Школа ненависти

ШКОЛА НЕНАВИСТИ

                РОМАН


                ГЛАВА 1    

С каждым глотком она все напряженнее приглядывалась к сыну. И металась по комнате, давясь обличительными словами.
- Да, ты похож на него! – вгляделась в тумане.
Виктор услышал за голосом диктора. Или за очередными телевизионными разборками. За перестрелкой бандитов, взрывами автомобилей и ракетными залпами.
Ладонями зажал уши и вжался в стену. Потом по стене вздыбившимися половицами добрался до двери.
- Да, ветки тогда также впивались, - окончательно добила его женщина.
Десятки раз слышал это, и не вытравить из памяти.
Не знался с другими ребятами, не у кого попросить пристанище.
- Да, все помню, - прогнала его мать.

Вспомнила студентов, сосланных на картофельное поле.
Другая жизнь, никто не обругает, не навалится потным телом. И не надо коленкой бить в пах, и бежать, пока  не очнулся.
Проклятия и угрозы больно вонзаются в спину.
Недотрогой прозвали ее, маялась и гордилась  этим прозвищем.
Поэтому, спрятавшись в кустах, наблюдала за студентами.
Городским тяжело давалась практика. Резиновые сапоги увязали в грязи, и некоторые, чтобы шагнуть, обеими руками хватались за голенище. Но увязала другая нога, изнеженные девчушки до крови искусали губы.
Солидный мужик, за некую провинность сосланный вместе со студентами, привычно запугивал свою команду.
- Исключим, если не выполните норму. Очередное  своевременное постановление партии и правительства. Кто не работает – тот не учится, -  переиначил пословицу.
Устроился на холме, но грязь заползла на брюки, напрасно пытался очиститься.
Трактор волок лист железа, двое парней грузили ящики.
Засмотрелась на одного из них, если другие проклинали эту ссылку, то он смотрел широко открытыми глазами, будто хотел впитать каждое мгновение жизни.
Примерно так начиналась эта история. И при повторах добавлялись несущественные подробности.
Однажды надзиратель напустился на провинившуюся девушку.
Она упала, а он, вместо того чтобы помочь, втоптал  в грязь.
- Это не на посиделках с парнями, когда валитесь по первому их требованию! – обвинил нерадивую работницу. - Да и постель здесь грязновата, -   пошутил он.
Парень, на которого засмотрелась Светлана, помог оступившейся однокурснице. Не побоялся замараться, протянул  дружескую руку.
Посмел указать надзирателю.
- Как вам не стыдно…На беззащитных девушек…Мой отец…
Хотел сказать, что отец его уважает женщин, и его научил тому же.
- Каких девушек? Здесь все равны!  И отец твой не числится в наградных списках!
Надзиратель подробно изучил биографию каждого студента. А также поинтересовался  делами их родителей.
Да, где-то сражался, но так туманно указано на это, что закрадываются обоснованные подозрения.  Если это очередная африканская заварушка, то кого поддерживал летчик?
Надзиратель опомнился и кончиками пальцев оттолкнул наглеца.
- Данными мне полномочиями исключаю из института за необоснованную критику существующего строя! – осудил его.
А мальчишка не повинился, не пал на колени, не облобызал карающую руку.
Засмеялся, и от этого уничтожающего смеха надзиратель сдулся проколотым  пузырем.
Тем сильнее осерчал на нерадивых работников.
- Мало ящиков ставите на волокуши! – Напрасно  раздул опавшие щеки. Грязь безжалостно въелась в кожу. Не грязь – земля, что дарует нам пищу. На ничего не вырастет на изгаженной этой почве.
- Зря гоняете трактор и изводите горючку! – надорвался обвинитель.
- Выгоню, если протянете ему руку! – напоследок проклял  рабов.
- Да я запросто могла бы работать вместо них! – сказала Светлана.
- Да кто же так собирает картоху, - осудила  неумелых студентов. – Столько клубней втоптали в землю! 
Если до этого более или менее связно рассказывала о том десанте, то дальнейшая ее речь была похожа на неверную, спотыкающуюся походку смертельно уставшего человека.
Так мы добираемся до дома после очередной встречи с друзьями. Натыкаясь на урны и умоляя  простить неуклюжего странника.
В самом жалостливом варианте ночью она случайно подобралась к дому, где квартировали студенты.
В то гиблое время любой мог пострадать по прихоти правителя.
Специально обученные люди врывались в бани, в парикмахерские, в кинотеатры.
И если киноманы могли как-то объяснить свое пристрастие: смотрят только во время отпуска, то сложнее было оправдаться гражданам с наполовину выбритой головой. Днем должны находиться на работе, и только по ночам можете изображать Котовского и лысых его соратников.
Хуже всех приходилось посетителям бани. Выволакивали голых баб, напрасно они  прикрывались дырявыми тазами.
Случайные прохожие недоверчиво таращились.
Это на проклятом западе нагло и привлекательно разгуливают голышом. А в нашем гиблом климате  желательно завернуться в простыню.
Запросто обижали людей, тем более ни во что не ставили студентов.
И поэтому, закрывшись в своем бараке, те наперебой протягивали стакан своему товарищу.
Только так могли  утешиться.
Бездельник, кто с нами не пьет, выпьем с горя, налей, еще налей – из тьмы веков взывают великие наши поэты.
Он утешился и, пошатываясь, выбрался на крыльцо, и огляделся, прежде сем рвануть пуговицы на ширинке.
- Да наши охальники просто отходят в сторону и отворачиваются, когда хотят облегчиться, - сказала женщина.
- Нечего стыдиться естественного, - повторила за ними.
Парень услышал, еще ярче разгорелись глаза, она разобрала в полутьме.
Или, перед тем как взорваться, ослепительно вспыхнула лампа на покосившемся столбе. Потом взорвалась, осколки засыпали  волосы.
Он пригнулся,  ладонями закрыл затылок.
- Да что случилось? – спросила она.
- Теперь в армию, - пожаловался мальчишка. – Показалось, что взорвался снаряд…Отец едва не погиб на тайной войне, - неожиданно добавил он.
- Да не погиб же, - сказала Светлана. – Дай я вытащу осколки.
Ладонью провела по его волосам, ослепительно вспыхнули искорки.
Словно светлячки, она ни разу не видела, но говорят, освещают  дорогу любви.
И волосинки щекотно искололи ладонь.
- Как я пьян, как я восхитительно пьян. – Поймал он ее руку.
Словно попала в западню, и уже не вырваться. Она и не пыталась..
- Если тебя выгонят, хочешь я буду собирать картоху вместо тебя? – придумала она.
- Вместо или вместе? – спутал он похожие слова.
- Да, только вместе, - согласилась девушка.
Лампа засыпала осколками, судьба свела их, бесполезно и бессмысленно противиться неизбежному.
Выгнали из института, отцы-командиры радостно распахнули объятия. Взорвался снаряд, артиллеристы изготовились к очередному залпу. И не избежать неминуемой гибели.
Но надо выполнить последнее желание смертника.
После этой более или менее постоянной вступительной части события следовали в соответствии с настроением рассказчицы.
Вот он уводит ее на берег реки, и там инстинкты срывают тонкий налет цивилизации.
Человек разумный существует несколько веков, но до этого тысячелетия дикости и естественных желаний.
Ученые в чудовищных своих экспериментах всадили электрод в центр наслаждения подопытному экземпляру. Такового охотно предоставили правоохранительные органы.
И тот, забыв о еде и сне, до изнеможения давил на заветную кнопку.
Как наивная деревенская девушка могла противиться городскому насильнику.
Попыталась приручить его, чтобы остался.
Или сгорала в огне безумия.
- Да, как было у других, - проговорилась она.
Холодно и неуютно на берегу реки.
Что им осень или зима с пронзительными морозами. И не устрашатся извержения. Пусть губительная волна накроет грешную Землю. Или в очередной космической катастрофе погибнет Солнечная Система.
Угловатая веточка больно вонзилась в поясницу.
Ухватилась за эту боль, надо закричать, чтобы поверил.
Вместо этого вознеслась над планетой, и лишь на миг прервался ее полет.
  - Да, еще, летим вместе, - прохрипела она.
А он вскрикнул, так кричит зверь, когда настигает добычу, и тяжелая лапа ломает хребет.
В страхе попряталось зверье.
Завтра, все будет завтра, кажется, сказал он.
Она поверила, теперь   не обманет.
Но не существует грядущего дня, и напрасно откладываем мы свои свершения.
Слишком поздно, на закате обрела его. А мальчишка забыл, таким подлым образом  устроена наша память.
Картоха собрана, составлены расстрельные списки, правитель не помилует преступников.
Студенты обязаны быть образцом для заблудшего человечества, начертано над воротами лагеря, то есть института.
И чтоб ржа не разъела этот образец, ранним утром увезли их обратно.
Остался полуразрушенный дом с покосившейся дверью и наспех сколоченными нарами, выброшенные за ненадобностью тряпки, пустые бутылки – следы  нездешней жизни.
И бессмысленно искать в пустом доме.
В подполье попискивают крысы, все громче и настырнее звучат их голоса.
На деревьях нахохлилось воронье.
Когда она выскочила на улицу и побежала, хрипло и простужено закричали  птицы.
Его давно увезли, но если очень захотеть, то острый камень пропорет шину, или заглохнет мотор, или колеса завязнут в грязи, или упавший ствол перегородит дорогу, или сгинет проклятый город, и не будет ему пристанища.
Надеясь на чудо, побежала по раскисшей осенней дороге.
А он забыл вчерашний день. Что-то случилось, но когда пытался вспомнить, голова раскалывалась от боли. Машину подбрасывало на ухабах, боль сводила с ума.
- Никогда, больше никогда, - обморочно повторял он.
Не знать женщин, не пить вина –  обещаем, пресытившись. Но вскоре забываем о благих намерениях.
  А она бежала, только так могла забыться. В глубокую осень с уже первыми заморозками и снегами.
Выбрала необычный способ посчитаться с жизнью.
Не кончала университетов, не ведала о многочисленных возможностях, предоставленных современной наукой.


Василия не выгнали из института, вдруг его отец каким-то образом связан с верховным  командованием, но переманили в другое учебное заведение.
В единственную в мире высшую школу писателей, ни одна страна не додумалась готовить их поточным методом.
Что ж, тем хуже для отсталых стран.
Что делают люди, когда видят, как на ветвях набухают почки?
Одни проходят мимо, не обратив вынимания, хватает и своих забот, другие удивляются – надо же, загубили не все деревья, - третьи обламывают ветви. А потом выбрасывают их на помойку.
Разве что художник очнется от зимней спячки и намалюет портрет очередного партийного деятеля.
А Василий радовался и горевал, смеялся и плакал. Замечал сок на изломе ветвей, видел травинку, пробившуюся на помойке. И облака складывались в причудливые фигуры, и напевал ветер.
Решился послать свои опусы в приемную комиссию.
Кому нужны трогательные зарисовки?  Рушится мир, очередные революционеры уже вскарабкались на баррикады. Более семидесяти лет шли мы не той дорогой. Еще не поздно вернуться к  развилке.
Здравый смысл – этому царю и богу поклоняются на проклятом Западе, по их понятиям все в мире имеет свою цену.
Разбогатеть любой ценой, вознамерились многие, автоматными очередями и взрывами гранат подтверждая свое желание.
И самые ушлые  проникают уже в органы власти, так проще управлять гибнущей империей.
Есть о чем писать, страницы книг щедро политы кровью.
А ночью кровавые мальчики нуждаются в полноценном отдыхе, пользуются услугами первых красавиц.
Ежедневные конкурсы красоты, выбирают на рынке, в подвале, в парикмахерской  или в доме терпимости.
С красочными дипломами девочки попадают к хозяевам жизни.
Впрочем, недолго те радуются, злые болезни под корень выкашивают неудачников. Если на груди остаются аккуратные входные отверстия, то на спине зияют рваные раны.
Этими страшилками запугивают нас современные писатели. Мы запасаемся топорами и бейсбольными битами.
И если бы опусы Василия попали в руки мэтров несколько лет назад, они бы отмахнулись от наивных описаний.
Но когда рушатся привычные устои…
Вернуться к изначальным ценностям.
Набрали команду простачков. В то время как распадается империя, те еще не разучились  широко открытыми глазами смотреть на воображаемый мир.
Выстраданный старшими поколениями социалистический реализм: видеть все в розовом цвете, и не жалеть этой краски.
Василий видел, или ему казалось, что видит.
Забыл про картофельное поле.
Так устроена наша память: выхватывает отдельные эпизоды. Но засвечены некоторые кадры, и не различить в кромешной тьме.
Просто надо осторожнее употреблять горячительные напитки и внимательнее приглядываться к подругам.
С затуманенным созданием все женщины кажутся красавицами, и не оправдаться протрезвевшему преступнику.
Пустые отговорки только усугубляют вину.
Едва не случилось, так пригрезилось ему. Но удержался на краю пропасти.
Равняться на строителей светлого будущего – может быть, еще вернутся истертые лозунги.


В очередной раз поделилась  больными  воспоминаниями.
Бутылка скоро опустеет, и надо поспешить пока не иссякло снадобье.
- Да, я попыталась найти его, но он предал меня!
Виктор спрятался в своей комнате, разобрал  обвинения за судорожными ударами сердца.
Вместе с матерью проклинал предателей и изменников.
Так воспитали женщину, а она внушила сыну.
Вечный позор беглецам, они забыли, кто вскормил их и поставил на ноги. Но наоборот, возненавидели щедрых дарителей – родителей и невесту.
И когда за бугром выступают на очередном сборище, то надрываются в крике и нацеливаются ядовитыми зубами.
Как сбежавший за границу его отец, с горечью подумал Виктор.
Мать  рассказала.

Тот обманщик и совратитель обещал не расставаться, хотя бы вернуться из дальних странствий, хотя бы написать письмо или послать весточку, бесследно сгинул в огромном городе.
Плод шевельнулся, согнулась в рвотных позывах.
А потом отправилась на поиски, но техника и природа ополчились на нее.
Не доехала на электричке: дерево упало на контактный провод, побрела по рельсам. Нескоро дошла до станции, поднявшийся ветер снежинками изъязвил щеки и запорошил глаза. До города добиралась на подкидыше, вагон не отапливался, простудилась и потеряла голос.
Задыхаясь и размазывая по лицу копоть, отыскала заветную парадную. Впервые столкнулась с переговорным устройством, не смогла набрать нужную комбинацию.
Но дверь отворили.
- Дворник? – спросила пожилая женщина, закутанная в теплый платок. – Наконец, прислали дворника.
- Да, сама пришла, - растерявшись, подтвердила девушка. И больше ничего не могла сказать, болезнь одолела, распухший язык едва умещался во рту.
- Подожди, я схожу в соседний подъезд, там ведро и тряпка.
Она подождала: мимо цветов в кадках и настенной газеты прокралась на третий этаж.
Прежде чем постучаться, распахнула пальто; вырядилась в лучшее платье с рюшками и воланами, они измялись в дороге, забыла их расправить.
Постучалась костяшками пальцев, так дятел долбит гнилое дерево, но эту дверь еще не тронуло тление.
Хозяин услышал стук, накинул генеральский мундир, что делал в исключительных случаях.
Многое повидал в жизни, сначала они надсадно звонили, извещая о грядущем  аресте.
И преступники успевали уйти от наказания.
Военные стрелялись из табельного или наградного оружия и этим спасали семью. Жены не шли по этапу, их не гноили в лагерях, детей не отправляли в спецраспределители.
Если не было пистолета, то выбрасывались в окно или травились крысиным ядом.
Тогда попробовали по-иному: звонили робко и осторожно.
Но и это не помогало, преступники подкрадывались к дверям и заглядывали в глазок. И опять безошибочно вычисляли преследователей.
Но еще не додумались скрестись у дверей; кто-то умолял помочь – обложили и обнесли красными флажками, и прицелились охотники на номерах.
Генерал бесстрашно распахнул дверь.
Но предусмотрительно засунул руку в карман пижамных штанов, нащупал воображаемый пистолет.
Увидел иссеченное ветром, измазанное сажей лицо девчонки, потом разглядел аляповатое платье.
Все смешалось в его голове, как встарь голодающая деревня устремилась в город.
Или устремится после очередной революции, история развивается по кругу, на этот раз не пощадят горожан.
Потеряла голос,  разве можно молча рассказать про великую их любовь, про судьбу-разлучницу и про искорку жизни, от которой вскоре разгорится еще один костер.
Попыталась рассказать: сложила ладони и переплела пальцы, потом руки бессильно упали.
Но огонь уже разгорелся, и не задуть его.
Мычанием и хрипом сопровождала пантомиму.
Генерал догадался.
Давно, двести или триста лет назад злодеи-цари усекали язык политическим противникам. И напрасно те пытались оправдаться.
Усекли как в старое доброе время при проклятом царизме.
Но мужественная узница вырвалась из оков и попыталась предупредить других подозреваемых.
Или специально выпустили ее из застенка и наблюдали за каждым шагом, наверняка наведет на подельников.
Не успел застрелиться, надо спасти семью.
- Они уехали, - сказал генерал.
Громко и внушительно, но без надрыва и истеричного всхлипывания.
Так полководцы отдают приказы. И солдаты, идущие на смерть, славят  командира. Победно  взмахивают мечом и чеканят шаг. И враг в панике бежит от железной поступи.
Чтоб ты сдох, чтоб опился своим коньяком, чтоб тебя оскопили наложницы, беззвучно шепчут солдаты.
- С такими ребятами я покорю мир! – размечтался отставник.
Но тут же опомнился, могут неправильно истолковать его слова.
- Для вас стараюсь господин-товарищ Верховный!
Девушка попыталась свести руки, ничего не получилось.
А он, прикинувшись подранком, уводил преследователей от своей семьи.
- Предали родину и уехали к врагу, - оклеветал их
От такого чудовищного обвинения кровь прилила к лицу, щеки раздулись багровыми мешками, глаза выпучились.
А девушка боролась с непослушными руками, не увидела, как страдает и погибает воин.
- Нет, их похитили и увезли, - оправдался страдалец.
Мешки еще не опали, но выступили синие прожилки.
- Спрятали так надежно, что даже наши славные разведчики не могут отыскать их! – придумал генерал.
Кровь отлила от лица, щеки посинели.
-Разведка обязана заниматься более важными делами, - сказал генерал. – Что наша жизнь по сравнению с мировой революцией, - вынес окончательный приговор.
Сгорбившись и шаркая, отступил в  прихожую. Ткань на мундире потрескалась от долгого хранения.
- Закройте дверь, - попросил старик.
Оболгал жену и сына, и не осталось сил на простенькое действие.
Женщина не смогла свести руки; генералы не лгут и не лукавят, тяжелые их слова до тла выжигают жизнь.
В этом пепелище, в этой пустыне плечом навалилась на окованную железом дверь.
Так стягивают бочки, чтобы не выплеснулась отрава, но та все равно просачивается.
Плечом навалилась на дверь, себе не помочь, но, может быть, выживут другие.
Услышала, как с лязгом закрылись ворота. И как копошатся защитники, возводя бесполезные баррикады.
Поздно, уже выкрали самое ценное, и когда враг ворвется в цитадель, нечем будет поживиться.
Шевельнулся ребенок, как объяснить ему?
Некоторые обращаются к знахаркам, те прямо на обеденном столе кухонным ножом избавляют от приплода.
Прокляла их.
Ребенок угомонился.
Осторожно зашлепала по ступенькам.
Вернулась женщина, впустившая ее. Принесла обшарпанное ведро, тряпку и  швабру.
- Пусть пальто повисит у меня, пока моешь, - решила она.
Разные люди нанимаются на работу. Некоторые пропадают, получив первые копейки. Не брезгуют и ведрами. Все сгодится в натуральном хозяйстве. Вдруг удастся обменять инвентарь хотя бы на глоток водки.
Новенькая работница не похожа на пьянчугу, но кто знает современную молодежь.
Наверняка не убежит без верхней одежды.
И халат ей не требуется, заранее облачилась в робу.
Светлана послушно драила лестницу. От холодной воды покраснели руки.
И не слезы, а брызги грязными каплями оседали на разгоряченном лице.
Справилась с заданием и побрела, забыв про пальто.
Каким-то чудом добралась до своего дома.
  Как и предполагала хозяйка, не вернула ведро и швабру. С этими орудиями безоговорочно пускали на любой вид транспорта.
Город образцовой чистоты, борясь с бандитизмом, недавно заявил городской глава, и слова его, как всегда, не разошлись с делом. Уже первые уборщицы разбрелись по улицам. И местные газеты захлебнулись от восторга.
Бумага стерпит, а если не все порадуются вместе с начальством, если не каждый оценит великий почин, увеличим газетный тираж. Лесов хватит на нашу жизнь. А дальше хоть трава не расти, как говорят деловые люди.
Трава и не вырастет в пустыне.

                ГЛАВА 2
Творческим процессом руководил писатель, за некие заслуги перемещенный в город. В трех толстых томах рассказал о династии потомственных металлургов.
Даже критики не осилили книгу, но дружно восхитились прилежным автором. А некоторые заметили, что по объему произведение значительно превосходит «Войну и мир».
(Тем хуже нашим классикам, заметил едкий критик. Если бы они могли предвидеть, с чем их сравнят…)
Этот литературный труженик выделил Василия. И в задушевной беседе одарил его ценными советами.
- Надо смелее идти в жизнь, - невольно подражая давнему предшественнику и так же окая, научил мальчишку.
- Это самое, чтобы увидеть, как на веревке, то есть на леске дрожит капля воды, - вспомнил другого наставника.
Некогда незаслуженно отмеченного высшей литературной премией. Всего-то вообразил себя выжившим из ума рыбаком. Наивная и неправдоподобная история, да и какая рыбалка в наше время.
- Происки недругов! – выругался он.
Еще бы, отказались напечатать  очередной его роман.
На этот  раз добрался до мирного атома. То есть взбунтовавшегося и грозившего уничтожить. Но отважные наши люди спасли мир. Пожертвовали  жизнью. Как до этого грудью закрывали амбразуру, или направляли горящий самолет на танковую колонну, или с петлей на шее призывали уничтожать захватчиков.
А у него погибли от невидимой напасти, и мы обязаны преклониться перед ними.
Редакторы высоко оценили его работу, но наотрез отказались напечатать.
Тем яростнее наставлял своих учеников.
- Иди в жизнь! – приказал он. – Опустись на самое дно! Только так можно стать настоящим писателем!
Василий устроился торговать на вещевом рынке.
Все увидел  на добровольной  каторге.
Омоновцы кормились на рынке, врывались два раза в месяц. Если подозрительные граждане отказывались платить, примерно наказывали.
Одного случайно сбросили в канаву, а когда тот попытался выбраться, столкнули обратно.
Пальцы соскользнули с откоса, грязь  заползла в бороздки. Человек отчаянно и напрасно дергался.
Со свистом и улюлюканьем загнали на дерево другого преступника. А потом забросили ловчую сеть.
Узлы вонзились в щеки, выдавили кровь. Капли переливались на солнце.
Или посадили задержанных на корточки и гусиным шагом погнали по кругу. Упавших подбодрили пинками и зуботычинами.
Один из них прижал ладони к груди, судорожно заглатывал воздух, и все равно задыхался.  На губах выступила пена.
Служивые давно не получали зарплату, поэтому развлеклись по своему разумению.
Карманники сбрасывали пустые  кошельки около ограды, дворничиха не подбирала их.
Плохая примета – навечно прилепится чужая беда.
Заголосила ограбленная женщина.
Так, наверное, отчаивались блокадницы, потеряв продовольственные карточки.
Но тогда враг осаждал город, а мы сами терзаем  и убиваем себя. Наносим глубокие, но не смертельные раны. А потом зашиваем их суровыми нитками.
Иногда появлялась милиция. Начальник ближайшего отделения и его помощник.
Решившись на эту вылазку, облачились в цивильный костюм, и зажали уши, чтобы не слышать плач и стенания.
Оба с выбритой головой, говорят, к таким не подберутся летучие мыши; только так можно бороться с нечистью.
Позаботились о семье, забрали приглянувшиеся тряпки.
Возмутилась неразумная девчонка, пожаловались ее хозяину.
Он поспешно и подобострастно избавился от ябеды.
Та едва успела добежать до ближайшего укрытия, показалось, что гонятся людоеды,  настигнут и загрызут.
Это начальник отделения и его помощник обернулись зверьем и готовы  вцепиться в горло.
Ежедневную дань собирали бандиты. Главари не появлялись на рынке, «шестерки» исправно обходили прилавки.
Двое парней отнюдь не богатырского сложения. Один владел лишь несколькими матерными словами, второй не удосужился вставить выбитые  зубы и смачно сплевывал сквозь  дыру.
Каждый плевок был сродни проклятию.
Торговцы не искушали судьбу и откупались от вымогателей.
Позже выяснилось,  не тем платили. И конечно, никто не услышал выстрелов и не разглядел стрелявших. Дознаватели особенно и не настаивали. Туда им и дорога. Но стоит изъять одного, как появляются другие.
И тоже собирают дань. Такие же мрачные и угрюмые, как их предшественники. Но гораздо дороже оценившие свои услуги.
- Вам хоть хреново, но жить, а нам погибать, - однажды проговорился один из них.
Никто не возразил.
Василий прикрылся ладонью.
Снимал комнату в коммуналке. Отец замучил нравоучениями. Жить на разрыв аорты, по-командирски поучал он. И приобрести дельную специальность, а сочинять можно на досуге. И только отверженные люди становятся торгашами.
Бесполезно жаловаться и доказывать.
В его рассказах из почек  еще выклевывались листья, но не различить зелень под сажей и гарью.
Разочаровавшись в издателях, наставник уехал в провинцию, библиотеки  избавились от увесистого трехтомника.
А мальчишка пытался пробиться. Изобразил милицию, там появился отщепенец.
Мы же люди, такие же люди как все! напрасно теребил товарищей.
Не совсем напрасно, капля, как известно, камень точит.
И страна понемногу поднималась с колен.
Так Гулливера, пока он спал, лилипуты повязала канатами. Но когда великан проснулся, они полопались гнилыми нитками.
И все больше становится таких великанов.
Василий придумал правдоборца, две вертикальные морщины удлинили переносицу.
И случилось чудо, по какой-то причине в журнале отказался публиковаться известный писатель. И требовалось срочно заполнить лакуну.
Главный редактор был в отъезде, заместитель решился на замену.
Рассказ об омоновцах привлек внимание читателей.
Главный подивился, был более высокого мнения о своих соплеменниках, но не стал противиться.
И об успешной борьбе с карманниками поведал начинающий писатель, рассказ опубликовали в другом журнале.
У наружных уголков глаз залегли еще едва заметные сеточки мелких морщин.

Постарел в одночасье: позвонила мать, он едва разобрался в ее всхлипываниях.
Отец умер ночью. Перед смертью  ему привиделась бурная военная молодость.
Сбив очередного американца, героем вернулся на аэродром, но война была почти тайная, и не разрешили нарисовать очередную победную звездочку.
Пора исправить  упущение.
Пусть увидят и испугаются.
Нацелился кисточкой.
Но отбросил шквальной порыв ветра.
И облака сложились в огромную воронку. Все быстрее вращались ее края.  И туда затягивает самолет.
Ускорение беспощадно навалилось.
Перед тем как окончательно покинуть этот мир, увидел свет в конце туннеля. Или ему почудилось.
Жена проснулась, но живым не дано попасть в туннель.
Еще несколько лет назад его похоронили бы с воинскими почестями, и перед гробом вышагивали бы гвардейцы, а на подушечке несли ордена и  медали. И город всполошился бы от оружейного залпа.
Но в суматошное время отмахнулись от былых традиций. И не зачитали траурное послание от министра и президента.
Мать не плакала, Василий не знал, как ее утешить.
В старину жен хоронили вместе с повелителем, она не забыла этот обычай.
Через несколько дней ее разбил паралич.
Но сиделке не пришлось долго мучиться.
Добрая девочка помогла справить поминки.
И когда попрощались, и пустота навалилась и была готова поглотить, Василий ухватил ее за руку.
Давно уже жил жизнью своих героев, болели их раны, их морщины обезобразили лицо.
На этот раз не смог уйти от реальности.
Мы остаемся детьми, пока живы родители. Это они заслоняют нас от небытия,  кажется, никогда не оборвется нить жизни.
А когда родители уходят, мы беззащитны перед вечностью.
И не изменить закон природы.
Неожиданно вспомнил, как едва не забрали в армию.
Тогда в отчаянии навалился на податливое женское тело.
Так становятся убийцами, если бы она оттолкнула …
- Светлана, - вспомнил он.
- Да, - отозвалась девушка.
- Ее звали Светланой.
- Я - Света,  проклятое имя, - пожаловалась девушка.
А он, пытаясь вспомнить, ощупал ее лицо.
Она не стряхнула назойливую ладонь.
- Давно…Прошли годы…Теперь она, наверное, постарела, - сбился  на невнятицу.
Не стряхнула, но  закусила губу.
- Как я пьян, как восхитительно пьян! – неожиданно вспомнил он.
Как встарь швырнул на землю и навалился на податливое тело.
А она не закричала, пусть вонзилась ветка – ничтожная и несерьезная боль.
Не было ни ветки, ни женщины на берегу реки, ни раскисшего картофельного поля, ни надзирателей.
Пусть женщины хранят памятные даты прошлой жизни и как четки перебирают пустые  реликвии; все с чистого листа, иначе тебя уничтожит больная память.
Швырнул на пол, вздыбившая половица вонзилась в спину – что ей несерьезная и  ничтожная эта боль.
- Теперь-то будем вместе, - выдохнула женщина.
Капли пота упали на пол и смешалась с пылью и грязью; люди погоревали и разошлись, а следы остались, их не вытравить из нашей памяти.
Стеной отгородился от былой жизни и от своих героев. Но расплывчатые лица  приникли к проемам.
- У меня своя жизнь, отстаньте! -  Ладонью заслонился от ухмылок.
- Ты о ком? – спросила Света.
-  Наша жизнь! – поправился он.
Прямо в разодранном платье вытащил ее на улицу; прохожие укрылись по парадным и подворотням.
- Сейчас, немедленно! – потребовал у медлительных чиновников.
А когда они заартачились, выгреб наличность.
От отца остались  сбережения, деньги, как советовали финансисты, хранил он в  стеклянной банке.
- Ну, уж если замуж невтерпеж…, - усмехнулась заведующая.
Еще не нашла мужа, и всегда сравнивала себя с невестами. Выгодно отличалась от многих, и когда волновалась, на груди отлетала пуговка.
- По поручению  правительства… по Высшему Разумению…, - смешала государственный акт с божьим помыслом.
- Будь всегда рядом, а то они уведут меня, - начертал Василий программу их жизни.
- Кто они? – огляделась жена.
Женщины иногда бывают такими непонятливыми.
- Да прилепится жена к  мужу, - вспомнил библейское изречение.
Прилепится и поможет начать с чистого листа.

Каждый писатель пытается отыскать свою нишу.
Так восходитель, карабкается по отвесной стене. Вот полка, на которую можно встать, вот зацепка для пальцев. Или крошечная трещина, надо забить крюк.
Сотни и тысячи скалолазов, но немногие добираются до вершины.
Одни так и не находят выступ, других подводит ненадежная страховка. Или трескается карабин, или лопается канат. Или налетают птицы и выклевывают глаза. Или сбрасывает ураганный ветер, или уничтожает камнепад.
А еще грязевые потоки смывают горные деревни, или лава подступает к поверхности.
Но есть склоны с пещерами, в них можно переждать ненастье. Обжиться и забыть о вершине.
В одной из таких пещер и обосновался Василий.
Придумал положительного героя, которого правоохранительные органы внедряют в бандитские формирования.
В пещеру  заглядывают посетители, оставляют подношения. Приносят  заплесневелую корку хлеба, позеленевшую колбасу. Старенькое бумазейное одеяло, истертое до дыр постельное белье. Заношенную одежду, подвязанные бечевкой сапоги, разбитые телефонные аппараты.
За все требуется благодарить щедрых дарителей.
Замечательно, что осилили мой роман, обязательно воспользуюсь вашими  советами, отделывается писатель стандартной фразой.
Или – вы не так поняли, вовсе я не намекал на наших правителей,  пытается отмести необоснованные подозрения.
Горбится над письменным столом, от непосильной ноши ноет спина.
- Плюнь на них, иди ко мне, - иногда отвлекает  жена.
- Подожди, допишу эпизод, - обычно отказывается он.
Вечером, как положено по семейному кодексу.
Два или три раза в неделю, как поступают давние супруги.
Еще  реже, если вкалываешь на  шахте.
С надрывом поднимешь тяжелое кайло, угольная крошка изъела лицо, угольная паль забила легкие. И выбравшись на поверхность,  не  можешь отдышаться. Давно уже не зеленеют листья,  а голова не кружится от дурманящих весенних запахов.
И не надо выдумывать,  достаточно приглядеться.
Но никому это не нужно, под корень вырубили сухостой, а птицы улетели.
И приходится выдавливать каждое слово.
Так трудятся шахтеры, иногда обваливается порода или взрывается газ.
Пока еще удавалось пережить эти катастрофы.
Своя ниша, но предприимчивые подражатели расположились в соседних пещерах. В их книгах засланные казачки не задумываясь выхватывают пистолет. И чтобы оправдать доверие, готовы пристрелить любого. А если по ночам и переживают после очередного убийства, то эти переживания сведены до минимума. 
Читателю неинтересно копаться в их душевных муках, хватает и своих забот.
И оправдывают душегубов, когда те случайно убивают неповинных граждан.  Я-то цел, а разрушен замок соседа, и если погибнет Земля, то меня не затронет эта катастрофа.
- Подожди, допишу эпизод, - уже и ночами отказывает он жене.
Вертикальные складки удлинили нос,  иногда археологи находят такие маски.
Сгинувшая цивилизация, скоро и у нас вымрут поэты и мечтатели. И потомки наши представят их в карикатурном виде. С хилыми конечностями, искривленным тельцем и огромной лысой головой. И будут правы в этом.
Так обругала  жена, а он отмахнулся от пустых обвинений.
Страдала и корчилась в одиночестве, то не могла согреться, то сбрасывала постылое одеяло. Оглаживала живот и грудь, Иногда с такой силой впивалась ногтями, что оставались рубцы.
- Если ты не придешь, былое нагрянет, - предупредила неверного мужа.
Наверняка измыслил красавицу, и когда воплощал ее на бумаге, в уголках рта вскипала пена.
Как тогда, до свадьбы, он соблазнил ее, она отчаянно сопротивлялась, пена упала на пол и разлетелась пыльными  б рыжзгами.
Больше не впадал в подобное безумство, и все толще незримая стена, за которой  укрылся. И все труднее достучаться.
- Сам виноват! – прокляла  неверного мужа.
Много последователей, надо перебраться на другой склон и там отыскать пещеру.
Не обязательно красавица, обыкновенная женщина, услышал он жену. Случайно попала в бедственное положение, так же случайно оказалась у бандитов, развил  плодотворную идею. Кто-то должен обстирывать и кормить, ведь не божьим духом они питаются, пошутил выдумщик. И читатель не ожидает подвоха – если бандиты гибнут в перестрелке, то  так и положено, и только в конце повествования выясняется, что она из милиции.
Благотворная идея, но не удалось оторваться от преследователей. Даже укрывшись в своей комнате, слышал он тяжелое их дыхание и скрип пера.
Забег на длинную дистанцию, и если на первых метрах вырвался вперед, то нагнали на середине пути. А когда финишировал,  никто не встретил аутсайдера. Давно раздали награды, публика разошлась, ветер подхватывает и бросает в лицо обрывки  бумаги. С трудом можно восстановить первоначальный текст.
Не имеет смысла восстанавливать, героини похожи  родными сестрами.
Не только внедряются в банду, но уже и верховодят в ней. И при первых признаках непослушания расправляются с неугодными. Застрелить, а потом разобраться. И утешиться в очередных объятиях. А  чтобы другим было не повадно, примерно   наказать незадачливого насильника.
Убийства, и любовные утехи, и пытки были выписаны с особой тщательностью. Словно авторы наслаждались этим и желали как можно дольше продлить удовольствие.
Кровавые книги, видел их на развалах, они смердели  и исходили ядом, на деревьях опадали листья,  прохожие задыхались, но уже притерпелись к привычному удушью.
Морщины избороздили лицо, глаза запали, под ними залегла синева. Все реже выбирался он из  кабинета.

Морщины, напрасно Света пыталась избавиться от них. Всевозможные притирки, о них радостно щебетали в рекламе. Показывали старушку с почерневшей сморщенной кожурой вместо лица. Но  зачерпнула из волшебной баночки.  И забыла о хвори и годах, кожа разгладилась и засияла. Все врут календари, как заметил специалист; можно замазать трещины, но осыплется штукатурка..
Во всем виновато неправильное питание; подсчитывала  калории, раздельно поглощала несовместимые продукты, ела только рис или полбу, голодала – морщин не убавлялось.
Изучила все виды массажа, опытные мастера мяли и уродовали тело, и это не помогло.
( Разве что охромела после особо жестокого наказания и долго не могла оправиться.)
Не решилась на пластическую операцию, слишком много изуродованных, уже не верила в счастливую звезду.
Осталось последнее природное средство, природа не нуждается в ухищрениях.
Случалось ли вам видеть, как усталые женщины возвращаются домой после трудовой смены?  Подавлены непосильным трудом, плечи поникли, лицо серое, руки оттянуты тяжелыми сетками. Волочат ноги, на асфальте и на ступенях остаются черные полосы. Выжаты до последней капли, и жить  осталось не более двух понедельников. И дни эти отмечены черным жирным крестом.
И кажется, уже ничто не оживит  мертвецов.
Чаще всего так и бывает, но некоторые оживают в сиянье прожекторов и в запахе роз. Превращаются в девчонок от наших ласк.
Бог раздели людей на две половинки, и так не просто найти свою – единственную. Но если такое случается, то человек одолеет любые преграды.
Много ли нам надо: доброе слово, твердая, но нежная рука. Жаркие губы. Вечные попытки познать  тело. Изучено до последнего бугорка и складочки. Но каждый раз заново открываешь нехоженые земли. И чудный источник, задыхаешься в пряном аромате и не можешь насытиться.
Когда встречаются половинки.

