Библейская истина говорит словами Иисуса: "Нет бывает пророка без чести, разве только в Отечестве своём и доме своём"
Трудно найти другого выдающегося художника своего времени, который в собственной стране и в своей культуре встретил такое непонимание и неприятие своей жизненной философии и нравственного порыва как Л.Толстой - граф, который отрёкся от культуры своего сословия в пользу грядущего в России массового сознания и бессословного социализованного общества.
Но даже представители нового общественного строя, готовые вслед за Лениным назвать Толстого "зеркалом русской революции" указывали лишь на изобразительную мощь его таланта, распознавшего в русском мужике естественную силу общества, которой суждено было завоевать себе грядущее. Но его внешнее неприятие вооруженного сопротивления злу всеми современниками рассматривалось в лучшем случае как графская блажь, заблуждение великого писателя. Тем более, что пролетарское сознание ему было глубоко чуждо
И увлечение Толстого азиатской философией, великим даосом Лао Цзе, в идеях которого он нашел отражение собственных мыслей о войне и мире, всё это оказалось чуждым в общественном сознании России, насквозь зараженным европейскими идеями.
В самом деле, и революция была занесена в Россию из Европы: там она вспыхнула на изломе культурных эпох в середине ХIХ века, была теоретически обоснована К.Марксом и Ф.Энгельсом
Лишь Россия ушла в своих революционных новациях значительно дальше Европы, и на то был свой резон: в ХIХ веке геопространственный контур страны вышел из геоконтура Европы в просторы Азии, для того чтобы в будущем - середине ХХ века стать ареной последнего и самого кровопролитного по своим последствиям столкновения геопространственных контуров Европы и Азии. Поэтому когда Европа в первой половине ХХ века оказалась зараженной национал-социалистической эпидемией, Россия, ставшая советским Союзом, находилась в стадии социал-национализма.
Л.Толстой оказался пророком подлинных событий мира (в геопространстве), причём гораздо более, чем это могли предвидеть его современники. Ведь и победа русской революции в конце ХХ века оказалась пирровой.
Лао Цзе не был сторонником войн - потому что много повидал их на своём бурном веку и пришел к выводу о бессмысленности военных усилий, так как они не в состоянии повернуть логику самого времени так, как это желается воителям. Но мыслитель видел также неизбежность войны. Поэтому Лао удалился от мира.
Лао покинул общественную деятельность, ведь он был равно чужд будущему и прошлому Китая: будущее повторяло архетип прошлого, а истины знаменитого даоса существовали вне этого циклического времени. Они были также вне территориальности, поскольку речь шла о принципах построения геопространства, применимых на всём пространстве Земли, во все времена.
Лао Цзе ушел, оставив потомству своё назидание. Он, воспевший не выражаемую словами "чудесную тайну постоянного Дао", доступную мудрецам, избавившимся от страстей, едва-ли мог быть избавлен от них сам - так как его самого разрывало прошлое и будущее своей страны. Великие личности испытывают на себе глобальные расколы истории. Поэтому знаменитый даос попытался сделать невозможное - выразить иерглифами тайну Дао.
Лао ушел от мира, потому что он, консерватор в душе, приверженный традициям глубокой древности, стал общественным агностиком, счастье народу усматривавшим в его неосведомлённости. Но как пророк Лао не видел в будущем пути своей философии. Кроме недеяния ему просто не оставалось ничего другого
То же (побег от общества в самого себя) совершил и Толстой, разделив судьбу своего кумира, которого, скорее всего, не понимали его современники, настолько парадоксальны взгляды этого древнего диалектика, совершившего синтез цельности в самом себе. Так же мало понимали Лао Цзе и китайские марксисты ХХ века, отданные приоритетам европейского сознания.
Непонимание азиатской стратегии выживания в крупных геопространственных катаклизмах достигает апогея, когда философам жизни и мира бросают упрёк в непатриотичности, якобы нежелании защищать свою страну от внешнего агрессора
Между тем...дело обстоит как раз наоборот. Для этого достаточно внимательно присмотреться к истории геопространства, которая показывает происходящее в мире на самом деле. Нельзя понять пророка даосизма, если не учесть, где он жил и когда.
