У многих пожилых людей есть свои «истории». И чем старше эти люди становятся, тем чаще повторяются эти истории, неважно для какой аудитории и неважно в какой раз, лишь бы слушали.
Вот на работе Зинаида Яковлевна встает посередине комнаты, поднимает кверху короткие ручки и начинает рассказывать про своего Колю. Коля – ее бывший муж. Он давно умер, ее память, естественно, сохранила только хорошие воспоминания. В ее рассказах он святой, необыкновенный человек, таких сейчас «не делают». Конечно, они никогда не ссорились, жили в любви и согласии, все было просто замечательно.
У тетки моей «истории» были почти на каждый случай и на любое слово. Начинается разговор, и тут же вспоминается: «А вот у нас…» И это уже до бесконечности, один рассказ сменяется другим, можно и не пытаться вставить что-то свое.
У матери «историй» было гораздо меньше, но тем чаще они повторялись. В одних и тех же словах, выражениях, с неизменным пылом. Саша каждый раз терпеливо выслушивал, я иногда не выдерживала: «Ты это уже рассказывала!» После этого следовали обиды на жестокую дочь. Чаще всего это были истории «про гусей», «про грибы», «про отца», «про Петю». Возможно, интересно, если слышишь это в первый раз, но когда в тысяча первый…
Наверно и я скоро стану такой же. Что я начну повторять? Может быть хорошо, что существует вот такой литературный сайт, чтобы люди могли записать свои «истории» и не мучить ими окружающих. Здесь никто тебя не заставит перечитывать одно и то же сотни раз.
А истории матери я все-таки расскажу.
Про гусей.
Меня в 16 лет забрали в войну работать в Томск. Выбрали в нашем селе 100 девушек покрепче, посильнее. Сначала хотели научить нас обращаться с оружием, смеялись, подшучивали, что команду «ложись» неправильно понимаем. Но потом отправили в город, мы там работали сантехниками, таскали тяжелые батареи. Одна не выдержала, сбежала, ей дали пять лет тюрьмы.
Приехала я как-то домой к матери, а меня в милицию забрали, посадили в камеру с решетками. Стали заставлять признаться в том, что я украла у соседки гусей. Мужик, здоровый такой, мордастый, кричит на меня. Вроде бы я этих гусей в мешок с картошкой сунула и с собой увезла. А ведь тогда никакого моста через Обь не было, добирались на чем придется, пешком шли столько километров. И что бы с этими гусями за такое время стало? Чем он думал, когда говорил такое? А я все-таки выдержала, не заставил он меня оговорить себя, ничего они со мной не смогли сделать.
А у соседки потом несчастье за несчастьем. Так она сама к моей матери на коленях приползла, умоляла простить за то, что оговорила со злобы.
Про грибы.
Здесь мы каждый год с Павлом дрова заготавливать ездили. Выделят делянку, и пили сам, как сумеешь. За день не успевали, часто оставались ночевать там, в лесу. А один раз на полянку наткнулись. Столько грибов! Да белые! У нас с собой ни корзин, ни ведер. Я сняла с себя кофту, комбинацию, в них набирали. После резали и на нитки нанизывали, сушиться вешали. Свекровь всю стену дома этими грибами завесила. В альбоме фотографии есть, посмотрите.
Про отца.
И что я никогда у матери не спрашивала, кем был мой отец? Наверно, офицер. Высокий, красивый, грамотный, совсем не похож на мужлана. Служил в армии, приехал домой, а у жены за это время от кого-то девочка родилась. Он и уехал, женился на нашей матери, нас пять человек детей у них было. И тут письмо приходит: «Бросай их всех, возвращайся к своей семье». Мать и не знала ничего про это, в восемнадцать лет замуж за него вышла. После смерти отца та женщина приехала, они подружились с матерью, к нам она хорошо относилась. Помню, как у отца зубы шатались и выпадали – цинга.
Про Петю.
Голодали мы, когда война началась, есть нечего. Принесет мать обрат – молоко снятое, что там в нем, кое-где только крупинки жира попадаются. Мы пили, терпели. А Петя у нас самый младший, два года всего. Ходит и все время просит: «Иисть! Иисть!» До сих пор у меня его голос в ушах звучит.
Ты же его помнишь, видела, когда приезжали. Красивый, кудрявый. Только армию отслужил, женился. И разбился. Упал с высокой черемухи, сразу насмерть.