Милый!” Но его не последовало, как не было обычного: “Люблю!”
Его сердце забилось, затрепетало, а глаза заскользили в поисках одежды. Чистая белоснежная сорочка, костюм, и он, надеющийся. Чувство вины давно исчезло, растаяло в дымке времени, и только чувство легкой победы и - ничего больше.
Нет, есть ещё одно. Он сумел затронуть слабую струну в её сердце. (Так ему казалось).

Думалось: “ Ты не можешь быть глупым идиотом, чтобы ошибиться. Это - призыв. Или это самообман, а её приглашение-попытка, удар что под дых? Чёрт меня возьми, если я не становлюсь рядом с ней ненормальным. Но разве можно излечить рассудок, если лечить не отчего. Нет, что-то не так. Но что? Надежда на то, что всё обошлось, и она простила? Она ведь простила? Иначе я бы не был в её постели? Или смутная тревога, что что-то должно произойти?”
 
…Он очень удивился, если бы  увидел странное выражение лица лежавшей рядом с ним женщины. Тонкая грань между ненавистью и любовью зачеркнута, осталось одно.
Прикрыв глаза, ожидая ласки, он…засыпает.
       Он спит и не видит того, что происходит рядом с ним. Бледная маска вместо желанного лица и приоткрытый в ненависти рот, вот и всё. Взмах и вслед за ним ещё один. Тихий вскрик, неясный шум, стон.
      А спустя мгновение пришла боль, сильная, поглощающая целиком, которая сбрасывает его на пол. Он механически ощупывал ладонью вокруг себя, как будто желая найти точку опоры, для того, чтобы встать. Она стоит напротив, смотрит безучастно, и он мог поклясться, что в её глазах, утративших блеск- пустота.
Кровь образует густую лужицу. Он не мог видеть, что та, с кем он недавно лежал, готовит ему очередной удар. В её руках зажат тонкий, но очень острый стилет. Взмах руки и, лезвие, пробивая артерию, легко как в кусок масла, входит в тело. Ещё взмах и ещё...
      Он хрипел, ещё чувствуя боль и, наконец, его крик разорвал обычную в этой комнате тишину. Звук улетал, отражаясь от безразличных стен, и снова возвращался к нему. Чужой, холодный мир распахнул для него свои врата.      
      Когда всё было закончено, а охладевшая “любовь” перестала дышать, она подошла ближе. В её глазах играл огонёк торжества отмщения, а губы роняли простые слова:” Любить - не прощать, любить - всё любимым возвращать...”
 Она шептала и шептала, пока не услышала бой часов. Медленно повернув голову, смотрит на часы, не понимая, что же произошло. Взгляд неожиданно заметался от часов к телу любимого...
    
 Пришла ночь с тишиной, от которой так страшно. Она сидит рядом с ним на полу, держит в своей ладони его холодную ладонь и тихо напевает:” Ушёл, и тени не оставил, ушёл и лунный свет погас...”
 Его бледное, обескровленное лицо говорило, что человек мертв. Она не боится смерти, потому что сегодня она и есть сама смерть. Своими руками она убила то, что боготворила, о чём мечтала столько лет.
       Ближе к утру, она подходит к окну. За ним - лишённый жизни двор, и угасающий свет вездесущей луны. Ей кажется, что, изменяясь на глазах, этот свет просится к ней в дом, и ей слышится тихий, но настойчивый шепот.

Взгляд медленно,  поднимает с пола брошенный на пол стилет. Взяв в руку орудие убийства, она рассматривает его, как будто впервые видит. Он красив. Настолько красивым может быть обычное орудие смерти.
                - Уходя, заплати, - так звучат её слова. Ей хотелось рассказать ему что-то важное, рассказать, что ей снилось. Ей хотелось разбудить его, свои чувства, а затем…
Смерть, любовь, что может быть сильней этого? Разве только смертельная усталость и равнодушие так долго тлевшие в ней. Или всё иначе, не так?
   
  Она вспоминает когда-то увиденную картину Сурбарана: “ Посреди мрачной кельи монах. Перед ним на столешнице горит свеча, освещая покоящийся на Библии череп…Вечный символ смерти.  Через окошко - через тьму - рвётся к монаху луч Света. Луч жизни…веры и, конечно, надежды…”
 В её груди бьется надежда и вера. Она жаждет увидеть Свет рвущийся к ней…
Но света нет, есть только умирающая в ней надежда. И горькое сожаление о содеянном.    
Сказано всё…Сделано всё… Всё ли?




2009