Крайний скептицизм Лао Цзе по отношению к войне как средству решения споров целиком обращён ко внутренним конфликтам, которые терзали в своё время удельные княжества Китая, ослабляя его как будущее государственное целое. Если внутренняя слабость, вызванная социал-национальными распрями, мешает государству дать отпор врагу, против этой истины разве может протестовать патриот? Но в том и дело, что местечковые патриоты времён царства Чу защищали социальные интересы своих островков благополучия
Лао Цзе никогда не призывал к непротивлению злу, которое свершается в подлинном мире.Наоборот: он потому и философ жизни, что призывает ко внутреннему миру представлений, избавленному от агрессии, так как она сама по себе уже есть непонимание. Итак, внутреннее (а не внешнее) умиротворение человека и державы только повышает сопротивляемость человеческого и общественного организма. Спокойствие и сосредоточенность сознания - принципы азиатской борьбы.
Даос хладнокровен, и поэтому в нужный момент он способен нанести удар противнику так быстро, как тот не ожидает. Даос не воспринимает этот удар как зло, но лишь как необходимость естественного течения событий. Таково у него "недеяние" - ведь действием даос считает внутренний посыл. То же, что происходит в театре истории подлинной реальности, для него есть просто наблюдаемое, не имеющее прямого отношения к собственному телу-сознанию
Подобный идеал человека: свободного и естественного, не склонного видеть зло в себе и других, Толстой желал найти в людях - и находил его в простодушной среде кавказцев, казаков, сельского народа России, столько же искреннего, сколь и наблюдательного. Он заметил в людях, что внутренняя испорченность если возникает у них, то из заниженной самооценки, вызванной осознанием зла в самом себе.
Толстой вину этой глубокой укорененности войны в сознании возлагал на европейскую и притом городскую культуру родного ему сословия, промышленную идеологию, берущую вверх над естеством самой неиспорченной природы в людях.
Но замечал ли он эту "испорченность", самообвинение, раскол в себе самом?
Иногда замечал, особенно когда обращался к прошлому, и это доставляло ему настоящие страдания. Ведь Толстой на самом деле не мог, как он ни старался, изжить в себе одухотворённую чувствительность той культурной среды, плотью от плоти которой он жил значительную часть своей жизни, да так и оставался ею до самой смерти.
Когда смотришь на фотографию знаменитого графа и писателя в простой полотняной рубахе, с большой белой бородой, этого почти крестьянина, заметно: он пытается стать чем-то, что не есть он сам.
Азиатское мировоззрение открытых пространств составляет лишь часть культурного слова российского общества - уже в значительной степени европеизированного. К городской европейской среде у писателя выработалось негативное отношение. Поэтому он порывает связь как с европейской культурой, отказывая ей в возможности видеть правду, так и с городом, его промышленности и науке, стремясь к крестьянскому естественному мировоззрению, труду и быту
Воздействие естественной культуры аграрного общества сближает его с Лао Цзе. Его образ становится для писателя нравственной личностью, чем принципам он склонен следовать.
Но Толстой жил в иное время, чем этот древний мудрец, и в совсем другой стране.
Недеяние даоса - это принятие обстоятельств истории, а значит: как мира, так и войны.Внутренне не сопротивляться тому, что неизбежно в мире, и дать увлечь себя потоку событий, понимая, что внешнее участие - это роль, которую необходимо сыграть, не участвуя в ней осознанием - вот типично даосская философия. Но Лао прекрасно понимает, что для сохранения ясности самосознания человеку необходима центральная позиция, которая гармонизировала бы его чувства.
Этот путь отрешенного мудеца - континум внеконфликтного сознания не есть путь европейской цивилизации, люди которой живут в кипении общественных страстей, где любовь есть преодоление ненависти, а вне диалектики нет жизни
Поэтому для Л.Н.Толстого, русского писателя, также жившего на переломе культурной эпохи, непонимание и прямая агрессия современников стало судьбой пророка, не имеющего чести и в стране своей и в семье
Что за культурная эпоха соединяет в России вторую половину ХIХ века с первой половиной века ХХ?
Середина ХIХ века в Европе знаменует обострение революционных процессов, завершающих процесс индустриализации государственной экономики города, то есть переход от одной общественно-экономической стадии техноцивилизации к другой: от общества сословно-монархического к социально-сословному, когда в структуре власти дисциплинарно-профессиональная "вертикаль" производственного социума служит критерием для образования коммерческой элиты. Здесь по имущественному принципу создаётся классовое общество, более или менее гомогенное для всей Европы.
В России оно начнёт отчётливо формироваться со сдвижкой фаз исторического развития примерно на 25 лет, поскольку исторические часы России, начиная со второй половины ХIХ века отстают от европейских.