А Света не нашла.
После школы устроилась  в частную контору.
Секретарской улыбкой встречать посетителей, готовить кофе, бегать в магазин, заказывать билеты.
Хозяин пригласил ее в ресторан, приехали знатные гости, а жена, как водится, отдыхала на каких-то островах.
- Повернись, - потребовал он.
- Зачем? – опешила девушка.
- Работать надоело? – приструнил хозяин.
Пожилой мужик тридцати с чем-то лет, но еще не обрюзг, занимается, кажется, в тренажерном зале, а на лысину старательно зачесывает остатки волос.
Хам и негодяй, мысленно отбрила  его девушка. Но послушно крутанулась.
- На безрыбье и рак рыба, - оценил он ее достоинства.
- Я не пойду, - отказалась девушка.
- Пол часа на приготовление.
- Вот еще. – Выпорхнула  она из кабинета.
Много или мало тридцать минут?
Смотря по обстоятельствам.
Если думаешь о последствиях,  не хватит и суток раздумий.  Тысяча вариантов, больше чем ходов в шахматной партии.   И многие гроссмейстеры лишаются разума от этого многообразия.. Что же требовать от неразумной девчонки. Лучше отказаться.
Поэтому она пошла назло всем.
И тогда хватает нескольких минут.
На кончик носа, в угол, на предмет, как научили в школе. Стрельнуть шальным взглядом, а потом скромно потупиться. И такая же скучная улыбка.
И вдруг рассмеяться. Кровь пузырится игристым вином. Рассмеяться навзрыд, так волна смывает дома, и не спастись прибрежным жителям. Закружиться в танце,  взорваться шутихой от восторженного взгляда.
Безумная ночь, и  безумны дела твои.
Если ангел ведет нас по жизни и уговаривает остепениться, то в такие минуты не нуждаемся мы в пустых советах. Уймись, а если не можешь, найди других подопечных. Их укрой облезлым крылом.
И ангел угомонился, на паперти выпрашивал подаяние. Но никто не бросил монетку в засаленную  кепку. Плача и стеная, побрел по городу. Ночные бродяги не прибили его.
Утром женщина очнулась в незнакомом доме. Рядом, развалясь на кровати и мехами раздувая  щеки, похрапывал хозяин. Одеяло наполовину сползло, грудь заросла рыжеватым курчавым волосом.
Судорожно ощупала  бок и бедро. Белья не было, тело отозвалось болью. Будто пытали, пытаясь выведать тайну, она и при желании не могла рассказать.
Лежала на краю, неловко дернулась и упала.
Закуталась в одеяло. Но успела увидеть. Следы разлапистой пятерни. Истоптал грудь, та посинела, ужалась до двух неприметных бугорков. А пятерня измяла живот - некоторые синяки уже побагровели, – клещами впилась в пах.
И кровь не пузырилась, но проталкивалась тяжело и неохотно. Болезными толчками  раскалывала голову.
Насильник лежал голым и беззащитным, и можно  накрыть лицо подушкой и навалиться всем телом.
Или отыскать и вонзить нож.
Или ударить в пах.
Вместо этого поспешно отвела взгляд.
А потом собрала разбросанную  одежду. Каждый шаг отдавался болью. Будто в живот всадили штырь, безжалостное железо изодрало внутренности.
Кое- как оделась.
Тяжело зашлепала по ступеням.
В парадной дежурила старушка. Прежде чем надавить кнопку, придирчиво изучила беглянку. На всякий случай. Если та украла, то сможет описать воровку.
И надо закутаться в шарфик, в крайнем случае закрыть лицо ладонями. А Света вздернула голову.
Привратница неохотно открыла дверь. А потом та захлопнулась с оглушительным грохотом.
Город и мир содрогнулись. Но никто не распознал признаки грядущей беды. Столько бед уже пережило человечество. И с честью выходило из передряг.
- Ничего не было, тебе просто почудилось, - потом сказал  хозяин.
Или хотел сказать, но лишь отмахнулся от нелепой случайности. 
Впрочем, Света  не настаивала. Разве что синяки долго не заживали. Будто  впрыснули яд, тот медленно растекался. И когда через несколько месяцев окончательно отравил, она  решилась рассказать насильнику.
Тот и не подумал оправдаться, молча указал на дверь.
Глаза его налились кровью, так бык бросается на обидчика, такие глаза были у него той безумной ночью.
- Вот адрес  и деньги, там выскребут, но если еще  возникнешь..! – попрощался с вымогательницей.
(Света, Светлана, словно имя это приносит несчастье. Другие  чистыми и непорочными выбираются из  грязи. А Света, Светлана в кровь разбивает ноги на вроде бы гладкой дороге. И почти невозможно залечить  раны.)
Конечно, она не пойдет по указанному адресу, матерям-одиночкам помогает государство. Выделяет пособие, его в лучшем случае хватает на одно посещение магазина.
Не пойдет, но все сужала круги и все ближе подбиралась к пыточной камере.
- Нет, я передумала, - еще  раз отказалась в приемном покое.
А потом искусала губы, чтобы не закричать во время пытки.
Увидела орудия, которые используют палачи.
Вот «испанский сапожок», в него осторожно вставляют ногу и медленно закручивают винт. И  железо в кашу перемалывает кости. Вот колесо, к его ободу привязывают человека. А потом в жаровне разводят огонь. И одноколесный экипаж проезжает через самое пекло. Пахнет паленым мясом,  шкварчит  сало, секретарь усердно заполняет допросный лист. Или кресло в шипах, когда узник слабеет, они вонзаются в ягодицы. Или в деревянных колодках зажимают руки и шею. И приходится доживать коленопреклоненным. Впрочем, недолго это длится. Или попроще: воронка, через нее вливают воду. Ведрами и бочками,  до тех пор, пока она кровавым потом не выступит из тела.
Много всяких орудий. И  все эти приспособления испытали на пленнице.
Разодрала губы, потом вцепилась в запястье.
На всю жизнь остались следы  зубов.
Выдрали из тела окровавленный кусок плоти, швырнули в таз.
Все кончено, и потом, когда в палате палачи пытались объяснить и оправдаться, не сразу разобралась в научном  лепете.
Не будет детей, и это – благо, в тюрьме станет меньше  узников.
И пропади все пропадом – жить и наслаждаться, пусть осторожные и бережливые копят копейки на проклятую старость.
Король бензоколонки, от него достались камешки в сережках.
Правда их отобрал очередной поклонник, недавно сменивший малиновый пиджак и золотую цепь на цивильный костюм. Якобы избавил ее от болезненных воспоминаний, камешки зашвырнул в унитаз.
Всего лишь бросил гайку, а она не догадалась.
Был и директор-распорядитель ресторана. Этот научил ценить вкус и аромат дорогих вин. ( Большинство  этих напитков изготовляли в ближайшем подвале.)
Был и автогонщик; достаточно приняв, тот устраивал заезды на городских улицах, и при этом одной рукой обнимал и прижимал к  себе подругу, а она повизгивала от восторга.
Были и другие достойные мужчины.
Все страстные любовники, случалось, что обламывались ножки кровати, тогда барахтались на полу.
И не всегда удавалось дойти до постели, сражались в прихожей, в ванне, на кухне и на балконе.
И в этих баталиях не было проигравших и победителей.
Беда, как всегда приходит неожиданно, в  разгар схватки впервые взмолилась о пощаде.
Врач глубокомысленно покачал головой.
- Наверное, в детстве перекормили  сластями?
А когда она поведала о своем безрадостном детстве, высказал другое предположение.
- Слишком  рано начали половую жизнь. – И при этом глазки его маслянисто блеснули.
- Или презирали  половых партнеров. – Наугад ткнул пальцем в небо.
Чаще всего такие предположения наиболее обоснованы.
Строгая диета, если хочешь жить, прописал лекарь. Не волноваться по пустякам, секс только перед сном в качестве успокоительного. Два или три раза в неделю. И только в крайнем случае увеличить дозу.
- Увеличить дозу, - повторил он и сладко облизнулся. Выпростал язык, тот бесстыдно свесился на подбородок. Женщина отшатнулась от еще одного пыточного орудия.
В одночасье изменила свою жизнь, устроилась сиделкой к обезножевшей старухе. А потом утешила взрослого мальчика.
- Нет, еще никогда, ты у меня первый, - обманула его.
Ложь во имя спасения, как придумали лукавые мудрецы.
Согласилась на свадебное безумие.
И теперь пожинала плоды того выбора. Хотела в относительном покое провести предзакатные годы.
Но почти возненавидела мужчину, с которым делила кров. Изменил с бумажной женщиной.
Иногда, когда в  редкие минуты его отсутствия, обследовала кабинет,  находила следы этой связи. Измятый лист бумаги с невразумительными каракулями, некоторые буквы расплылись под воздействием влаги.
А когда принюхалась, то оттолкнул едкий запах мужской измены.
Обязательно отомстит ему. И пусть одолеет смертельная хворь – лучше так, чем медленно тлеть в тюремной камере.

Если раньше черные вестники являлись под гром  барабанов и колокольный звон, и горожане торопливо сдергивали шапки и крестились, и воронье траурной стаей кружило над обреченным городом, и тучи нависали над головой, и гремел гром, а град раскалывал черепицу и побивал посевы, и уже ничего не родит  мертвая эта земля, то все смешалось  в наше время.
Можно прислать повестку, а еще проще позвонить по телефону.
- Нет, вы ошиблись, она здесь, рядом, - отказался Василий.
Герои не отпускают его. И почти невозможно отодрать бумажные  пальцы.
Впились с такой силой, что  остались царапины.
Кровь раскатилась пыльными шариками.
Кажется, где-то видел такое или писал об этом. Все перепуталось, и не найти концов.
Позвал жену -  распутает и разберется.
А она не ответила. Звуки больным эхом отразились от стен.
  Светлое имя, но показалось, что накрыла волна, можно утонуть, он захлебнулся и долго не мог отдышаться.
Наверное, ушла в магазин, попытался уговорить себя, или  щебечет с подругами, или встретила старого знакомого; нет у нее подруг и знакомых, вспомнил ее легенду.
В одночасье явилась из небытия, а он поверил, не желал знать и подглядывать.
Или купился светлым  именем, но померк этот свет; неправда, очередная путаница, это враги пытаются достать таким поганым способом.
Сначала замолчали критики, потом  перестали издавать книги, теперь пытаются вычеркнуть из реестра. И себе приписать его дела.  Это они изобрели радио и телефон, телевизор и компьютер, им поставят памятник благодарные потомки.
- Специально подбросили ее документы, - доложил он угрюмому сержанту.
Так не терпится уничтожить, что прислали служебную машину. Завывая сиреной и мигая проблесковым маячком, та повезла в неизвестность.
И напрасно герои его книг отпустили своего творца; если он погибнет, то не жить и им, люди и книги умирают одинаково.
Если б умел молиться, то откупился бы  молитвой.
- Отче наш, иже еси…, - вспомнил начальные слова, остальные забыл, и никто не подсказал.
Подвезли к красной ленте – так обкладывают волков, и уже изготовились стрелки.
Не только изготовились, но ударили из стволов, снаряды разнесли цель, искореженная машина врезалась в гранитный парапет.
Несколько сколов на камне, блестят вкрапления кварца. Или ослепило низкое, закатное солнце.
Задрал голову и вгляделся из-под ладони. На небе ни облачка, завтра будет погожий день.  На западе небо окрашено в багровые тона.
Лучше голубизна, любимый цвет, если б можно было в него окунуться.
Поэтому лучше  смотреть на восток, но оттуда наползает тьма.
А с юга приходит суховей, а на севере угрожают гибельные льды.
Никуда не смотреть, но требуют палачи. И вот один завернул руку, другой вцепился в волосы и приподнял голову, третий заскорузлыми пальцами раздвинул веки.
Месиво мяса и железа; из очередного и окончательного небытия выпростала  мертвую руку. Почернели и обуглились ниточки вен, что еще больше подчеркнуло нездешнюю белизну кожи, кровь на ногтях смешалась с краской.
Женщина отказала гонщику, еще надеялась отыскать годный для совместного плавания корабль, водитель до упора вдавил педаль газа.
- Еще, еще, быстрее! – обезумела вместе с ним.
И он забыл о тормозах, или отказала система, или посчитал себя пилотом реактивного лайнера.
Попытался разогнаться на узких и щербатых улицах. И когда пролетал мимо ошарашенных зрителей, те истово крестились или призывали на помощь властелина преисподней.
И тот помог:  улица неожиданно уперлась в набережную.
И трудно, почти невозможно повернуть на запредельной скорости, гонщик и не пытался.
Василий представил, согнулся и прижал к животу ладони. Обеими руками надавил на живот, чтобы очиститься и выжить.
Но желчь не выплеснулась,  разлилась по телу. Отравила, и можно заразить всех.
Чтобы этого не случилось, сорвал с ограждения красную ленту. Обмотал себя этой лентой, теперь преследователи не промахнутся.
Опознал погибшую и подписался под протоколом.
- Надо кровью скрепить договор, - огорошил следователей.
А потом подтвердил правдоподобную версию.
- Да, убили, потому что не читала моих рассказов. Да, много рассказов, поэтому долго убивали.
Раньше не начинал свои повествования с утвердительной частицы. Кто так делал на заре жизни?  Кажется, тогда выгнали его из института, и ректор  подвел к расстрельной стене. Но забыл и бесполезно вспоминать.
- Да, мы живем в сумасшедшем доме, - легко согласился он. – И не отпустили на побывку, а перевели в другую камеру.
Преследователи отступили, что взять с безумца.
Обычная дорожная авария, такие ежедневно случаются в огромном городе. Принял лишнее и не справился с управлением. Или не вовремя поругался с  любовницей. Или приспичило ей оказать интимные услуги. Или прорвало трубу, и город затопило нечистотами. Или  магнитная буря вывела из строя дешевую китайскую электронику. Или ничего не случилось, но случится.

Одиночество – самая страшная болезнь, Василия скрутило вскоре после похорон.
Нет, ему не привиделась выглядывающая из могилы  рука, но ночью упал в пропасть, и разбился о скалы.
Один из камней вонзился в  живот; когда, пошатываясь, добрел до туалета, то струя кровью забрызгала унитаз.
Пришлось обратиться  к врачу, пожилая женщина посмотрела на экран монитора и осуждающе покачала головой.
- Где вы были до этого? – осудила она.
- Просто ударился, - оправдался подследственный – Убежал, чтобы не знать, а они догнали и избили, - придумал он.
- Раньше я работала хирургом, немедленно на операционный стол, - вынесла  приговор.
Стол  кое-как собрали. Сколотили из горбыля, даже не прошлись рубанком. А чтобы занозы не вонзились, накрыли   грязной тряпкой.
Наверное, не раз наказывали преступников на этой колоде, древесина искрошилась и почернела.
- Ничего, все там будем, - утешил  хирург перед операцией.
Достал оселок и подточил лезвие, искры разлетелись и прожгли мясницкий фартук.
А потом, когда вскрыл тело, то на затылок сдвинул поварской колпак.
Поздно, уже знала женщина за монитором, но понадеялась на чудо.
Хирург, конечно, не надеялся, но когда кромсал и резал, то вглядывался и искал.
Ученые вычислили, что душа отлетает по окончанию земного существования, и труп становится легче.
И вот эту малую сущность, которую теологи прозвали душой, надеялся уловить врач. И этим внести неоценимый вклад в развитие науки. Или хотя бы войти в когорту первопроходцев. Чтобы помнили благодарные потомки.
Просчитался в очередной раз. Только черные, пораженные злым недугом почки разбросали невидимые щупальца по всему организму.
Рвал и кромсал хищные нити, но на месте поверженных возникали  новые.
Вспомнил подвиги Геракла, в борьбе с Гидрой ему помогал возница, факелом прижигал кровоточащие раны..
- Сестра! – призвал помощницу.
Но та не помогла, щупальца выхлестнули в операционную. Отмахивалась от них или грозила  укоризненным пальцем.
Так и сражались: каждый за себя, поэтому не доконали пациента.
Зашили  на скорую руку. Обыкновенными нитками, нечего зря тратить дефицитный материал.
А потом, когда больной очнулся,  врач отмел нелепые  подозрения.
- Доброкачественная опухоль…Всем бы такую, - обнадежил он.
Правду узнал через несколько дней.
Ночью не спалось, замучила тупая боль, выбрался из палаты и доковылял до лестницы.
Глотнуть воздуха, может быть, там открыто окно, отделение пропиталось запахом гноя и мочи. Многие  лежали в коридоре, у некоторых к баночке тянулась пластиковая трубка. Одна банка переполнилась, моча растеклась, едкая жидкость  прожгла линолеум.
Осторожно прокрался, стараясь не промочить ноги. Дежурная сестра укрылась в ординаторской, на шкафчике с историей болезни висел  замок.
Выбрался на лестницу и вжался в стену, кто-то переговаривался на площадке.  Услышал звон стекла и успокоился, не потребуют опознать труп.
Двое из хирургии нашли укромный уголок. Раздобыли бутылку, наверное, подкупили охранника, тот особо и не противился.
У одного собутыльника была загипсована рука, у второго перевязана голова, из-под бинта выглядывал  рот. Впрочем, и в потемках донесет стакан.
- Хочешь? – предложили добрые люди.
- Нет, чтобы не заставили признать отцовство, - отказался Василий.
Собутыльники не стали настаивать.
Такое лекарство прописал врач. Если человек привык, то не следует мгновенно отказываться от целебного снадобья.
Иначе можно подхватить неизлечимую заразу. С каждым днем становится все больше подобных больных. Резко завязывают, потом сражаются с зелеными человечками и прочей нечистью и нежитью. Но  проигрывают в неравной борьбе. И на похоронах хмельные их товарищи выдавливают из себя проникновенные слова. Но не отказываются от пагубной привычки.
А глотнув, забывают об усопшем. Горланят и выясняют отношения.
Василий вернулся в отделение, от запаха закружилась голова, привалился к шкафчику. Случайно ухватился за замок, а потом с удивлением изучил ладонь.
Обыкновенные пальцы, такие не взломают сейф и на ощупь не определят масть.
Но замок поддался, надо скотчем укрепить дверцу, чтобы никто не приобщился к запретным знаниям.  А если нет ленты, забаррикадировать дверь кроватями. 
Но тогда и врачу не удастся воспользоваться живой водой; поэтому  предварительно изучил содержание тайника.
История своей болезни, почти невозможно разобраться в каракулях. Пропустил  несколько страниц, заглянул на последнюю.
Рука палача обрела твердость, одним ударом прикончил преступника.
В древности человечество не знало азбуки, общалось картинками.
Изобразил могильный холмик с крестом в изголовье. Нижним концом косая планка указывала на преисподнюю. И этот конец был гораздо массивнее верхнего.
И черти уже приготовили угощение для очередного пришельца. Поставили на огонь котел с водой, приволокли огромную сковороду. При этом лукаво подмигивали и манили черными, похожими на угольки пальцами. Или колотили себя по ляжкам, будто на дальнем полигоне стреляли пушки, от гула закладывало уши.
Или вразнобой зачитывали приговор. Но он разобрался в  разноголосице. Последняя стадия болезни, упивались они заключением расстрельной команды.
Выстрелы грянули, пули вонзились.
Почему наказали меня, забросил мирские дела, целиком отдался работе. Вскакивал по ночам, чтобы не упустить случайную находку. Предоставил жене полную свободу.
Безгрешен, почти  безгрешен, есть тысячи и миллионы более злостных грешников, наложи любую епитимью, но не вычеркивай из списков, взмолился у разверстой могилы.
А в ответ только стоны умирающих, да назойливая капель, моча по трубочкам скатывается в банки.
Пошатываясь, обеими руками зажимая боль, побрел этим побоищем.
Похоронная команда уже изготовилась подобрать трупы. Подогнали телегу и нацелились крюками. На лице черные маски, на руках резиновые перчатки, чтобы не подцепить смертельную заразу. Свалить в яму и засыпать хлоркой и известью, а потом закидать землей. Огородить могильник знаками химической и радиационной опасности.
Уворачиваясь от крюков, опрокидывая переполненные мочой банки – на полу оставались черные пятна, - добрел до лестницы.
Двое на площадке, один содрал и лица повязку -  надоело жить впотьмах, но вряд ли обрадует наша действительность, - другой каменной рукой ударил по стене. Что крепче, гипс или штукатурка, потрескались оба материала.
Но бутылка  опустела, и более не выжать ни капли.
- Сбегайте, принесите! – Выгреб из кармана измятые бумажки.
Когда привели в камеру, то тщательно обыскали. А он, начитавшись запретных книг, знал, куда спрятать наличность. Узники неохотно поделились своим опытом. В человеке  много потайных  мест. Поэтому  отдал тюремщикам, они оставили ему жалкие копейки.
Но обогатились на его книгах. Возвели  хоромы, где по двору бродили яркие нездешние птицы, или похожие на птиц наложницы, и норовили вцепиться в горло хищными когтями или пальцами.
Хватило и этих копеек, чтобы выпить на очередных поминках.
Отправился один из собутыльников. Тот, что сорвал с лица повязку. Мог бы и с ней, настолько знакомый маршрут, что не собьешься с верного пути.
В вестибюле  сохранился бюст Ильича, кто-то нарисовал на постаменте указующий перст и оставил памятную надпись. Правильным путем идете, товарищи, вещал развенчанный вождь.
Привратник охотно поделился  запасами.
- Они такие большие деньги прикарманивают, - вступил с собой в бесконечные переговоры. – Зачем-то латают умирающих. Те думают, что из их денег можно сшить новые животы. Наивные мечтатели. А я на досуге ремонтирую машины, чем хуже этих лепил. Мои машины хоть едут после ремонта, - осудил нерадивых медиков.
На закрытом объекте всего лишь немного взвинтил цены. В два или в три раза.
Гонец быстро вернулся.
Споткнулся на истертых ступенях, но  аккуратно упал: на спину, обеими руками прижимая к груди драгоценную ношу.
Сломал ребро или другую второстепенную косточку, что нам мелкие  травмы.
И некогда зализывать раны, есть более достойное занятие.
Василий первым присосался к бутылке, в кутерьме разбили стакан.
Судорожно глотнул, будто лопнуло оконное стекло, но никто не добросит камень до высокого этажа. А если добросит, то это не помешает погребальному пиршеству.
Капля скатилась, упала на воротник больничного халата.
Осуждающе дернулся гипс.
А когда скатилась вторая капля, прозрел и слепец.
Под обстрелом помчался за снарядами. А потом  притащил тяжелый ящик. А теперь так бездарно тратят боеприпасы.
Нет, не наши  люди.
В три руки отобрали бутылку, с урчанием  в два горла припали к вожделенному источнику.
И обшарпанные стены расцвели волшебными цветами. В густой зелени защебетали птицы. И вечная весна на несколько минут вернулась в этот дом.
Или удалось оживить запретные кадры  памяти.
- Она пыталась достучаться, - вспомнил Василий. – Глубокими снегами добрела по бездорожью.
А я надежно укрылся. Спрятался под одеялом, а на голову нахлобучил подушку. А когда она хотела содрать эти тряпки, вцепился в них.
А потом в своем убежище заткнул щели и законопатил окна. Чтобы  не пробилась ни одна весточка.
Сама возжелала, пусть  воспитывает ребенка.
Единственного моего ребенка, он обязан продолжить мои дела.
Человек не умирает, - ухватился за призрачную надежду. – Нет, он остается в памяти потомков. В памяти моего сына.
Я обязательно отыщу его! – поклялся обездоленный отец. – Он вспомнит, вам не удастся уничтожить его память!
- Вы слышите, слышите! – попытался достучаться до своих собеседников.
Они услышали, но пламенная речь  доконала их.
Один по стене сполз на пол, повязка закрыла рот, поэтому не смог ответить.
Другой доломал гипс, осколки разлетелись по кафелю. Мычал и пытался собрать их. Иначе врач не закроет больничный лист.
Но остались стены, дома, города и страны. И, конечно, люди, обжившие планету. Поклялся перед ними, и невозможно нарушить клятву.
Обязательно отыщет сына, и тот продолжит его дела. Разберет черновики; когда-то в его рассказах распускались листья, и люди наслаждались весенней зеленью.
Может быть, снова насладятся.
- Я обязательно найду тебя, - повторил он.

ГЛАВА 3

И не суждено увидеться, не найти  в густом тумане.
Но иногда туман рассеивался, тогда пыталась забыть и забыться.
Заранее купила бутылку. Так, на всякий случай, пригодится для растираний.
Но хозяйка усмехнулась, отпуская товар.
Светлана не посмотрела на нее. Привычно надвинула на лоб платок и опустила голову.
Будто высматривает дорогой камень.
Но давно выкопаны  клады, да и нечего нам зарывать.
Дома спрятала лекарство на полке с продуктами. Задвинула в дальний угол и заставила банками с крупой и песком. Теперь ни за что не найти, но   обследовала сарай и огород.
Искала там,  чтобы утешиться пустыми хлопотами.
Сломанные черенки лопат, ржавая раковина, старинная подкова. Кажется, она приносит счастье, но перевелись умельцы, что могут приладить ее.
И ничего интересного на огороде, гигантские шпажники, благодаря которым подняла она ребенка, свернули бутоны и ощетинились колючками. А пес настороженно забился в конуру.
Дома подобралась к заветному шкафчику. Уронила банку с горохом, горошины раскатились по полу, можно поскользнуться и разбиться, лучше  поскользнуться и разбиться, подумала она.
Виктор услышал шум и  выбрался из своей комнатушки.
- Не надо, - попросил он.
- Да просто взять крупу, - оправдалась женщина, но тут же опомнилась. – А ты какие книги читаешь? – обвинила сына.
- Всякие, не надо, - повторил он.
Сказал с такой тоской, что женщина невольно заслонилась ладонью.
Когда-то так заслонялся мужчина; крепостная стена пошла трещинами, ненадежны наши бастионы.
Будто нагой и беззащитной стоишь перед ним, а он оценивающе прищуривает глаз.
- Да ты ничего не понимаешь! – напала на мальчика.
- Яйцо учит курицу! – усугубила свои обвинения.
Когда мы не правы и осознаем это, то еще больше распаляемся.
И уже не надо прятаться и скрываться, нащупала в шкафчике бутылку.
Виктор отступил, вдруг обойдется на этот раз: ограничится несколькими глотками.
Не получилось, и он затаился в своей комнате, лег и надвинул на голову подушку.

Его книги – обшарил библиотеку в поисках неопровержимых доказательств.
Древние авторы безошибочно выявили недруга. И оставили подробные указания для неразумных потомков.
Рассказали про вездесущих ведьм, что по субботам слетаются на шабаш. Раздеваются и наносят на тело мазь, контрабандой доставленной из преисподней. А потом верхом на помеле прилетают на Лысую Гору.
Заперли их в камеру. Но они просочились стенами и перекрытиями.
Не испугала нелетная погода и бесконечные версты.
Если раньше лишь грозили им кулаком, то теперь привлекли современную технику.
Но у истребителей отказали моторы, и в пустоту ушли ракеты. А космонавты не признались, что увидели среди звезд. Только на смертном одре, но уже не разобрать невнятный шепот.
Тем более не проговорились случайные свидетели.
Дьявол сидит на троне на вершине горы, крылья закинуты за спину, а хвост обвил ножки.
Первым делом ведьмы доказывают, что имеют  печать сатаны. Тело не ощущает боль, где тронул его дьявол.
Однажды Виктор увидел,
Зацепилась за угол стола, халат распахнулся, различил уродливую родинку на бедре. Кочка размером со сморщенную виноградину заросла жестким волосом. Волосинки нацелились смертельными копьями.
Мальчишка отшатнулся,  копья не пронзили.
Пропороли руку сатаны, выступила черная кровь, тот с удовольствием облизал искалеченный палец.
При этом встопорщились  крылья летучей мыши, а козлиные копыта высекли искры из скалы.
- Неправда, нет! – едва не задохнувшись под подушкой, отказался мальчишка.
Вскочил с лежанки, и можно не прислушиваться, знал, что происходит в соседней комнате.
Мать бродит вокруг стола. Протоптала дорожку, и все глубже колея. И все опаснее дорога. Сначала попадаются отдельные камни, и еще удается  обойти их. Но камней все больше, и можно погибнуть, если попытаешься одолеть препятствие.
Надо протянуть руку и спасти.
А он вместо этого содрал одежду и достал зеркальце. Нет родинок, если б увидел, то вытравил бы их. Вырвал бы вместе с мясом и сухожилиями, пусть  истечет кровью.
Вроде бы не принадлежит к проклятому племени, но придумал еще одно испытание. Отыскал булавку и  наугад ткнул в грудь. Содрогнулся и обрадовался. Пальцем размазал кровавую капельку и облизал его.
Как недруг рода человеческого, но в отличие от него не дернулись крылья и не ударили копыта.
Но ведьмы окружили  плотным кольцом.
Зажмурился, чтобы не ослепнуть. Все равно видел в радужных кругах. Прыгали и бесновались, и когда сталкивались груди, неисчислимые бедствия наваливались на людей. Град побивал посевы, или выпадал ранний снег, или весной не шли дожди, или соседи сцеплялись в смертельной схватке.
На него нацелились необъятные груди. Соски  похожи на материнскую виноградину, но не заросли жестким волосом.
Не только зажмурился, но и заслонился скрещенными руками.
Но все равно знал.

Из последних сил мать дотянулась до окна. Надо подать сигнал.
Повелитель подобрался к обреченному дому. Хозяйка попыталась выстоять. Для этого не только закрыла окна, но задернула их плотными шторами.
Пришелец напрасно бродит вокруг дома.
Но  до мельчайших подробностей изучил женские пороки.
Они любопытны до безумия и упрямы до умопомрачения.
И обязательно сорвут яблоко, пусть из-за этого в поту и крови будут добывать  хлеб свой, рожать в боли и муке.
Яблоко оказалось с гнильцой и червоточиной.
Опорожнила большую часть бутылки.
Когда пила и морщилась, буря сотрясала ненадежное убежище. И казалось,  ураганный ветер сорвет с якоря утлое суденышко. Разобьет  о прибрежные камни. И не спастись экипажу.
Это только в книгах перед смертью облачаются в чистую рубаху. Или нынче измельчал народ. И теперь в отчаянии хватаемся мы за бутылку.
Если повезет, то забудемся перед неминуемой гибелью.
Повелитель неожиданно угомонился.
Стих ураганный ветер, расступились тучи, низкое солнце высветило рваные их края. Небесное воинство прикинулось безобидными странниками. По дороге зашлепали босые подошвы. Или такую дробь выбили последние капли дождя.
И можно раздвинуть шторы и запалить свечу.
Всего лишь подала знак.
На это ушли последние силы, так и не выбралась из колеи, упала на дно канавы и забылась тяжелым сном.

Условный знак, мужчина в отчаянии разбил кулаки о железо. То откликнулось набатным гулом.
Кладбище мертвой техники, и только высшей силе дано оживить ее. На небесной ниве взревут моторами эти трактора. Там соберут богатый урожай. И насладятся нектаром и амброзией.
Все бесполезно, хлеба давно не колосятся, долговая тетрадь до обложки заполнена расписками. Уже раскинуты ловчие сети. Если попадешь в них,  вовек не избавиться от кабалы.
Но напарник пробился оврагами и буераками, раздобыл заветную бутылку. Стекло потемнело и оплавилось от адской смеси.
А добытчик бесстрашно присосался к источнику. Несколько капель упало на бетонный замасленный пол. И там остались вмятины, будто ударили картечью, осколки бетона искалечили лицо.
Мужик глотнул и облизнулся, лицо его изрыли оспины.
- Будешь? – спросил он.
- Нет, у меня дома все хорошо, - отказался Николай.
Услышал, как яд провалился в желудок. Но не прожег луженые стенки.
- Чтобы опять поругаться? – отказался вторично.
Все ему показалось, стекло не потемнело и не оплавилось, а лицо уже давно обезобразили рытвины.
- Ай, все едино! – более не мог терпеть и отказываться.
Глотнул, и на мертвом поле проклюнулись травинки. И буйно разрослись на очередных глотках.
- Обманула, - поведал другу.
- Они всегда обманывают, - согласился тот.
- Якобы понесла с первой ночи, а я поверил, - пожаловался Николай.
- К животу привязала подушку? – заинтересовался собеседник.
- Наверное.
- С пером или с ватой?
- А это важно?
- Чтобы не навредить здоровью, - объяснил специалист.
Когда-то одолел первый курс ветеринарного училища, разбирался в этих вопросах.
- Обвинила меня, заставила жениться.
- Все они такие.
- Нет, есть одна, - признался Николай.
- Кто?
- Показалось, - не проговорился мужчина. – Все такие! – загладил свой промах.
Будто поклялись в вечной дружбе. Или вознамерились бороться с обманщицами.
И если по приданию на проклятом острове мужики некогда избавились от своих благоверных – никакого толка от них, только сплетнричают, - то вскоре раскаялись в необдуманном поступке.
Заблудившийся корабль с невольницами  пристал к этому острову.
Вплавь устремились к добыче, вскарабкались на крутой борт.
Но мы не последуем пагубному примеру.
Вывалились на улицу, ослепило низкое закатное солнце.
Николай простер к нему измазанные маслом руки. Будто Повелитель на  Лысой Горе.
Перевитые толстыми узловатыми венами руки. Грязное, оскаленное в гримасе лицо. Волосы спутались и нацелились двумя рожками. На спине горбом вспух ватник. Надо скинуть его и расправить крылья. Попытался сдернуть, но запутался в рукавах. Башмаки лопнули на копытах. Хвост ударил по земле
Так почудилось напарнику.
Обезножил, но все  равно попытался спастись. Упал на колени, и пополз, раздирая штаны и оставляя кровавый след.
Насторожилась и принюхалась подземная живность. Погибли черви,  личинки и куколки. Засохли корни растений. И  более ничего не вырастет на мертвой  земле.

Так пожелал мальчишка.
Мать его воззвала. И Повелитель услышал. Восстал из своих недр. Из подземных мастерских, усеянных ржавым железом.
Так случится, когда на Земле иссякнет жизнь. И посланцы других миров не опознают нас по этим останкам.
Изначально  обречена на вымирание машинная цивилизация, безошибочно определят они.
- Хоть бы он занемог! – взмолился мальчишка.
От матери научился ворожить, но освоил лишь азы мастерства. И мог умертвить только землю, по которой ступал Повелитель.
Это из-за него мать познала зло, искала в сарае и в огороде, но все ближе подбиралась а заветному шкафчику.
Когда случайно вкусила зелье, то за дымкой лет  различила своих предшественниц.
Переняла от них, запретное знание разбудило дремлющего Повелителя.
Некогда заключили его в темницу, цепями приковали к скале, и стервятники слетались терзать  плоть.
Но  не удалось заклевать  до смерти, кости снова обросли мясом,  а его стоны и проклятия землетрясениями и извержениями истерзали планету.
- Только я могу даровать вам свободу! – из своей темницы воззвал он.
Женщины насторожились и прислушались. Ненадолго отвлеклись от повседневных забот.
Всего-то утром проводить мужа на работу, а детей собрать в школу. И чтобы чиста и отглажена была  одежда, и сытно накормить их. И обязательно поцеловать на прощание. А потом, на ходу сметая со стола объедки, устремиться в поле, на лесную делянку или на железную дорогу.
Мужчины обычно руководят, но кто-то должен валить лес, поднимать целину, менять гнилые шпалы.
Женщины валят, поднимают и меняют. И любая работа спорится в  крепких и умелых руках. И когда муравьями облепляют неподъемную балку, а та не поддается, то подбадривают себя запретными словами.
Речь их расцветает замечательными подробностями. Достается и мужьям, и ангелам, и правителям.
Впрочем, недолго сердятся, скорее выполнить обязательный урок, и поспешить домой, чтобы не прогневить мужа. И пока ждешь его, надо проверить уроки у детей, выскоблить пол, и конечно, накрыть на стол.
И по возможности достать чекушку, мужчина нуждается в полноценном отдыхе.
А когда он появится, ни в чем не перечить.
Такая хрупкая конструкция, можно разрушить ее даже намеком на непослушание.
Поэтому, чтобы не ушел на сторону, привлечь своими поблекшими прелестями. Давно уже опавшей грудью – вскормила и вырастила детей. Мышцы растянулись, и не поджать живот. Бедра раздались,  истерлось лоно, толстые вены переплели распухшие ноги. Лицо измяли складки и избороздили морщины.
Только во тьме, чтобы не вгляделся.
Большинство и не вглядывается – им бы добраться до кровати. И повезет, если сразу угомонится.
Но привычно наваливается на рабыню. Лишь бы не оттолкнуть его. И терпят, и даже откликаются стоном на звериный его рык. Хотя уже ничего не испытывают кроме докуки.
А потом глохнут от оглушительного храпа и задыхаются от угарного дыхания.
Ночное пыточное ложе, а утром опять привычный круговорот.
Но повелитель преисподней обещал даровать свободу, некоторые  поверили его посулам.


Светлана не вкалывала на лесоповале и не  разгружала вагоны.
В лесу отыскала странное растение.
На высоком стебле одновременно распустились бутоны, похожие на небольшие розы. 
Осторожно подобралась, цветыбутоны еще больше распахнулись.
- Да я не обижу вас, честное слово, - обещала женщина. И когда тронула цветок, тот нежно погладил ее ладонь.
Осторожно выкопала растение, стебель доверчиво приник к груди.
Задворками донесла  до избы, чтобы некто не сглазил.
А когда посадила, то не только ухаживала, но и ежедневно разговаривала.
- Да, вернулся и сразу же отыскал, - поведала о чьей-то жизни. Рассказала о старом фильме. – Просто работа у него такая. Прикидывается тамошним жителем и выведывает  секреты. Да, чтобы обуздать их военщину. Совсем они распоясались, - вспомнила выступление ретивого депутата. Тот придумал омыть сапоги в океане, а поскольку не дотянулся, то сменил их на башмаки крокодиловой кожи. Еще не догадался вступить в общество защиты хищных животных.
- Да, помните, как в той сказке? – спросила она. – Привели ее на свиданку, но не позволили признаться, это чтобы испытать их чувства, - нашла приемлемое объяснение.
Бутоны раскрывались от ласковых  слов.
Осенью выкопала луковицу, к ней прилепились  детки.
Как у наших шпажников, решила она, пусть будет шпажником, нашла приемлемое название.
Или цветок явился из параллельного мира, придумала Светлана; некоторые односельчанки уже побывали там. А может быть, их похитили пришельцы; по секрету рассказали о бесчеловечных экспериментах. Те не только получили бактериологический материал, но заразили спорами нездешней жизни.
Пострадавшие женщины, конечно, вытравили заразу.
Некоторые мужья поверили им. И вроде бы примерились с небывальщиной. Но, выпив, пытались докопаться до истины. И милиция не принимала заявления от обиженных женщин. Сами виноваты, нечего  развешивать уши, не существует иных миров.
Еще древние доказали, что Земля плоская, покоится на трех слонах а они, в свою очередь, на огромной черепахе. А вокруг мертвое пространство, и только ветер сбивает в барханы губительный песок.
Подумаешь, какое-то растение, все наше многообразие возникло из одной клетки, еще множество монстров породит природа.
Она породила: на следующий год дружно заколосилась грядка с чудными цветами.
И естественно, соседки позарились  на чужое добро.
Но напрасно пересадили к себе луковицы, они погибли.
Только краденые цветы приживаются, решила самая сообразительная, ночью прокралась мимо будки с цепным псом. Тот, учуяв чужака, выбрался наружу и  дружелюбно завилял хвостом.
- Чтобы ты сдох! – пожелала ему лазутчица.
А он вместо этого потянулся облизать щеки.
Загремел цепью, женщина погрозила ему кулаком.
Доползла до заветной грядки, цветы ощетинились ядовитыми шипами. И когда хваткая рука потянулась, наотмашь ударили.
Лазутчица завопила, пес взвыл, самолет прорвал звуковой барьер, полопались барабанные перепонки.
Или на фабрике по уничтожению бытовых отходов отрава выплеснулась из отстойника.
Фабрику возвели в верховье реки, напрасно протестовали защитники природы. Предводителя убрали, а остальных уверили в безопасности технологического процесса.
Яд попал в реку, мертвую рыбу прибило к берегу.
И там уже не соберется молодежь.
Но остались сеновалы и заросшие бурьяном луга. Их еще предстоит отравить.
Незадачливая лазутчица долго и бесполезно лечилась от неведомой болезни.
В деревне еще больше возненавидели Светлану.
Не надрывалась на непосильной работе.
Прежде чем расстаться с очередным растением, прижимала его к груди.
Были и другие попытки приобщиться к безбедной жизни.
Видимо, земля там особая, решила еще одна бесстрашная соседка. Не решилась на ночной набег, но днем заглянула на  участок. И ненароком зачерпнула с грядки. Но дома земля эта обернулась песком, даже траву не породила рукотворная пустыня.
Про цветы прознали ученые, неохотно покинули свои кабинеты.
Все уже известно, и давно составлены подробные каталоги.
Огорошили Светлану заумными  изречениями.
- Какая-то дикарка, - сказал предводитель на ломаной латыни.
- Все культурные злаки имеют диких предков, - откликнулся помощник на таком же негодном английском языке.
Остальные комиссионеры послушно склонили голову.
Разобрались в этом феномене. Просто ядовитые отходы отравили воду и землю. Зараза, наконец, добралась  до обреченной деревни. И вскоре родятся уродливые дети. С недостатком мозгов или конечностей. 
Некогда слишком щедро одарили нас неведомые сеятели. И теперь решили отсечь  излишество.
Чтобы не заразиться, комиссионеры облачились в намордники.
Пес испуганно забился в конуру.
- Еще одно подтверждение нашей гипотезы, - заметил зоркий предводитель. Устал от полузабытой латыни и снизошел к своему языку.
Когда втолковывал ученикам, то изо рта вылетали капли слюны. Темной коростой застывали на марле. 
И надо поскорее убраться из отравленного  мира. В те неведомые кущи, где оппоненты не достанут своими придирками.
Следуя моде, иногда посещал церковь. И поначалу с недоверием относился к поповским сказкам. Но постепенно уверовал в загробную жизнь.
 Не сомневался, что с распростертыми объятиями встретят его ангелы и серафимы.
Но неожиданно задохнулся от запаха серы, а подземный огонь опалил лицо.
Занемог в  экспедиции, верные ученики на руках вынесли его из опасной зоны. Едва не уронили и не разбили ценный груз.
Поэтому науке нашей суждено пополниться еще на одну монографию.
Впрочем, один из учеников успел произвести ненужные замеры. Если выгонят из Академии, то не с пустыми руками придет к уфологам. Аномальная зона, может быть, пришельцы запрятали там послание к человечеству.
Но мы не готовы  приобщиться к запредельному знанию.
Все определила наука, но не убедила необразованных соседок.
Одна из них поехала к сыну. В городе в Конторе заведовал он секретной лабораторией.
Конторские служащие издавна пытались выведать тайные помыслы врага.
Все средства хороши, некогда заявил главный специалист.
Но давно отказались мы от варварских обычаев.
На огне любой признается в самых чудовищных преступлениях.
Но зачем напрасно переводить дрова, измыслили безобидную таблетку. Достаточно подбросить ее.  И тогда до последней потайной складочки раскроется самая скрытная душа.
А побочные последствия – сами виноваты, загубили здоровье. Каждое утро следует начинать славословием начальству. И тогда обеспечен ваш карьерный рост.
Некоторые, вывернувшись наизнанку, пытались расстаться с поганой жизнью. Но выбирали для  этого экзотические способы. Например, совали голову в болото. Но пугались пиявок. Или морили себя голодом. Но сомнамбулами бродили по ночам. И почему-то  направлялись к холодильнику. 
Или устраивались  сторожем на кладбище. Но мертвецы не восставали из могил и не донимали своими проблемами.
Если б и восстали, то не достучались бы до мертвецки пьяного сторожа.
Да, многие спивались после приема лекарства. И напрасно проклинали своих мучителей.
Такую таблетку выпросила соседка у своего сына.
И тот, конечно, не смог отказать ей. Но при этом  поведал о побочном воздействии. Так разволновался, что подвел мочевой пузырь. Поспешно добежал до туалета.
Опытный оперативник в тайниках разместил  снадобье. Чтобы жена не догадалась, так научили в Конторе.
И  глаза  у мужа частенько подозрительно поблескивали.
Такие девочки заполонили собой экран.
Когда курил на кухне, наверное, вспоминал этих красоток. Не просто поблескивали, но разгорались яркими фонариками.
И в уборной мучили воспоминания, фонарики превращались в  яркие прожектора.
Жена тщательно обыскала квартиру, но не нашла ничего предосудительного. Телефонные номера осведомительниц в записной книжке. Что ж, такова специфика профессии.
Не помог приглашенный экстрасенс.
- Не всегда удается обнаружить винную ягоду, - глубокомысленно изрек он. – Воздух наполнен ядовитыми миазмами. Некоторым достаточно вдохнуть эту отраву, - позавидовал счастливцам.
Конторский служащий поделился с матерью волшебной таблеткой.
(Конечно, подсунул ей пустышку, но она поверила.)
Напросилась в гости к Светлане, а в комнате истово перекрестилась на пустой угол.
- Надо быть ближе к Богу и к нам, - научила хозяйку.
          - Напои хоть чаем, - попросила она.
А потом, как показывали в шпионских фильмах, уронила  носовой платок.
Много способов облапошить собеседника: можно под окнами устроить потасовку, а еще лучше поджечь дом. Пока еще не решилась на столь решительные действия.
Но замешкалась; когда Светлана наклонилась за платком, едва успела подбросить  таблетку.
- Почему у тебя прижились цветы? - допросила хозяйку.
- Да надо разговаривать с ними, любить их, - проговорилась та.
- Кого, цветы? – опешила соседка.
А когда Светлана огладила воображаемые стебли, поперхнулась от возмущения.
- Может, и мужиков любить? – саркастически вопросила она. - Вонючих козлов! Нет, козлы гораздо лучше, - пожалела несчастных животных. – А эти только натешатся, истопчут и свалят на сторону!
Такая таблетка, видимо, достаточно подержать ее в руках, и хочется поведать о своей несложившейся жизни.
- Сама выгнала его из дома! Поганой метлой, ухватом и сковородой! – вспомнила она. Или уже не  различить в дымке былого.
Но нежданно и зримо подступают видения. И тени постепенно обрастают плотью. И не  уберечься от  пришествия.
Извечный  вдовий  платок Светланы сполз на глаза.
Но бесполезно убегать и прятаться. Тогда сорвала эту тряпку. Льняные волосы локонами упали на плечи. Щеки раскраснелись, глаза широко распахнулись. Морщинки пропали, лоб разгладился.
Соседка отодвинулась вместе со стулом. Чтобы не оглохнуть от скрипа, заткнула уши указательными пальцами. Потом зажмурилась.
И все равно видела и слышала.
-  Да, до каждой волосинки, до каждой отметины помню его тело, руки,  воспаленное дыхание.
Теперь  обязательно догоню  автобус.
Пусть его заслали, а там разоблачили и посадили в темницу.
Я  дождусь, даже  через много лет!
Но приходи скорей, устала ждать! – позвала любимого.
- Видишь, солнце погасло, и без тебя не вспыхнет, видишь, луны нет,  звезды поблекли.
Приди, иначе иссякнет жизнь, - взмолилась она.
Так по весне разливается вода. Сносит мосты и затопляет берега. И ничто не укротит ее неистовство.
Стул упал, надломилась ножка. Но соседка выжила, захромала к двери. Забыла, как та открывается, напрасно дергала  ручку.
Потом вывалилась в прихожую.
Быстрее, погоня настигала. Неистовая молитва  страшней  изощренных проклятий.
Когда проклинают, можно достойно ответить. Но больно и страшно смотреть, если человек устремляется к звездам. Тебе не последовать за ним, не насладиться полетом.
Вывалилась из дома и растянулась на пороге. А потом поползла, проклятые цветы нацелились убийственными колючками, и если приподнять голову, то вопьются и погубят. И пес выбрался из будки и изготовился к прыжку. На загривке вздыбилась шерсть, глаза налились  кровью, клыки обнажились.
Выбралась за ограду, только там поднялась.
- Будьте прокляты со своей сывороткой правды! – прокляла безжалостных умельцев.
- Не баба, а ведьма! – обозвала соседку.
И не ошиблась в этом определении.

Что делают ведьмы перед шабашем?
Ее сын в дальнейшем до мелочей изучит  процедуру.
Но даже он проглядел начальную стадию.
Всего лишь невзначай раздвинуть шторы.
Пусть луч света ворвется в темницу. А если произойдет это ночью, то луна блеклым светом высеребрит подоконник. А если ночь безлунная, то звезды заглянут в окно.  И надо лицом прижаться к стеклу, тогда обязательно что-то случится.
Но ничего не случилось, тучи затянули небо, и не высветилось ни одно окно.
Злое снадобье  пробудило память.
И есть только одно средство утешиться.  Иначе видения сведут с ума.
В аптечке отыскала лекарство. Когда сын простужался, растирала его спиртом. От запаха кружилась голова, вскипали слезы.
Поэтому, когда открыла пузырек, зажмурилась и пальцами зажала нос. Бесстрашно глотнула лекарство.
Едва не закричала, расплавленное олово сожгло стенки пищевода и желудка.
Еще раз глотнула, чтобы залить эту боль. Пламя  сильнее разгорелось.
Быть ближе к людям, подсказала соседка, только так можно сойтись с ними.
Так сходятся все, жалуются, не слышат друг друга, но наизнанку выворачиваются перед собеседником.
- Все расскажу, они поймут, - придумала Светлана.
Надо найти хоть одного слушателя. А для этого опять подобраться к окну. Что совсем не просто сделать, пол раскачивается палубой попавшего в шторм корабля. Это Земля заблудилась в пространстве. И можно не выжить в  качке.
Поэтому широко расставила ноги. Не упала, но вздыбившиеся половицы беспощадно вонзились. И каждый шаг болью отдается во всем теле.
По раскаленным углям добрела до окна.
Отыскала свечу и запалила фитиль.
На это ушли последние силы, по стене сползла на пол.
Но отдернула штору, и на подоконнике призывно мерцал огонек.
Наколдовала, и сына увезли в город на экскурсию, и он не вмешается в наивное ее колдовство.
Никто не вмешается, сельчане предпочитают не заглядывать в этот дом.
Кто-то виноват в их бедах.
Земля уже не родит, поля заросли бурьяном.  В реке подохла рыба. На  берегу пожухли травы и погибли деревья. И непрерывно идут дожди. А если случается засуха, то от зноя плавится земля. А зимой снег заносит дороги. И не может пробиться даже мощная военная  техника.
Спиваются мужики. А поскольку нет денег, то расплачиваются долговыми расписками.
Вскоре ранее благодатные эти края достанутся новоявленному богачу, и тот вознамерится возвести очередную темницу. Чтобы народ не пребывал в привычной сонной праздности.
Достаточно рабов для грандиозной  стройки.

Николай долго крепился. Трезвым и покорным возвращался домой. К жене и любимой дочке. Жена встречала привычным ворчаньем, а дочка обнимала отца. Ручонками обхватывала шею, горячее ее дыхание обжигало.
Бессмысленно оправдываться перед женщиной, но охотно рассказывал  ребенку.
Трактора как люди, а он  пытается излечить занемогшую технику.
Но с каждым годом, с каждым днем все сложнее врачевать изношенное железо.
И когда все усилия тщетны, и бессильно опускаются руки, мужчины забывают о клятвах и обещаниях.
Нечистый  попутал, больше не повторится, заклятием твердим мы, когда ночью пытаемся добраться до дома.
Николай заблудился во тьме, заметил далекий огонек.
Побрел на него, она вспомнила и запалила свечу.
А он в давние годы не сумел добраться до спасительного света. Споткнулся и упал, заснул, свернувшись калачиком.
А очнулся  на чужой кровати; женщина взвизгнула и завернулась в одеяло.
Несколько раз видел ее; когда приходила на танцы, ребята разбегались и прятались.
Многочисленная ее родня высматривала зазевавшихся женихов.
Выловили одного, с вилами и топорами выстроились около кровати.
Женщина с трудом сползла с пыточного ложа.
- Он силой меня взял, - повинилась перед бдительными  родичами.
И одеяло, под которым она укрылась, и смятая простыня были заляпаны ржавчиной, видимо, в хозяйстве не нашлось другой краски.
- Обесчестил, - обвинила насильника.
- Оскопить? – предложил кровожадный родич. Прицелился, сощурив левый глаз, такой не пожалеет и не промахнется.
Совратитель прикрылся растопыренными пальцами, будто так можно уберечься.
Топоры взметнулись, вилы нацелились.
- Нет, погодите, может быть,  прощу его! – взмолилась девица.
Так разволновалась, что  уронила одеяло. Подхватила  около пола. Огромные  груди взметнулись и с размаху ударили по животу. Словно мокрым бельем шлепнули по гладильной доске.
- Не глядите, а то ослепнете! – осудила подглядывающих  мужиков.
- Лучше ослепнуть! – согласился  один из них.
- Давайте скорее, горло пересохло, - согласился с ним другой родич.
- Так хотелось отрезать, - расстроился  палач.
- Видишь, что натворил, - осудил предводитель. – Обесчестил невинную девочку. - Едва сдержал  усмешку.
Но другие не обладали его выдержкой, засмеялись, будто палкой заколотили по пустой бочке.
- Или изуродуем, или подпишешь брачное свидетельство, - продолжил предводитель.
Когда обещал изуродовать, оттянул ширинку и взмахнул воображаемым ножом.
Так оскопляют боровов, а потом те находят и пожирают отсеченные  гениталии.
- Нет, не подпишу, лучше убейте, - отказался обвиняемый.
Прикрылся обеими руками, если оторвать одну, то они увидят.
- Тут все свои, да и тебе нечего прятать, - утешила его невеста.
- Еле расшевелила  ночью, - поделилась с подельниками.
Теперь уже колотили по многим бочкам, наверное, таким набатом собирают людей на пожар, но все уже выгорело в этом доме.
Подписал в  грохоте канонады, несколько раз нацеливался пером, не сразу попал в цель.
Забыв о родне, жена распахнула одеяло и надвинулась. Шибануло запахом пота и несвежего белья.
Мужчина напрасно вжался в стену.
- Пойдем, пусть молодые натешатся! – Увел свою команду предводитель.
Охотно последовали за ним, еще бы, заранее накрыли стол. Самые нетерпеливые  успели приложиться к бутылке.
Выпить можно  в горе и в радости,  в дождь и в засуху, в зимнюю стынь и  в жару. Было бы желание, а таковое всегда присутствует.
Муж постепенно привык и покорился, но иногда не удавалось добраться до дому.
Тогда жена отправлялась на поиски.
А когда подросла дочка, брала ее с собой.
Женщина еще больше располнела, при ходьбе по-утиному переваливалась и пыхтела продырявленным  котлом.
Обычно девочка находила отца. Изучила его любимые канавы.  И когда ручонками обхватывала шею, приоткрывался  мутный глаз.
Так вода мутнеет в  половодье, и не скоро осядет муть.
Но дочка обнимала, были легки и сладостны ее объятия.
Вела  домой, и хрупкое плечо не прогибалось под тяжелой рукой.
Женщина ковыляла сзади, осыпая проклятиями.
Если бы сбылось самое незначительное ее пожелание, то Земля обернулась бы пустыней, и иссякла бы жизнь.
Только ради дочки возвращался он.
А однажды не вернулся, дочку вместе с другими учениками увезли в город.
Различил в ночи далекий огонек. Пошатываясь, побрел к нему.
Жена прокляла, ноги по щиколотку увязали в песке. Бесконечная пустыня, и миражи заманивают обманными огнями. И под ногами выбеленные песком и временем кости предшественников.
Стоит единожды оступаиться, как попадаем мы в пустыню. И не удается набрести на оазис.
А если находишь покинутое людьми жилище, то давно пересох колодец, и не утолить жажду. Или солона   вода, как солоны кровь и слезы.
Остается одно – заплакать и покаяться, но покаяние не вернет былое.
Все же  побрел на огонек, а если падал, то ждал, когда Земля одарит  теплом и силой.
Добрался, и бесшумно отворилась обычно скрипучая калитка.
Пес оскалился, но неожиданно заскулил и заполз в будку.
Цветы нацелились колючками, но не ударили, медленно и неохотно когти  втянулись с мягкие звериные подушечки.
Люди, особенно одинокие женщины, на ночь запирают двери. И враг не проникнет в крепость. Никто не проникнет, под одеждой странника может быть спрятана кольчуга воина и захватчика.
Даже тарану не одолеть каменную кладку.
Не ударил и не рассадил плечо, осторожно дотронулся ладонью.
И распахнулись ворота.
Не заскрипели, и бесшумна была его  поступь.
Огонек разгорелся, на блеклый  свет устремились мотыльки и ночные бабочки. Но разбивались о стекло, оставляя на нем черные отметины.
Светлана очнулась, надо для мотыльков распахнуть окно, но заело шпингалет, придется задуть огонь.
И тьма падет на Землю, погаснет Солнце, уже повеяло холодом.
- Да, ты ушел, и погасло Солнце, - сказала она.
- Это ты ушла, - откликнулся мужчина.
Не разбился о стекло, просочился щелями и замочной скважиной.
- Меня заставили, - признался он. – Нацелились топорами и вилами.
- Да, я  ждала и верила все эти долгие годы, - сказала женщина.
-  Я бы развелся на следующий день, неправильно жениться под страхом смерти, - повинился Николай.
- Да, ты вернулся, - сказала женщина.
- А ты уехала в город, не позволила оправдаться. Я бы обязательно оправдался.
- Да, снова стала молодой и желанной, - сказала Светлана.
- Остался ради дочки, у меня замечательная дочка, - признался мужчина.
Сближались с каждым бредовым словом.
Вот сошлись пальцы.
Так сходятся разноименные заряды, и Землю не испепеляет пламенем.
Пальцы, ладони и предплечья.
- Да все же ты не умеешь собирать картоху, - вспомнила женщина.
- Наша дочка, - повторил мужчина.
И это были последние вразумительные слова.
Луковой шелухой содрали  одежду.
Свеча догорела и погасла, но и во тьме можно досконально изучить тело.
Изучили, до последней складочки.
Но нет складок и изъянов.
А только наслаждение полетом и невесомостью.
Когда долго ждешь и надеешься, то бесконечен  полет. И неведомые миры послушно ложатся к ногам. И бесконечна ночь любви и страсти.
А когда усталость безжалостно навалится, надо слиться в объятиях, чтобы выжить.
Забылись в объятиях.
Пусть вонзаются половицы. Пусть Земля раскачивается попавшим в шторм кораблем. Пусть ураганный ветер рвет и срывает паруса.
Что им буря и непогода. Вместе выстоят в  ненастье.

Иногда Николай допоздна задерживался в мастерской. Но покурить выбирался на улицу. И вглядывался из-под ладони. Но только наизусть знакомая улица, некогда она была замощена булыжником,  теперь же многочисленные ямы и рытвины готовы поглотить зазевавшегося путника. И никто не протянет руку, не поможет выбраться.
Мастерская как остров среди  трясины, только отчаянный смельчак  сунется в топь.
Домишки около болота покосились, нижние венцы подгнили, плесень по дряхлым стенам заползла на крышу.
Бесполезно искать и вглядываться, а он отчаянно высматривал.
Вдруг  на другом острове различит неверный огонек.
В этой глуши обитают кикиморы, такие запросто заманят и околдуют, его околдовали, и не отринуть заклятие.
Большая родня этой уродины уже не угрожает вилами и топорами, но лишь припрятали смертельные орудия. И если вырвется он на свободу, догонят и уничтожат.
Не гибель страшна, доберутся и до дома на соседнем острове, и огонь жадно набросится на бревенчатые стены.
Поэтому, если замечал далекий огонек, если ему казалось, то с величайшей осторожностью отправлялся в очередное странствие.
Глубокой ночью; жена уже наверняка подняла тревогу, охотники выпустили собак, натасканных на двуногую дичь. Те устремились в погоню. Глаза их горят огнем ненависти, из разверстой пасти падет пена.
Беспощадны и немилосердны.
А он ушел ночным  болотом.
Еще Петр Первый перетаскивал здесь победные пушки, неуверенной ногой нащупал старинную гать. Провалился по пояс.
Шаг в сторону приравнивается к побегу, так, кажется, говорили конвоиры, его преследователи убьют без предупреждения.
Чтобы преждевременно не погибнуть, глотнул из заранее припасенной бутылки. Но ноги еще не обрели былую твердость, и не отступила ночная тьма.
Светлана тоже глотнула.
Сын ее, начитавшись запретных книг, забылся беспокойным сном. Но вскрикивал  во сне.
Вместе с инквизиторами отлавливал зазевавшихся ведьм. И пытался уберечься от колдовства. Для этого требовалось не касаться их голыми руками. Облачился в сварочные перчатки. Тогда беспощадные когти не прорвут прочную материю.
Но можно заразиться от оскверненных ими предметов, от земли, по которой они ступали. Поэтому раздобыл кирзовые  сапоги, пусть  сопрели ноги, им не одолеть его. А еще кольчуга, сгорбился под  тяжестью железа, а шлем промял голову, а поножи впились в голени. 
Но облачился по полной программе, не уйдут  ведьмы.
И поклялся вместе с братьями по борьбе и вере.
Если сестра моя, если возлюбленная моя продастся дьяволу,  с корнем вырву заразу. И пусть сердце мое при этом изойдет кровью; если возопит душа моя, то умоюсь кровь, ужаснусь воплю, но с корнем вырву заразу.
- И если мать моя…, -  не смог обвинить на том судилище.
- Если мать твоя превратится в ведьму…, - помог ему наставник.
И крылья его взметнулись.
Кто сказал, что они как у летучей мыши?
Нет, два огромных полотнища грозовыми тучами закрыли светило.
А хвост гигантским бичом ударил обреченную планету.
На ней остались рубцы и шрамы. Глубокие ущелья, куда не заглядывает солнце. А на дне  копошится нечисть и нежить.
- Нет, она не превратилась! – отказался мальчишка.
Но увидел внутренним зрением.
В магазине приобрела  снадобье.
Хозяйка достала бутылку из потайного ящика под прилавком.
Прежде чем притронуться к заговоренному предмету, опытным преступником натянула перчатки.
Чтобы не осталось следов, или чтобы не заразиться.
Все женщины обладают зачатками колдовства, и когда слетаются на шабаш, сила их многократно возрастает. Если, конечно, сумеют договориться, что весьма проблематично.
На этот раз договорились, наперебой обвинили отверженную.
И пес, затаившись в конуре, поджидает жертву и готов вцепиться в горло, и цветы, хотя так не бывает, нацеливаются ядовитыми шипами. И там, где капли яда падают на землю, остаются проплешины.
Далеко не каждому дано  уберечься от этих чудищ.
Если удается, то дом торопливо поворачивается к ним задом. И бревна скрипуче и нахально посмеиваются над оплошавшим путником. Но все же некоторые подкладывают камень или подставляют плечо, лучше бы не делали этого.
Когда обессиленные и искалеченные путники вваливаются в горницу, то первым делом пытаются помолиться на обязательную икону в красном углу.
Но в тумане возникает личина повелителя тьмы.
Напрасно тот пытается привлечь улыбкой заплутавшего путника, рот морщится в скабрезной гримасе. 
А из угла тянутся руки, похожие на щупальца. Они извиваются, в предчувствии кровавого пиршества причмокивают присоски.
Спастись можно  молитвой и бегством. Причем молитва не столь обязательна.
При бегстве сносят двери, выламывают оконные рамы, пробивают крышу, но на следующий день проклятый тот дом восстает в первозданном виде. И наоборот,  крепнут и твердеют стены.
И поэтому пострадавшие женщины – а таких много на обездоленной  планете – вместе наложили заклятие.
Хозяйка, облачившись в противоатомный костюм, достала бутылку из потайного ящика.
Покупатель был настолько поглощен своими бедами, что не заметил  странного одеяния.
Ящик хозяйка сожгла. Еще один удар по подземному воинству, когда он горел, в огне корчились и исчезали похабные  рожи.
Так повелитель тьмы доказал мальчику, но тот еще не решился предать мать.
Женщина  надежно спрятала бутылку.
И если в первые дни лишь присматривалась к дому и огороду, то вскоре приступала к планомерным поискам.
Но отыскивала после привычного ритуала. Подбиралась к калитке и вглядывалась из-под ладони. Иногда казалось, что видит далекий огонек. Когда мужчина закуривал, то вспышка высвечивала лицо.
С такой же вероятностью можно обнаружить жизнь на соседней планете.
Но древние астрономы не сомневались в этом. Те люди прорыли каналы и путешествовали на своих марсианских кораблях.
Всматривалась, а потом припадала к источнику, только так можно забыться и утешиться.
Мужчина тем временем пробивался болотом.
Погоню возглавила жена, не достучалась до дочки на этот  раз. Та крепко заснула, и бесполезно трясти ее и требовать.
Иногда мужчина не различал огонек и долго блуждал во тьме. Дремучий лес, деревья угрожают корявыми ветвями, и не выбраться из чащи. Обессилено падал около пенька, зверье стороной обходило его.
Тогда дочка отправлялась на поиски.
Отыскивала, обнимала ласковыми руками. И он послушно следовал за провожатой.
Но когда замечал огонек и мотыльком устремлялся на гибельный и призрачный  свет, девочку не могли разбудить.
Проваливаясь по колено в болотную жижу, ежеминутно прикладываясь к бутылке, побрел  к далекому острову.
Женщина отогнула штору, потом достала свечку и запалила фитиль.
Сын стонал и ворочался во сне.
Так некогда страдал она, мечтая о великолепном принце.
И тот явился на чахоточном и раздолбанном грузовике. И предстал перед ней в заляпанных грязью сапогах, в разодранных штанах. С осколками стекла в волосах. – это  на стрельбище канонадой пытались приманить его отцы-командиры.
Она по-матерински пожалела провинившегося мальчишку. Заслонила  от беды.
Потом на берегу реки – завод по утилизации отходов еще не построили, но уже отравили воду – вдохнула ядовитый дурман.
Или подслушала  признания девиц.
Или пришло время, и бесполезно убегать и прятаться.
Или глаза его превратились в бездонные колодцы – упала и задохнулась в их синеве.
Болезненно и желанно  каждое прикосновение.
Но колесо жизни неумолимо проехало по этим останкам, и теперь сын ее ищет и надеется. И по ночам беспокойно мечется на кровати.
Но не проснется, как в одной из передач посоветовал доморощенный лекарь, напоила его цветочным отваром.
Когда становилось невмоготу, и обыскивала дом и огород в поисках заветной бутылки, сын ее еще усерднее вчитывался в древние заклятия.  И собирал пыточные орудия, похожие на инструменты хирурга.
А она еще застала прощальные костры в пионерском лагере. Дружно занимались дрова.
Но в старину сжигали ведьм и колдуний.
Сын как-то показал картинки. Всенародный праздник, знатная публика расположилась на трибунах. Мужчины в шлемах с плюмажами, дамы в пышных креолинах. Слуги разносят прохладительные напитки.
Костер не опалит лицо, но солнце печет немилосердно, дамы обмахиваются веером, над некоторыми держат зонтики.
Привычная и поднадоевшая процедура, лучше бы жгли зимой, когда освежает северный ветер.
Скольких сегодня пригнали? и как им не надоест злобствовать и пакостить?
И эти отчаянные притворные крики,  перед очищением надо вырезать язык или заткать рот.
Когда Светлана находила бутылку, и сын подступал к ней с этим безумством, то по предписанию врача поила его отваром.
Он не проснется, но палачи навалились, ему не отбиться.
А она пыталась догнать тот автобус. Мчалась, и ветер сдирал одежды. Ничего, лишь бы успеть, иначе увезут его в дальние страны. И не одолеть  стену на границе. Если одолеешь, то спрячут  на скалистом острове.  И пусть не сожрут акулы, но не вскарабкаться на отвесную скалу. Если вскарабкаешься, то не распахнут ворота. И давно  потеряны ключи от  камеры, или узника завернули в холстину, а труп сбросили в море.
Множество препятствий и несбывшихся надежд, но иногда удавалось пробиться.
Если  принять лекарство.
И он возвращался, или она возвращалась, разглаживались морщины, тела  обретали звериную гибкость, и уходило наносное и ненужное.
Но недолго действует  эликсир, ночью, под утро выдыхается волшебство.
Словно удар молнии, и не уберечься от убийственного и отрезвляющего разряда.
И тогда размыкаются объятия.
Забыли задернуть шторы, видно в лунном свете.
Одной рукой женщина поддерживает грудь, другой прикрывает лоно.
И все равно не скрыть упадка и разрушений.
Кое-где обломились зубцы крепостной стены, а сама  стена пошла трещинами. И поспешным ремонтом не заделать пробоины.
Еще помпа успевает откачивать воду, но хрипит и надрывается мотор.
Постарел и мужчина. Руки переплели толстые, похожие на веревку вены. Глубокие морщины избороздили лицо. Машинное масло въелось в кожу. Или угольная пыль забила легкие. И когда он отхаркивается, то выплевывает обрывки мертвой материи.
Отравлены не только река, но воздух и земля, но они еще не догадываются.  Пусть многие умирают, не дотянув до пятидесяти лет – жизнь у нас такая беспокойная, да и вообще – человек  хрупкое создание.
И не знают, что и им осталось недолго выдумывать и страдать.
Мучительно отрезвление.
Отвернувшись, торопливо одеваются.
И какие-то беспомощные и бесполезные слова.
- Извини, случайно заплутал в ночи, - не поднимая голову, прощается он с женщиной.
-  Да и я заблудилась, -  так  же глядя в пол, соглашается она. Уже успела надвинуть на лицо вдовий    платок.
- Больше не повторится, - обещает он.
- Да, больше не повторится, - послушным  эхом откликается она.
- Как сын? – спрашивает мужчина.
- Как дочка? – спрашивает  она.
Привычные будни после яркого праздника.
Не было праздника, все они придумали, просто заблудились в глуши, и не сразу удалось выбраться к людям.
На прощание обещали больше не сходить с проторенной дороги.
Ненадолго хватило их обещаний.

Только казалось, что никто  не преследует.
Жена его искала и принюхивалась.
Разбила деревню на квадраты и методично прочесывала их.
Конечно,  соседки сообщили  по секрету. И другая сразу бы отправилась разбираться с разлучницей. Или натравила бы на нее  родню. И те бы наказали.
Но кто заменит его? И раньше в давние годы женихи убегали и прятались. А теперь почти не осталось  сверстников. Одни полегли в неравной борьбе с зеленым змием, другие разъехались по городам и весям. А оставшиеся трудились на стройке. Некоторые подались в бандиты. Тоже погибали в кровавых разборках, или возвращались с богатой добычей. Из своих набегов приводили полонянок,  ни к чему им рано состарившиеся местные  женщины.
  Старость, напрасно мы сражаемся с ней. Всегда проигрываем, и былые соратники отворачиваются от проигравших.
Приходиться биться в одиночку, и по ночам выслеживать неверного мужа.
Разбила на квадраты и тщательно прочесывала территорию.
Дома по соседству, подбиралась к окнам и прислушивалась.
Всякое случалось у соседей. Чаще всего оглушал богатырский храп. А иногда стены сотрясались от домашних разборок.
Мужики виноваты, что живем  в отчаянной бедности. Вместо того, чтобы принести хотя бы зернышко, истратили деньги на удовлетворение низменных  потребностей. А когда денег не стало, оставили в магазине очередную долговую расписку.
Хозяйка магазина, устав от пустых обещаний,  приходит взыскивать долги. На нее переписывают дом и участок.
Нет, пока еще не выгоняет должников на улицу, но как в старые добрые времена вернула тяготы барщины. Два или три дня в неделю мужики пропадают на стройке.
Неподалеку возводят тюрьму – в городской давно уже не хватает мест, -  подрядчик привлек местное население.
Вручную замешивают раствор, на носилках поднимают его на верхние  этажи. А если у машины со стройматериалами отказывает мотор, всей гурьбой впрягаются в эту телегу.
Конечно, работают не бесплатно, хозяйка подкармливает их.  Особо не балует деньгами, но в походной кухне варит гречневую кашу и даже заправляет ее мясом с армейских складов.
Истек срок хранения, но не выбрасывать же продукт.
А также исправно наливает  сто грамм.
Война давно кончилась,  не кончаются наши войны.
Жены привычно пилят  провинившихся мужей, те вяло отбиваются.
Сами виноваты, если бы встречали лаской и любовью, то дом бы давно превратился в полную чашу.
А ты, нет, а ты, путаются во взаимных упреках.
Неинтересно их слушать.
Разочарованно перебралась в следующий квадрат.
Очередной дом оглушил  тишиной.
Осторожно заглянула в окно.
Дети спят, хозяева за обеденным столом.  Тусклый  свет настольной лампы. Ночное чаепитие. Мужчина огромной  ладонью накрыл ее руку. Пальцы осторожно и бережно погладили запястье. Женщина щекой приникла к его ладони.
Наблюдатель вдавил лицо в стекло. То прогнулось и зазвенело.
Хозяйка то ли услышала звон, то ли ненароком взглянула на окно. Глаза ее высветились внутренним светом.
Будто скользнул луч прожектора, но напрасно отшатнулся соглядатай.
Луч высветил лицо мужчины.  И на ярком свету разгладились складки, опала короста, свободной рукой  тронул ее волосы. И те загустели, и окрасились седые ниточки.
Женщина попятилась, спиной толкнулась в калитку. Споткнулась и упала.
Прежде чем подняться, ощупала грудь и бока. Рука утонула в обильной плоти.
Закусила запястье, чтобы не заголосить. И все равно подвывала и  плакала.
Дочка ее очнулась глубокой ночью.
Изучила все канавы, где обычно ночевал отец.
На этот раз выбрала иной маршрут.
Вот дом, где вяло переругиваются хозяева.
Глаза обрели кошачью зоркость, увидела в потемках.
Давно угомонились, налет копоти лежал на стенах и на потолке. От дуновения ветра  клочьями падала сажа, толстым слоем застилала  пол.
Будто песок пустыни, не различила следов на черном песке.
Если мать и была здесь, то так давно, что бесполезно искать и надеяться.
Подобралась к  другом дому.
Здесь развернулись побоище. Многочисленные пробоины наспех заделаны грязными тряпками. Различила в сколах и трещинах.
Осколки посуды и мебели, напрасно возвели баррикаду, враг прорвался и уничтожил. Но и сам получил смертельные увечья. И теперь извечные противники полегли на одной лежанке. Но вражда не иссякла, расположились валетиком, чтобы случайно не придушить противника.
В этом доме побывала мать, после нее осталось пепелище. И никто не выжил в очистительном огне.
Продолжила поиски. Услышала жалобное повизгивание.
Так плачут по разбитым надеждам и утраченным грезам.
Но сначала подобралась к ближайшему дому. Тоже приникла к стеклу и вгляделась.
Если опоздала, то в небесном реестре, вычеркнут еще несколько имен. И уже не восстановить утраченное.
Увидела и зажмурилась, девчонке не пристало подглядывать. Но видела и с закрытыми глазами. Тогда прижала к лицу ладони. 
На цыпочках отступила от праздника.
И теперь хватит сил довести мать до дома.
Поднатужилась и приподняла..
Отец сам поднимался, когда обнимала его. Муть постепенно оседала на дне глазниц. И плечо ее не прогибалось под тяжелой  рукой.
Прикрикнула на мать. Та угомонилась, все равно никто не пожалеет.
- Могла бы и раньше придти, - осудила дочку. И голос был слабый и тонкий, как у девчонки.
- Вовремя, - не согласилась дочка. Охрипла и застудилась холодной ночью, и казалась старше женщины на года и столетия.
Плечо прогнулось под материнской рукой.
- Если всех счастливых уничтожить… Зачем тогда жить - невнятно сказала дочка.
- Счастливых? – переспросила женщина. - Нет таких, - ответила себе.
- Не знаю…Есть, - не согласилась девочка.
- Как я проголодалась, - неожиданно сказала женщина.
Когда причитала, теряла жизненную силу с каждой жалобой и проклятием. И если немедленно не подкрепиться…
Не привыкла к разносолам, но чугунок был всегда заполнен картошкой. Давно уже не чистила клубни – можно сойти с ума от отупляющей этой работы, - варила с кожурой, и теперь та темными лоскутами налипала на подбородок.
Дочка довела ее до дома, усталость навалилась, едва доковыляла до кровати.
Во сне увидела, как сужаются круги поиска.
Мать все ближе побирается к заветному убежищу, все труднее перехватывать ее.
Когда-нибудь не успеет, и тогда Земля содрогнется от ужаса.
Заплакала во сне.
А мать не услышала, чавкала и давилась картошкой и не могла насытиться. Ела и раздувалась.
Но не так-то просто проколоть этот шар. А если случится, то многим не поздоровиться.
Кажется, какой-то древний французик выдумал нечто похожее. Беспечные любовники забылись после изнурительной борьбы.
С вилами и топорами в камеру ворвалась родня обесчещенной девушки. И без лишних разговоров примерно наказали насильника.
И у нее было. Но тогда напрасно пожалела негодяя.
На этот раз не пощадит его.
И ведьму, что завлекла воровским своим заклятием.
Для начала родня вытопчет  цветы, нечего жиреть и благоденствовать в гиблый наш век. И посыплем землю солью, тогда растения не возродятся. Или зальем керосинам, или испражнимся, чтобы навечно въелся запах. А потом сожжем дом колдуньи. Но преступники поначалу не должны пострадать. Прикуем к позорному столбу, смотрите и запоминайте. Хотя не долго вам наслаждаться жизнью. Истек срок, ангел уже протрубил.
Мы не варвары, не оставим  подыхать в пустыне.
Хотя уже слетелось падальщики. Окружили плотным кольцом и подбираются вприпрыжку. И в нетерпении переваливаются с ноги на ногу. Будто танцуют, но смертелен их танец. И вместо клюва ножи. А лапы и когти как у  тигров. Не увернуться от смрадного их дыхания.
Будут рвать  живую плоть, и не сразу смерть милосердно смежит  веки.
Незаметно опорожнила чугунок и только тогда перестала тосковать и наговаривать.
- Следующий раз я обязательно найду его, - пожелала себе спокойной ночи.