Вот почему пока (с 1850 по 1900 годы) европейские общественные сознания празднуют приход цикла социального общества (Германия позднее других), дворянское сословие России ещё переживает последний взлёт интеллектуализма своей культуры и образования, отчаянных, как уже и бесплодных надежд на просвещённое (по европейским образцам) будущее в обычной борьбе с консерватизмом. Но это уже прекрасный закат, "бабье лето" глубокой осени в климате этнических энергий.
С началом ХХ века страну еще ждёт Серебрянный век искусства - непосрественно перед наступлением волны массового азиатского сознания, которое похоронит окончательно культурную традицию индивидуализма в дворянском сословии, создававшуюся столетиями существования России, загонит ее в культурный архетип. Ему суждено проявиться в конце ХХ века, который создал феномен советской культуры, обозначившей своим дальнейшим кризисом последующий крах СССР.
Кризис наступает в этногенезе непосредственно сразу же после пика достижений: такова особенность архетипического оборота энергий с их волновой природой.
Для культуры российского дворянства самый плодотворное столетие оказадся роковым. И это не случайность.
Действительно, никакой век так не обозначил высоты изобразительной силы, философской мощи, достигнутой дворянской культурой в России, как век ХIХ. В начале его, середине и конце творили три гиганта, уникальные личности российской словесности, выдающиеся даже среди других, замечательных художников: А. Пушкин (1799-1937), Ф.Достоевский (1821-1881) и Л.Толстой (1828-1910)
Эти тонкие наблюдатели прошлого и проницательные пророки будущего, исследователи нравственных норм, воспитатели человечества, разве не явились они в мир этнической культуры русского народа с тем, чтобы подготовить тяжелейшее окончание второго тысячелетия христианской эры для русского этноса и дружественных ему, когда в последнем веке им пришлось пережить две едва-ли не самые чудовищные и кровавые мировые войны - столкновения Европы и Азии?
Так будущее заботится о своём прошлом, и так метаистория готовит исторический плацдарм для глобальных мировых сражений.
Почему стрелки российских часов именно в середине этого века стали отставать от часов европейской истории? Именно в этот момент, и количественную меру времени установить нетрудно - приблизительно 1850 год, когда в Европе вовсю грохотала революционная гроза, переходя из страны в страну, геоконтур России окончательно выходит из европейского, присоединяясь к Азии. Это освобождает для Франции, а позднее Германии, в европейском содружестве конкурентов вакантное место ведущий державы.
Естественно, выталкивание из европейского конъюнктуры российской империи, чьи силы как раз целиком заняты войнами на Ближнем Востоке: в Персии на Кавказе, не проходит безболезненно: середина ХIХ века - это не только революционная буря в Европе, но и отчаянная борьба на Ближнем Востоке, юге России, Балканах за передел сфер европейского влияния
Вот подоплёка знаменитой Крымской войны, где победа досталась европейским странам, прежде всего конечно колониальной Франции, которая желала всеми силами подорвать достигнутую еще Екатериной Великой гегемонию России над Османской империей в Крыму.
Поражение в Крымской войне, хотя далеко не катастрофическое, но после победы в начале века над Наполеоном для российского общества довольно унизительное, по выражению К. Маркса, социального историка довольно зоркого, "перенесло место европейской столицы из Москвы в Париж".
Ликование Франции впрочем было вершиной политической активности этой страны и "лебединой песней" этой страны в европейской гегемонии. Такова логика "пирровых побед"
Сначала война на Кавказе, а потом и "Севастопольская страда" сделала ранее мало кому известного только что произведенного юнкера Льва Толстого значительным писателем России
Творческая хронография Л.Толстого настолько органично встроена в хрональную структуру событий Европы и Российской империи, что нет более яркой личности чем этот писатель, чьи история и судьба так определяли (что бы не сказать: были определяемы) историю России
Отметим эти периоды, так как количественные меры этой хронографии имеют прямое отношение к теме нашего анализа
Творческая активность Л.Толстого, продолжавшаяся с 1850 до 1899, составила примерно 50 лет, разбитых на два периода (тезис и антитезис), длительностью приблизительно по 25 лет каждый
Период с 1928 по 1951 год составляет переход к творческой зрелости, а с 1899 по 1910 годы в жизни писателя - его последний 11-летний цикл, когда Л.Толстой находится в окончательном экзистенциальном кризисе)
Дадим же качественную харатеристику этих двух периодов, разделенных жестоким творческим и духовным конфликтом между прошлой и настоящей системой ценностей. Его ориентировочно можно датировать 1875 годом.
Период написания романа "Анна Каренина" (18973-1877) как раз содержит этот конфликт в себе
Два равных по срокам периода расцвета творческой биографии Л.Толстого представляет собой тот законченный оборот этнической энергии, который, как мы уже знаем, в событии истории этноса состоит из двух циклов, а каждый цикл делится на два фазы: подъема и спада.
Таким образом, парадигма двух циклов раскрывается как четверица фаз волнообразного распространения энергии жизни. На примере жизни Л.Толстого мы можем убедиться, что
указанная периодика проходит через жизнь великого художника, пророка своего времени.
Действительно, каждый из двух периодов жизни писателя можно в качественном смысле, но при том в количественной мере разделить на две равномерные фазы длительностью приблизительно 12 лет (плюс-минус один-два года):
1 цикл творчества: 1851-1875
1 фаза 1851 - 1862 - участие в войнах на Кавказе и в Крыму, кратковременное и бесплодное пребывание в столице, заграничные поездки, затем окончательное возвращение, Л.Толстой отныне и навсегда поселяется в сельской местности, своём родовом имении Ясная Поляна
Л.Толстой начинает свои рефлексии, но они носят пока светло-раздумчивый характер ("Детство", "Отрочество" "Юность"). Кроме того, как участник военных событий истории, он описывает её так наблюдательно, живо и масштабно, что произведения посателя делают его имя знаменитым в России. Конечно, это прежде всего "Севастопольские рассказы"
Настоящее пробуждает у него интерес к истории прошлого России, где самые крупными и героическими событиями являются войны.
2 фаза 1862 - 1875 - женитьба, и активная творческая деятельность, изучение истории страны, создание программного романа этого исследовательского периода: "Войны и мира" (1863-1869). Тщательное изучение исторических характеров придает мышлению и анализу писателя подлинную масштабность, но для него является в виде апокалиптических образов будущего своей страны, чья победа в борьбе с Наполеоном представляется ему трагической ввиду её бессилия предотвратить грозное наступление призраков прошлого.
Период длится вплоть до тяжелого кризиса в системе ценностей, который наступил во время написания "Анны Карениной" - романа, ставшего для писателя рефлексивным.
Завершается фаза мыслями о необходимости возвращения к природному естеству, Толстой создает книги для народного образования
2 цикл творчества: 1875-1899
1 фаза 1875-1886 - продолжение кризиса и мысли о самоубийстве вплоть до религиозного перелома, дата которого фиксируется точно согласно воспоминаниям самого писателя: это 1879 год. Затем следуют его откровенно религиозно-философские работы, посвященные идеям самостоятельного толкования Евангелий, отказ от принципа церковной соборности в богопознании, слияния Церкви с государственной властью
Конец фазы завершается очередным экзестенциальным кризисом, это период завершение пьесы "Власть тьмы", рассказа "Холстомер" и программного произведения, посвященного и рефлексии Толстого и его пророческим видениям: повести "Смерть Ивана Ильича", где он представляет себе обстоятельства собственной кончины
2 фаза 1886-1899
Кризис самооценки Л.Толстого углубляется, вторгаясь в его семейные отношения, он постоянно и длительно отдан рефлексивным осуждениям своей жизнив прошлом, и критикой окружающей дествительности, именно в этот период созданы повести "Дьявол" и "Крейцерова соната". Прочтение женой спрятанной от неё повести "Дьявол" (теперь он далеко не так откровенен как в юности, когда ещё идеализировал семейную жизнь), где Лев Николаевич описывает свою давнюю юношескую связь с крестьянкой Аксиньей, осложнило его положение в семье.
Самое яркое произведение перед окончательным разрывом Толстого с подлинной реальностью своего общества стала повесть "Воскресенье". Трагическим проникновением в глубины раскаяния, наличным восприятем страданий, нравственных падений и надежд на светлое будущее, эта повесть напоминает анатомию чувств, с зияющей откровенностью обнажённых на всеобщее обозрение, свойственную экзестенциализму Ф.Достоевского.
Конечно, "Воскресенье" есть прежде всего глубоко уже укоренённое самоосуждение, а уже затем критика дворянского сословия и православной Церкви в сравнении с природной чистотой простого народа
Описав сперва обстоятельства истории общества, в которых жил и творил Л.Толстой, затем определив хронографию его жизни, мы совместили два метода истории (дедуктивный с индуктивным), получив хронологическую последовательности жизни этой Личности: количественно-качественную.