Когда Николая вела путеводная звезда, и все ярче разгорался огонек, когда два огонька сходились, и пламя высвечивало лица, Виктор спал, и ничто не могло потревожить  его.
Так на судилище оправдываются обвиняемые.
Не ведали, как в грохоте пушек и стонах раненых и умирающих  переменилась власть, свергли с пьедесталов вчерашних кумиров. И былые драгоценности обернулись дешевыми поделками. Втоптали в грязь честь и совесть.
И когда спящий проснется, то не узнает родные края. И надо заново учиться жить и выживать.
Виктор очнулся и услышал.
Воспаленное и горячечное их дыхание. Стоны боли и наслаждения. Бессвязные бредовые слова, Но они обволакивают плотным коконом, и не вырваться из пут.  Разгрызал их, но нити снова сплетались. Все же выпростал  руку и пополз, кончиками пальцев цепляясь за неровные половицы. Срывая ногти и слизывая кровь. Дополз до подоконника, пальцы онемели,  зубами дотянулся до шпингалета. Окно скрипуче распахнулось.
Так железо вгрызается в стекло, от скрежета деревья сбросили листья, опустели поля и пашни. Зверье  покинуло обжитые края.
Перелез через подоконник и вывалился на улицу.
Выжженная земля потрескалась и пошла трещинами. Прах и пепел забили поры. Извиваясь, пополз по мертвой земле. Мимо растений, что ощетинились колючками, но когда  вонзались,  не ощущал боли.
Другая боль, и ничто не сравнится с ней.
Прав был наставник, а он не пожелал услышать, ладонями зажал уши. Но не уберегся от тех обвинений.
Твоя мать ведьма, пробились они сквозь  преграду.
На Лысой Горе научили ее товарки.
Надо слепить глиняного человечка, подсказали они.
Мать слепила, а потом прижала его к губам, к груди, к животу и лону.
И ожила глина.
Руки перепели черные узловатые вены, в поры въелось машинное масло.
И когда эти руки обхватят и изомнут, на коже останутся следы. Десятки и сотни ложных печатей дьявола,  стоит тронуть их, как пронзает жестокая боль.
Однажды досконально изучил свое отражение, а потом вонзил в грудь булавку. И проклял палача.
На этот раз не нашел булавку, но обломал колючки у ближайшего цветка.
И когда ухватили руки насильника, исколол свои плечи. Потом грудь живот и пах. Потом выгнулся дугой, пятками и затылком уперся в землю. Потом обессилено распластался, душа отлетела и нескоро вернулась.
Выжил, но в следующий раз жестокий пришелец не промахнется, и надо отвадить его от обреченного дома.
Ведьмы умеют, подглядел и научился.
Поднимется буря, ураганный ветер подхватит и унесет пришельца. Забросит на необитаемый остров,  корабли и самолеты не сунутся в гиблые края.
Всего-то выкопать  ямку. Наполнить ее водой и перемешать.
Воды под рукой не оказалось. Некогда бежать к колодцу, каждая минута на счету. Не только изомнет ее, но задушит в приступе безумия.
Не так поступали былые блюстители. Когда входили в камеру, то осеняли себя крестным знамением. И на всякий случай держали под рукой головку чеснока и высушенную заячью лапу.  Или мощи  святого. Кости эти бряцали в мешочке. Или вооружались обрывком покрова Богородицы. Или подбирали на Голгофе обломки  Креста. Некоторые насыпали в башмаки землю. Для большего единения с природой. Она не обманет, поможет разоблачить ведьму.
А потом вдумчиво и планомерно опрашивали подозреваемую.
- Как поднять бурю? – не  перечила она, ознакомившись с набором пыточных инструментов.
-  Я уже не могу,  переломали руки! – Напрасно билась в истерике. – Как буду укачивать и  растить детей?
- Сами выкопайте яму! – придумала ведьма. – Чем больше, тем лучше! – прокляла своих мучителей. – Провалитесь все в преисподнюю!
Бедное, заблудшее создание, на глазах дознавателей выступили слезы. Тяжело и больно убить человека. Ведь человеческая жизнь – чудо, и надо всеми силами беречь ее.
Но иногда опаздываем, и дьявол овладевает душой. И тогда со слезами на глазах надо в очередной  раз унизить изверга  рода человеческого.
Да,  несомненно виновна, склонили палачи голову. Уничтожить, чтобы победить, вынесли приговор.
И только самый молодой и неопытный осмелился возразить.
- Надо проверить, вдруг наговаривает, - усомнился Виктор.
Выкопал ямку, но некогда бежать к колодцу.
Уже сколочены трибуны, знатная публика заняла лучшие места. И притащили поленья. Сырые дрова, чтобы жертва, то есть разоблаченная ведьма подольше мучилась.
Ее  везут на черном осле. Специально отыскали такой редкой масти. А перед тем как задом наперед усадить  на скотину, тщательно обследовали. Не только сожгли одежду и развеяли по ветру  пепел, но обрили волосы, связали руки и смолой запечатали рот. Теперь не напакостит и не нашлет порчу. 
Виктор  мельком увидел и тут же отпрянул от двери.   Ослепительная белизна бедра, и  родинка   не выглядит уродливым наростом.
Насильник похож на зверя перед  прыжком. До предела напряжены мускулы, встопорщилась шерсть. Такой одним ударом перебьет шейные позвонки.
Помочь и спасти ее.
Разломать трибуны, разогнать праздных зевак.
Или не так, сначала разбросать дрова.
Нет, сдернуть ее с осла.  Плащом прикрыть совершенное  тело. Пинками прогнать мерзкое животное. И какой безумец придумал покрасить его в черный цвет.   
Так же черны ваши души, поэтому отправляете людей на костер. Любой может вызвать бурю и ураган, доказано точными науками
- Смотрите! – показал мальчишка.
Выкопал ямку, но не побежал за водой. Рванул и порвал резинку трусов. Ударила тугая, дымящаяся струя. Моча смешалась с соками Земли. Придерживая трусы одной рукой, другой размешал жидкость.
Поднялся ветер, тучами затянуло ночное светило. И не прошло и нескольких минут, как хлынул ливень
Вскоре река выхлестнула из берегов. Мертвая вода подступила к домам и людям.
Дождевые струи были солоны и ядовиты.
А люди не всполошились, многие не заметила разгул стихии. Еще не то бывает. Страна наша прошла через  губительные войны, мы выросли под атомной угрозой, в ненависти и зависти былых союзников.
Так стоит ли беспокоиться из-за рядового дождя. Все равно рано или поздно пробьется солнечный свет.
Можно с головой укрыться одеялом, а еще лучше нащупать в тайнике заветную бутылку. И жадно глотнуть из горлышка.
- Доказал, любой может! – бесновался под  дождем мальчишка. Иногда вздергивал обе руки. Мокрые трусы прилипли к телу, и не надо  их поддерживать.
Под эти ликующие крики из дома выбрался мужчина.
Очнулся, и побрел, сгорбившись и не поднимая головы.
И если недавно был похож на богатыря, то сморщился и усох на заре.
Говорят, что женщины среднего возраста по утрам предпочитают не смотреться в зеркало. И с закрытыми глазами наносят привычную боевую раскраску.
Но гораздо страшнее  отчаявшиеся мужчины.
Колдовство и ворожба не спасут их.

Расставаясь, клялись более не встречаться. Клятву скрепляли кровью. Надрезали запястье, кровь смешивалась и вскипала. Незыблемы такие клятвы.
Но все чаще по ночам высматривал он далекий огонек. И когда замечал, наперекор обещаниям отправлялся на поиски.
Все больше смертельных напастей поджидало на  дороге.
Земля разверзлась, от запаха смолы и серы закружилась голова. Едва устоял на краю пропасти.
Всего лишь уверуй в нас, и воздастся по твоему желанию, воззвали из тьмы преисподней.
А он не поддался на лживую приманку.
Тогда навалились  всем  воинством. Подступило скопище уродов. Ожили картины древних мастеров.
Чудища с рыбьими головами, челюсти их хищно распахнулись. У некоторых из пасти свисали наполовину проглоченные рыбины, они тоже скалились. Уроды на звериных ногах, с человечьими телами, но с птичьей головой. Эти когтистыми лапами загребали зазевавшихся грешников. Рвали и выклевывали сердце и печень. Оглушило их чавканье. И предсмертные крики заживо сожженных ведьм. Напрасно те каялись и молили о  пощаде. 
Выдержал это испытание.
Тогда смутили картиной скорого апокалипсиса.
Некий судия попытался разобраться в тяжести наших погрешений. Добро и зло поместил на чашечки. Указатель застыл в положении неустойчивого равновесия. И стоит надавить на коромысло…
Вот женщина в первых признаках безумия, вот дом ее, и венцы уже обуглились в предчувствии очистительного огня.
Вот дорога, что ведет  к гибели.
Старинная гать, давно сгнили бревна. И уже десятки и сотни предшественников сгинули в этом болоте. И лучше и ему погибнуть, чем добраться до того острова.
Если и доберется, то сгорит дом, а если женщина выживет в огне, то безумны будут слова и дела ее.
Нет, откажись – и спасешь обреченный мир.
А мужчина отрицательно дернул головой.
И тогда чаша, наполненная желчью и гнилью, перевесило воздушный груз другой чаши.
И судия безнадежно уронил руки.
Некогда до последней ведьмы выскребли пораженные неизлечимой болезнью селенья. Осталось лишь несколько благонравных матрон, что ежеминутно славили творца и не ведали и тени сомнения.
И чист и непорочен  будет их приплод.
Но дети не унаследовали безропотного материнского нрава. И когда видения подступали, не могли противиться.
Человек – непредсказуемое создание. Годы учения, а потом отупляющее однообразие работы и жизни. День за днем и год за годом. И давно уже смирились мы с неизбежным.
Но неожиданно повеет ветром перемен. И некоторые способны уловить  едва заметное дуновение.
И тогда  разламывают они привычные оковы.
Это их матерей сожгли на кострах, но сохранились частицы праха.
Не призрачный огонек свечи, но свет звезды, если звезда погаснет, то не выжить во тьме.
Поэтому мужчина пробивался и надеялся.
- Просто пьяный бред! – Отринул дьявольские происки.
Рванул рубаху, подставил грудь когтям и клыкам.
И они ударили –  порыв ветра сорвал сухую ветку, она лишь оцарапала кожу, - мужчина задохнулся в издевательском смехе.
Только так можно побороть их, погибнешь, если испугаешься.
Обычно чудища подступали утром, когда, сгорбившись и понурившись, навсегда покидал он возлюбленную.
Маленькие зеленые человечки обещали избавить от страданий.
Есть много способов. Самый достойный – отравиться привычным ядом. А у него не получалось. Не мог выпить более бутылки. Внутренности выворачивало наизнанку, напрасно обеими руками зажимал рот.
Можно утонуть, но вода с повышенной концентрацией отходов выталкивает на поверхность.
Зеленые человечки отступили, но напали ночью. 
Глотнул, отбиваясь от них, и выбросил пустую бутылку.
Скрипнула дверь, медленно и неохотно женщина обернулась на скрип.
Так же медленно шагнул он.
Сошлись на крошечный шажок, но еще версты и годы разделяют их.
Но с каждым шагом ужимается пространство, а годы оборачиваются минутами.
И вот две фигурки застыли на двух утесах, и между ними бездна. И оглушает запах смолы и серы. И можно погибнуть от неловкого и неосторожного движения.
Одновременно шагнули. Но не рухнули в пропасть, презрели законы тяготения, слились в объятиях.
Чашечки весов, и если до этого одна из них, наполненная желчью и гноем, перевешивала другую, то неохотно сдвинулась стрелка указателя.
Перевесил воздушный груз их любви.
Высший Судия опять не вынес приговор, но затаился в привычном ожидании.
Ему не привыкать.
Так паук поджидает добычу, и выползает из укрытия на подергивание паутины. Нацеливается жвалом, напрасно жертва пытается вырваться.
Долго пробивались пустыней, а когда сошлись, время остановилось, века или секунды продолжалось их единение.

Виктор зажал уши, чтобы не слышать. Потом нахлобучил на голову подушку.
Но можно на полную мощность включить приемник, пусть полопаются барабанные перепонки, можно оживить вулканы, или стронуть Землю с привычной орбиты, и все равно не избавиться от слуховых галлюцинаций.
Можно зажмуриться, накинуть на голову мешок, выколоть глаза,  но все равно замучают видения.
Надо убежать из обреченного дома и спрятаться, по-страусиному засунув голову в песок.
Под их стоны и проклятия, от которых содрогается планета.
Добрался до окна, но забыл, как открывается рама. Напрасно царапал стекло, скрип не заглушил звуки борьбы.
Ощупал пол, если наткнется на погреб, то можно там укрыться. Вспомнил, у них нет погреба.
Если б знал, заранее выкопал  яму. В карманах незаметно выносил бы породу.
Так, кажется, рассказал некий спасшийся узник. И всего десять или пятнадцать лет ушло на это. Пустяки по сравнению с вечностью.
Подземным ходом выбраться на волю и обязательно добраться до города. А там найти одного негодяя. Так называемого отца. Перед смертельным выстрелом заглянуть ему в глаза. А после убийства даже не прикрыть их пятаками.
Обязательно отомстить, жаль, не удалось встретить его на картофельном поле, тогда надо было застрелить совратителя.
Не удалось уйти окном, и давно засыпали погреб, а потолок сложен из толстых досок.
Остается одно – пробиться полем сражения, хотя невозможно остаться в живых под плотным огнем,  земля  перепахана снарядами.
Пусть погибну, тогда свидетелем выступлю на обвинительном процессе.
Да, ты  прав повелитель тьмы, и напрасно я выгораживаю мать.
Соглашусь, если выберусь из этой переделки.
Завернувшись в одеяло и прикрывшись подушкой, подполз к двери. Не догадался приподняться и нашарить ручку, уперся головой в преграду.
А когда разбил голову, и этот и потусторонний мир окончательно перемешались, когда отчаялся и привалился к двери избитым телом, сломался язычок слабенького замка.
Опять пополз, потерял подушку и одеяло, огромным червем извивался на мертвом поле.
Продолжали взрываться снаряды, но за грохотом различил стоны. И сестра милосердия, как показывают в военных фильмах, пытается вынести раненого из-под обстрела.
Шея окаменела, и не повернуть голову, тогда ухватил себя за уши. Порвал кожу, с таким скрипом разрывают бумагу, а потом та корчится и чернеет в огне.
Сестра милосердия врачует бойца, а тот бьется в слабых ее руках.
Взрывной волной с них содрало  одежду, наткнулся на промасленную куртку. Потом на легкую ее кофточку, запах  гари не перебил слабый аромат духов и пота. Лицом вжался в эту тряпку, но опомнился, разодрал ее на лоскутки.
И опять голова вросла в окаменевшую шею, приподнял  за волосы.
Не различил в кровавом тумане, тогда указательными пальцами раздвинул веки.
Это невозможно, но женщину сразила шальная пуля, упала навзничь.
А мужчина очнулся и  пытался вдохнуть жизнь в бездыханное тело.
Окровавленным ртом приник к заветной родинке на бедре.
Так выявляют дьявольскую печать, безжалостно втыкают булавку. А если ее нет под рукой, то впиваются жадными зубами.
И если чиста и непорочна, то содрогнется от боли.
Не содрогнулась, только сдавленный стон вырвался из искусанных   губ.
Только запрокинула голову, и шея  бесконечно струилась.
И грудь ее – однажды он случайно увидел:  неприметные холмики с мягкими вершинами –  распухла и раздвоилась.
И явственно выступили следы: сколы и глубокие царапины на некогда белоснежных склонах. Раны сочились кровью.
Палач не нашел булавку и впился зубами, но не насытился, медленно пополз по бедру.
Так ползет осьминог, выбрасывает щупальца и подтягивает уродливое тело, остается кровавый след.
Женщина стонет и бьется под беспощадными объятиями.
Душе ее не  вырваться из обреченного тела.
Дрожь волнами пробегает по животу, все выше и губительней  гребни.
С причмокиванием ползут губы и все ближе подбираются к заветному треугольнику в нижней части живота.
Волосики топорщатся и тянутся к ним.
Всего лишь мерзкий посланник подземного мира, что прикинулся человекам, а она поверила лживым  посулам.
Надо спасти ее, мальчишка нацелился сцепленными в замок ладонями.
Но не ударил – женщина распахнула глаза, заглянул в бездонную  глубину.
Пустыня преобразилась: прошел живительный дождь, сначала робкие ростки пробились сквозь песок. И вот уже густой зеленый ковер покрыл ранее безжизненную землю. И перешептывались листья. В озерах плескалась рыба.
Жители благословенного края не нуждались в одежде. Нагими и прекрасными подходили к воде. Ушло второстепенное и случайное: морщины  несбывшихся надежд, шрамы и уродливые наросты. И земля пружинила под ногами, и стоило  протянуть руку, как склонялись ветви с диковинными плодами. И птицы послушно садились на подставленную ладонь. А львы по-кошачьи терлись о ноги.
Изучил  архивы инквизиции. Но впервые различил сущность. Да, избавлялись от пособников дьявола, при этом грезили о некой первозданной безгрешной жизни. Страдали и терзались вместе с осужденными.
Вырезать нарыв, пока не одолела смертельная болезнь. Необходимая операция. Но при этом заглядывали в глаза жертвы, иногда удавалось увидеть.
Виктору удалось.
Попал к счастливым людям.
Одни бросали в воду камешки, волны разбегались и причудливо отражались от берега. Другие наблюдали, как песок вытекает из горсти. Некоторые подражали пересвисту птиц.
А еще, когда возникало желание, не противились зову природы. И мужчина не уводил подругу в лесную чащу. Прилюдно сливались в  объятиях.
Десятки и сотни жаждущих.
- Нельзя так, мы же люди! – выкрикнул мальчишка.
Крик неверным эхом отразился от вставших стеной деревьев. Оглушил и едва не сбил с ног.
Пошатываясь, побрел по обреченной земле.  Стон наслаждения иногда не отличим от хрипа умирающего.
А он неумелым лекарем пытался спасти раненых. Но словно натыкался на стену.
- Не спастись, - пробормотал он. – Кому не спастись? – Не смог разобраться.
Под эти причитания вывалился на улицу.
Беспечные обитатели первозданной земли не закрылись на ключ, дверь легко поддалась. Всего лишь в очередной раз рассадил плечо и разбил голову.

Мы изгадили планету, Земля возопила, ополчилась и  вознамерилась уничтожить нас. Обрушилась  засухой и суховеями. И там, где некогда колосилась богатые хлеба, ныне ветер сбивает песок в тугие барханы. Или города медленно, но неуклонно погружаются в воду. Или просыпаются дремлющие вулканы. Или гибельная волна обрушивается на побережье. Или грозят уничтожить астероиды.
А в нашем краю льют дожди, и можно увязнуть в рукотворном болоте.
Но Николай пробился узкой просекой между двумя стенами дождя, по его следам шла дочка.
Надо найти его раньше матери.
Та все сужала круги поиска, принюхивалась и заглядывала в окна.
Мир устоит, если обнаружит хоть одну благополучную семью, обнаружила и еще больше возненавидела.
Надо раньше ее добраться до обреченного дома, обнести его неприступной стеной, выкопать глубокий ров и наполнить  водой.
Дочка шла по следам, и пыталась уничтожить улики.
Вот отец обессилел и упал, потом пополз, сразу не удалось подняться. Осталась глубокая борозда.
Попыталась забросать ее ветвями.
Так маскируют ловчую яму, а на дно втыкают кол, не нашла подходящего материала.
Вот ему удалось подняться, побрел, косолапя и широко ставя ноги.
Лишь слегка подправила  следы. Забрел медведь, может быть, лютый зверь напугает преследователей.
Обнаружила пустую бутылку. Тщательно обтерла стекло, теперь не останется отпечатков.
Но вспомнила: могут найти по запаху. Надо посыпать землю ядреной махоркой. Не запаслась этим снадобьем, нарвала траву и разбросала вокруг себя.
Обманула преследователей, теперь успеет предупредить отца.
Но там, где мужчина прошел посуху, почва обернулась болотной жижей, с трудом нащупала старую гать. А потом высматривала кочки, иногда проваливалась в болотное окно, но успевала дотянуться до склонившихся над ним ствола.
А на равнине поднялись отвесные скалы, карабкалась, ежеминутно рискуя сорваться. И горные орлы, защищая свое гнездо, целились железным клювом.
Одолела и эту преграду.
Ручей, вытекающий из болота, превратился в полноводную реку. Так вода растекается в половодье, и никому не одолеть стремнину.
А она бесстрашно бросилась в бурные воды. Когда выбралась на берег, сквозь разодранную одежду просвечивало тело.
Еще реактивный самолет прорвал звуковой барьер, от грохота полопались барабанные перепонки.
Или на поле боя взывали и умоляли спасти раненые, а она отказала им.
Добралась и костяшками пальцев осторожно постучала по верхнему бруску калитки, и та неожиданно распахнулась.
И пес, обычно встречающий гостей веселым лаем или утробным ворчанием, на этот раз затаился в  будке.
Скрипуче отворилась дверь дома.
Мальчишка распахнул руки.
Вырвался из подземелья, где смущали  тьмой и ненавистью. И впитал свет  любви и мира.
Ветер раздул тучи, в свете полной луны тело  отливало серебром.
Увидел девчонку – двойное и тройное серебро в прорехах изодранной одежды.
И цветы, что пришли из манящего параллельного мира, распахнули  бутоны. От дурманящего аромата закружилась голова.
Как у миллионов их предшественников; все уже было, но всегда открываем мы мир заново.
- Я видел, - сказал он.
Та земля, где люди любимы и счастливы, и необходимо поделиться своими видениями
- Я видела, - сказала девочка.
Подкралась вслед за матерью. Но если та в страхе и в горе отшатнулась от окна, то девочка приникла к заветному стеклу.
Обхватила себя за плечи, потом ладони сползли на грудь. Сильно и больно вдавили  еще едва заметные холмики, закусила губу и не закричала.
А ладони сползли на живот, не промяли напрягшиеся мышцы.
Сползли ниже, теркой или наждачной бумагой раздирая одежду.
Больше не посмела подглядывать, пригнулась, чтобы не заметили. И прикрыла лицо ладонями – не узнают, если заметят.
А потом – может быть, прошли дни и недели, запуталась в  датах – пробилась сквозь пустые заклятия.
Как пробился мальчишка – сошлись в лунном свете и в нездешнем запахе цветов.
И попытались объяснить и оправдаться.
- Я все придумал, - сказал мальчишка. – То есть негодные учителя придумали -  ненавидят женщин.
- Подглядывала, и не было стыдно, - призналась девочка.
- Наверное, так надо, - сказала она. – Так обязательно надо.
Будто  одолели версты и годы и повзрослели на долгом  пути.
- Он обнял ее, обними меня, - попросила девочка.
- Они вместе, и ничто не потревожит их, - вспомнил мальчишка.
- Обними меня, - попросила девочка.
Осторожно и бережно обхватил ее, на спине намертво переплел пальцы.
- Еще, сильнее, - выдохнула она.
Прижал со всей силой, она охнула и закусила губу.
Как тогда около чужого окна.
И опять не взмолилась о пощаде.
- Нет, нельзя, - задохнулся мальчишка.
Не сразу удалось расцепить сведенные судорогой пальцы.
Отшатнулся от великолепного и желанного тела.
Или снова увидел. Там за спиной. Рот насильника обернулся  присосками, они наползли на бедро. Их след отметила кровавая дорожка. Будто плеснули кислотой. Яд постепенно разъедал плоть. И если не оторвать щупальца, женщина погибнет.
Мать погибнет.
Различил жалобный стон – умоляла  спасти.
Рванулся на этот призыв.
Но ведьмы не отступились. Если в лоно церкви вернется хоть одна  из них, то за ней последуют другие. И уже не придется по субботам  хороводить на Лысой Горе.
Забыться хотя бы раз в неделю, отринуть мелочные  дела, насладиться свободой. Воссоединиться с природой, листиком дрожать на ветру, ручейком устремиться к реке, воспарить облаком. Стать пусть мельчайшей, но все же необходимой частицей Вселенной.
Поэтому заколдовали мальчишку.
Когда он обнял, подменили девчонку. Она превратилась в чудище с огнедышащей драконьей пастью.
Но давно уничтожены драконы, о них не упоминают подробные отчеты инквизиторов, зажмурился и отогнал видение.
Ведьмы не угомонились, вспомнили проделки своих предшественниц.
Те выкапывали и расчленяли трупы. И у порога прятали части тела.
И мужики, которых они ненавидели, напрасно взывали ко Всевышнему.
Прятали разные части, и именно подобных недосчитывались страдальцы.
Более всего ополчались на их мужественность.
Пострадавшие недоверчиво ощупывали пустые бедра. И обещали откупиться женами, в крайнем случае, деньгами и имуществом.
Ведьмы соглашались, если те приходили к ним.
Обнял девчонку, или она обхватила цепкими руками.
Иногда просыпался ночью. И чтобы не утащили ведьмы, прижимал к бедрам подушку. И все равно не мог подавить восставшую  плоть.
И если немедленно не оттолкнуть ее…
Или  ведьмы напомнили о  наготе.
Оттолкнул и прикрылся обеими руками, ничего нет, пустые бедра, вам не заманить меня.
Рванулся на зов матери, но  упал: все силы ушли на подавление желания, ноги подогнулись.
А шея неестественно выгнулась, полопались позвонки, уползал от девченки, но не мог насмотреться.
Кто сказал, что женщины прекрасны и желанны, инквизиторы давно уже уничтожили опасных мечтателей.
Коварны и безжалостны, сладострастны и бесстыжи.
Приманивают обнаженным телом.
Подглядывая у чужого окна, промяла грудь и живот. Теперь ее ладони сползли на бедра.
Зажмурился и все равно увидел.
На бедре вспухла огромная уродливая родинка. Заросла черным жестким волосом. Волосинки обернулись змейками. Они потянулись к нему, нацелились длинным раздвоенным языком. Яд падал на землю, земля обугливалась и дымилась.
Попытался уползти, чтобы спастись или спасти мать.
Ведьмы, задыхаясь в дикой пляске, кружат у трона ночного повелителя. Земля колышется под их поступью. Сотрясается в конвульсиях, вулканы выплескивают лаву.
А трон превратился в кровать. И на ней дьявол совокупляется с очередной наложницей.
Бьются  в смертельном поединке.
Вот у кровати обломились ножки, упали на пол и продолжали сражаться в щепе и в обломках.
И в одиночку женщине не одолеть его.
Но если он поможет…
Спасет и девчонку.
Поутру  та не вывесит  на окно окровавленную простыню. И родичи ее не подступят с топорами и вилами, не заставят подписать признательные показания.
Только как положено по закону. По достижению совершеннолетия, когда прочно станешь на ноги. Обзаведешься хозяйством; если десятилетиями гробиться на плантации, то, может быть, удастся. Или с богатой добычей  вернешься из разбойничьего набега. Или станешь председателем и  комиссаром.
Поэтому отринул ее потуги.
Изранили, но выжил, впустили в крепость и перед носом у  врага закрыли ворота.
Покачиваясь, ввалился в цитадель, защитники полегли, забылись среди щепы и обломков.
Но перед этим запалили свечу, или забыли затушить ее, стеарин растекся, свесился причудливыми сосульками.
Будто поработал злой мастер, вылепил похабные фигурки. Одни  ведьмы  в неистовом танце вздымали огромные груди. Закидывали их за спину, так шлепает белье на гладильной доске, или из отравленной воды выбрасывается рыба и разбивается на  берегу.
Другие терлись задом. От скрежета закладывало уши. Так автомобиль врезается в отбойник, и  хрустит железо.
И все уже сжимается круг хоровода.
А повелитель обернулся огромной отвратительной жабой – истинное его лицо, вот кому они охотно поклоняются.
И если немедленно не разогнать  нечисть, все женщины последуют их примеру.
Дотянулся и ребром ладони принялся срубать восковые фигурки.
Но под воском оказалась сталь, в кровь разбил  пальцы, но презрел эту боль.
Огарок свечи покачнулся и упал на пол. Язычок огня лизнул занавеску. Пополз  вверх еще неуверенными полосками.
Мальчишка продолжал крушить.
А когда очнулся, когда жаром опалило лицо и выгорели ресницы, не сразу удалость отступить.
Увяз в болотной жиже или в зыбучем песке, тогда крикнул в страхе и отчаянии.
Будто плеснули керосин, пламя веселыми смертельными змейками побежало потолком и половицами.
Надвинулось огненной стеной, рванулся и вырвался.
И надрываясь в крике, шагнул в самый жар.
Крик, от него рушатся горы, реки выхлестывают из берегов, люди глохнут и  проклинают неведомых извергов, измысливших это оружие.
Но только девчонка услышала. Ворвалась в горящий дом, но задохнулась и ослепла.
Но все же наткнулась на мальчишку – и откуда взялась сила, - выхватила  из огня, а потом он не дал ей погибнуть в пламени.
Уже падали обгоревшие балки, чудом выжили в огне.
Повалились на землю, волосы обгорели, кожа пошла волдырями, старуха ударила косой, но промахнулась.
Пес выскочил из будки и сгинул в огне.
Если есть Высшая Сила, то вмешайся и вызволи.
Вмешалась, но припозднилась из-за бюрократических проволочек.
То куда-то запропастилась печать, то главного распорядителя не оказалось на месте.
И когда хлынул ливень – такого чудовищного потопа давно не знала Земля, -  никого не удалось спасти.
Так уже было, но наш прародитель вовремя соорудил ковчег.
А нам недосуг, соседи босиком или в болотных сапогах зашлепали по непролазной грязи.
Тоже припозднились, или не сразу осознали.
Очередные ведьмины штучки, измыслила еще одну пакость.
Неохотно выбрались из своих укрытий, потом разобрались и побежали, но завязли в грязи.
И когда добрались, оставалось лишь  сдернуть шапки и истово перекреститься.
Что они и сделали, и никто не осудил погибших.

Окружили белые халаты, похожие на полотнища капитуляции.
Обманные полотнища, над ними скалились лица. Пена падала на полотно и застывала ржавыми пятнами. И руки сжимали пыточные орудия.  Молоточки, ими можно перемолоть кости, провода с оголенными концами, скальпели и баллоны с усыпляющим газом.
Надо напасть на них, может быть, удастся пробиться.
Рванулся с пыточного кресла.
Но веревки, которыми его повязали, безжалостно вонзились.
- Синдром необоснованной агрессии, - глубокомысленно изрек главный палач.
Доктор наук, профессор и почетный академик. Владелец и директор частной клиники, куда передавали неординарных пациентов.
- Поэтому и пожег людей, - догадался подручный главного палача.
Наглый и сообразительный, мысленно охарактеризовал его академик. Явно метит на мое место, выгнать бы  из клиники, но существуют высокие покровители.
- Новый вид психического заболевания, - улыбнувшись, подтвердил он. – Если досконально описать болезнь, то можно прославиться, - обнадежил своего помощника.
Умел заболтать любого. И при этом  прикрывался дружелюбной улыбкой. Разве что подергивалась левая нога. Производственная травма, враг подстерег в коридоре и зубами впился в коленную чашечку. С тех пор пострадавший прихрамывал при беседе с неприятными людьми.
Пусть тот попробует разобраться. Скорее всего заграничные специалисты раздолбают безграмотную статью. Тогда не помогут и высокие покровители.
А если признают эту болезнь,  можно посоветовать открыть  свою клинику.
И в том и в другом случае избавится от преследователя.
- Ну! – заглотил тот приманку.
- Наука умеет много гитик, - высказался ассистент, но сказал так тихо, что начальство не услышало.
Да и не пристало  прислушиваться к мальчишке.
- Она желала вернуться к людям, - сказал пленник.
Не разобраться в бессмысленных его словах. Если попытаешься, то  лишишься разума.
Много развелось подобных клиник, борьба идет за каждого пациента. И можно случайно попасть под эти разборки. На улице огорошат неожиданным вопросом. И если ответишь неправильно,  утащат в темницу.
А там изуродуют, а потом сошлются на сердечную недостаточность.
- А они не отпустили, - сказал пленник.
- Как следует затяни веревки, - приказал академик.
Медсестра согласно кивнула.
Академик скривился. Тонкая в кости, не годится для такой работы.
На днях придет другая. Настоящая женщина, как сказал давний поэт. Никому не даст спуску. На них стояла и стоять будет земля русская.
- В горящую избу войдет, - сказал он.
При этом у ассистента дернулся уголок рта. Нервный тик, каждая профессия накладывает определенный отпечаток.
- А я не смог войти в огонь, - пожаловался пленник.
- Несомненное проявление агрессии, - безошибочно определил перспективный ученый.
- Да, - согласился академик.
Возврат к исконным ценностям. Самые продвинутые коллеги искали  в Андах и на Тибете. И там обнаружили наскальные изображения. Древние, как их там,  освоили трепанацию черепа. Пробивали его каменным топором и выскребали пораженные участки мозга. И после варварской операции пациент становился  воском в их руках. Бездумно выполнял любое поручение.
Нам нужны такие люди. Без них погибнет  государство.
Некоторые путешественники пошли еще дальше в своих  предположениях. На свой лад растолковали  рисунки.
Не только пробивали голову, но заменяли ее более подходящей. Выращивали их в подземелье. Безжалостно уничтожали бракованные. Напрасно те молили о пощаде.
Растворяли  в кислоте, а потом утешались со своими соратницами.
Другие искатели обнаружили парные статуэтки. Фигурки сплетались в немыслимых позах. И чем больше уничтожали голов, тем неистовее совокуплялись.
- Войду в огонь и спасу ее! – выкрикнул пленник.
Палачи подступили. Подослали к нему ведьму. Наверняка у нее на бедре уродливая бородавка.
Таких боится инквизиция, несомненная печать дьявола, тот заступится за нее.
Чтобы сильнее затянуть веревки, сестра слабенькой ногой уперлась в пыточное кресло.
Академик облизнулся, но тут же прикрылся ладонью; культурные люди прикрываются, когда зевают.
- Пыточный дом, - невнятно пробормотал ассистент.
Почти еще мальчишка, подумал помощник. Наверняка толком не бреется и заботится о своем здоровье. День начинает с гимнастических упражнений. А потом, размявшись после короткого ночного отдыха – причем спит на голых досках, - удовлетворяется нехитрым, но целебным завтраком. Дневное время отведено для умственного развития. Под старым платаном внимает речам признанных мудрецов.
И так далее, не дочитал до конца. Автор не убедил его. Куда приятнее и полезнее общаться с невинными девушками.
С ненавистью посмотрел на психа. Спалил родную мать, а теперь прикидывается дурачком.
И напрасно пытается вырваться. Только глубже вонзаются веревки.
Одежду сорвали перед пыткой, кровавые полосы опоясали тело.
Член его, который набухал по ночам, ужался до крошечных  размеров.
- Теперь он тебе не понадобится, - выругался помощник профессора. – Надругался над матерью, а потом сжег, чтобы скрыть преступное кровосмешение!
- Оторву, коли будешь брыкаться! – предупредил он.
А пленник не внял угрозам.
- Надо было  отправиться вместо нее на Лысую Гору, - прошептал этот кровавый кусок мяса.
Дьявол, что восседал на троне, молча усмехнулся.
Ножки и подлокотники  были выполнены из выбеленных временем человеческих костей. А в изголовье скалились черепа.
Или оскалился повелитель тьмы.
- Обязан  уничтожить тебя. Или уничтожить невозможно? – усомнился узник.
- Не перестарайся, - усмехнулся жалостливый академик.
- Мой друг напишет диссертацию по этому инциденту. Не так ли? – спросил он.
          - Ну! – согласился  тот.
- А если превратится в овощ…  - печально вздохнул академик.
- Лучше на войну, там просто убивают, - пробормотал ассистент.
- Могу устроить, - услышал академик.
- Случайно оговорился, - оправдался мальчишка.
- Может быть, новенькая его не уничтожит, - предположила сестра милосердия.
- Но другие уничтожат, я верю, - прошептал преступник.
Но никто его не услышал.

ГЛАВА 4

Хоть бы камень пропорол колесо, или оползень завалил дорогу, или вулканы выплеснули лаву, некогда пожелала девчонка.
Нескоро услышали ее просьбу.
Беглец вернулся на машине, ехал медленно, иногда останавливался и вглядывался. 
Будто можно найти через долгие годы. Поднялись деревья, потом под кислотными дождями сбросили хвою и листья. Стволы засохли. И даже дятел не долбит отравленную древесину. В мертвом  лесу не водится зверье и не гнездятся птицы.
Иногда сухостой валится с жалобным стоном. И зазевавшиеся путники падают на землю и ладонями закрывают затылок.
Как советуют при обстреле. И по возможности укрыться за пеньком.
Правда  никто не забредает в мертвый лес.
А он бесстрашно сунулся. И не погиб, осторожно объехал ямы и рытвины.
Сначала на речку, там   вспомнит.
Не удалось подъехать к берегу, а когда выбрался из машины, едва не задохнулся от  вони.
Надо соорудить хотя бы марлевую повязку, отмахнулся от пустой затеи. Поздно, уже не отвадить беду, а к запаху можно притерпеться.
Воздух сажей оседал на лице, размазывая сажу, пробился к воде.
Человек такая скотина – ко всему  привыкнет; осознал приговор, постарался забыть, но иногда слышал лязг затвора.
Услышал около реки, прижал к заштопанному животу ладони и скорчился, пережидая  приступ боли.
Пули вонзились, и если не найти тот пригорок, погибнет от  ран.
Зажимая нос, вскарабкался на горку.
Небольшая ямка на ее вершине.
Еще одна рана на теле Земли, даже чахлая травинка не пробилась сквозь утрамбованную глину.
Словно эту землю испоганили его преследователи.
Когда спрятался  в пещере и там  щедро разбрасывал слова и мысли, и только некоторые из них ложились на бумагу, они воровато подбирали остатки. И потом выдавали  за свои откровения.
Голосистыми соловьями очаровывали издателей. И те поддавались назойливому чириканью.
В поисках вдохновения пришли и на эту реку. И в ближайшей деревне отыскали доступных девиц.
И если те понесли от их пустых поисков, то наотрез отказались от отцовства.
А он не отказался,  просто Земля наша поделена на множество камер, и редко удается достучаться до соседа.
Долго долбил стену, только через много лет пробился в другую камеру.
Пусть тюремный врач вынес смертный приговор, что понимают эти  коновалы?
Если найдет сына, одолеет и  болезнь.
Искать начал у реки, невольно залюбовался разводами на воде. Все цвета радуги, но преобладают темные тона, а когда он вгляделся, стало еще больше черноты.
Вспух огромный пузырь и лопнул с оглушительным треском. Выбросил извивающиеся щупальца, они заползли на берег.
Прежде чем отступить, мужчина зачерпнул из ямы.  Горсть праха, кожа на ладони покраснела.
Добрался до машины и завернул эту землю в тряпицу, будто это вернет к истокам.
Потом плеснул на руку из канистры, запах бензина не перебил вонь свалки.
Все изменилось за годы разлуки, в верховьях реки возвели завод, а рядом с ним построили тюрьму, он услышал стоны и проклятия узников.
Под эти стоны доехал до окраины деревни, вот поле, где собирали картоху, оно  заросло диковинными растениями.
Пришельцы из параллельного мира, любопытная тема для фантастического рассказа, может быть, другие напишут об этом.
Когда подобрался к пришельцам, они нацелились  колючками, одновременно ударили. Десятки острых шипов вонзились.
Некоторые попали в лицо.
Но кожа  задубела после вынесения приговора, стрелы не пробили  панцирь.
Под обстрелом добрел до ее дома.
До бывшего дома, осталось несколько обгоревших бревен, ветер давно  развеял пепел.