Перед нами возникает творческий символ человека, который конечно не сам по себе, по своей прихотливой воле изменил историю страны, Европы и человечества, но через чей гений эти изменения стали подлинной реальностью геопространства.
Чем является на оси истории России культурная эпоха, которая включает в себя вторую половину ХIХ века и первую половину века ХХ? Эти два пятидесятилетия являются её линией разрыва, и в центральной точке, в середине поколение прошлого и те, которым принадлежит будущее ХХ века, уже тотально не могут понять друг друга.
Вторая половина XIX века не был исключением в этой количественной последовательности. Но совершенно не похоже на другие качественное наполнение этого пятидесятилетия, его переломный смысл на пути к заключительному ХХ веку, когда началу следующей эпохи суждено было стать войной за судьбу цивилизации.
Первая половина описываемой нами эпохи есть последний всплеск культурной активности дворянского сословия, составляющего костяк сословно-монархического строя России.
Его агония начинается во второй половине эпохи, начале ХХ века, знаменующем собой уже иное общество: сословно-социальное
Именно на этом переломе культуры, её переходе от одного типа: этнического к другому: и социальному осуществляется жизнь и творчество графа Л.Н. Толстого.
Итак, перефразируя однажды уже упомянутые слова Г.Гейне, мы скажем, что "если мир треснет, то трещина пройдет через сердце художника"
3. Два типа культур и экономическое взаимоотношение между ними
Эпоха в истории России, начиная со второй половины XVI века, то есть начала царского периода Руси - это перелом культур, переход от естественной сословности к промышленной, в то время как века отсчитывают периоды экономического развития
Поэтому всё второе тысячелетие христианской эры Россия встречает век войной и революционными процессами во внутренней власти, назначение которых - развязка экономических конфликтов, а начало эпохи (в середине века) знаменует собой войну, вызванную конфликтом культур двух поколений российского общества.
Как раз между двумя вековыми войнами пролегают интервалы мира
Мы не случайно в теме, посвященной структуре индивидуального сознания, переходим к глобальным проблемам истории этноса, и вполне закономерно замечаем, как историческая рефлексия у Л.Толстого совмещается с личной.
Ведь этнос инкорпорирован в сознание своего члена. Исследуя войну и мир в стране, зло и добро в её истории Л.Толстой не мог не войти в область индивидуального сознания с центром в структуре личности -"я". Сам Толстой - последний титан культуры русского этноса, носил в себе эту диалектическую, взаимообусловленную "войну и мир". Но затем, не выдержав этого внутреннего конфликта, в котором самоосуждение стало осуждением этнической истории, он отрёкся от тех истин, которые вскрыл в своём романе.
Между тем, "Война и мир" ясно показывает, как великие события борьбы этноса за свою Родину, рождают в людях титанические характеры, в иных ситуациях обреченные на прозябание. Толстой хорошо понимал, что для отдельной личности её страдания хотя и не имеют самоцели (и уже потому Бога как отца, который отправляет сына в дальний путь, чреватый множеством неудобств, нельзя упрекать в жестокости), но служат условием для катарсиса.
Но затем, в отрыве от практики, углубившись в религиозный догматизм, он теряет обзор диалектики в истории общества, построенной по тем же принципам: война существует до тех пор, пока общественные сознания не могут иным способом решать конфликты, а без них будущему не удается отрешиться от проблем прошлого.
Иначе писатель мог бы заметить, что в войне, при всём ужасе человекоубойств, для общественного сознания массовые гибели людей (а смерть есть антиценность жизни) служат коллективным катарсисом и единствнным средством своей жуткой наличностью изменить систему ценимостей в коллективном сознании (это возникает, когда со сцены жизни исчезает множество представителей негативного мировоззрения)
А цена таким переменам - существование самого этноса, с ним же - человеческой цивилизации.
Почему эта потеря исторической перспективы произошла с Л.Толстым, как только он углубился в моральные глубины индивидуального сознания?
Именно потому, что он как художник-пророк, в общественном сознании создал архетип, соединяющий прошлое России с ее будущим. А это значит, что не только для коллективного сознания России произошло изменение иерархии в системе ценностей - это случилось с самим Л.Толстым, который ранее, в пору своего светлого взгляда на мир находился с этнической культурой в тесном диалоге.