Некогда сюда приезжали  ботаники, подивились и глубокомысленно покачали головой, но один из них вернулся с командой единомышленников.
Аномальная зона, безошибочно определил он, в подземном убежище пришельцы оставили нам послание, кто обнаружит его, тот станет обладателем запредельных знаний, и ему покорится  мир.
Но мешали цветы, видимо неузнаваемо изменились от ядовитых выбросов, сбросили бутоны, но обзавелись  колючками. Попытались нанять местных жителей для борьбы с заразой. Но не удалось привлечь их. Мужчины молча сплевывали, а женщины обеими руками цеплялись за нестойких  мужей.
Если поддадутся, то проклятие падет на их дом.
Молитвами и усердным посещением церкви отгородились от повелителя тьмы, но тот лишь затаился и терпеливо высматривал очередную жертву. И стоит единожды оступиться…
Удалось уговорить  местную дурочку.
После пожара вдова продолжала искать и надеяться. Искала по ночам, дочка незаметно следовала за ней. Но однажды оплошала. Очнулась глубокой ночью, побежала, надеясь догнать.
Не нашла на пожарище, но обрела кошачью зоркость, различила следы. Они вели к реке, давно уже никто не подходил к отравленным водам.
Так когда-то искала  отца, иногда он падал – остались отпечатки, еще несколько болотных окон, - но всегда поднимался.
Мать тоже упала, потом поползла к реке; неправда,  просто показалось.
Обошла пожарище, не обнаружила других следов. Едва сдерживая слезы, побрела этой бороздой.
Так ведьма брела за автобусом, умоляя повелителя помочь ей. Проколоть шину или заглушить мотор, но он не услышал.
Девчонка тоже взмолилась. Пусть поменяются местами стороны света, и тогда мать приползет к своему дому, или пересохнет река, пусть взорвется завод, или из недостроенной тюрьмы разбегутся узники, и милиция оцепит район, пусть не хватит сил доползти, или все происходящее обернется больным сном – пришельцы из иных миров не вняли  мольбе.
Сначала надо  покориться нашей силе, заявили они.
Безбоязненно подойти к огромному стеблю. Чашечка цветка раскроется. Она  затянута склизкой пленкой. Если завязнешь, то уже не выбраться.
Видно, как  в мутной жиже копошатся болотные гады. Трехголовые змейки, отъевшиеся пиявки. Присоски их хищно скалятся.
И надо поцеловать чашечку,  погрузиться в  муть.
Тогда исполним твое желание.
Зажмурилась, пальцами зажала нос, но не поцеловала.
Змейки и пиявки все равно набросились.
Рванулась и спиной уперлась в полуобгоревшую стену. Бревна больно вонзились. Мимолетным видением чужой жизни, но боль была настоящей.
С трудом разлепила веки, различила в мути. Это цветы нацелились и ударили ядовитыми колючками.
Во всем виноваты они. Отравили ядовитыми миазмами. И отец уже не мог противиться  животным инстинктам.
Забыл великие заповеди. Не отринь, но прилепись к жене своей, было высечено на каменной плите. Но за века песчинки, принесенные ветром, затерли надпись, или раскололась плита, или все придумали древние поэты и мечтатели.
Во всем виноваты цветы, и они ополчились на девчонку, познавшую их сущность.
Также на  деревенских жителей – могла поделиться с ними своей болью. Также на всех приезжих – подглядывают  и подслушивают. Также на города, откуда пришли соглядатаи. На всю планету.
Поэтому, когда шла по следам, что вели к реке, встали неприступной стеной.
Вырывала  с корнем, они корчились в предсмертных муках, колючки вонзались в последнем усилии.
Так у смертельно раненого воина хватает сил выдернуть чеку гранаты, а летчик направляет подбитый самолет на танковую колонну.
Девушка прошла разрывами снарядов и вздыбившейся землей, но опоздала на года или столетия.
Ранее  приходили к реке напиться. И вода одаривала живительной силой.
И поэтому, так сказано в древних книгах, жили более тысячи лет.
И наивно думали, что не иссякнет источник.
Загадили и загубили его.
Вода помутнела, иногда муть вскипала,  на поверхность  выбрасывало невиданных монстров. Некоторые прижились на земле.
Ведьмы варили из них свои настойки, и вкусив, еще больше ненавидели человечество, цветы крепли от этой ненависти.
Заманили на реку очередную жертву, следы  оборвались на берегу.
И бесполезно искать и надеяться, река не отдаст добычу.
Поклялась отомстить, цветы расступились, но сомкнулись за  спиной.
Наверняка проникли из потустороннего мира; охотники за привидениями прибыли на место их высадки и надеялись  разобраться в феномене.
Разберутся и расскажут, и тогда не удастся покорить мир.
Поэтому мешали раскопкам и исследованиям.
И если днем искателям кое-как удавалось отбиться, то ночью  наверстывали свое. 
По утрам барахлили  приборы. Дергалась стрелка компаса, пугающе возрастало магнитное поле, радиоактивность зашкаливала, и казалось, что минуты оборачиваются годами.
Даже на самых безобидных снимках смутно угадывались цветы.
Но врагам не запугать бесстрашных исследователей. Труды их финансировали из-за океана.
Если докажут, что земля отравлена, и  не избавится от яда, то  осудят отравителей.
Отдайте эти землю нам, и мы излечим ее. Рекультивируем свалки, а если не удастся, то переселим на них уцелевших местных жителей и обнесем  стеной. А оккупированные территории покроем скоростными дорогами. Чтобы машины шли непрерывным потоком, чтобы свистел ветер, и чтобы не задумывались, куда и зачем  мчимся.
Поэтому старатели выбрасывали сломанные приборы – западные покровители охотно предоставят более совершенные – и упрямо продолжали раскопки.
Но смогли завербовать только одну помощницу.
Ночью, когда цветы подступали, та пыталась выстоять под их нашествием.  Яд попадал на кожу и одежду. Прожигал одежду, лицо изуродовали оспины.
Сражалась ночью, но в предрассветные часы усталость смеживала веки. Забывалась среди истекающих соком срезанных стеблей.
Бесполезно бороться, из отравленной земли осторожно выглядывали ядовитые ростки. И осматривались, прежде чем рвануться.
Грудь  не вздымается, от лица отлила кровь, губы посинели.
Пала в неравной борьбе, но, чтобы одолеть, надо умертвить десятки раз.
С трудом выворачивая из земли корявые корни, осторожно подбирались к врагу.
Солнце, что вращается вокруг Земли, медленно и неохотно подкатывается к невидимой черточке горизонта. Еще мгновение, и на востоке удастся различить полоску рассвета. Надо успеть пока полоска не разгорелась.
Но всегда не хватает нескольких секунд.
Вот на дальнем подворье петух приподнял сонную голову. Гребень  встопорщился, шпоры нацелились. Но не ударил, всего лишь прочистил горло. Захрипел, перед тем как сокрушить ночные кошмары.
Последний петух в гибнущей деревне. Сначала полегли коровы. Пощипав травку, ярились и бросались на хозяев. И если не могли забодать, то наваливались.
Так убивает слон. Загоняет  в угол бетонного вольера и придавливает  коленом.
Наверное, у слонов и коров  общий предок.
Одних коров пристрелили, другие околели, некоторые ушли в дремучие леса.
Не осталось таких лесов. Заблудились среди мертвых деревьев. И когда пытались выбраться, то отчаянно взывали.
Это стонет Земля, поясняли  ученые. В недрах ее происходят необратимые процессы.
И когда мы проведем очередной убийственной эксперимент, планета взорвется. Вспыхнет сверхновой звездой. Достойный конец для изжившего себя человечества.
После коров взбесились свиньи. Обрели силу диких предков. И не все жители убереглись.
На подворьях осталась только мелкая живность.
Но из куриных яиц вылуплялись невиданные чудища. Палеонтолог признал бы вымерших ящеров, но подобного рода специалисты не забредали в эти края.
Пришлось избавиться и от кур.
Из всей живности остался один петух, он проснулся и закричал.
И цветы, что нацелились ударить и уничтожить, в очередной раз отступили.
Кровь неохотно прилила к лицу, с губ сошла синева.
Выжила на этот раз.
Но когда попыталась добраться до дома, то наткнулась на невидимую стену. Та сжалась тугой пружиной и отбросила.
Осталась около пожарища.
Здесь погиб  отец, сюда мать пришла перед смертью. Девочка пыталась хоть за что-то зацепиться, чтобы разобраться в трагедии.
По ночам обступали видения.
В параллельном мире существует враждебная планета, породившая цветочных монстров. И посылает разведчиков для покорения иных миров.
Вот те прокрались на одно подворье. И поначалу долго присматривались.
Если  обитатели этой планеты живут в мире и согласии, то невозможно поработить их. Дружно встанут на защиту.
И напрасно сулить сказочные богатства и соблазнять властью.
Но если найдется  перебежчик…
Так начинается цепная реакция. Вот недовольный своей участью электрон срывается с привычной орбиты. И столкнувшись с соседом, сманивает и его.
Сначала небольшая толпа, каждый вроде бы сам по себе и невозможно сговориться.
Унизил начальник – хоть бы сразила его неизлечимая болезнь, жена ушла к другому – если  заболеет, то перед смертью пусть изрядно помучается.
Частные заморочки, но иногда обижают многих.
Обещают райское блаженство через несколько лет.
Но годы идут привычной чередой, и ничего не меняется. Вернее меняется, но только в худшую сторону.
А мы продолжаем мечтать и надеяться.
На земле никто не поможет, но наверняка есть иные миры, оттуда придет спасение.
Одним удалось побывать на космических кораблях пришельцев, шепотом и с оглядкой рассказывают они о своих приключениях. Или показывают небесные отметины.
Другие приглашают к себе гостей.  Те потом выхлестывают из подворий.
Борьба за жизненное пространство, всем уже не поместиться на той планете.
Прикинулись цветами с яркими бутонами и чудным ароматом.
И мы устремляемся ночными мотыльками. Но стоит погрузиться в чашечку, как захлопываются лепестки. И кровь падает на землю. И остаются выжженные проплешины.
Пусть погибла ведьма, что первой выпестовала  кровопийц. Но они уже освоились, и только общими усилиями можно одолеть их.
Поэтому помогала приезжим гастролерам. Выкопали огромную яму, туда надо сбросить вырванные с корнем стебли. А потом засыпать трупы хлоркой и известью, так, кажется, когда-то расправились с царской семьей, а потом с многочисленными врагами народа, пришло время вспомнить  палачей.
Поэтому по ночам  уничтожала цветы, а когда под утро забывалась, из отравленной земли осторожно выглядывали ядовитые ростки.
И запросто могли  прикончить врага, вместо этого непрошенными часовыми охраняли ее беспокойный сон.
А гробокопатели выбрасывали негодные приборы и глубже вгрызались в породу.
Все ближе подбирались к схрону, отчаянно метались стрелки, с треском взрывались микросхемы, люди едва успевали уворачиваться от осколков.

Все  изменилось за долгие годы отсутствия, напрасно Василий пытался  узнать у местных жителей.
Почти никого не было на улице, народ, наверное, в поле или на лесозаготовке.
Но давно уже вывели леса, а поля заросли бурьяном.
Лишь около магазина изнывали два мужика.
С надеждой уставились на него.
Хозяйка до корки исписала долговую книгу и спрятала ее в ящик. Отказала в кредите, напрасно умоляли ее.
- Креста на тебе нет, - осудил страдалец.
- На, смотри! – рванула  рубаху.
При этом ненароком вывалились перезрелые груди, похожие на упитанных поросят. Не сразу удалось загнать их обратно.
Напрасный труд, пьянчуг не интересовало ее жаждущее тело.
Да  она и не надеялась, знала их как облупленных, они по другому ведомству.
Все мужики в деревне наперечет,  давно и надежно разобраны мало-мальски стоящие.
А если позаришься на чужое добро, замужние бабы строго накажут.
  Это только милиция списала все на несчастный случай, им неохота копаться и ломать голову. А местные наверняка знают. Брошенная жена выследила и подожгла дом, а потом свалила на мальчишку.
И когда того допросили с пристрастием, он прикинулся безумцем.
Впрочем, никто и не сомневался в его ущербности, яблоко, как известно,  падает около яблони.
Мать его была ведьмой, только им дано разговаривать с цветами, и те откликаются на запредельную ласку.
А сын измыслил многочисленные пыточные орудия. И рассказал   одноклассникам.
Те  использовали их на практике.
По ночам коты и собаки выли дурным голосом.
За что изобретатели были сурово наказаны родителями.
Тренируйтесь у соседей, ремнем   вбили в провинившихся простенькую науку.
Но и соседи отличались несговорчивым нравом.
Эти неудачные попытки еще больше озлобили пострадавших.
И когда Виктора забрали в милицию, и там в полной мере использовали его орудия, никто не заступился.
Выбор несложен – как повелось еще в средние века. Если признаешь себя виновным в колдовстве, то перестанут мучить и приговорят к сожжению. Только так можно очиститься.
Но если пройдешь через  пытки и останешься жив,  тем более приговорят.
Дьявол упорствует и не желает признать  поражение.
Тоже сожгут, а также  дом твой и скот. А пепелище посыплют солью, чтобы ничто не росло на изгаженной земле.
Единственный выход – прикинутся безумцем.
Неизвестно: есть ли иные миры, и существует ли Создатель,  но иногда в минуты отчаяния мучают нас видения.
Повторил чьи-то слова.
- Она не читала мои книги, поэтому ее уничтожили, - сказал вслед за неведомым отцом. – Много книг, несколько раз уничтожали, - на свой лад исказил его слова. – Все женщины – ведьмы! – обобщил он.
И после этого дознаватели не сомневались в его неполноценности, в скорбном доме специалисты подтвердили диагноз.
Осталась  девчонка,  косила под дурочку, но ее решили не трогать.
Все, как у соседей, научил начальник, если не высовываться, то не оторвут голову.
В каждом селении должны быть свои отверженные. И вполне достаточно одной дурочки и одного безумца, это только в былые благословенные времена перевыполняли план.
И поэтому нынче опустели  деревни.
Но мужики  поутру привычно собирались около магазина, может быть, сегодня удастся опохмелиться.
- Огромное поле с картохой, студентов прислали убирать, - попытался пришелец разбудить их память.
- Даже самогон не из чего гнать, - откликнулся  местный житель.
Убедился, что на хозяйке нет креста, вдруг поможет   горожанин.
- А она из кустов наблюдала за мной, - сказал тот.
- А раньше хозяйка отпускала, - вспомнил другой страдалец.
Оба в замызганных ватниках, лица заросли многодневной щетиной, лица задубели от вольной деревенской жизни. Но у одного в ладони въелось машинное масло.
Когда-то на поля выезжали трактора, давно прошли те времена.
- Отпускала, и у меня был напарник, - вспомнил тракторист.
- Положила глаз, а потом вы пошли на речку, - предположил сообразительный его товарищ.
- Откуда вы  знаете? – удивился Василий.
Вгляделся в собеседника.
Мутные, похожие на болотную жижу глаза, слушать его – только впустую терять время.
Мужик погрозил  корявым пальцем.
- Друг мой пропал, - расстроился тракторист. – Из-за какой-то оглашенной бабы.
- С ней, с этой бабой, пошел на речку! – угадал его товарищ.
И бесполезно отказываться и каяться, пришел с повинной головой, а ее, как известно, и меч не сечет.
- Где она? – хрипло спросил Василий.
- Кто? – не разобрался тракторист.
Василий вгляделся в подступившие лица. Муть постепенно рассасывалась. Но белки глаз были красными, словно запалили костер, и огонь готов наброситься.
Не отступил, уже нечего терять, палачи вынесли приговор. Он отказался от повязки, чтобы напоследок насладится жизнью.
- Из-за нее, нет, из-за тебя погиб мой лучший друг!  - сообразил тракторист. Ухватил за лацканы пиджака, легко приподнял иссохшее тело. Материя выдержала.
Василий не сопротивлялся.
- Не она нужна, а сын мой, - покаялся перед смертью.
- Твой сын? – удивился мужик и разжал руки.
Потом опустился на землю и спрятал лицо в коленях. Спутанные, замасленные волосы прилипли к затылку. Сказал, будто воззвал из подземелья. И уже не выбраться.
- Специально отвлекал его выпивкой.
- Вставай, он нальет. – Попытался поднять его собутыльник.
Но когда склонился над ним, то различил. Волосы сложились двумя рожками.
Отшатнулся и обвинил пришельца.
- Ты наслал на нас погибель! Смотри! – Взмахнул слабой рукой. – Мертвая река, мертвая земля, мертвые люди! За что? – всхлипнул он.
На этот жест и на эти обвинения ушли последние силы. Поник и пошатнулся.
И ухватил за плечо Василия, чтобы не упасть. Или тот ухватил, не разобраться.
Одну почку вырезали, тварь, что поселилась внутри,  жадно пожирала другую.
А бывшего тракториста одолели воспоминания.
- Чем больше пил, тем сильнее его тянула к ней, - из своего подземелья сказал он.
Если и пытался выбраться, то земля осыпалась под неловкими руками. Или  трясина все глубже засасывала.
- А когда они сходились, еще больше пил, - замкнул порочный круг.
Рожки затвердели и нацелились.
Его напарник спрятался за Василия и из укрытия обвинил бывшего товарища.
- Ты, ты виноват! – нашел виновного. – Мало ему наливал! – выдвинул главное обвинение.
Все смешалось в больной голове. Но безошибочно вычислил: пришелец нальет и опохмелит.
- Пойдем! – Вцепился в его рукав. – Есть одна бабка, такой первач, не чета магазинному!
- Мой сын, - повторил Василий.
Всего несколько слов, несколько шагов, несколько бутылок, чтобы выяснить. Пришло время сказать, шагнуть и выпить.
Но слова обернулись поминальным плачем. Голосили профессиональные плакальщицы, лбом осторожно бились о край домовины, и незаметно подносили к глазам луковицу.
Или гремели колокола, от грохота закладывало уши. И не разобрать, что говорит и куда увлекает проводник.
А шаги растянулись в долгие версты. И не одолеть  дорогу.
И за каждым поворотом, за каждым бугорком, в каждой канаве поджидает мифическая старуха. Коса отбита и отточена, убийца не промахнется.
- Все покажу. – Не пощадил проводник. – Во что ты превратил наш мирок.
Поддерживая друг друга, поплелись по прощальной дороге.

А бывший тракторист не выбрался из подземелья, но пополз заброшенными выработками. Столбы прогнили,  порода  обваливалась,  но добрался до вожделенной штольни.
На этот  раз хозяйка не отказала.
Мы – русские люди, и понимаем. Когда человек доходит до последней черты, ему опасно ему перечить.
Бутылку достала из-под прилавка.
Все в этой деревни  хоть в малой степени, но научились колдовать; наложила на нее заклятие.
На всякий случай еще и сказала.
- Когда он уходил к ней, ты почему не шел ко мне? – Разворошила пепел былого.
-  Я ждала тебя, - призналась, потупившись.
- Болото, - вспомнил мужчина. – Он погиб, а я жив, - помянул товарища.
Сорвал пробку и приник к источнику.
Ожил после судорожного глотка. Слышно было, как яд огромной каплей провалился в пустой желудок.
- Лучше погибнуть, чем так мучиться, - осудила женщина.
Поросята, что до этого мирно дремали в своем убежище, насторожились, рубашка на груди еще больше встопорщилась.
Еще один глоток, и с лица опали многолетние наслоения.
Женщина различила мальчишку.
Но лицо его скривилось в презрительной гримасе.
Поросята, что готовы были вырваться из убежища, натолкнулись на стену этого презрения и отступили. Грубая материя больно вонзилась.
- Они привязывают к животу подушку и шантажируют ложной беременностью, - вспомнил мужчина признание погибшего напарника.
- Опаивают зельем, а если случайно очнешься, то познаешь их сущность, - обвинил доморощенных ведьм.
- Сиськи  прелой квашней выхлестывают из кадки, пузо похоже на мешок с отрубями, ноги их – ущербные, изъеденные временем колонны, ступни и ладони расплющены, кожа на бедрах  ороговела, -  переиначил библейскую песню.
Только так мог отомстить за погибшего товарища.
- Уходи, - выдохнула женщина.
Напрасно резвились ее поросята. С укропчиком или с морковкой во рту вынесут их на праздничный стол. Но это не ее праздник.
Обидчик  выполз из магазина.
И еще не ведал, куда поползет.
- Пусть сгинет в болоте! – наложила на него заклятие. – И   зловонные пузыри выскочат на поверхность!
Чтобы это сбылось, осталось немного.  Надо зажмуриться, и задом приложиться к чудотворной иконе.
( В этой деревне жили богобоязненные люди, и после  трагических событий на всякий случай обзавелись иконами. Местный мазила набил руку на страшилках. Магазин осчастливил горящим кустом, намекая на страдания покупателей. Так же пылали пересохшие их трубы.)
А потом, ощутив, как жар проникает в тело, надо не перекреститься, но четырежды плюнуть. Вверх, вниз, направо и налево. И тогда сбудется любое проклятие.
Набрала полный рот слюны и плюнула. Но промахнулась. Будто опорожнилась меткая птица, помет вонючей жижей обволок голову. Волосы слиплись, как у беглеца. Машинное масло въелось в кожу, пропитало одежду.
И надо как можно скорее очиститься от скверны.
Не пожалела дорогого иноземного пойла, напитка для новоиспеченных богачей. На  этикетке скромная девица закуталась в  плащ. Но избавлялась от постылой одежды, когда наклоняли бутылку.
На этот раз не только избавилась, но ожили поросята на праздничном столе. Захрюкали и устремились в жаждущие руки.
Хозяйка омылась живой водой. Та зашипела и испарилась.
Поборола  помешательство.
Долговая книга, в ближайшее время заставит их расплатиться. А если не сумеют,  сгноит должников на строительстве тюрьмы, что возводят на гиблой земле.
Для себя строят, это только в показательных камерах кровати вместо нар и горшок в отдельной кабинке.
Обойдутся одной парашей на двадцать или тридцать рыл. Им не привыкать.
Больше никого не пожалеет.
Но из груди рвался стон, похожий на волчий вой.
Завыла, но зажала пасть ладонью, чтобы заранее не всполошились.
А они услышали.
Мужик, что уползал от нее старинной гатью, неловко дернулся. Не успел крикнуть, вспухли и лопнули  пузыри.

Другие беглецы еще не погибли, но все тяжелее давался каждый шаг.
Так просто: провожатый приведет к бабке-самогонщице. И та отпоит целительным зельем.
Вместо этого проводник отправился к пожарищу.
Так просто: заплатить ему полной мерой. Не пожалеть бумажек с ликом неведомых президентов. Эти правители способны разговорить любого.
Или рассказать о своей смертельной  болезни.
Мертвецы не лгут и не лукавят.
Вместо этого покорно выслушивал бредовые объяснения провожатого.
- Мы сами виноваты, снасильничали Землю, и та ополчилась на наши вековые устои, - пожаловался ветеран.
А Василий вспомнил, как на заре жизни различал первые весенние листочки. И как теплом веяло от этой зелени.
Но взвилась пыль под сапогами. И поблекла зелень.
Кому интересны беспомощные зарисовки, то ли дело, когда безжалостно вонзается  нож.
- Подались в город, будто там медом намазано, - пожаловался старик.
- Не медом, а дерьмом, - безошибочно определил он.
Вел пришельца к бабке-самогонщице, так торопился, что выбрал самый короткий путь. Мимо ямы, где копошились кладоискатели. 
Чем ближе подбирались к ней, тем больше попадалось вырванных с корнем цветов. Стебли истекали соком, хрустели под ногами.
Пахло, как на бойне, а кровь ржавыми пятнами проступала на стенах и на одежде.

Девчонка, что потеряла родителей, а теперь боролась с их убийцами, услышала хруст и насторожилась.
Когда-то эта деревня славилась диковинными цветами, ее даже хотели внести в рекордную книгу. Но затмили другие достижения.
Есть болота, которые притягивают окрестную живность.
Уж сколько их упало в эту бездну, пророчески написала поэтесса.
Есть создатели рукописных шедевров, которые не только не понимают сущности изложенного, но даже читают по слогам.
Есть великие мошенники – пожалуй, самый распространенный вид волшебства, - эти даже из воздуха лепят  состояние.
Есть правители, охотно демонстрирующие  ангельские крылья.  (Хвост прячут под отвисшими на заду штанами, а копыта в бесформенных башмаках.)
Так что не пристало любоваться, цветочками. А также букашками, птичками, гибнущей природой.
Тем более, что девчонка уничтожила почти все цветы.
А чтобы уберечься от их происков изменила имя.
Ночью обступили ее претендентки. Феклы соперничали с Ангелинами, Ефросиньи с Глафирами. В их компанию затесалась даже Аполлинария.
Но упала звезда и на миг высветила ночное небо.
Света, конечно, Света, догадалась девчонка.
Третья звезда упала, смутно и ошибочно вспомнила пророчество Святой Книги.
Света третья, нарекла себя.
И теперь услышала и насторожилась.
Уцелевшие цветы обступили пришельца и его проводника.

Василий осторожно пробивался  зарослями.
Слишком поздно, не вернуть былое, напрасно вы маните.
Проводник перенял его манеру ходьбы. То вскидывал ноги, то, обессилев, едва передвигался.
По-своему оценил это разнотравье.
- Самогонщица наслала, чтобы не дошел. Но на этот раз рассчитаюсь сполна. За прошлое и за будущее, - размечтался он. – Ты ведь заплатишь? Ты обязательно заплатишь! – угрожающе надвинулся на Василия.
Тот не услышал.
Подобрались к яме, где копошились кладоискатели.
Ученые доказали, что человечество выродилось за долгие века существования.
И предки наши были гигантами трехметрового роста.  И осталось всего-навсего найти скелеты  исполинов.
Гробокопатели отрыли внушительный обломок черепной коробки и восторженно рассматривали окаменевшую кость. Теперь-то наверняка посрамят отягощенных докторским достоинством своих оппонентов.
Безумный мир, но нельзя до бесконечности оттягивать смертельный приговор.
- Мой сын, где мой сын? – потребовал у проводника.
- Ее нет, такая была замечательная женщина, - всхлипнул тот.
- Тебе не больно? – спросил у пришельца.
- Больно, все время больно, - признался Василий.
Но поздно объяснять и каяться, не поймут и отринут.
Навис над ним и вцепился в ватник. Потом разжал кулаки – лишь обрывки ветхой материи, только это осталось от былого.
И бесполезно пытать и настаивать.
Ни один народ не претерпел столько бед, нас  пытали огнем и холодом, морили голодом и одурманивали победными реляциями, призывали к борьбе и безжалостно уничтожали лучших борцов, втаптывали в грязь, превращали в винтики бездушного механизма.
Мы вынесли все и окрепли от  невзгод.
В новые времена попытались поработить лживыми посулами.
Когда-нибудь научимся бороться и с этим.
Деньги решают все, повеяло с Запада гнилым ветром, запах тухлятины для многих отраднее  изысканных ароматов.
Пришелец выгреб из кармана  наличность, памятники первопроходцев и основателей государства смешались с ликами иноземных президентов.
И другой бы жадно загреб эту подачку. Но старик ограничился несколькими купюрами. Хватит отдать долги.
- Жив, - скупо сообщил он. – Если это можно назвать жизнью, - проговорился напоследок.
- Что вы с ним сделали? – прошептал Василий.

- Да он сам сделал, - услышала и откликнулась девушка.
Долго кралась за пришельцем. Совсем не трудно его выследить. Идти туда, где цветы встали неприступной стеной. Но научилась проламывать и такие стены.
Надо просто вспомнить. Как она рвалась в огонь, а мальчишка удерживал ее.  Расцарапала лицо насильнику, разодрала одежду, искусала руки, коленом заехала в пах, теперь уже  не надругается, но все равно не смогла вырваться.
Или вырвалась, и не  погибла вместе с отцом.
Потом искала около реки. Мать опилась отравленным зельем, река приняла ее.
А она не смогла утопиться. Помешал призрак  мальчишки.
Его забрали, она убедилась. Вот в смирительной рубахе вывели  из отделения. Длинные рукава мертвым узлом завязали на спине. И спеленали ноги, едва мог передвигаться. А на голову натянули шутовской колпак, на потертой материи едва угадывался рисунок. Но различила – голого еретика задом наперед усадили на осла. И уже сложили очищающий костер. Дамы на трибуне вяло обмахиваются веером. Палач облил дрова бензином и достал зажигалку.
Зажмурилась, чтобы отогнать видение.
Два дюжих санитара конвоируют преступника. Над кобурой топорщится грязный медицинский халат. Потрепанный автозак гостеприимно распахнул задние двери. На полу аккуратно сложены пыточные орудия. Некоторые истерлись от долгой работы.
Втолкнули и встали на подножке. Нацелились на толпу стволами с облупившейся краской. Равномерно двигается квадратная нижняя челюсть, зорко высматривают щелочки глаз.
Машина заковыляла, покачиваясь на ухабах.
Устремилась за ней.
Обязана сама расправиться. Если поверят симулянту, то уберегут  от возмездия.
Видела удаляющуюся машину, потом слышала гул мотора, потом шла по следу. Будто проволокли бревно, и вода уже заполнила   борозду. Шла по щиколотку, по колено, по пояс в воде. Вплавь одолевала бурные реки. Течением било  о камни. Иногда крошились камни, иногда ребра. Карабкалась по горным кручам. Задыхалась на вершинах, кровь пузырилась и вскипала.
Наконец вышла к крепости, где он укрылся.
И не смогла пробиться в цитадель.
Помешали цветы, семена и сюда занесло ветром. Но из них выросли деревья. Более того, обзавелись дополнительными воздушными корнями. Они свисали толстыми канатами, и когда к ним неосторожно приближался пешеход или всадник, опутывали сетью. Но прежде чем высосать кровь, милосердно удушали в  объятиях. Лианы и ствол раздувались нажравшейся пиявкой.
И цветы в родной деревне еще призывнее распахивали бутоны.
Подножия кровожадных монстров  усеяны костями.
Всего лишь порождения наших, деревенских цветов, безошибочно определила девушка, если уничтожить первоисточник, то сгинут и эти убийцы.
Поэтому вернулась обратно.
Выжигала врага, травила  кислотой, посыпала солью логово. И постепенно побеждала в бессмысленной бойне. Все меньше оставалось зелени, скоро песок пустыни поглотит обреченное селенье.

- Да он сам сделал. – Догнала  пришельца.
Василий медленно и тяжело обернулся.
- Придумал и поверил своей выдумке, - сказала девушка.
Волосы ее растрепались и светлыми локонами упали на плечи.
Как когда-то, давно, у другой, вспомнил мужчина. Все в мире повторяется, или память подбрасывает ложные воспоминания.
- Нет не выдумка, действительно мой сын, - признался он.
- Да, выдумал ведьму и нечистую силу, а это цветы виноваты, - сказала девушка.
- Конечно цветы, - торопливо согласился старик.
- Но только теперь узнал об этом, - признался отец.
- Да, и если мы их не уничтожим…
Как и та, давняя, предложения начинала с утвердительной частицы. И широко распахнутые глаза  - первый  признак помешательства.
Только так можно укрыться от действительности. Перенестись в иной мир, где исполнятся самые потаенные желания.
- Убогая ты наша…, - пожалел ее старик. Но тут же поправился. – Обязательно уничтожим. Все уничтожим, как примем на грудь! – Осерчал и на себя, и на непутевую  жизнь, и на  односельчан.
Затаились в  камерах, но покорно выполняют распоряжения конвоиров. Возвели тюрьму, химкомбинат, потравили рыбу и окрестную живность, принесли веревку и намылили ее.
- Бросаю пить! – поклялся он. – Но напьюсь напоследок!
Махнул рукой и поплелся. И если сначала едва волочил ноги и горбился, то оживал с каждым шагом.
Так  возвращается лошадь. Силы на исходе, но переходит на бег около  стойла.
- Как его найти? – спросил пришелец.
И попытался улыбнуться, чтобы быстрее выведать дорогу. Пальцами растянул уголки губ. Кожа на лице полопалась с сухим треском.
Света невольно задрала голову. Тучи нависли, и скоро дождями лягут на землю. Очередной потоп, на этот раз никто не выживет.
- Да, надо построить корабль и взять по паре животных, - вспомнила она.
- Мне не спастись, возьми сына, - попросил отец.
- Да, цветы укажут дорогу, - научила девушка.
- Одна у меня дорога, в никуда, - признался мужчина.
Бессмысленный разговор, так в сказке герой наугад стреляет из лука. Рано или поздно стрела нащупает цель.
- Да, чем ближе к скорбному дому, тем выше они поднимаются, - вспомнила девушка.
Попыталась пробиться, потом долго залечивала раны.
- Мы вместе пробьемся, - сказал мужчина.
Невольно пригнулся и ладонями закрыл затылок.
Как некогда около картофельного поля – изгнали из института, и не лампа лопнула на столбе, а щелкнул затвор.
Всего лишь выстрелила пробка, кладоискатели отметили победу. Предводитель зажал горлышко пальцем и шипучей струей поливал свою команду. Его соратники слизывали лакомство с рук и с одежды.
Тучи встали над головой, пробка пробила дыру, тучи неохотно раскрутились вокруг этой оси.
Девчонка  рассказала, как пробиться к заколдованному замку. Он обязательно найдет дорогу.
Будто отыскал старую пленку и различил полустертые кадры. Но пленка почернела на свету. И позади только беспросветная ночь, но опытным лазутчиком раздобыл подробную карту.
Сверху нависли тучи, и молчаливой толпой подступили местные жители.
Попрятались по своим камерам, и если огнем или колдовством уничтожат дом соседа, то меня, наверное, минует эта беда.
Но все ближе огонь и все беспощадней колдовство.
Сначала некоторые мужики не могли добраться до дома и забывались в канаве, но нечистой силой занесло их на строительство тюрьмы и завода. Стройка окончательно доконала. И теперь никогда они не протрезвеют.
И по ночам высматривают призрачный огонек.
Ведьма приманивает их.
А усыпив, натирает мазью, изготовленной из нездешних цветов, и переносит на Лысую Гору. И вместе с товарками наслаждается остатками мужской  силы.
И мужики, спутав сон с реальностью, в ужасе отшатываются от своих жен.
Уничтожили ведьму, но остались ее ученики.
Мальчишка и девчонка, держась за руки, невредимыми вышли из  пекла. Рушились балки, плавилось железо, а они не пострадали.
От мальчишки удалось избавиться. Его повязали специалисты в защитных костюмах.
Напрасно он бился в их руках. Яд не одолел тройной слой резины и пластика.
Девчонка побежала за машиной, но не догнала. Волосы ее спутанными космами упали на плечи. Широко распахнулись глаза с отблесками пламени. Когда пламя это обжигало мужиков, те судорожно ощупывали пуговицы. Вдруг забыли застегнуться.
Как и ее предшественница варила мазь из цветов. Для этого вырывала их и перемалывала луковицы.
И если не остановить ее, заколдует  жителей.
Как уже заколдовала кладоискателей.
Те уже глубоко вгрызлись в породу. Мощные насосы откачивают почвенные воды. И вскоре докопаются до магмы.
Учитель географии рассказал о строении Земли. Есть места, где магма подступает к поверхности. И стоит копнуть поглубже…
Адским жаром веет из ямы. Обитатели подземелья подкатили к дыре бочки с кипящей серой.
Если  не вмешаться…
Долго спали. За эти годы поля заросли бурьяном и чертополохом. Заржавели трактора и комбайны. Река обернулась зловонной протокой, засохли и погибли деревья. Птицы и зверье покинули мертвую землю. Дома покосились, нижние венцы подгнили. В болоте завелись ядовитые гады.
Уничтожить ведьму, и вернется былое благополучие.
Молчаливой толпой подступили к отверженной.
Во главе родичи ее матери с вилами и топорами.
Некогда пожалели насильника, что обесчестил их сестру. Тот откупился брачным свидетельством. Обманом втерся в дружную семью. И  извел несчастную женщину.
Отравленное его семя дало ядовитые всходы.
Родичи не признали девчонку.
Все у них черноволосы, с узкими прорезями глаз,  горбатыми носами, похожими на клювы хищных птиц. И речь их подобна карканью. И ногами твердо и надежно упираются в землю, остаются глубокие вмятины. И кулаком могут сокрушить любого.
А у нее светлые, непослушные волосы, светлые, широко распахнутые глаза. Курносый нос и улыбчивые губы. И ступает, будто летит, и не остается следов от полета.
Подменили в родильном доме, слишком поздно догадались, но узнали наверняка. Отыскали старичка, что некогда  принимал роды.
(Непыльная работенка, руки бы оторвать этим бездельникам.)
Допросили с пристрастием.
Тот недолго отнекивался. Признался, но не успел сказать, куда дели настоящего ребенка. Не выдержало сердце – хилый и неприспособленный к нашей суматошной жизни народец.
Несомненно, ведьма, пришло время ответить за  все.
Вилы нацелились, топоры взметнулись.
Страшен и непредсказуем русский бунт.
Конечно, не все жители последовали за убийцами. Столько неотложных дел, суток не хватает.
Одних не пустили жены. Обещали осчастливить, отчего пуганые мужья попрятались по сараям и подвалам. У других не хватило сил подняться. Надо поутру устраивать самосуд, когда мужики жаждут опохмелиться. Третьи заткнули уши и зажмурились. Бесполезно противиться повальному безумству. Толпа сомнет и втопчет в землю растерзанный труп.
Может быть, обойдется на этот раз.
Не обошлось, подступили к пришельцу и девчонке.
И если они попытаются убежать или взмолятся о пощаде, топоры и вилы вонзятся.
- Дети, у вас есть дети? – невпопад спросил Василий.
Беспомощные  и наивные слова. И не различить за гулом толпы, но его услышали.
- Какие дети?
- Не родятся дети!
- Пособница ведьмы! – откликнулись голоса.
- Да, уничтожала цветы, чтобы жизнь возродилась, - призналась девушка.
Вздернула голову, волосы упали на плечи.
Тучи на мгновение расступились,  солнце высветило ее лицо. Глаза как озера, и можно захлебнуться в чистых  водах.
Кто-то ахнул и торопливо перекрестился.
И если немедленно не уничтожить колдунью…
Предводитель прищурил левый глаз и прицелился. 
В ближнем бою топор  страшное орудие.
Удобнее перехватил топорище и замахнулся. Потом отступил на пол шага и ударил.
Но давно  не колол дрова и растерял былую сноровку.
В последний момент Василий оттолкнул девушку, или  дрогнула рука убийцы, или налетел вихрь, и пылью запорошило глаза, или испуганно вскрикнул кладоискатель.
Не рассчитал силу удара, из искореженного железа и из камня брызнули искры.
Не  каждому дано убить человека. Можно в драке раздробить челюсть, сломать ребра, отбить почки, но хладнокровно срубить голову…
Люди не рождаются палачами, издавна презираема эта профессия.
Отбросил искореженный топор и рванул на груди рубаху.
- Будем биться до смерти! – Нашел достойного соперника.
Для начала влепил ему увесистую оплеуху.
Василий покачнулся, но устоял. На щеке остался след разлапистой пятерни.
И бесполезно сопротивляться, сомнет и уничтожит.
- Дай повидаться с сыном, а потом убивай, - попросил он.
И если до этого хрипло и невнятно произносил слова, то голос обрел силу и звучность.
- Третий ангел протрубил, Светлана третья, - невпопад сказала девушка.
- Нашли золото, поделюсь с вами! – очнулся и выкрикнул кладоискатель. – На  каждой улице поставим по винному магазину! – придумал он.
Женщины, которые до этого не принимали участие в перепалке, насторожились.
Вот  – источник  бед.
Заколдовали  мужей.
Хозяйка магазина в долг отпускала выпивку. А когда требовала расплатиться, а мужики лишь беспомощно разводили руками, то вынуждала кровью скреплять  соглашение.
А потом заставляла  горбатиться на строительстве тюрьмы, после этого мужики не просыхали неделями и месяцами. И все множились долговые расписки.
Со  своими потом разберемся, никуда они не денутся, но надо примерно проучить пришлых.
- Докопаются до центра Земли, и всех сожжет адским огнем! – выкрикнула самая сообразительная.
- Пусть навсегда останутся в своей яме! – придумала другая.
Оттолкнули мужиков и подступили к  кладоискателям.
Будто сошли со старых картин, которые любил разглядывать Виктор.
Волчье тело на трехпалых птичьих лапах венчала крокодилья морда. А рыбины обзавелись зубастой пастью. Или дракон изрыгает пламя.
Кладоискателям не спастись от разъяренных баб.
А мужики добрались до приборов и оборудования.
Осколками брызнули микросхемы. Если железо не поддавалось, то колотили обухом топора.  На  этот раз били без промаха.
Отцы и деды наши обходились без тлетворного влияния изнеженных и зажравшихся горожан.
Все своими руками, а теперь из-за вас разучились выживать и трудиться. И  не на полях добываем пропитание, но на прилавках магазинов. Продукты в ненашенской красочной упаковке. Пища эта пропитана ядом.  Пришло время вернуться к истокам.
Столпились на краю ямы и не давали выбраться.
Обезумевшие от страха горожане скатывались на дно.
Хлынул дождь, напрасно цеплялись за раскисшую землю.
Не дождь, а  ливень.
Ведьмы, конечно, наколдовали.
Надо выкопать ямку, наполнить ее водой и осторожно перемешать пальцем или веточкой.
Огромная яма, в грязи барахтаются люди.
Небо свинцовыми тучами накрыло обреченную планету. Тучи  закружились в безумном хороводе, выбрасывая из себя потоки воды.

- Да, не успела построить ковчег, - попрощалась Светлана.
Волосы ее не потемнели под дождем, но если раньше глаза просматривались до мельчайшего камешка на дне, то теперь отражались нависшие над головой тучи.
Одних излечивает ненастье, другие в грозу впадают в еще большее беспокойство.
Не имеет значения, должна довести и показать.
Опоздал, как всегда.
Месяцами корпел над произведениями, так называемые друзья пытались выведать.
И когда он приходил со своими опусами, в редакции показывали  аналогичные.
Девчонка побежала за автобусом, что увозил безумца, надо было бежать вместе с ней. А потом пробиваться непроходимыми дебрями. Одолевать скальные кручи и бурные реки.
Или еще раньше: не прятаться, а признать сына, забрать к себе, вылепить по своему образу и подобию.
И тогда, может быть, удалось бы одолеть смертельную болезнь.
Поздно, но все равно попытается.
- Я построил ковчег, - сказал он.
Поддерживая друг друга, падая в грязь, но каждый раз поднимаясь после падения, пробивались к машине.
Тьма окутала Землю, не отыскать во мгле.
- Самое ценное, что у тебя  самое ценное? – надрываясь и изнемогая, крикнул он.
- Память, да, память, - откликнулась  девушка.
Он разобрал за грохотом бури и урагана.
- Отдай, тогда выберемся!
- Да как я отдам, память не отдать, - отказалась она.
- А что у меня? – спросил он.
- Горстка земли, что подобрал с того холмика, - ответил сам себе.
- Если я расстанусь…, - не пожелал расставаться.
Пробивались гатью, проложенной еще при царе. Бревна сгнили, девушка оступилась. Ухнула в болотное окно, запрокинула голову, чтобы не захлебнуться.  Он успел ухватить за руку.
Еще не погибла, но увидел, как белесой мутью затягивает глаза. И лицо становится похожим на посмертную маску.
Опущен занавес, разошлась публика, гаснут светильники, пришло нелепое сравнение.
- Нет! – крикнул он.
Полопались жилы и мускулы, из грязи выскакивали и лопались пузыри.
Не магма, но сера и смола подступили к поверхности.
Одной рукой удерживая девушку, другой достал  заветный мешочек.
Земля с могильного холмика, нет с холма, где зародилась новая жизнь. И если расстаться с этим талисманом…
Зубами перекусил шнурок, но земля намокла и не выспалась. Тогда зашвырнул мешочек в болото.
Не бывает чудес, а если изредка и случаются, то нас отучили  верить.
Просто  совпадение.
Ливень иссяк, солнце беспощадно и жестоко ударило обжигающими лучами.
Светлана нащупала  опору.
Выжили на этот раз, слишком дорого заплатили за спасение.
Лишились памяти, если все забыть, то пуста и бессмысленна жизнь.
- Да, кто-то строил ковчег, зачем? – спросила девушка.
- Я довезу тебя, - пожалел ее мужчина.
Ехал проселочной дорогой, подобрал странницу.
Попала под дождь и вымокла до нитки. Выжала волосы,  разлетелись веселые брызги. Он не увернулся, пришлось скинуть мокрый пиджак.
Но напрасно она размечталась, слишком стар для любовных утех.  Поэтому зажмурился и прикрылся ладонью. Но неплотно сжал пальцы.
Одежда облепила  резиновой перчаткой, и ни одного скола и изъяна на совершенном теле.
- Опять опоздал, - выдохнул он.
Окончательно заплутал, и не выбраться из неразберихи. Реальность смешалась с вымыслом. Обступили герои  рассказов.
Одного из них силой утащили на берег реки. Напрасно он отказывался и ссылался на вымышленную невесту. А там жестоко и беспощадно надругались.
Впервые познал женщину.
Но не удалось насладиться невесомостью полета, земля безжалостно ударила.
Подстерегла его с ложной беременностью и потребовала. А он накрылся одеялом и нахлобучил на голову подушку.
Прикрываясь ладонью, забрался в машину. Мотор взревел на повышенных оборотах.
- Долго тебя ждать! – выругался мужчина.
А когда она устроилась рядом  – едва слышный аромат нездешних цветов, и кружится голова, - даже не взглянул на пассажирку.
- Да, прямо, все время прямо, - указала   дорогу.
- И никуда я  не уводила, он сам этого хотел, только запугали его, сам себя запугал, - сказала девушка.
- Кто? – не разобрался Василий.
Чехарда его героев, некоторым не давали выступить, стаскивали с трибуны. Пострадавшие беззвучно разевали рот и тянули  руки.
Увидел похороны соратника.
Того не почтили поминальным салютом. И даже не зачитали отрывки из его книг.
Некто в засаленном траурном костюме пробормотал несколько слов.
Слова истерлись от долгого применения.
Как истерлись победные звезды на соседней могиле. Кажется, на войне так обозначали сбитые вражеские самолеты.
Страна прошла через столько войн, что забылись былые герои.
Это потом превратят их в Илью Муромца, Добрыню Никитича и Алешу Поповича.
Мои похороны, ужаснулся провидец, болезнь смертельно навалилась.
Есть только один лекарь, одно лекарство, и лишь Светлана знает, как добраться до этой лечебницы.
- Не заблудимся? – сквозь боль и отчаяние снова спросил он.
Будто, если непрерывно требовать и настаивать, удастся быстрее найти  спасительную гавань.
- Да, - сказала она. – Научить, как прекрасна и великолепна жизнь.  А потом, когда поверит, когда вера эта током крови разойдется по  телу, вышвырнуть к  нечисти. 
- Самая изощренная пытка, - ужаснувшись, выдохнула она.
- Забыл, какое лекарство, - признался мужчина.- Но обязательно вспомню.
Чем ближе подбирались к лечебнице, тем сильнее одолевала болезнь.
Сначала переносицу удлинили две глубокие складки. Потом   морщины измяли уголки губ. Щеки ввалились, подглазья почернели.  Поредевшие седые волосы едва прикрывали лысину. Кожу испоганили старческие пигментные пятна.
Живот заштопали на скорую руку, выступили капли крови и сукровицы.
Только глаза остались прежними: голубыми и бездонными, и он не мог отказать людям с такими же глазами.
Или женщинам со светлым именем.
А когда совпадало то и другое, преклонялся перед ними. И готов был исполнить любую их прихоть.
Помочь    избраннице – последней, других не будет, - уничтожить неведомого врага.
Вот она крепость, которую предстоит одолеть.
Стена из корявых досок. Наверное, возвели ее одновременно с царской гатью, стоит посильнее ударить,  и доски разлетятся щепками.
Бывшую барскую усадьбу впопыхах приспособили под дом скорби.
И когда поместили первых пациентов, в реку, что протекает рядом с деревней,  попали отравленные стоки.
Безумие заразно, давно доказано историей, когда толпа идет на штурм царского дворца, то ее не остановить  разумными доводами.
Яд отравил берега.
Девицы приводили туда парней, но не могли выстоять под их натиском. Впрочем, особенно и не сопротивлялись
Когда парни привычно прихватывали некую недотрогу, та коленкой безжалостно била в пах, и заслуженно пострадала за членовредительство.
Также пострадали или пострадают те, что знались с ней.
Вдвоем подобрались к скорбному дому.
Так мотыльки устремляются на свет и разбиваются о стекло. И не сразу удается вытравить эти отметины.

Полуразрушенный забор, сорванные с петель ворота. Сад  с  засохшими яблонями.
Некоторые пытались выстоять на мертвой земле. От корневища выбрасывали корявые, перекрученные стволы. Болтались маленькие несъедобные яблоки. Их скармливают пациентам, от чего те впадают в еще большую меланхолию.
С подсобным хозяйством можно пережить любые передряги.
Земля слухом полнится.
Уже взбунтовались дальние деревни.
Около одной возвели тюрьму. И европейская комиссия высоко оценила достоинства темницы. Неустанная забота о  падших сыновьях. Камеры с койками,  кабинка с унитазом. Душевое отделение, кондиционер, телевизор и компьютер с выходом в интернет.
Некогда при проклятом царизме отец известного писателя, один из руководителей оппозиционной партии на три месяца загремел в «Кресты». Там ему представили номер из двух камер. Обед привозили из лучших петербургских ресторанов. И стоило ему пальцем поманить охранника, как тот вытягивался по струнке и брал под козырек.
Решили возродить те порядки.
Иностранцы высоко оценили наши достижения.
Все изменилось после их отъезда. Кондиционеры перенесли в квартиры начальства, кровати разломали и выбросили за ненадобностью, их заменили привычными нарами. Телевизоры распродали, интернет так и не смогли запустить, двери уборных заколотили досками, в камерах установили параши.
Все как обычно, это вам не санаторий  для партийной элиты. Погуляли и будет; свобода – не существует паскудного этого слова.
Самых строптивых нарушителей отправили в дом скорби, там с вами окончательно разберутся. Несколько уколов, и человек превращается в овощ, и даже кормить его приходится с ложечки.
Иногда забывают кормить, не беда, если убогий окочурится, вычеркнем  из списка.
Труп зароем в саду – удобрение для дикого сада. Хотя какой с них навар –  кожа да кости.
Тюрьма, психушка – источник заразы.
Вооружились топорами и вилами, но еще не сокрушили. И если немедленно не выплеснут гнев, могут пострадать незыблемые государственные устои.
- На тюрьму, освободить узников совести! – выкрикнул кто-то в толпе.
Это соглядатай решился на открытое выступление.
Все равно не одолеть неприступную крепость, обломают зубы, разобьют кулаки и угомонятся.
Не угомонились, двое вылезли из машины и побрели к дому скорби. Загребая ногами пыль, она оседала на лицах, в складках одежды, забивала поры.
И когда добрались до дверей, и они приоткрылась, то увидели такое же серое запыленное лицо.
- Секретный полигон, - невнятно произнес привратник.
Бывший ассистент профессора, за некую провинность отправленный в ссылку.
- Правительственное постановление, есть соответствующие документы, - не растерялся Василий. Поднаторел среди писательской братии, заранее запасся дипломами и предписаниями. 
Прихватил портфель, и когда открывал его, руки дрожали.
Круглые гербовые печати, они доконают любого.
- Наконец-то! – обрадовался привратник. – Они такое наворотили!
Уголок рта судорожно дергался, с трудом разобрались в захлебывающейся  речи.

Все переиначила новая медсестра, поначалу ей не перечили.
Ранний подъем, обязательные физические упражнения.
И созидательный труд – лучшее лекарство для  симулянтов.
Придумала вырыть канал, чтобы вода из ближайшей реки самотеком поступала в барскую усадьбу. Тогда, может быть, удастся запустить заброшенный фонтан, что, несомненно, пойдет на пользу обслуживающему персоналу.
Надзирать за каторжанами приставила ассистента,  но тому недоставало должной строгости.
Когда сама появлялась на великой стройке, то заключенные усерднее вгрызались в землю.
Раздобыла бич и рукояткой угрожающе похлопывала по голенищу сапога. Но бока еще не била.
Канал прорыли, сточные воды подступили к усадьбе.
И даже привычная ко всему надзирательница – когда помощник профессора обещал осчастливить человечество своей статьей, так разило потом, что к нему не могли подступиться, а она лишь слегка морщилась – раздобыла противогаз с изъеденной молью резиной.
Пришлось срочно засыпать канал. 
Рабы  не роптали.
Научилась в совершенстве владеть плеткой и наносить точечные удары. Чаще всего целила в пальцы правой руки, чтобы не могли нажать на курок.
Но еще не калечила людей.
После интимного свидания с профессором, более рьяно стала относиться к своим обязанностям.
Уединилась с ним в пыточной камере.
И хоть стены ее были обиты войлоком, от криков содрогнулась лечебница.
А когда в горячке сражения вывалилась в коридор, узники затаились по  палатам. Спрятались под одеялом и нахлобучили на голову подушку. Некоторые забрались под кровать.
В черных рейтузах, откуда двумя внушительными буграми выпирали мощные ягодицы.  Выше пояса в полном боевом облачении: кожанка с перекрещенными ремнями, бляха с острым шипом на перекрестье. Острие проржавело от засохшей крови. На голове мотоциклетный шлем с поднятым забралом. Лицо красное воспаленное, губы искусаны, черные зрачки разлились по глазницам.
И никакого оружия, запросто уничтожит голыми руками.
В крайнем случае, можно воспользоваться туфельками на шпильках. Метким ударом вышибить глаз.
Протопала по коридору, узники затаились по  камерам.
Профессор выполз за  мучителем, полз и припадал к следам своей возлюбленной.
Рубашка измочалена, кожа на спине в багровых рубцах, лицо в синяках и кровоподтеках.
Свершилось, наконец-то испытал полное удовлетворение от интимной близости.
Настоящая женщина, на таких стояла и стоять будет Земля Русская.
Ворвалась в камеру, хищно вгляделась.
- Мне бы улететь, - не сдержался один узник.
- Лучше зарыться в землю, - придумал другой.
- И полетаете, и поползаете! – милостиво разрешил надзиратель.
Сдернула с кровати летчика, раскорячив руки и подвывая, засеменил тот вокруг кровати. Но скоро иссякло топливо, грудой обломков рухнул на жестокую землю.
А второй червем извивался по полу.
Если разрубить червя,  срастутся ли обрывки, но лень  идти за лопатой.
С тех пор сама присматривала за рабами, не доверяла  мягкотелому ассистенту.
Теперь мужики на пустыри рыли ямы для посадки деревьев. А поскольку саженцы не привозили, потом закапывали их.
И бич разрубал не только пальцы.
Ненавидела мужчин, они заслужили эту ненависть.
Когда-то с семьей проживала на хуторе.
Бандиты, что годами скрывались в лесах, подступили к хуторянам. И когда хозяин отказался накормить пришельцев, подожгли дом. Напрасно взмолилась женщина.
Но чудом выжила в том огне.
Когда очнулась, окружили ухмыляющиеся рожи.
Предводитель неторопливо содрал с нее остатки одежды.
Член его почернел и  разбух.
Распяли на кресте и надругались.
Но если Спаситель смертью своей спас и возвеличил человечество, то она возненавидела и поклялась уничтожить.
В этом доме скорби собрали убийц и насильников, которые  мнимым  безумием укрылись от наказания.
Им не уйти от расплаты.
Нет Бога, он не покарает преступников. Мы обязаны, прости и помилуй нас.
Женщин в этом скорбном заведении пытался излечить помощник профессора.
Устраивал дружеские посиделки. И пытался выведать, как и когда произошло их грехопадение.
Выспрашивал интимные подробности, при этом шершавый язык теркой раздирал  губы.
Не желала знать и слышать эту галиматью. Поэтому колючей проволокой огородила женское отделение. А чтобы они не продрались, увешала колючку пустыми консервными банками.
И женщины напрасно протягивали руки и устремлялись к преступникам.
Пусть те вкалывают на урановых рудниках, не заслуживают даже могильного холмика с фанерной табличкой
Пепел их развеять над пустырем. Землю эту посыпать солью, чтобы ничего не  родила.
Из ассистента профессора не получился безжалостный надзиратель.
А когда попал он в женское отделение, то его добили откровения пациенток.
По-разному избавлялись они от извергов. Некоторые прибегали к изощренным уловкам.
Если зимой уставший муж не мог добраться до дома и забывался в сугробе, то не отправлялись на поиски. А если отправлялись и отыскивали, то не уносили домой и даже не прикрывали тулупом. Оставляли умирать на улице.
А потом на суде  не пытались оправдаться. Жестокие и безжалостные создания.
Другие утром не давали мужикам опохмелиться. А если тот припрятывал чекушку, то разбивали ее о голову несчастного.
Опять же порча государственного имущества.
А когда у мужей случалась белая горячка, то лаской и негой не успокаивали их, а прибегали к помощи медицины.
Медики, конечно, пытались помочь, трупы в моргах складывали в несколько рядов.
И многих приходилось хоронить в безымянных  могилах за оградой кладбища.
Ассистент не прижился и в этом коллективе.
А теперь около ворот торопливо обличал начальство.
И чем больше говорил, тем бессвязнее становилась речь. На губах выступила пена, глаза закатились, упали капли пота, на щеках остались грязные дорожки.
Когда люди долго общаются, то многое перенимают; повел комиссию по коридору, при этом хромал, как профессор. А около женского отделения облизнулся, шершавый язык теркой разодрал губы.
Около комнаты медсестры сгорбился и ладоням и закрыл затылок.
Узкий коридор среди ненависти, боли и страдания. Колючая проволока, на которой висят останки пытавшихся пробиться бойцов. Едкий запах гнили, разлагающейся плоти и порохового дыма. Воронки, заполненные талой, ржавой водой.  Нахохлившееся воронье на мертвых деревьях.
Похоронная команда крючьями подтаскивает трупы к телеге.
Так привиделось писателю.
Чтобы отогнать видение, зажмурился и пальцами надавил на веки.
Просто предсмертное болезненное восприятие действительности; дай  силу спасти и вразумить сына.
- Да, раньше они были цветами, теперь стали убийцами, -  прошептала девушка.
Помощник профессора приоткрыл дверь женского отделения и приник к щелочке.
Очередная пациентка, молодая да ранняя, безошибочно определил он. Такие все изощреннее избавляются от мужей и любовников.
Предстояла беседа с новенькой, и когда она будет вспоминать и показывать, он охотно подыграет ей.
Мнимое сочувствие, несколько ловких пассов и маловразумительных врачебных терминов.
Сама придет и взмолится – а куда ей деться, - а если откажется, будет вкалывать наравне с мужиками. На стройке века требуется все больше рабочих рук.
- Цветочком меня посчитала, ишь какая баловница. – Проводил ее долгим оценивающим взглядом.
Василию и Светлане повезло: застали сотрудников в своих кабинетах.
Иногда медсестра не надзирала и не преследовала, бесполезно с ними бороться, все равно, что выдергивать сорняки. Оглянешься – так же колышутся  за спиной.
Тогда призывала к себе мальчишку.
Выделила его среди убийц и насильников. Когда впервые увидела, ослабела и прислонилась к стене.
Показалась, протерла глаза и осторожно посмотрела. Боковым зрением, голову не повернуть, шея окаменела, развернулась всем телом.
Где-то вычитала: каждые шесть человек на Земле неотличимо схожи, не поверила этой выдумке.
- Мирон, - беззвучно выдохнула она, сын ее  не откликнулся.
Подступила к нему – заставила себя подойти,  несколько крошечных шагов растянулись на долгие версты – и вгляделась.
Показалось:  оттолкнул пустой взгляд исподлобья.
Просто похож, тем строже ответит за обманчивую свою схожесть.
- На самую убийственную работу. – Выделила его из толпы каторжан.
Заперла в отдельную камеру -  карцер для  отпетых и несговорчивых, - и  когда по вечерам приходила туда, то вспоминала и рассказывала.
Как весной  из почек выклевывались листья, и по утрам будил птичий гомон. Как распахнутыми руками пыталась обхватить бездонное и бесконечное небо, а оно вытекало из объятий. Как на восходе из-под ладони вглядывалась в огромный багровый диск солнца и радовалась зарождению очередного дня.
О былом волшебстве – и это  не повторится.
- Если бы я могла выразить словами, - как-то пожаловалась женщина.
- Попробуй написать, у тебя получится, - попросила она.
Он попробовал; нас окружают слова, как из этого многообразия выбрать единственно правильные и необходимые?
Природа – будь она неладна, - кому интересны втоптанные в грязь цветочки, мертвые реки и гибнущие деревья; будто забрасывал невод и выуживал неверные слова.
Но когда по ночам ощупывал бумагу, ощущал только ее шероховатость, слова не бились под рукой вольной птицей.
И тяжело наваливались и пытались раздавить стены одиночной камеры.
Привратник довел посетителей почти до дверей директора, но запутался в колючке, и чем отчаяннее дергался, тем глубже  вонзались шипы.
- Да, и здесь цветы, если найти его и уничтожить, то цветы тоже погибнут, - приговорила мальчишку.
Василий постучался в закрытую дверь. Хотел аккуратно – костяшками, а получилось – кулаком.

Так приходят с обыском и постановлением на арест, и нет табельного оружия, чтобы застрелиться. Можно задохнуться, если зажать рот ладонью, но рука бессильно упала.
Нашли козла отпущения,  осудил пришельцев профессор, есть ловкачи побогаче и поизворотливее. Ищите среди бандитов и налетчиков, в Государственной Думе и в Правительстве.
Все -  своей головой и руками. Когда увидел, как люди надрываются и гибнут на производстве, то попытался помочь им. По спецнабору, как комсомольский лидер, поступил в медицинский институт. А там до умопомрачения зубрил никому не нужную латынь.
На последних курсах увлекся философией, городское начальство направило в высшую партийную школу.
Через пол года явился на первый экзамен, преподаватель тяжело вздохнул и осчастливил заслуженной тройкой. А когда открыл экзаменационную ведомость, то обнаружил более высокую оценку.
Запамятовал, потупившись, отговорился студент.
Больше не испытывал судьбу, через три года получил диплом о втором высшем образовании.
Медицинской науке нужны философски подкованные организаторы, пора подумать о кандидатском достоинстве, намекнул  куратор.
Чтобы надежнее бороться с чуждыми влияниями. Чтобы чиста и непорочна была наша самостийная наука.
Кураторы подсуетились, скоропостижно скончался их престарелый ставленник.
И председатель комиссии, морщась от зубной боли и геморроя, за особые заслуги предложил осчастливить претендента докторской степенью.
Проголосовали единогласно.
Это только для наивных простачков существует тайна голосования. Но легко вычислят диссидентов и примерно накажут.
О, те благословенные и незабвенные годы. Стоило с проверкой приходил в любое лечебное заведение, там встречали хлебом и солью. И яства эти преподносили специально отобранные девицы.
И стоило обнаружить в их поведении хоть один изъян, как лечебницу заносили в черный список.
Купание с нимфами, шашлыки  на природе.
От бескорыстных даров ломилась квартира.
Правда частенько приходилось заседать в президиуме на многочисленных заседаниях, надувать щеки и милостиво кивать, так что ныла шея, но за все приходится платить.
Безоблачное небо и вечная весна, и казалось, ничто не угрожает привычному благополучию.
Но неожиданно ударил ветер злых перемен. Небо затянуло тучами, от непрерывных дождей раскисла земля.
Затопило подземелье,  оттуда выбрались привычные к подпольной жизни люди.
Сыны повелителя тьмы, и  небожителям, за годы достатка утратившим клыки и когти, не устоять  против супостата.
Хоть и не лишили  регалий, но перестали доплачивать за генеральские погоны, и сослали в  рядовую больничку.
А там, закрывшись в своем кабинете, прятался он от  разгневанных посетителей.
Не его вина, что врачи разбежались по частным клиникам, что не хватает лекарств, что навалились невиданные ранее болезни.
Что приходится на трамвае, а то и пешком добираться до ненадежного убежища.
Что потрескались стены и обвалилась штукатурка.
Что на заводах месяцами не выплачивают зарплату.
Что трава, которую собирают голодающие, отравлена дыханием большого города.
Впрочем, городу все тяжелее дается каждый вдох, жизнь едва теплится на заводах и фабриках.
Безжалостный ветер перемен обрушился и на его покровителей.
Но не уничтожил, прошли суровую школу борьбы и выживания,  приспособились к новым обстоятельствам.
Главные идеологи во весь голос принялись поносить взрастившую их партию, директора заводов прибрали к рукам бесхозное производство. И если при этом требовалось покаяться и признать былые ошибки, то каялись и признавали.
Освоились и по-хозяйски осмотрелись.
Надо заново собрать команду, восстановить порушенные связи.
Вспомнили  сосланного в районную больницу былого соратника.
Крепкие мальчики под руки вывели его на улицу. Доволокли до машины, а потом долго не могли избавиться от въевшегося в одежду запаха страха и отчаяния.
Пинками загнали в кабинет хозяина.
Тот  встретил  доброжелательной улыбкой.
Но отстранился, когда посетитель пал на колени и потянулся облобызать  ботинок.
Нет, он не против естественных  поползновений, но опять же оглушил запах.
Приказал отмыть запаршивевшего соратника.
Что и было исполнено.
Загнали в допросную камеру, где в полу была пробита дыра для стока крови. Отодвинули колоду с воткнутым в нее мясницким топориком. А потом ударили из двух шлангов. В одном кислота, что сбивает ржавчину и окалину, в другом вода с примесью спирта. Пусть подышит напоследок. Если не выживет, то не годится для нашей работы.
Выжил, был не менее изворотлив, чем его хозяева.
Так попал в дом скорби, не пациентом, конечно, а директором.
Везде нужны свои люди, вдруг заартачиться прикормленный чиновник.
Пока такого не случалось, достаточно было намекнуть  о существование подобного заведения.
Но не дремали конкуренты, тоже построили монастыри.
И когда Василий ворвался, директор попытался выведать его намерения.
Выудил из ящика и бросил на стол дипломы и постановления.
Молча; можно двояко истолковать слова, придраться к случайно сорвавшемуся слову, но любой здравомыслящий человек спасует перед печатью на министерской подписи.
А Василий достал свои бумаги. И руки почти не дрожали.
Игра в карты, дама бьет валета, а король даму. А тузы  припрятаны в рукаве.
Светлану втолкнули в эту камеру. Ожили цветочки на обоях и нацелились ядовитыми шипами.
Отступила к дверям, спиной уперлась в железные обручи, так стягивают бочки, но отрава все равно выплескивается.
Так уже было, но не вспомнить где и когда.
Сползла на пол, обручи порвали спину, отринула несерьезную эту боль.
Заслонилась скрещенными руками, отрава просочилась.
Стоны, проклятия и беспомощные молитвы. Будто кто-то услышит и спасет отверженных.
Стены заведения пропитаны болью и отчаянием.
Поникла под этим грузом, и уже не вернуться к людям. Забилась в угол, подтянула к груди колени, спрятала голову, а затылок прикрыла растопыренными пальцами.
Картежники забыли о ней.
Разыграли почти всю партию, осталось несколько ходов.
Директор воздел указательный палец, потом вздернул голову и молитвенно сложил ладони.
Сильный ход, как на него отреагирует соперник?
Тот тоже оттопырил палец, а кулаком другой руки ударил себя в грудь.
Пошел с козырного туза, и уже не побить эту карту.
Директор засмотрелся на обвинительный палец. Ноготь коротко подрезан,  но нет заусениц и рваного мяса.
И нашим, и вашим, мало кому удается так приспособится.
- Что вам угодно? – высоким  стилем приветил он знатного посетителя. – По вашему пожеланию припишем ей любой вид безумия. -  Кивнул на забившуюся в угол девчонку. На бесформенный тюк грязных тряпок. – Если необходимо, будет лечиться всю жизнь.
- Отдайте мне человека, - взмолился или потребовал Василий.
И голос не дрогнул, если дрогнет, то не удастся спасти.
- Имя, фамилия, кто направил? – вспомнил врач о профессиональных  обязанностях.
И тогда Василий не сдержался, не помогли и годы непрерывных тренировок.
- Нелюди,  нечисть, немочь, нежить! – вспомнил  чье-то определение.
- Отошел? – с надеждой ухватился за последнее слово ставленник. Снова задрал голову, беспомощными пиками нацелилась выщипанная худая  бороденка.
- Немного осталось, - тяжело и неохотно признался Василий.
- Скопытился, скапустился, и черти не примут его! – не услышал директор. – Свободен, свободен! – возликовал он.
Когда люди радуются, то преображаются их лица, и уходит все наносное, второстепенное.
Василию показалось, что оскалился череп. Кости изъела проказа, упала труха.
- Какое всеобщее горе, - мгновенно успокоился профессор. Только в мнимом беспристрастии можно выжить.
Выжил и снова победил.
- Отдам любого, - отблагодарил черного вестника. – Возьму ее, чтобы сошелся счет, - пошутил, кивнув на тюк одежды. – А мужчина  или женщина – кто их разберет, у нас все равны, общество равных возможностей, - ругательством повторил вслед за лидерами.
И тогда Василий назвал имя.
Как призыв,  крик о помощи, как единственное, что осталось в жизни.
- Нет, не могу, - испугался директор. – Она не отдаст, - досконально изучил свою пассию.
И ошибся на этот раз.
Стены лечебницы пропитались болью и ненавистью.
Так сосуд наполнен до краев, но еще не выплескивается содержимое. Но стоит добавить каплю…
Боль Светланы слилась с общей болью.
Раствор вскипел.
Или людей доконало безделье. Когда вкалывали на лесоповале, или вгрызались в землю, или втаскивали на гору камень, а он срывался около вершины, то не мечтали и не надеялись. Лишь бы пережить этот день. Не околеть на морозе, добрести до барака, и чтобы не загрызли лагерные псы, и не расстрелял пулеметчик.
Но в безделье вспомнили о людской  сущности.
Да, выступить против Системы и наверняка погибнуть,  лучше так, чем и дальше влачить рабское существование.
Сначала один робко выглянул из  камеры – мучители так уверились в своей безнаказанности, что забыли запереть узников,  - потом другие.
Небольшой толпой собрались в коридоре.
Молча и на цыпочках направились к главному своему мучителю.
Та женщина наверняка окончила пыточные курсы.
От тяжелой их поступи сотрясались стены.
А когда пробирались около колючей проволоки, металл рассыпался ржавой пылью.
Одновременно ввалились в ее камеру.
Пришли отомстить, но некоторые огляделись – чем бы поживиться в  первые минуты мнимой свободы.
Голые стены, припрятала добро, выведаем и дознаемся.

Женщина тяжело поднялась с лежанки.
Обступили глумящиеся рожи.
Так кошка  играет с полузадушенной мышью. Опускает ее, а когда та доползает до норки, ударяет жестокой лапой.
Попрятались и наблюдали из укрытия. А потом пошли по следам. Кровавая капель; чтобы не ошибиться, обмакнули и облизали палец. Приторный вкус крови, зажмурились от удовольствия.
Но потеряли след, и все расширяли круги поиска.
Безумная женщина, ни с чем не спутать запах безумия.
Нашли  по запаху, ввалились возбужденной толпой.
Одни простукивали стены и половицы, где-то спрятано сокровище, оно отзовется золотым звоном, другие недоуменно осматривались – эта камера почти ничем не отличается от их камеры, но многие жаждали мщения.
Изломать плеть о ее спину. Бить до полного изнеможения, а когда силы иссякнут, передать  оружие товарищу.
Подступил мужик, похожий на огромную обезьяну. Оглушил запах прогорклого масла и едкого пота. Волосатые руки ухватили за ворот больничного халата. Ткань лопнула с грохотом орудийного выстрела.
Одни привычно попадали и ладонями закрыли затылок, другие покорно подставили спину.
Опять не выполнили урок  и будут примерно наказаны. Или выполнили, но все равно не избежать наказания.
Самые пугливые выползли в коридор.
Выстрел грянул, но снаряд не взорвался.
Осторожно приподняли голову.
Дивное зрелище; когда проводили мимо женского барака, то конвоиры предусмотрительно завязывали им глаза, а женщин, на всякий случай, облачали в бесформенные балахоны.
Забыли, как выглядит женское тело.
Отвисшие груди с траурными сосками, плотный живот с забавной татуировкой. Две жирно перечеркнутые звезды.
Вырезали ножом или приложили раскаленную печатку, отметили, чтобы найти по следу.
А она выжила в тот раз.
Бугристые багровые рубцы обезобразили живот.
- Убийцы, фашисты! – прохрипела женщина.
- Баба! – наконец, сообразил самый догадливый.
Слюни упали на подбородок, размазал их по лицу, пузырьки слюны полопались с сухим треском.
- Добью вас, если выживу! – прохрипела женщина.
Рубцы вспухли и еще больше побагровели.
- Наши звездочки! – обрадовался мужик, сорвавший с нее халат.
- Как она посмела их перечеркнуть! – рассвирепел он.
Ухватил за плечи и встряхнул.
Голова упала на плечо, потом перекатилась на другое.
- А почему ты первый? Надо по алфавиту, - не согласился дотошный мужичок.
Худенький, среднего роста, ему не одолеть богатыря.
Но когда поместили  в лечебницу, то вспомнили о брате. И пусть тот жил в другом городе, близнецы подвержены одинаковым заболеваниям. Отыскали и тоже посадили.
И теперь вдвоем набросились  на обидчика. Один впился в загривок, другой в ляжку.
Так собаки набрасываются на медведя, и тому не  удается отбиться.
Рыча и завывая, покатились по земле.
Тремя соперниками меньше, другим больше достанется.
Подступили шакальей стаей. Пасти оскалились, нацелились когти.
А она легендарной француженкой вскарабкалась на баррикаду.
И прекрасно было ее тело. Встопорщились груди, стали незаметны испоганенные звезды, живот ослепил белизной мрамора.
Но щеки ввалились, подглазья почернели, а глаза поблекли, зрачки выцвели, нос заострился.
Предсмертная маска, безошибочно определяют врачи – не существует такой маски, просто устала бороться и проигрывать.
И еще можно спастись, даровать свое тело насильникам, а она не пожелала.
Ударила ногой, и кулаком, и впилась зубами.
Тогда они набросились – не на женщину, на врага, которого необходимо уничтожить.
Урча, раздирали человеческую плоть.
Пена смешалась с кровью, хрустели и ломались дубины, которыми они сокрушали жертву, или хрустели и ломались  кости.
Пир победителей, и невозможно остановить  побоище.
Никто и не пытался.

- Скорее, забирай своего! – Профессор провел Василия полем боя.
Досконально изучил повадки своих подопечных, только поэтому уцелел.
Еще до выстрела скатился в воронку, и отыскал безопасную тропинку на еще не существующем минном поле. И раздобыл косынку с грубо намалеванным красным крестом. И прихватил белый флаг капитуляции. Вооружился на все случаи жизни.
- Они из-за твоего подняли бучу, - безошибочно вычислил виновного. – Пока другие вкалывают и надрываются, он марает бумагу! Тоже мне – писатель! – обругал бездельника.
- Нашел, - окончательно поверил Василий.
Талант и способности передаются по наследству. Недаром дети дипломатов тоже становятся дипломатами, а дети бандитов не знают иного ремесла.
Правда иногда меняются местами, но никто этого не замечает.
Увидел и признал сына.
Едва заметные складки удлинили переносицу, около уголков глаз угадывалась сеточка морщин, и взорвалась лампочка, а он не увернулся от осколков.
- Я нашел тебя – просто и буднично сказал отец.
Но за каждым слово таился крик больной и израненной души.
- Скорее! – поторопил профессор.
Если немедленно не добежать до туалета...
- Нет, - отказался мальчишка.
- Теперь мы  будем вместе… Жаль, мало осталось, - сказал отец.
- Я уничтожил тебя еще на том картофельном поле.
- А ты будешь жить долго и счастливо.
- Потом уничтожил около реки, потом уничтожал каждый день, когда мать пила и вспоминала.
- Все тебе отдам, - поклялся отец.
- И предалась повелителю тьмы, а я сжег ведьму, - признался убийца.
- Скорее, иначе нам не уйти! – всполошился профессор. Мочевой пузырь раздулся и мог лопнуть.
- Ничего не было, - придумал Василий.
- Правда? – не поверил мальчишка.
- Ты придешь на то поле, и все случится, но исправишь мои ошибки.
- Исправлю, - поклялся мальчишка.
- Бесполезно, - отчаялся профессор. – Далеко вы не уйдете, всего лишь до другого подобного заведения.
- Весь мир – сумасшедший дом? – услышал и спросил мальчишка.
- Несомненно! – подтвердил  ученый.
- Тогда можно, тогда все можно, - согласился узник.
- Вместе исправим, - позвал его отец.
- Пойдем, - неожиданно согласился сын.
И они ушли, и доктор долго смотрел им вслед. По минному полю, и ни одна мина не взорвалась,  постепенно фигуры их превратились в едва заметные черточки, напрасно вглядывался  из-под ладони.
Коридором прокрался к туалету. Еще одна крепость. Им не прорваться. Да особенно и не рвутся. Рядом пустырь, там можно опорожнится.
Если пощадят  конвоиры.
Спустил воду, та долго не могла смыть муть, потом уселся на стульчак и вызвал карательную команду.
Возомнили и взбунтовались, Власть более всего боится бунтовщиков. Если на корню не пресечь заразу, то всполошится вся страна.
Такое уже бывало.
И  захлебнемся  в крови.
Нет, безжалостной рукой сковырнуть нарыв.
И тогда возвысят или уничтожат.
Как ляжет карта.
Надо бросить монетку, самый верный способ испытать судьбу.
Бросил, но не  поймал. Она закатилась за горшок, как часто судьба наша барахтается и погибает в отходах.

ГЛАВА 5

- Теперь вроде бы свободна, - отпустили ее.
- И могу идти в любую сторону, - спросила Светлана.
- Да, только куда? – удивились конвоиры.
- Надо кого-то найти, - вспомнила узница.
- Все мы ищем. – Такими словами напутствовали ее при освобождении.
Прошло несколько лет после того бунта.
Директор клиники  вызвал спасателей.
Но бунтовщики взломали двери. Вытащили из кабинки и набросились. Мешали друг другу и не сразу  прикончили. Крики боли и отчаяния смешались с воплями ярости. А потом, когда человек перестал дергаться, неохотно отступили. Только мужичок, кому не удалось прорваться и ударить,  не мог угомониться.  Сначала пинал в бок окровавленное тело, потом разбежался и запрыгнул  на грудь. Хрустнули переломанные ребра, изо рта выхлестнула  струйка крови.
Один глаз вывалился. Ухватил его обеими руками и рванул. Потом бросил на пол и раздавил.
Сосед его доковылял до стены и согнулся в рвотных позывах.  Запах желчи смешался с запахом пота и испражнений.
- Уважай мертвецов! – неожиданно возник другой мститель.
Ударил убийцу,  тот повалился на пол. Но вскочил и  бросился на обидчика.
Каждый сам за себя, все враги, их надо уничтожить.
Сцепились в смертельной схватке.
Им бы объединиться могли бы выстоять.
Уже подобрались спасатели.
Подъехали на машинах, слаженно выстроились бронированным клином.
Как научили военные историки. Непобедимое построение, что некогда сокрушило врага. Впереди закованные в латы всадники на таких же неповоротливых конях. Верные оруженосцы несут тяжелые мечи. И если  хватит сил поднять  оружие, то непременно побьют супостата.
Победили у Вороньего камня на Чудском озере.
А потом во всех грядущих битвах.
И напрасно западные историки превозносят наших женщин,  мол на их плечи легли все тяготы войны, если это и так, то не обошлось без вмешательства потусторонних сил.
Мужики поверили так называемым специалистам, поменяли победу на рабскую  покорность, подставили  шею под привычное ярмо.
И только немногим удалось выстоять.
Они и пошли на штурм твердыни.
Раскачали могучий таран и ударили в чугунные ворота.
Напрасно защитницы поливали их кипящей смолой и забрасывали камнями.
Разве что бабка, ненароком вскарабкавшаяся на стену, запустила   глиняный черепок. Да так метко, что проломила череп предводителю.
О чем не преминули сообщить  в Святой Книге.
Приказали забыть  убийцу, но имя поверженного бойца присвоили улицам, городам и пароходам.
И девчонки, получая паспорт, умоляли осчастливить их победной фамилией.
Потеряв командира, отряд все равно  ворвался в город.
И особо не церемонились с ведьмами, заставили ползти к глубокой яме посреди города. Когда-то здесь возвышался храм, женщины взорвали его по приказу своего повелителя.
Ползли живым коридором, и настолько мерзки были их деяния, что никто не посмел ударить.
Некоторые доползли, и завязли в болоте.
Тех, что выбрались приговорили к очистительному сожжению.
Или задом наперед усадили на осла и пришпорили. Для этого не пришлось  раздевать – давно содрали одежду.
Под хвост насыпали соли с перцем, обезумевшие животные понеслись.
Женщины упали и разбились.
Прискорбное, но полезное  зрелище.