Когда в мировоззрении писателя произошел религиозный перелом, он в поисках теодицеи, занимаясь буквальным толкованием Библии, выйдя из сферы Символического, углубился в сферу Воображаемого, перестал быть пророком и потерял то "право на диалог" с этносом, который принадлежит личности.
Тогда отверг и свою прошлую жизнь, и своё творчество вместе с достижениями городской европейской цивилизации. Сосредоточив свои усилия на внешнем несопротивлении злу, Толстой стал негативен в сознании, и пространство понимания между ним и этнической историей оказалось нарушенным.
Суть разрыва великого писателя с этнической культурой в его неприятии современности, то есть исторического "сейчас", а не в ссоре с официозным православием, которое опиралось на святоотеческие традиции, русскому этносу органические присущие.
Кем может быть в истории человек? Мы уже говорили о тройственном взгляде на историю, если относиться к ней как внешне наблюдаемому явлению.
Но как быть тому, кто в своей жизни погружен в историческое действо? Его взгляд уже не тройствен, но дуален - и линия перелома заключена в субъекте - оценивающем "Я". Отождествляя себя как самоценность с теми или иными зонами индивидуального сознания, субъет делает их ценностями жизни человека, а структуру зон превращает в их систему.
То, чем человек живет сейчас, когда отождествление актуально, для него и ценно, а ценность составляет смысловое "ядро" мировоззрения, вокруг которого группируется система вещей (предствлений о мире).
Самооценка "я" служит критерием для взгляда на историю: одно дело, когда ты участник события, тогда ты в него погружен и не можешь видеть его целостность и смысл, так как не дождался финала, и совсем другое, если ты наблюдаешь историю со стороны: только тогда ты начинаешь связывать с исторической последовательностью событий не абстрактно-теоретический, а живой смысл, опирающийся на практику как составную часть своего прошлого опыта.
Однако, выйти за границы исторического знания практически невозможно для того, кто не обладает правом на диалог с культурой этноса, хранящей в себе смыслы.
В самом начале романа И. Булгакова "Мастер и Маргарита" мы встречаем интересный диалог между Берлиозом и Воландом - существом, которое согласно сюжету, пережило всю мировую историю на своём опыте.
"Вы историк?"- спрашивает Берлиоз у Воланда, подразумевая под словом "историк" профессию человека, изучающего прошлое по документам или артефактам археологии, то есть теоретически. Воланд соглашается в своей обычной манере, когда формально подтверждают, но при этом выворачивая наизнанку смысл, вкладываемый оппонентом в слово. То есть он соглашается в виде издёвки, на самом деле подразумевая совсем другой его смысл. Затем Воланд добавляет, ясно намекая на то, что под словом "история" подразумевается не прошлое, а текущие событие:
"Сегодня вечером на Патриарших будет интересная история".
Автор также относится к этому событию с изрядной иронией, комментируя заявление своего героя как сделанное "ни к селу, ни к городу"
Воланд возводит себя в ранг исторического "делателя", а не её описателя по прошлым следам.
На самом же деле сатана - не исполнитель, а комментатор истории, он выступает лишь свидетелем происходящего, только гораздо более прозорливым чем люди: зная прошлое, берётся предсказать и будущее.
И хотя он лжет о том, что будущее как таковое ему известно, так как на самом деле ему известно лишь содержание того архетипа, который происходит "сегодня на Патриарших прудах", тем не менее сам образ дьявола, его участие в происходящим событии поучительно для нас, если мы хотим понять двойственность отношения человека к событию, то есть такую двойственность ретро- и перспективы, которая определяется моментом осознающего человека: третьим местом на событийной шкале, а именно между прошлым и будущим сюжетами - в момент происходящего "сейчас"
Когда русский православный философ П. Флоренский говорит о том, что история рождается вместе с историком, мы понимаем его именно так, что смыслы, открывающиеся человеку в его внутренней моральной рефлексии, оказываются родственными исторической рефлексии этносов. При этом речь идёт не грандиозном полотне исторических фактов, но о том определенном смысле, который обнаруживает себя для историка в конкретном событии.
Это событие имеет смысл и для него лично как представителя живущего поколения, в этносе актуального, как выразителя действующей в момент этнического "сейчас" эпистемы.
В этом смысл так называемого идеографического отношения к процессу истории, когда множественность событий суживается до размера идеи, ясно проявленной при историческом "промысле", эту-то идею индивидуальное сознание схватывает благодаря своему личному опыту.