Так или примерно так изобразил новоявленный писатель.
Бредовые его рассказы  печатали в брошюрках с полузабытой символикой. На смазанных рисунках угадывалась некая фигуры. В одной руке держала замызганную кепочку, другой указывала  на былые достижения. 
Было, вспоминали растроганные читатели, разбирая нечеткий типографский шрифт.
И не забыть те благословенные годы. Исправно выплачивали зарплату, и не надо было беспокоиться о завтрашнем дне. В магазине всегда можно раздобыть частик в томате, а если   не можется, то утешиться глотком водки.
А на работе заняться рукоделием, или до умопомрачения обсуждать и осуждать начальство.
Зато детей можно бесплатно отправить в пионерский лагерь и насладиться долгожданной  свободой.
Всего лишь требуется сказать  веское слово.
Осудить проклятый империализм, мешающий создать общество равных возможностей. А также посочувствовать угнетенным народам Африки.
А еще под красными флагами пройти по центральной городской улице. Если не дождаться окончания шествия, то по пути забежать в парадную. Не для того, чтобы облегчиться, мы культурные люди, для этого существуют подворотни, но воровато приложиться к вожделенной бутылке.
Было,  и вам не отнять  воспоминания.
Все изменилось в одночасье, с Запада подуло гнилым ветром.
Оттуда понаехали так называемые специалисты. И чем настырнее приучали  к нездешним ценностям, тем отчаяннее свирепствовала разруха.
Тогда попытались вразумить карательными отрядами.
Переодели их в нашу форму, но пришельцев выдал высокомерный взгляд и жующие челюсти.
Челюсти эти поделились бесценным опытом с местными спасателями.  И  бросили новоявленное воинство на свержение былых кумиров.
Ведьмами, назвал их автор, но смышленые читатели научились читать между строк.
Виктор подробно описал, как  разгромили  дом скорби, старики и старушки  утерли скупую старческую слезу.
.
Многое перенял от отца. Тот попытался рассказать, как по весне наливаются живительным соком и зеленеют листья.
Виктор увидел. Пронеслись машины, вздымая тучи пыли и отравляя выхлопным газом.  Он задохнулся, пытаясь добраться до ближайшего дерева. И едва не погиб, порыв ветра опрокинул мертвый ствол. Тот упал на машину. Крыша прогнулась, осколками брызнули стекла, дурным голосом взвыла сигнализация.
Хозяин выскочил из парадной, ноги подкосились, упал на загаженный газон. Обеими руками вцепился в остатки встопорщенных волос.
Вырвал с корнем – кажется, некая девушка так же вырывала ядовитые цветы, - на черепе остались зияющие раны. Зачерпнул пыль и посыпал больную голову.
Всего лишь очередная их уловка, безошибочно разобрался мальчишка.
Выбирают жертву и подманивают ложной  скромностью. Опускают голову – не пристало разглядывать незнакомых мужчин, - а на щеки выдавливают румянец. А если этого мало, то томно и протяжно вздыхают. Так волчица подзывает самца, и тот устремляется на ее зов.
Любой мужчина услышит.
Некоторые торопливо крестятся и обещают поставить перед иконой заступника самую дорогую свечу.
Но опытная добытчица усмирит их, напрасно они надеются на вмешательство высшей силы.
Сломался каблук, подвернулась нога, или на голову нагадил голубь, и как не посочувствовать пострадавшей.
Если думаете, что легко повалить дерево и повредить  машину, то глубоко заблуждаетесь.
Хотя былые ведьмы запросто справлялись с этим заданием. Достаточно было на рубашке (конечно, не на Лысой Горе, там  презирают одежду) расстегнуть  пуговку. Или несколько пуговиц, если дерево не поддается. Или скинуть рубашку для пущего эффекта.
Колдовство выдохлось за долгие годы. Или поубавилась вера.
Теперь, чтобы вызвать бурю,  ее пуговицу должен оторвать мужчина.
Поэтому пытаются соблазнить их всеми доступными способами. Утром принимают ванны с приворотным зельем.
Возвращаясь с Лысой Горы, ненадолго приземляются на кладбище. И там находят заброшенные могилы. Собирают травы на  едва приметных холмиках.
Кровь давно превратилась в соки земли, срезы кровоточат этим соком.
И вода в ванне  солона и красна.
После этого втирают  мазь, которой снабдили их на шабаше.
Нет, не для того чтобы вновь воспарить,  для этого существуют другие притирки, но надо соблазнить очередного простака.
В боевой раскраске, в запахе болотной  гнили подступают к претенденту.
А если тот убегает, то сокрушают  двумя ударами. Но бьют не кулаком – им чужды и противны бабские боксерские разборки, - а толкают сытной и пленительной грудью. И та мягко плющится о его грудь, обволакивает, и не вырваться из сладкого плена.
Жмурясь  и облизывая губы – так железом проводят по стеклу, так хрустит гравий под тяжелой поступью, - несчастный пленник дрожащими пальцами дотягивается до заветной пуговки. Но долго не удается вытащить ее из петельки.
- Рви! Ты что, не мужик! – хрипло и настырно требует соблазнительница.
А он не решается насладиться пленительным даром.
Ущербный мужичок, неопытная ведьма думала легко облапошить его.
Хромой на обе ноги, плюгавый и горбатый,  косящий на оба глаза, косноязычный и скудоумный.
И когда хочет сказать и оправдаться,  на губах пузырится пена.
Ведьма больше не может ждать, хватает его  руку, сжимает пальцы и дергает – наконец, оторвана эта несчастная пуговица.
Но помогла ему, поэтому рухнуло только одно дерево, и придавило только одну машину, и только один страдалец выщипал остатки волос и посыпал  голову пеплом.
А мужичок, благодаря которому молодая ведьма опробовала свои еще неокрепшие силы, отшатнулся, или она оттолкнула негодного ухажера. А потом перешагнула через дергающееся тело.
Так увидел или придумал Виктор, когда по настоянию отца понес свои опусы в некогда популярный журнал.
- Пойдем вместе, они помнят меня, не посмеют отказать, - предложил старик.
Вроде бы несколько простеньких слов, но выдохнул их в три приема, и устало откинулся на спинку кресла.
- Хотя бы позвоню им.
- Я справлюсь, - обещал Виктор.
Отец и сын, единство родных душ, не надо настаивать и уговаривать.
Когда Виктор попал в огромную и мрачную  квартиру, то забился в дальнюю  комнату.
Ночью показалось, что опять заперли в камере.
Ощупал стены, кладка глухо и сумрачно откликнулась на простукивание. И понадобится много лет, чтобы пробиться на волю.
Но конвоир оплошал, забыл запереть камеру, толкнулся в дверь и вывалился в общую комнату.
В ней на диване устроился сторожить старик, усыновил Виктора, замаливая грехи молодости.
Неправда, у него нет отца, нагая и прекрасная женщина в ночь полнолуния и свершения каждой клеткой ждущего тела впитала в себя лунный ветер.
А теперь старик претендует на это волшебство.
- Ничего, ты привыкнешь, - проснулся и  прохрипел он.
- Конечно, - согласился  узник.
- Все оставлю, накопил на старость, не будет старости, - сказал старик.
- А что будет? – спросил Виктор.
- Надо бороться, у тебя получится, от меня достался несомненный литературный дар.
- Буду бороться, - обещал мальчишка.
- Отнесу в журнал, - не смог огорчить старика.
Когда писал по его заказу, то ненавидел и себя, и свою тюрьму, и тюремщика, что проверял вымученный  урок.
По весне оживает природа, и зеленеют листочки, и чирикают птицы, и улыбаются прохожие.
После дождя в лужах причудливо отражаются облака.
Но если хочешь досконально разглядеть их, не проще ли вздернуть голову?
Обещания надо выполнять, добрался до заветной редакции.
Бывший господский особняк похож на тот дом скорби, что еще больше обветшал за время отсутствия.
Власть подсуетилась, прилепила охранную табличку на покосившуюся стену. А чтобы дом не рухнул, со всех сторон подперла его бревнами. Трещины  стянули многочисленными маячками.
Редакция упорно цеплялась за былое. Поэтому ей и предоставили старинный особняк.
Но пустырь, на котором когда-то пышно цвели сады, давно уже залили асфальтом, при желании можно нарисовать на нем и чудных заморских птиц, и фонтан, и пруд с золотыми рыбками.
Художники ограничились обвинительными надписями.
Кто был всем, тот станет ничем, заявил один обвинитель.
Они и были ничем, не согласился другой.
Если попадешь к ним, то снова нагрянет безумие, и уже никто не протянет спасительную руку.
А если и протянет, то не избавит от горячечного бреда.
Попятился и отступил от пустыря.
Но выполнил обещание.
Тюремщик привязал веревку и медленно вытравливал моток. В свое время облазил все редакции, до метра выверил расстояние.
Виктор дошел до дверей, а избыток веревки обмотал вокруг пояса. Кольцо сдавило удовкой.
Лучше так, чем уговаривать, ссылаться на полузабытого автора и доказывать свою полноценность.
Спрятался за мусорным баком – знакомый запах, кажется, он навечно въелся в кожу - и достал листики своего бессмертного творения.
Современные авторы освоили компьютер, но старик упорно придерживался забытых традиций. Не стал ему перечить.
С хрустом разорвал бумагу. А потом подбросил обрывки, они упали мертвыми снежинками.
И  ожили бурые листья, у которых он украл зелень, а птицы рванулись из клетки и счастливо не разбились о провода, и уже ничего не отразится в грязных городских лужах.
И засек ведьму, что напрасно пыталась вызвать бурю. Выбрала не того мужичка, сил и умения хватило лишь на порыв ветра, этого оказалось достаточно, чтобы повалить дерево и разбить машину, хозяин  посыпал голову пеплом.
И раньше  его бы определили на принудительное лечение.
Но Новая Власть неопровержимо доказала, что в психушки  заключали инакомыслящих, и прикрыла скорбные заведения.
Да и не опасен этот больной. Еще одни городской юродивый. Много их развелось за последнее время. Одни распевали революционные песни, другие замучили правительство прожектами. Чаще всего предлагали  вернуть обратно отколовшиеся союзные республики. А если те не захотят, то разбомбить отказников.
А этот всего лишь посыпал голову пеплом, когда увидел раскуроченную машину.
Благо пепла на всех хватит.
Исполнил обещанное, должны напечатать,  эта радостное известие еще больше доконало старика. Вставал лишь для того, чтобы дойти  до уборной. И уже не всегда узнавал  сына.
Но настаивал и требовал.
Виктор отправился в редакцию и снова увидел.
Они попрятались по парадным и подворотням, укрылись в кустах, в игрушечном домике на детской площадке.
Насторожились на его шаги.
Невозможно ошибиться, узнал по запаху кипящей смолы и серы, а когда вгляделся, то увидел языки адского пламени.
Когда-нибудь они выжгут жизнь.
Чтобы отстрочить гибель, прикрылся папкой.
Листы с рассказом обуглились по краям.
Разучились летать и вредить в ненастье, ждали летной погоды.
И когда луч света пробился, выбрались из  укрытий.
Дружно распахнули на груди рубашечку.
Ветер с запада ударил безжалостной дубиной. Сорвал с крыш черепицу и листы железа, обломал вершины деревьев.
Прохожие испуганно попрятались. Если это очередная бойня, если на этот раз не выжить в атомном безумии, то позволь еще немного насладиться глотками жизни.
А ведьмы бесстрашно высыпали на  площадь.
Только постигают колдовские навыки, но не сомневаются в своем превосходстве, если их матери и бабки жили впотьмах и в страхе, то нынче иные времена.
И уже не пылает очистительный огонь, и не наваливается  запах горелого мяса. И не рыскают по пустырям разжиревшие от дармовой пищи  крысы и псы. И воронье не слетается на пиршество.
Пресыщенные дамы не обмахиваются веером и не требуют сжигать в зимнее время.
Но нашлись верные последователи у блюстителей веры. Железной рукой навели порядок.
Крестом пометили двери домов. А потом одновременно ворвались. Молоденькие солдатики, готовые выполнить любой безумный приказ.
(Попробуй, не выполни, опозорят перед строем. И прежде, чем расстреляют, сорвут голые погоны. И не отпишут матери, что погиб героем.)
Пол часа на сборы, вагоны для перевозки скота, жгучий зной, от которого плавится мозг, или лютые сибирские морозы, от холода лопаются  стволы   деревьев.
И не надо  изводить дрова или патроны. Сами вымрут, и никто не обвинит в этом Власть.
Вымерли, но отравленные семена породили  ядовитую поросль, и память наша коротка, забыли, как наказали  матерей и бабок.
И теперь непуганой стаей собрались на городской площади.
Летали обломки черепицы, листы железа, вырванные с корнем деревья.
Мало им этого безумия, самые молодые ведьмы оборвали все пуговички. Не отяготили себя лишней одеждой, приманили задорной грудкой.
Зажмурился, чтобы не видеть. Но различил за огненными кругами.
Родинка на бедре, все ближе подбираются к ней вывернутые наизнанку губы. Среди огня и гибели, а они  не помышляют о бегстве.
Внутреннее, самое зоркое зрение.
Неуклюжими пальцами раздвинул непослушные веки, чтобы избавиться от наваждения.
Всего лишь ведьмочки, служанки повелителя преисподней.
Уничтожили их матерей и бабок, и те не успели обучить дочерей.
И уже не отыскать  Лысую Гору, наверное, срыли ее до основания. Построили гостиницу с громким и привлекательным названием.  И теперь к «Приюту былых ведьм» охотно стекаются любопытные туристы. Ночью из некоторых номеров бесследно пропадают постояльцы. Всего лишь проделки местных шутников, понимают уцелевшие гости, и охотно выслушивают старинные легенды.
Если покопаться в земле, то непременно отыщутся кости невинных младенцев, из них ведьмы варят свое снадобье.
Конечно, отыщутся, земля приняла несметное количество наших предшественников – человек, увы, смертное существо, - еще не все кости истлели.
Разрушено былое их пристанище, поэтому собрались на городской площади.
Корявыми пальцами раздвинул непослушные веки и  вгляделся.
Различил за неплотно прилегающими масками.
Пергаментная кожа туго обтянула угловатые черепа. Глаза глубоко ввалились. Из них выхлестывает огонь ненависти. Крючковатые носы как клюв хищной птицы. Губы сошлись в тонкую, бескровную полоску. Груди похожи и на пустые бурдюки, и когда ведьмы беснуются, то закидывают их за спину. Животы прилипли к позвоночнику, просматривается каждая косточка, бедра истерты до синевы, складками свивает лишняя кожа, икры ног распухли, подагрически искривились пальцы.
Мало им ураганного ветра, ведьмочки  острыми каблуками  пытаются пробить асфальт и выкопать яму.
Нет, это их бабки бьют расплющенной и ороговевшей подошвой.
И там, где ломается каблук, и даже вмятины не остается на асфальте, подошва пробивает   камень.
Огромная яма, надо наполнить ее жидкостью и перемешать, чтобы вызвать всемирный потоп .
Перепуганные обыватели закрыли двери и законопатили окна. Но за секунду преодолеют это препятствие.
Жаль напрасно терять время, поочередно приседают над ямой. Едкая струя размывает землю, обугливаются щепки и куски асфальта.
И вот ядовитая жидкость закручивается воронкой.
Заливают потоки воды,  а с запада надвигается высокая нагонная волна.
Перехлестывает через дамбу и накрывает город.   
Так уже было на заре истории, и только Медный Всадник скакал по затопленным улицам.
Представил, будто увидел воочию.
Выполнил обещание, еще один  журнальчик осчастливил запуганных читателей очередной страшилкой.

Вот что нас ожидает; чтобы этого не случилось,  придумали оживить некоторые традиции.
Всесоюзный день пионерии, повязали алые галстуки и собрались около памятника.
Старики, что годами не выползали из своих убежищ, такие же дряхлые старухи. Но утром позвала труба, горнист победно раздул щеки.
Привыкли подниматься по крику петуха, пусть нынешние встают по звонку мобильника.
Заново освоили искусство ходьбы, а если не могли шагнуть, соседи  переставляли непослушные их ноги.
Шарканье истертых подошв, старческое кряхтенье, похожий на карканье кашель.
Но чем ближе подбираются к памятнику, тем больше прибавляется сил. Разгибаются согбенные спины, не скрипят суставы, разглаживаются морщины.
Бессменный красный лидер последних лет у подножия памятника. Алый галстук на груди, багровое лицо.
Было, поздоровался с ветаранами.
Было, дружно откликнулись они.
Пионер указал на припрятанное зерно, для этого пришлось предать отца.
- Каков стервец, - заметил вождь, когда ему донесли об этом. – Однако прославить надо, - решил он.
Было, когда вместе с комиссарами выявляли кулаков. И пусть этих тружеников с семьями отправляли в гиблые края, раз наказали, значит виновен.
Было, когда доносили на родных, косо посмотревших на портрет усатого вождя. Когда  били себя в грудь и отказывались от сомнительного родства.
Но об этом вспомнили только несколько отщепенцев, случайно затесавшихся в победную толпу.
Пионеры – герои  войны.
Под видом беженцев пробрался к врагу, и сердобольные фрицы  бросили попрошайке корку хлеба.
А он не посмотрел на них, чтобы не обжечь огнем ненависти. Но запоминал расположение батарей и огневых точек.
Навел на них артиллерию..
Или, когда отвлекся каратель, допрашивающий юную партизанку, изловчилась и вытащила из ящика стола пистолет. Убила нескольких фашистов,  ее подстрелили в двух шагах от спасительной реки.
А ее сверстник, когда окружили враги, подорвал себя гранатой.
Старики вспомнили и прослезились.
Некоторые привели внуков, им тоже повязали алые галстуки.
- Кто поднял народ на борьбу с угнетателями? – с улыбкой вопросил предводитель  мальчишку
- Ну…это самое… Василий Иванович…Его немцы подбросили в запломбированном вагоне! – радостно вспомнил тот.
Мужчина отшатнулся, будто узрел чудовище.
- Наврали в нынешних учебниках! – вмешался дед мальчишки. И погрозил внуку корявым пальцем.
- А говорят, забыли Ильича! – очнулся и расцвел фальшивой улыбкой лидер. - Мы все помним! Как повязав щеку, чтобы не узнали, пробирался он вражеской территорией к зубному врачу!
- Теперь уже не играют в войну, - печально признался мальчишка.
- Еще впереди наши войны! – под гул одобрения возвестил престарелый пионер.

Виктор издалека наблюдал за  собранием.
И чем торжественнее вещал предводитель, тем тревожнее озирались старики.
Все видели и слышали, устояли и выжили, и знали: за пышным застольем неизбежно следует тяжелое похмелье.
Попрятавшиеся было ведьмы потянулись к яме с нечистотами. Жижа вскипела и закрутилась воронкой.
Река и каналы выхлестнули из гранитных берегов.
Но старики встали стеной, защищая детей. Так грудью падают на амбразуру, надолго ли хватит их?
Виктор подготовился к борьбе с нечистью, на свалке подобрал кресло с продавленным сиденьем. Выскочили  пружины, надо  заточить их напильником.
Мужчина, назвавшийся отцом, уже не вставал с постели.
Не узнавал сына, а когда бредил, то вспоминал колхозное поле.
Но колхозники высадили не картошку, а  цветы, космическим ветром занесенные из параллельного мира. Из-за них не смог он вернуться к матери своего ребенка, когда пробовал пробиться, они безжалостно вонзались.
Изнурили, и теперь он не сможет призвать человечество на борьбу с ними.
- Обещаешь? – бредово спросил умирающий.
- Обещаю, - откликнулся  сын. - Но их так много, они приманивают нас своими так называемыми прелестями, мне не справится в одиночку, -  пожаловался он.
Когда старик забывался, оттачивал сталь.
Простое, но надежное средство.
Предплечья ведьмы примотать к подлокотникам кресла. Мышцы ног сведет судорогой, сталь вонзится в ягодицы.
Ночью ему почудилось. Чтобы не закричать, ладонью зажал рот, в кровь искусал руку.
А потом даже ел стоя, а когда отправлялся в редакцию, старался так ступать, чтобы ткань не прилегала к истерзанной  плоти.
Раны медленно и неохотно заживали.
А еще две дощечки соединил  длинными болтами. Закручивал гайки, дощечки медленно сходились.
Сапожок  укрепил на ноге, а когда боль стала невыносимой, с кожей содрал  обувку.
После этого долго прихрамывал и почти не выходил на улицу.
Некогда было выслеживать ведьм, ухаживал за больным. Поил  бульоном, сваренным из галет, бульон выплескивался на подбородок и на грудь, после этого приходилось менять рубашку.
Менял и памперсы,  давно уже притерпелся к запаху гнили и  разложения.
По этому запаху безошибочно отыскивал ведьм, им не помогали колдовские  притирки.
В редкие минуты отдыха соорудил еще одно приспособление. В потолок ввинтил крюк, через него перекинул веревку. Привязать ее к заведенным за спину рукам, вздернуть на дыбе упорствующую в своих заблуждениях ведьму, спасется, если раскается.
Еще можно запалить очистительный костер.
Но для этого надо отыскать лист железа, уже не мог покинуть умирающего.

Тот отошел ранним утром, Виктор только недавно забылся беспокойным сном.
Но услышал, как душа с скрипом выбирается из временно приютившего ее тела.
- Нет! – Скатился  с кровати.
Устроился на раскладушке рядом с постелью отца. И падая, попытался ухватить невидимую субстанцию. Но она увернулась.
В полутьме различил туманное облачко около форточки.
И если искусственным дыханием или электрическим разрядом оживить мертвеца, облачко вернуться.
- Я верю, верю, ты мой папа! – попытался  оживить.
- Не уходи, я  одинок, рядом никого нет! – взмолился он.
Облачко истончилось, стало едва заметным. Так с морозном воздухе тает от дыхания.
Упал на грудь, ребра больно вонзились, губами  приник к его губам.
И содрогнулся от холода.
Но попытался растопить лед.
А тот вонзился безжалостными иглами.
Обламывая их и содрогаясь от боли, отыскал настольную лампу и наступил на провод. Оборвал его,  прижал к груди – сердце, кажется, с левой стороны – оголенные провода.
Видел в каком-то фильме, так поступают отчаявшиеся врачи.
Разряд, еще разряд.
Только запах горелого мяса, и окончательно отлетела душа.
Уронил провод, ослепила вспышка короткого замыкания.
Наверное, выбило входной автомат или выгорели провода, надо исправить повреждения. А еще черной материей занавесить зеркала, и задернуть шторы, чтобы ведьмы не утащили в преисподнюю очередную жертву.
А еще попросить Создателя списать невольные  грехи.
Просто пытался достучаться до нас. А когда всего себя отдаешь единственной страсти, то более ни на что не остается сил и времени. И поэтому путь его отмечен потерями и предательством. Во имя великой идеи, и счастлив тот, кто сумел зажечь в ночи хоть крошечный огонек. Но чаще всего не запалить свечу.
- Он не виноват, ведьмы околдовали, - бродя по опустевшей квартире и производя какие-то магические действия, повторял осиротивший мальчишка.
Случайно набрел на телефон, тот откликнулся тревожным гудком.
- Как и хотел, умер на своей кровати среди любящих и скорбящих домочадцев. – Вызывал   санитаров.
А потом повинился перед похоронной командой.
- Плохо ухаживал, невкусно кормил, редко менял постельное белье.
- Какую квартиру оставил. – Завистливо  огляделся врач. – Продай, у меня есть нужные люди. – Подписал он врачебное заключение.
- Буду жечь, и вздергивать, править их водой и расплавленным свинцом, - откликнулся Виктор.
- Жаль, сумасшедшие дома разогнали. – Отпрянул от него  лекарь.
Стараешься для людей, а они злобствуют.

Попрощался с отцом в малом зале крематория. Писательская организация  не прислала официального плакальщика.
Не до этого, мор напал на признанных и отмеченных наградами.
Раньше славили они трудовые подвиги рабочего класса, но с легкостью переключились на производственных генералов. Это их железной волей и неизвестно откуда взявшимися деньгами возрождаются фабрики и заводы. Это они, забывая про отдых и сон, заботятся о нашем процветании. Честь и хвала спасителям.
(Если Землю завоюют  пришельцы и  избавятся от большей части населения, а оставят  только безмолвных рабов, то прославят и их за болезненную, но необходимую санацию.)
Молча попрощался с отцом.
- Несколько слов напоследок, - привычно предложила распорядительница.
А когда он отрицательно покачал головой, запустила мотор. Со скрипом  гроб медленно пополз к печи.
Так волны качают корабль, и чем ближе гавань, тем сильнее качка.
Мотор завывает на повышенных оборотах,  со скрежетом распахиваются створки печи.
Навалились запахи серы и кипящей смолы.
Если немедленно не вмешаться…
- Постойте, нельзя так, - взмолился Виктор.
Хотел крикнуть во весь голос, чтобы рухнули стены, чтобы вздыбились и затопили моря, чтобы  содрогнулась планета; но прошептал, и никто не услышал.
Гроб вполз в  печь, языки пламени рванулись из-за створок,  женщина  прикрылась ладонью.
Жар опалил лицо, пламя ослепило, не сразу удалось отыскать дверь.
Увидел в огненных сполохах.

В ночь на субботу ведьмы собрались на городской площади.
Площадью победителей нарекла ее Власть. Но какой-то прозорливый шутник обозвал ее Лысой Горой, нелепое название прижилось.
Может быть из-за памятника, он стоял на пригорке, после сдачи очередного экзамена студенты до блеска драили лысину былого кумира.
Власть не препятствовала. Пусть молодежь порезвится, это отвлечет их от более серьезных нарушений.
А еще неведомой силой по ночам притягивало сюда некоторых женщин.
Но как встарь не требовалось натираться летучей мазью, незаметно соскальзывали с кровати.
Если мужья настораживались, то успокаивали несколькими привычными пассами. Надавить на сонную артерию  или нахлобучить на голову подушку.
Если  это не помогало, ссылались на каторжную долю. Или на любовника, что поджидал на Лысой Горе.
Скромницы жаловались на болезнь. Ночью при полной луне неведомо куда брели они по зову хозяина.
Врачи подтвердили это версию.
Мы давно потеряли память, забыли свой род,  деяния  отцов и дедов.
Поэтому новоявленные ведьмы, собираясь около памятника, призывали повелителя.
Давно втоптаны в камень цветы, что вручили престарелым пионерам.
Некоторые, осознав ложь и пустоту торжественных речей, содрали алые тряпицы. Их тоже втоптали в камень.
Когда раздавили последний цветок и разодрали последний галстук, дрогнули каменные покровы.
Памятник разлетелся осколками, они искалечили город.
Но ведьмы выстояли  под этим обстрелом. Пострадало лишь несколько дамочек, по поручению обманутых мужей преследующих неверных жен. Потеряли присущий им гончий нюх, все напутали в отчетах. Закоренелых обманщиц изобразили  преданными супругами, а  преданных обвинили в прелести измены. (Наверное, обладали даром предвидения; робкая улыбка при виде незнакомца, случайное прикосновение, ветер перемен – достаточное основание для измены.)
Ведьмы безошибочно выявили предателей, но не уничтожили. Со временем и они  вольются в их ряды.
Просто шипели потревоженными гадами и плевали  вслед.
Капли слюны попадали  на одежду. Ткань плавилась под действием яда.
Впрочем, некогда было заниматься подобной ерундой, каменные покровы опали, Повелитель вскарабкался на трон и оглядел свое воинство.
Некогда отцы церкви заключили его в темницу, приковали к стене. И ежедневно падальщики слетались выклевывать  печень. И хотя за ночь она  отрастала, боль была невыносимой.
Уничтожили ведьм, что пытались вызволить его. Напрасно они побивали посевы, наводили мор на домашнюю скотину. Мужчин лишали возможности  совокупления, а женщины не могли зачать. Напрасно стравливали народы и страны.
Те выстояли  и победили.
Отцы церкви составили подробное пособие. Множество признаков, по которым   можно безошибочно  выявить ведьму.
И выявляли, и заставляли отречься от покровителя.
Е если те упорствовали, прибегали к крайним мерам.
Пытали их, при этом сами содрогались, страдали и плакали.
А потом, распростершись перед ликом Спасителя, просили благословить  для продолжения смертельной работы. И тот доброй улыбкой и ласковым взглядом укреплял воспаленное воображение.
Уничтожили  всех ведьм, и всех женщин, знающихся с ними или сочувствующих им.
Опустели города и села, мужики, сбившись в стаи диких псов, бродили по мертвым улицам. И даже покушались на честь престарелых матрон.
Едва не вымерло человечество.
Ученые считают, что некоторые виды животных прошли через так называемое «бутылочное горлышко». Когда остается одна самка, и род находится на грани вымирания.
Люди выжили, отцы церкви приказали навеки забыть бранное слово.
И если супруг сгоряча или сдуру обзывал жену ведьмой, то мог пострадать вместе с ней.
И только через много лет удалось забыть  родовое проклятие.
Наше поколение ничего не знает о своих предках. И заново осваивает некогда запретную науку.
Повелитель угрюмо оглядел свое воинство.
Девчонки, вырвавшиеся из-под докучливой родительской опеки. Выбритые затылки смешались с волосами, раскрашенными в цвета американского флага. Мельтешение этих полос. Окольцованные уши, носы и губы. Пузыри жвачки.
Дикий и хаотичный танец. И когда беснующиеся девицы бесстыже вздергивают ноги, от запаха пота и похоти кружится голова.
Некоторые в экстазе безумия сдирают футболку. Пупки и сосцы тоже  проколоты, им не вскормить наследницу; все напрасно, ничего не получится, пришла трусливая мыслишка.
И поэтому, когда он грозно рыкнул на распоясавшихся девиц, рык его был подобен громовому раскату.
- Учиться и еще раз учиться! – вслед за отцами-основателями рухнувшего социалистического государства повторил прописную истину.
Когда так приказывают, то невозможно ослушаться.
Нас приучают с детства. Родители и учителя. И покорно подставляем  согбенную шею.
Первое упражнение – беспрекословное послушание.
С кряхтеньем сполз со своего кресла, склонился над ним, ладонями уперся в подлокотники, выставил отвислый, заросшей густой рыжеватой шерстью зад.
Хвост, похожий на многожильный прут с вплетенной туда проволокой, отвел в сторону.
Если послушница не сможет выказать должное почтение, то безжалостно ударит.
Чтобы продемонстрировать мощь и силу удара, наотмашь хлестнул по асфальту.
Остался кровавый рубец, и пока его не затянуло смолой, из этой прорехи были слышны крики.
Наглядный пример, все послушно и охотно выполнили ритуал.
Поочередно подобрались к повелителю и голым задом потерлись о его зад. Жесткий волос  разодрал  плоть. Не крикнули и не застонали.
Ржавчина разъела некоторые кольца, на груди и на пупке остались гноящиеся, кровоточащие раны.
И чем больше претенденток предавалось повелителю, чем беспощаднее терзал их жесткий  волос, тем явственнее проступала глиняная фигура.
В полный человеческий рост, и иголки вонзаются в тело.
Десять и двадцать причастившихся ведьм, десять и двадцать иголок.
И с каждым уколом частица плоти оборачивается прахом.
- Он хотел научить тебя видеть зелень! – в очередной раз проклял его Повелитель.
- Нет, я не увижу, - покорно отозвалась ученица.
Глаза  заволокло мутью, а если  волосы до этого отливали болотной гнилью, то вцепилась и с корнем вырвала гнилые растения.
Исчезла еще одна частица глиняного человека. А сам он издал глухой стон.
- Хотел жить в благости и любви! – проклял Повелитель.
- Любовь, вот еще! – фыркнула и вонзила иглу очередная девица. – Да стоит их приманить пальцем, как последуют за мной на край света! – презрела мужиков.
Уже глиняный истукан распался на бесформенные куски, они кровоточили и подергивались под беспощадными словами.
- А он не последовал. – Расправился повелитель с мечтателем и неудачником.
- Будто мало других! – хором откликнулись его подопечные.
И закружились в неистовом танце. А когда падали в изнеможении, он безжалостно хлестал их своим бичом.
Они благодарили  за науку, и ползли к нему, чтобы облобызать ноги, или основание трона, сработанное из костей отступниц, или землю, по которой ступал он.
Так увлеклись, что не заметили одинокого странника.
Виктор собирал куски плоти, и когда брал их в руки, кровь сворачивалась и осыпалась.
Стараясь не замараться, Повелитель перешагнул черед ополоумевшую девицу. Та завладела кончиком хвоста.  Обхватила  грудью, тот не спешил вырваться из сладостной ловушки.
Но когда Повелитель учуял постороннего и дернулся, хвост разодрал грудь.
- Он взял меня, я понесла от него! – содрогаясь от боли и восторга, выкрикнула девица.
- И мы жаждем! – услышали ее товарки.
Уже не ползли, но стройными рядами наступали на испуганного хозяина.
Тот спрятался за свой трон, и  ударил хвостом. Осталась кровоточащая рана.
Ведьмы восхвалили монаршую его милость.

Можно  отгородиться молитвой или спасительным крестом.
Но тогда мимоходом сокрушат соглядатая.
Не справиться с обезумевшей толпой.
Так волна смывает приморские города. Волна уже нависла над обреченным городом.
Но если отлавливать  поодиночке…
Недолго осталось ждать, уже собрал необходимые орудия.
Сгорбившись и подволакивая разбитую ногу, прижимая к груди  урну с прахом отца, доковылял до  крепостных ворот.
Некогда мнительный вождь заключил в крепость отличившихся в боях героев. Кто знает, что у них на уме, вдруг затеют военный переворот, а так всегда под присмотром.
И старушка- консьержка приглядывала  за жильцами.
Знала  лучшие времена,  сама допрашивала и уничтожала врагов народа. А если те упорствовали и отрицали, нацеливалась острым каблуком.
Мужчины обычно берегут свое сомнительное достоинство и при покушении прикрывают его обеими руками.
Но не прикрыть, руки  примотаны к спинке стула.
Обычно признавались в самых чудовищных злодеяниях.
Деду Виктора повезло, сам ушел из жизни.
Отцу Виктора повезло, агонизирующее государство не успело наложить некогда тяжелую лапу на богатую квартиру.
Наконец убрали консьержку. И когда вынесли из камеры иссохшую мумию, на стенах выступили ржавые пятна. И не только кровоточили стены, стонала и содрогалась крепость.
Дворники хранили в кладовке хозяйственную утварь. Но гниль насквозь проедала древесину, а железо рассыпалась трухой.
Да и людей, что случайно забредали в кладовку, одолевали хворь и бессонница.
И мужики  в ночном бреду пытались спрятаться от самых верных и преданных жен – вдруг те предадут и заложат, а женщины еще в большей степени боялись своих мужей.
Поэтому  по просьбе жильцов пришлые строители заложили  камнем   окно камеры. При этом почти не пострадали, лишь один  отрубил  палец – мелкая и незначительная травма, никто  не обратил внимания на это членовредительство.
Потом засохли тропические растения, что украшали лестничные площадки. В кадках потрескалась  земля. Птицы улетели в другие страны.
И когда дворники выносили кадки, то матерно ругали своих предшественников. Невозможно организовать райское безалаберное житие  лишь в отдельно взятом доме.
Мы презираем таких счастливцев. И если видим выдающуюся машину, то норовим сбросить кирпич  на крышу. А богача жаждем довести до сумы или до тюрьмы.
А потом каемся и отвешиваем поклоны неведомому святому. Кажется, на заре христианства его в цирке загрызли звери, или он загрыз их.
Дольше всего провисела рукописная газета. Строки выцвели, но если всмотреться, можно различить отдельные фрагменты.
Просвещенный автор рассказал об открытии нового континента и о том, как сложно обращать дикарей в истинную веру.
Одна у нас вера, заключил он, нынешнее поколение будет жить при коммунизме.
То есть приобщил к бессмертию.
Но нельзя так шутить, газету сорвали, слова окончательно обесценились.
Дверь камеры, где обитал Виктор, была стянута железными обручами, так стягивают бочки, чтобы не просочилось содержимое.
Но древесина рассохлась, надо замочить ее, тогда дуб обретет прочность стали.
Виктор заперся в крепости, урну с прахом спрятал в шкафу.
Если зарыть ее в землю и установить памятную табличку, то могилу  осквернят недобрым взглядом или бранным словом. А так не вспомнят и не осудят.
И не услышат, как узницы проклинают палача.
Когда-то для этого включали мотор машины, рев двигателя заглушал крики.
Машину Виктор продал,  не уехать и не спрятаться, поэтому просто укрепил двери.
Собрал все орудия и инструменты, ночью обязательно поймает ведьму.
Ее несложно узнать по наглой улыбке, распухшим в вожделении губам, по груди, распирающей рубашку, по вихляющей походке, по голому пупку, по юбке, едва прикрывающей пах, или, наоборот: по показной и ложной скромности.

Ему не пришлось отлавливать, нашлись добровольцы.
Два  гражданина давно наблюдали за его приготовлениями. И даже подкидывали некоторые артефакты.
Так подбросили кресло с выскочившими пружинами. И заточили одну, вдруг  сам не догадается.
А также раздобыли мощный крюк, к такому можно подвесить любой груз.
И титановую воронку, чтобы сподручнее было вливать расплавленный металл, и лист железа, не прогорит на огне, и щипцы, и многое другое. И конечно хирургические инструменты: топоры, пилы, кувалды и стамески.
В далекие девяностые годы господа собирали дань с рыночных торговцев.
Но немалые эти деньги приходилось отдавать хозяину. И тот выделял им малую толику на пропитание.
Взбунтовались и  решили организовать свою контору.
Несколько дней нежились в неге и достатке.
Но одному проломил голову упавший с крыши бесхозный кирпич – сам виноват: не броди под  нашими стенами. Другого сбила машина.  В метре от  перехода,  и правильно: идти надо по пешеходной зебре.
Кое-как оклемавшись, отправились  на ночной промысел; затаившись в подворотне; высматривали очередную жертву. А если та сопротивлялась, не жалели кулаков.
Но нарвались на чемпиона. И тот, хотя достаточно принял, не растерял боевых навыков.
Когда одни из бандитов ударил – невозможно промазать по этой ухмыляющейся роже, - кулак  провалился в пустоту. А потом его отшвырнуло неведомой силой. А второй поскользнулся на кожуре, что вывалилась из мусорного бака. Незадачливые бандиты головой проломили железо.
Их подобрали поутру, заштопали на скорую руку.
После операции  остались шрамы, но  особо не обезобразили лицо.
И с такими отметинами можно выпрашивать подаяния у сердобольных граждан. Всего-то надо запомнить несколько названий чеченских сел.
Кое-как запомнили, и почти не  сбивались при пересказе военных событий. А темные пятна на груди застиранной гимнастерки намекали о наличии боевых наград.
И здесь не удалось толком поживиться, ветераны выследили самозванцев.
Опять пришлось долго лечиться, после больницы один волочил переломанную ногу, по-утиному переваливался на ходу, другой почти оглох и онемел.
Пришлось податься в богадельню, зализать раны и собраться с силами для очередных авантюр.
Там стали они приверженцами нового религиозного учения.
Только через страдание и самоотречение можно придти к вечному блаженству, проповедовал отец-основатель.
После каждой проповеди двое  его приспешников досконально выполняли заветы батюшки.
Если кто-то получал посылку, то раньше  санитаров успевали обследовать ее.
На предмет выявления запрещенных предметов – все запрещено, раз вознамерились  страдать.
Так дотошно выполняли указания наставника, что тот выделил их.
Мир состоит не только из богаделен и домов терпимости, есть другие дома в золоте горшков и дверных ручек, надо прибрать к рукам нажитое неправедным трудом  богатство.
Наставляйте и учите их, пусть поверят немногие, этого достаточно, чтобы вознаградить нас за хлопоты.
Надо вырыть шахту, туда переселим новобранцев, добровольно отказавшихся от земной суеты.
Ямы рыли под присмотром двух помощников отца-основателя.
Один из них хромал, но вовремя появлялся у отлынивающего от работы землекопа.
Другой, несмотря на глухоту, слышал каждое шепотом произнесенное проклятие, и мог сурово покарать от имени отца-основателя.
Впрочем, никто  не видел наставника.
Тот погиб, осматривая катакомбы. Обвалилась порода, помощники попытались откопать начальника. Но так неловко действовали, что камнями завалили штольню. И даже  залили кладку раствором.
Все больше адептов новой религии переселялось в подземелье.
Но не уследили за одним, тот выполз из ямы и умудрился добраться до ближайшего поселка.
Там его подобрало местное начальство.
На беду он оказался сыном высокопоставленного сановника. Но сбежал от тягот придворной жизни. Отец замучил  бесконечными придирками. В то время, как сверстники наслаждались всеми прелестями жизни: меняли машины, когда пепельница заполнялась окурками, меняли любовниц, едва те пытались ограничить их свободу, меняли яхты, особняки и самолеты, его до отупения заставляли долбить гранит науки.
Будущий президент должен владеть всеми земными языками, на уровне профессоров разбираться в экономике, и главное – предвидеть возможное предательство мнимых друзей и затаившихся врагов.
Так вымуштровали его, что легко ушел от погони.
Но долго не высидел в подземелье.
И когда выбрался, то покаялся и рассказал о сектантах.
О них, конечно, давно знали, но не придавали особого значения.
Да, у нас позакрывали дома скорби, но не излечили страждущих. И теперь они сбиваются в стаи. И если представляют опасность нашему существованию, вызываем профессиональных охотников. И те красными флажками обносят их лежку, загонщики трубят и бьют в барабаны. И выгоняют зверье на номера. Гремят выстрелы, а потом убийцы раскладывают на снегу кровавые трофеи.
Но грешно отстреливать убогих и неопасных. Тем более, от мирской суеты ушли  они под землю.
Бегство отпрыска славной фамилии совпало с началом очередной церковной кампании.
Мы воспитаны в православии, благодаря этому уцелело государство, и вскоре станем мы первыми. И воцарятся христианские заповеди, сообщил церковник.
Каленым железом выжечь ересь, хотел сказать он, но вовремя спохватился, кто не с нами, тот против нас, вспомнил другое проклятие, но тоже сдержался, просто мы настоящие, нашел правильные и проникновенные слова.
Его речь, а также негодование высокого сановника послужили призывом к активным действиям.
Мгновенно отыскали убежище адептов ложного учения.
Зачитали условия капитуляции, и когда те с поднятыми руками вышли из катакомб, навалились на них в праведном гневе.
Двое преступников, один припадал на изломанную ногу, но мог ускакать и на одной ноге, другой прикинулся глухней, чем еще больше рассердил измученных долгими поисками служивых, поэтому сурово покарали нарушителей.
Не позволили пригласить адвоката, а также не разрешили обратиться в международный суд.
Будто адвокаты и зарубежные судьи будут заниматься подобной ерундой.
В мире полыхают гражданские войны, брат восстает на брата. И если один из них смотрит в нашу сторону, если мы признаем его своим, то западники в упор не видят преступления его врага.
Там  люди, жестами попытался объяснить один из задержанных.
Но трудно объясниться, когда запакован в смирительную рубаху, да еще надежно обмотан веревками.
Те еще канаты, поставляют из стран, где не отменена смертная казнь, не вырваться из надежных пут.
Не люди, рабы, попытался сказать второй задержанный, но рот его залепили скотчем, пожалели, не усекли язык, впрочем, это легко поправить.
Поэтому не услышали их.
Наверняка в подземелье осталась какая-то живность, когда бегут из горящего дома, то не всегда прихватывают с собой кошек, собачек и козлов. Но тем уже не возродиться после посещения преисподней.
Но все же  пожалели их, не потравили дорогим газом, просто камнями заложили входное отверстие.
И даже оставили памятный знак на могильном холме. Наскоро соорудили крест. И наклонная перекладина толстым концом упиралась в землю.
Церковники предоставили светской власти наказать еретиков.
Прошли те времена, когда их обривали  и  задом наперед усаживали на осла. И собирали дрова для очистительного костра. Дамы на трибунах страдали от зноя, слуги подносили  прохладительные напитки и обмахивали веером.
Церковь даже толком не наказала девиц, что осквернили главный храм. Вскарабкались на амвон и оттуда зачитали свой манифест. При этом пританцовывали и в бесовском  танце бесстыже задирали ноги.
Прихожане прикрылись ладонью, но подглядывали сквозь неплотно сомкнутые пальцы.
По заказу церкви Власть состряпала фильм об этих ведьмочках.
В одном из павильонов соорудили кладбищенский уголок. И там заслуженные артистки, изображавшие вероотступниц, предались  чудовищному разврату.
Раздевшись донага – им не привыкать, все на продажу, как заявил известный режиссер, - подступили к животворящему кресту.
А дальше – детям до тридцати  смотреть не рекомендуется, предупредил диктор- надругались над святыней.
Терлись о крест задом – привлекательно болтались груди, - плевались и шипели.
Далее не показали: то ли пленка закончилась, то ли пожалели целомудренных зрителей.
Но и этого  достаточно для всенародного негодования.
Сурово наказать, потребовали  жалостливые обвинители.
Надо разобраться, кто подговорил их к подобному непотребству, предложили проницательные товарищи.
Прорыв плотины начинается с малой протечки. Но если вовремя не заделать пробоину, то поток затопит  города и нивы.
Враг не дремлет, безошибочно определили они.
Власть на всякий случай упрятала осквернительниц в темницу.
За этими эпохальными событиями подзабыли о двух отщепенцах. Выпустили их с волчьим билетом.
Но если на вас падет хоть тень подозрения…, предупредили напоследок.
Загребать жар чужими руками, придумал  немой.
Его товарищ с трудом разобрался в путаной  мимике.
Тот растопырил пальцы, а потом сомкнул их на шее врага. Подул на обожженные ладони и вскинул руки.
- Мы не сдадимся, -  согласился его товарищ.
Не сразу удалось договориться.
Но в деталях обсудили предстоящую операцию.
Остались кое-какая заначка, удалось приодеться, прохожие уже не шарахались от них.
Бывшие бойцы невидимого фронта. Пенсионеры, достаточно пострадавшие за родину, но лишь в малой степени отмеченные за свои подвиги.
Для конспирации обзавелись приемлемыми прозвищами. Хромой назвался Иваном, а немой – Петром, так проще запомнить.

И выследили одинокую девицу, проживающую в богатой квартире.
Познакомились с ней в ресторане, куда она иногда захаживала.
Мужья у нее почему-то не приживались.
Одного обвинили в мужеложстве, жена поклялась на святой книге. Он попытался уйти чердаком, когда возмущенная толпа собралась под окнами. Но сорвался, не дотянувшись до люка. Сломал ногу, блюстители порядка не позволили растерзать его.
Медики торопливо запихали беглеца в карету скорой помощи. И наверное, довезли до больницы, хотя порывались выкинуть за борт.
Но вспомнили затасканную клятву Гиппократа.
Второй муж попытался обвинить ее в лжесвидетельстве и по крайней мере на несколько лет упечь за  решетку.
А за время ее отсутствия переписать на себя имущество.
Ног она разоблачила и пресекла беспомощные и наивные его попытки.
Ушел с пустыми руками.
Вышвырнула в окно бритвенный прибор.
Сама пользовалась мазью, от которой выпадали волосы.
Были и другие мужья, всех не припомнить. Квартиру удалось отстоять, но каждый уносил частицу  души.
И теперь в своей опустошенности зорко высматривала очередную жертву.
Иван  приглянулся искательнице.
Заказал вино с труднопроизносимым названием (не сразу удалось запомнить ненашенское слово), а когда  половой удивленно вытаращил глаза, телохранитель погрозил тому укоризненным пальцем.
И это молчаливое предупреждение доконало официанта.
Принес замшелую запыленную бутыль без этикетки, в которой бултыхалась фиолетовая жидкость. 
Девица насторожилась, ноздри ее раздулись.
Сорокалетняя девочка, косившая под выпускницу школы.
(Всегда можно отговориться, если по много лет сидеть в каждом классе…)
Рубашка  встопорщилась на животе и на груди.
Соблазнитель поперхнулся чернилами столетней выдержки, но мужественно ответил на манящую улыбку.
Забросил удочку и подсек рыбину, но когда подтащил ее к берегу, содрогнулся от отвращения.
Такая проглотит и не заметит, мелькнула трусливая мыслишка, но тут же отогнал ее.
Мы еще более зубастые, ощерился и клацнул зубами в медных фиксах.
И конечно, соблазнил невинную девчушку.
Поманил ее, та пересела за их стол.
- Африканки  - нет, - сказал он с присущей былым воякам лапидарностью.
Его адъютант и телохранитель промычал, подтверждая сказанное.
- Азиатки – нет, - продолжил он. – Побывал везде, ихние бабы в подметки не годятся нашенским! 
И оскалился в звериной ухмылке.
Адъютант хрюкнул, и приложился к стакану. В отличие от хозяина пил не чернила, а русскую белую. Распахнул пасть и влил туда лекарство, и даже ненадолго обрел дар речи.
- Бабье – не мужики, не переломают кости - просипел и прислушался как огонь разливается по жилам.
Как  не растаять от подобного комплимента?
Тем более, генерал не напросился в гости, но пригласил в хоромы своего друга.
- Квартира – во! – доходчиво описал он. Сначала вздернул руки – девица задрала голову, потрескивали и призывно подмигивали люминесцентные трубочки, - потом широко развел их.
Случайно растопыренными пальцами ткнул ей в грудь, пальцы провалились в квашню, женщина едва сдержалась – так хотелось удержать эту ладонь у трепещущего сердца.
Его собутыльник опрокинул очередной стакан. Генерал лягнул его под столом. Удар получился слабым, подвела больная нога.
- Сначала дело, потом пьянка, - прошипел он.
Сам  потреблял кислую и затхлую водичку, почему-то считал, что так положено высоким армейским чинам.
Роковое заблуждение, у вояк так не принято.
- Тяжелое армейское прошлое, - оправдал товарища.
Тот попытался ответить, так булькает вода в сливном отверстии.
- Мы все бросим к твоим ногам! – придумал  генерал.
- Сорвешь операцию, - прошипел он.
Опять лягнул, но промахнулся, заехал по ножке стола  и сморщился от боли.
Хищным оскалом  покорил женщину.
- Перед прекрасными дамами плащи в грязь! – вспомнил фразу из старого фильма, и этим окончательно добил ее.
Когда они выбрались из заведения, и она обессилено повисла на нем, мысленно проклял нелегкую  свою профессию.
- Жрать надо меньше! – выругался страдалец. Казалось,  еще немного и нога переломится.
- Это я ему, жрет ханку и не закусывает! – перевел стрелку на немого товарища.
Тот промычал, не смог достойно ответить.
Остановили частника, рессоры просели под грузом наконец-то отловленной ведьмы.

До этого успели подружиться с Виктором. Согласно кивали, когда тот рассказывал о происках Повелителя Преисподней и о ведьмах, прислуживающих ему.
Не мог добраться до повелителя, но пожелал уничтожить его прислужниц.
Если и хихикали при этом, то маскировали смешки кашлем. Проклятые катакомбы, едва  выжили в том аду.
- Клянемся! – обещали бороться до полного уничтожения противника.
Кровью подтвердили  клятву.
Надрезали палец, когда кровь смешалась, то смесь вскипела, обернулась туманным облачком. В тумане в языках огня возникли искаженные яростью лица.
- Надо носить с собой головку чеснока и высушенную заячью лапу, - научил Виктор своих товарищей.
- Мы уже охромели, - сказал Иван.
Пострадали от многочисленных гонителей, что нам сказочные упыри и вулдараки, хотел сказать он.
- И насыпать в башмаки землю, чтобы питаться силой Земли, - научил Виктор.
- И онемели, - добавил Иван.
В словах нет никакого прока, хотел сказать он, благодаря тебе выбьемся в люди, у нас тоже будут золотые горшки в каждой комнате,  на большее не хватило увечной фантазии.
А Петр распахнул рот, выпростал остатки языка.
Палачи так саданули по челюсти, что откусил кончик. Могли бы предупредить перед ударом.
Во всем виноваты бабы, утверждал Виктор. Пусть будут бабы, с ними легче справиться.
- И задом входить в камеру, чтобы она не видела твоего лица, - предупредил безумец.
- Рожа, как рожа, - ощупал лицо Иван. – Не с лица воду пить, - вспомнил он.
Петр в очередной раз приложился к бутылке. Лекарство, если принимать регулярно, то, может быть, отрастет язык.
- А потом как можно ниже надвинуть капюшон, - сказал Виктор.
Достал уже своими наставлениями.
- Сделаем, готовься, - прервал его Иван.
А Петр попытался спеть. Любимая песня, где ревела буря на диком бреге  реки. Заревел если не бурей, то оскопленным боровом.
Все готово, скоро доставим, хотел сказать он.
Иван поспешил увести товарища.
Тяжело, почти невозможно общаться с безумцем, и зачем таких выпускают из скорбного дома, несколько минут общения, и тоже попадешь туда, хотя давно уже мы безумны.
Или ослепили инструменты дознания.
Любовно собранные по свалкам и помойкам, но надраенные до зеркального блеска.
Вот ножовка, она притупилась в руках нерадивого хозяина, а потом заржавела под дождем и снегом.
Виктор  вымочил ее в бензине,  шкуркой и полировочным камнем снял остатки ржавчины. Грязь траурной каемкой въелась под ногти. Пассатижами развел зубья. А потом напильником заточил их. Ороговели подушечки пальцев.
Вот щипчики, выстригать когти. Когда прилаживал новую пружину, то поранил ладонь. Рана загноилась, нельзя обращаться в больницу, так называемые сестры милосердия уже рыщут по городу.
Ведьмы, в наброшенных на голое пленительное тело прозрачных халатиках. Выискивают и вынюхивают. И готовы уничтожить любого, покусившегося на их иллюзорное могущество.
Дом скорби, смирительная рубаха, карательные уколы.
После этого даже кормить надо с ложечки. И когда бурда растекается по безвольному подбородку, санитары привычными подзатыльниками и зуботычинами награждают очередного симулянта.
Еще остались глотательные рефлексы, нечего дурить.
Поэтому сам вскрыл нарыв.
Нож тоже подобрал на свалке, еще не успел очистить лезвие.
Подхватил неведомую заразу: когда видел женщину, случайно встречался с ней взглядом, то проваливался в бездну, и напрасно пытался уцепиться за скальные выступы. Разбивался на дне ущелья. Боль была невыносимой. С такой силой сжимал кулаки, что ногти вонзались в ладонь, выступали кровь и сукровица.
Вот многочисленные иглы, можно зашить любую прореху или наложить заплату.
Хотя бы две заплаты на прозрачный ведьмин халат. Два куска грубой ворсистой ткани. Один на грудь, другой на бедра. Чтобы грубая материя истерзала холеное тело, вросла в плоть, и сорвать ее можно только  с кожей и мясом.
Или когда луна высветит собравшихся взлететь ведьмочек – а летать они могут лишь при лунном свете, - занавесить ночное светило грозовыми тучами. А если тучи неплотно сойдутся, свести их  края и прихватить грубыми стежками. 
Огромные иглы,  похожие на гвозди.
Если не удастся победить их, то распять себя на кресте, и тогда они пригодятся.
Крест  тоже приготовил, подобрал  три толстых бруска.
Внимательно изучил картины древних мастеров, они были свидетелями той казни.
Боковины креста приладил заподлицо с основанием, долго долбил древесину.
Потом, опять же художники видели, палач насадил на острие копья смоченную уксусом губку.
Сам смастерил копье, лезвие ножа гитарной струной – кажется, тогда уже были гитары – примотал к ручке  швабры.
Пружинистая струна вырвалась из рук и ударила. Заштопал и эту рану, шрам  на щеке, еще одна боевая отметина.
Когда показал подельникам инструменты дознания, они попятились. Один  припал на покалеченную ногу, другой замычал в напрасных попытках оправдаться.
Все видели на долгом  пути, и казалось, ничем их не удивить, не все видели и еще способны удивляться.
В тот день надрался Иван, обычно потребляющий только подкрашенную водицу. Не смог идти, Петр кое-как дотащил его до  убежища.
И  давясь словами, осудил безумца.
- Мы не звери, - просипел он.
- Звери, хуже зверей, - пробормотал его товарищ.
- А если…, - предложил Петр.
Придумаем еще что-нибудь, хотел сказать он. Лучше с кистенем на ночной дороге, будем грабить только баб, они не сломают челюсть, вспомнил чемпиона.
- А он… И без нас, - сказал пьяный, но умный его товарищ.
Поздно спохватились, он и без нас обойдется, хотел сказать он.
- Обойдется, - сокрушенно согласился немой.
Снимали комнату, ввалились с шумом и грохотом.
Хозяйка заглянула к ним и осудила.
- Обещали вести себя порядочно! – По-птичьи  взмахнула руками, словно собиралась взлететь.
- Ведьма! – безошибочно определил  немой, уронил товарища и прикрылся руками, так научил специалист.
Иван упал, и Земля напоила его злой, но справедливой силой.
- Скоро изыдет ваша власть! – осудил  богачей и счастливчиков. – Не желаете делиться – сами возьмем! – напугал их.
- Всех поимеем! – не ведал пощады.

Хозяйка спряталась в своей комнате, дверь закрыла на щеколду и на ключ.
Нельзя связываться с пьяницами, такое наговорят, вовек не разобраться.
Охотно связывалась, вдруг проболтаются.
Эти назвались геологами, оборванцами вышли из леса. Неохотно впустила их за двойную плату.
Но приоделись, а обедать предпочитали в ресторане. И хозяйка не сомневались, что откопали  старинный клад. И надо выманить  сокровища.
Все  мужчины простофили, некогда приехала из деревни и с одним чемоданчиком пришла к мужу. А вскоре тот с чемоданчиком ушел из  своей квартиры.
И когда через несколько дней квартиранты вывели из кабака разомлевшую бабенку, последовала за ними.
Та еще девица, ни один здравомыслящий мужик не позарится на нее. И даже, изрядно приняв, мгновенно протрезвеет от ее поползновений.
Значит нужна для дела.
Как рассказывают знающие люди – она сама видела по телику – многие клады заговорены. И если не знаешь волшебное слово, не доберешься до сокровища. И скорее всего погибнешь, как погибли многие.
Одни заблудились в дремучих лесах. И в лучшем случае потеряли человечье обличье, и выслеживали одиноких странников. Прыгали на них с дерева и ударом мощной лапы перебивали хребет. С хлюпаньем высасывали кровь, а когда насыщались, выли по-волчьи, задрав к луне окровавленную морду.
Охотники, которые надеялись изловить оборотня, бесследно исчезали, а если возвращались, то не узнавали родных и близких.
Власть, хотя и обещала помочь, не верила россказням выживших из ума старух.
Другие искали клад на севере. Но карабкаясь на сопку, подрезали снег, их поглощала лавина. И только по весне иногда удавалось откопать трупы.
Некоторые предпочитали обследовать затонувшие корабли. Но если удавалось проникнуть в капитанскую каюту, то уже не выбраться из  ловушки.
Превратились в подводных обитателей, и русалки боялись этих хищников.
Повелитель вод безнадежно  разводил руками.
И только колдуньи знали волшебное слово, при помощи которого можно разбогатеть.
Всего-то заведут в глухомань. И копать надо там, где обессилят и упадут.
Его квартиранты нашли колдунью. Или ворожила ее бабка. И когда сжигали ее на костре, то прокляла человечество. И отыскать клад можно, только преодолев  проклятие. И способна на это  внучка.
Поэтому хозяйка  следила за квартирантами.
И когда те впихнули девицу в автомобиль – та, впрочем, и не сопротивлялась, но наоборот, в вожделении с хрустом облизывала губы, - то последовала за похитителями.
- За той машиной! – остановила  подвернувшегося частника.
А когда водитель в сомнении почесал затылок, выхватила из сумочки документы.
На всякий случай обзавелась необходимыми удостоверениями. Числилась даже уполномоченной по охране природы, имела право проверять заброшенные дымоходы и  выявлять бесхозные канализационные трубы – неизвестно, какая бумажка пригодится.
- На рынке купила? – догадался  сообразительный водитель.
Будь у нее время, достойно бы ответила насмешнику. Но некогда было обвинять и доказывать.
Вместо этого молча распахнула кошелек.
- Двойная цена, если не отстанешь от той машины!
Так, кажется, говорила героиня давешнего детектива.
Подражая ей, напялила темные очки, надвинула на лоб берет, и искусно подкрасила губы, отчего те стали похожи на яркую бесформенную кляксу.
- Тройная! – взвинтил цену водитель. Если бы не крайняя нужда, ни за чтобы не повез  чучело.
- Вперед! – приказала преследовательница.
Обычно считала каждую копейку, но ради обладания сокровищем… Да и заплатить можно поменьше, не пойдет же он жаловаться в милицию.
Машина взревела, заскрипели изношенные суставы, заковыляла, выбрасывая едкие клубы дыма.
Когда-то, по слухам, на ней ездил ныне напрочь забытый писатель, придурочный его сын  избавился от балласта.
Куда ему крутить баранку, мысленно уносился в неведомые дали, мог запросто вмазаться в дерево или задавить старушку.
А деревьев у нас не так много в городе.
Избавился от опасной игрушки, новый владелец проклял тот день, когда за бесценок приобрел ее.
Поменял половину деталей, и все равно мотор мог заглохнуть в самый неподходящий момент.
- Не подкачай, Манюня! – взмолился он.
Так обозвал машину, и когда та слышала обидное прозвище, то готова была сбросить наглого седока.
Колеса попали в яму, взбрыкнула передними копытами.
Пассажирка головой вмазалась в крышу. Но в горячке погони отмахнулась от этой малости.
Быстрее! – потребовала она.
Теперь  пассажирку швыряло в неистовой качке.
Потом из кресла выскочила пружина и вонзилась в ягодицу, потом на перекрестке машина рванулась на мигающий зеленый свет, а наперерез ей прыгнул огромный автомобиль.
Квакнула самодельная сирена, куда прешься, когда я еду, напугал убийца.
А еще на «зебру» выполз пешеход с белой тростью, и когда услышал захлебывающейся кашель мотора, то погрозил  клюкой.
Еще черная кошка перебежала дорогу, пришлось притормозить и пропустить другую машину, но все равно опасно  ехать, свернули в  переулок.
Там встретилась баба с пустыми ведрами – в доме отключили воду, - а это еще более гибельная примета.
И воронье огромной стаей застило свет, пришлось пробиваться в потемках, и не повстречался трубочист, перевелись в городе такие работники.
- Потерял поднадзорных, ничего не заплачу! – едва не заплакала несчастная преследовательница.
- Непредвиденные обстоятельства! – отбился водитель.
- Плохому танцору яйца мешают! – огорошила его подходящей пословицей.
- Сама ты баба с яйцами! – Схлестнулись они в горячей перепалке.
И пока ругались и выясняли отношения, машина неторопливо шла проторенной дорогой.
Так лошадь привозит домой подгулявшего ямщика. Ржет около порога и  бьет копытом.
Вспомнила былого хозяина и подкатила к знакомому дому. Тяжело вздохнула, со скрежетом заглох мотор.
Еще не уехал автомобиль, на котором  ее квартиранты увезли колдунью. И  может быть, удастся отыскать их.
Машины, наверное, стояли в одном гараже,  узнали друг друга, приветливо заржали, но люди не услышали.
Не до этого, изнемогли в бесконечной торговле.
- Так и быть, заплачу, - согласилась пассажирка, - но поездка всего лишь на соседнюю улицу!
- Через весь город! – не согласился разгневанный водитель. – И столько колдовства по дороге! 
- Просто ездить не умеешь!
- Еще мой дед на тракте служил ямщиком!
- Вот тебе заслуженная копейка! – Достала она незначительную купюру.
А когда вылезла из машины – он хотел  ухватить ее за рукав, но почудилось, что губы обернулись кровавыми присосками, - в клочки разодрал подачку.
Машина печально вздохнула. Опять придется возвращаться в пустое стойло. И бензин плещется на самом донышке. Масло почернело и протухло, поршня  износились и задрались, прохудились кольца, почти до основания истерлись тормозные колодки.
Старая кляча, давно пора на покой, рассказывать детям и внукам о былой прыти, хотя у них давно уже бортовые компьютеры, и вряд ли привлекут их бабушкины сказки.
- Видимо, вышло наше время, - пожаловался водитель.
- Вышло, - согласилась машина.
И они побрели, едва передвигая натруженные колеса.
А преследовательница прокралась в парадную.
Когда-то привратница тщательно допрашивала посетителей. И могла не отворить им дверь. А если те настаивали и требовали, вызывала подмогу. И искусствоведы в штатском в лучшем случае уводили смутьянов.
Зачем и кто подослал к героям?
У нас и немой заговорит, предупреждали они.
( Виктор, не зная об этом, следовал заветам тех мастеров. И даже творчески  развил их учение. Плакал и страдал вместе с жертвами.)
Но привратница  не дождалась смены и зачахла на своем посту. Да и дом обветшал и состарился. Ветераны вымерли, их внуки забыли о былых сражениях.
Кладовку заняли дворники.
Женщина услышала, как  скрипуче отворилась дверь на третьем или четвертом этаже.
Привычный звук, так, наверное, верещит кот под ножом ветеринара.
От этого крика лопаются сосуды,  и если немедленно не укрыться...
Метнулась к  кладовке, дверь неохотно отворилась, а потом захлопнулась за спиной.
Поскользнулась и упала, но не разбилась,  выставила руки. И даже не отшибла ладони. Лицом в вонючую тряпку – не дамся, вырвусь из западни, билась и сражалась в кромешной мгле, разбрасывая швабры, черенки лопат и ржавые ведра.
Полем битвы доползла до спасительной двери, лучше погибнуть от крика, чем сгнить в этом склепе.
Но враги замуровали в могиле – такое случается даже в победных боевиках, - и устала сражаться с ветряными мельницами.
Сосуды полопались, по двери сползла на пол, подобрала тряпку и промокнула слезы.
Надругались и растоптали, давно не меняли носки, от едкого запаха  закружилась голова.
Видела или воображала в этом кружении.

Вот двое конвоиров привели преступницу.
Всего лишь вскарабкаться на третий этаж, словно подняться в заоблачную высь, высокогорье выдавило из легких остатки воздуха. А холод сковал движения.
Один из конвоиров предложил помиловать жертву. Ребром ладони чиркнул по горлу, потом соорудил воображаемую петлю и накинул ее на шею.
Так поступят с нами, если выследят и поймают, хотел сказать он.
Но его напарник не  разобрался в путаных жестах. Окончательно охромел, взбираясь бесконечной лестницей. 
- Зачем пытать самим, есть специально обученные люди, - задыхаясь на крутом склоне, в несколько приемов выдохнул он.
- Я хочу обучить его всему, - размечталась девица. – Правда, что он совсем нетронутый? – переспросила она.
- Тронутый, но нетронутый, - подтвердил Иван. Невольно выделил первое слово, или не хватило дыхания на столь длинное предложение. Или устал придумывать и уговаривать.
По дороге поведал о своем подопечном.
О принце, которого  заключили в хрустальный замок.
(В детстве потрясла его такая сказка. Спрятали и наложила заклятие. Превратили в жабу или в другого болотного гада, он забыл подробности. И расколдовать могла только женщина, что искренне полюбит отвратительное существо. И тогда ей достанутся  сокровища. Бабы толпами отправились на поиски. Но не все добрались до заповедных мест. И только одна  решилась поцеловать жабу. Перед этим едва ушла от преследователей. И несколько дней скрывалась в болоте. И даже не шевельнулась, когда присосались пиявки, а змея уставилась  немигающими, похожими на бусинки глазами и выпростала раздвоенный язык.
Поцеловала, потом сплюнула и обрывками кофточки в болотной гнили обтерла испоганенный рот.
Жаба застонала, так стонет окончательно разуверившейся человек.)
Творчески переработал эту сказку, покорил девицу горестной и правдивой историей.
Будущая княгиня с чемоданчиком  пришла к мужу. Но постепенно прибрала к рукам все хозяйство.
И выследила престарелого ловеласа. В недвусмысленной позе застала его со служанкой.
Наказала за прелюбодеяние.
Так распалила ночью, что не выдержало изношенное сердце. А лекарство запропастилось.
( В порыве страсти жена опрокинула столик, пилюли и баночки  разлетелись по комнате, некоторые закатились под кровать.)
Пока искала, душа покинула тело.
С почестями похоронили удельного князя.
Княгиня помиловала согрешившую служанку, хотя челядь запросто могла бы запороть ее на конюшне.
Более того, выказала  монаршую милость: усыновила незаконнорожденного ребенка.
А после этого отпустила преступницу.  И та пошла, почему-то плача и проклиная благодетеля. Наверное, сгинула в непроходимых болотах.
Сына воспитала в стерильной строгости. Все беды от распутных баб, убедилась на собственном опыте, заключила его в хрустальную башню, воспитывали узника только верные и преданные слуги.
Однополый мир, узник долго не подозревал о существование женщин;  когда выводили его на прогулку в тюремный дворик, то на всякий случай завязывали глаза. Пусть двор окружает глухая неприступная стена, но враг хитер и коварен.
Вот трактирщица подает  похлебку заезжему молодцу. И когда склоняется над столом, ослепляет  соблазнительной грудью.
Так можно убить человека, кусочек мяса попадает в дыхательное горло, мучительный кашель сотрясает тело. И приходится со всего размаха бить по спине. С хлюпаньем вгрызается плетка.
Или из колодца достает воду. Не дотянуться до ведра,  юбка заползает на бедра.
У гусара, что заехал на подворье, топорщатся усы. Переваливаясь на кривых ногах, подкрадывается к манящей  плоти. Девица оборачивается на шорох шагов.
Но на лбу и на щеках выжжено тавро, так метят скотину и неверных жен.
Словно окатили помоями, гусар отшатывается от этого уродства. И падает, запутавшись в сабле и в шпорах. Конь его срывается с привязи и выхлестывает за ограду.
И для гусара нет ничего постыднее, чем потерять коня.
До совершеннолетия воспитывала сына в однополом мире.
Когда тот достиг зрелости, силы ее иссякли.
Слуги привели узника к постели умирающей. Тот впервые увидел женщину, его передернуло от отвращения.
И когда названная мать на смертном одре попыталась приобщить его к несуразностям реальной жизни, он не сомневался в ее  искренности.
Привычно заперся в темнице.
И чтобы излечить безумца, надо полюбить его.
- Любовь – единственное лекарство, - задыхаясь, придумывал рассказчик.
Когда отбывал последний срок – а год в подземелье под надзором адептов новой веры приравнивается к трем годам заключения – почитывал рукописные книги.
Безымянный автор на каждой строчке клялся в вечной любви к отцу-основателю.
От многократного повторения признание это каленым железом выжгло мозг.
Его товарищ услышал и зашипел гремучей змеей. Но не ужалил, а наклонился завязать шнурок. И когда распрямился, занюхал ладонью. Только так можно побороть нечисть; но сначала дело, а потом можно и расслабиться, не единожды повторял предводитель.

Конвоиры довели пленницу до рассохшейся дубовой двери, перехваченной ржавыми обручами.  Когда постучали – условный знак: гимн победителей, больше похожий на похоронный марш, - дверь медленно и скрипуче отворилась.
Тк визжат колеса, вгрызаясь в асфальт, когда водитель напрасно вдавливает в полик тормозную педаль.
Поздно, уже не спастись.
И напрасно говорят, что в последние минуты прокручивается вся жизнь. Пленница вспомнила, как уходили мужья.
Но костер давно погас, и бесполезно ворошить подернутые пеплом угли.
А она попробовала раздуть огонь.
Оттолкнула конвоиров, те особо и не сопротивлялись, победно выставили грудь, подбоченилась.
Бой-баба, даже слепец оценит ее прелести.
Притопнула ногой, половицы едва не разлетелись.
Как можно шире распахнула глаза, а когда хозяин не откликнулся на ее призыв, пальцами развела веки.
- Мы - соль и основа жизни! –  растормошила его.
- Соль, основа, -  попытался тот осознать.
Голос был тусклый и безжизненный, еще больше поникли плечи.
- Так ничего не получится, соглашайся. – Погрозил ему пальцем хромой конвоир.
А его немой товарищ, которого проклятая баба впечатала в стену, бессвязно замычал и попытался высвободиться.
- Могу излечить тебя! – Надвинулась на хозяина женщина.
- Все м ожжешь? – ухватился   Виктор за это признание.
Она различила огонек заинтересованности во взгляде. Выстудил свет далекой и холодной звезды, но одолела мимолетную слабость.
- Можешь наслать бурю и ураган? – спросил мужчина.
- Запросто, - легко согласилась она.
Преддверие любовного сражения, и чем больше ерунды наговорят, тем дольше и отчаяннее будут биться.
- Можешь заколдовать любого?
- Любого мужчину! – поправила  ведьма.
- Лишить его способности к соитию? – зарапортовался неумелый игрок.
-  Вот еще, что я враг  себе! – искренне возмутилась ведьма.
Уже не только выставила грудь – материя обтянула ее резиновой  перчаткой, резина вздымалась тугими волнами, - но и выпростала жаждущий язык.
Раздвоенный змеиный язык, как в сказке провожатого,  и готова  плеснуть ядом.
Отравленным снадобьем, что ведьмы варят в своих притонах.
Завлекают доверчивых простаков и опаивают  приворотным зельем.
А потом в бесстыжей и чарующей наготе подступают к ним. И каждая кажется желанной и прекрасной.
Пленники пытаются отловить хоть одну соблазнительницу. Но те ловко укорачиваются от жаждущих объятий. Более того, при этом умудряются тронуть обжигающим бедром или шлепнуть желанной грудью.
Загнанной лошадью очередной пленник мечется по стойлу, подковы выбивают искры, они разлетаются и поджигают обреченный город.
Камню не дано гореть, каменные дома вспыхивают смолистой древесиной.
Запах пожара  для ведьмы отраднее самого чарующего аромата.
Когда пленник замертво валится на землю, собирают семя, что разбрасывает он в пустом вожделении.
Основа колдовского зелья. Еще туда надо добавить сок ядовитого растения с заброшенного кладбища.
И слезы матерей, чьи дети погибли в бессмысленных войнах.
И победный вопль убийц, погубивших этих сыновей.
И лживые обещания продажных политиков. Цвет скорби и горечи выдают они за алый стяг победы.
И самих этих политиков. Без них мир станет чище и надежнее; может быть, их приемники отучатся врать, при этом лучезарно улыбаться.
Вот зелье  готово, стоит вкусить его, как человек становится послушным орудием Повелителя.
И разумнее затаиться в своей крепости.
Если сожгут дом соседа, то огонь, может быть, не доберется до меня.
Испуганные конвоиры вжались в стену.
- Все можешь, научи меня! – не испугался Виктор
Вздернул голову, расправил плечи, глаза  распахнулись.
Мертвая, леденящая синева отравленных вод.
Рыба не водится в этих озерах, не растут водоросли, не гнездятся птицы. На берегу пожухла трава, засохли деревья.
А женщина не содрогнулась от  холода.
Размечталась и поверила бредням.
- Все могу, всему обучу тебя! – надвинулась на него. – Чтобы после бурной ночи, ни на что не осталось сил! Чтобы умереть, но возродиться от  моего прикосновения!
Вот дрожь первого, еще не осознанного желания от кончиков пальцев истекает в предплечья,  сотрясает  тело!
И жизнь сначала возвращается по каплям, потом вливается ручьем и  бурным потоком!
- Пойдем, - послушно откликнулся он.
Да и кто устоит в тропическом  буйстве!
Увел ее в дальнюю комнату, в уютное гнездышко, любовно обустроенное для подобных свиданий.
Дверь захлопнулась за спиной, лязгнул замок.
Обитая железом мрачная камера без окон и отдушин.
Тусклый свет от свечей на столе и от холодного огня  электрического камина. Пахнет  гнилью и ладаном. Массивный письменный стол накрыт черным сукном, над допросной тетрадью склонилась восковая фигура в рясе и капюшоне, надвинутом на глаза Восковый палач ухватился за веревку, перекинутую через блок. На нем короткие кожаные штаны и мясницкий фартук, забрызганный кровью. Волосы всклокочены, глаза безумны. Около камина журнальный столик с разложенными  хирургическими инструментами. Ручки
потемнели от ржавчины. Рядом механизмы и приспособления, начиная с кресла, утыканного гвоздями и кончая досками с прорезями для головы и для рук.
- Такая любовь? – содрогнулась пленница.
- Возлюби ближнего своего, - едва сдерживая слезы, откликнулся великий инквизитор.
- Выпусти меня, - взмолилась пленница.
Если еще недавно могла сокрушить любого, и в предчувствии любовных утех топорщились волосы, а голос был басовитый и командный, то растеряла былую стать, ссохлась и ужалась, голос  стал тоненьким и прозрачным, лицо взмокло.
- Я люблю тебя, сестра моя, - страдая и сокрушаясь, сказал инквизитор, а когда женщина пала на колени и протянула к нему трепещущие руки – с ногтей сошел лак и бурой коростой покрыл каменный пол, - отшатнулся и чуть не упал. Поскользнулся на этих блестках.
Везде кровь, она впиталась в пол, кляксами обезобразила стены, ржавчиной забила сливное отверстие.
- Только ради твоего спасения. – Отступил к столу с допросной тетрадью.
- Сознаюсь, изводила мужей! – созналась женщина.
Поползла на коленях, раздирая колготки на неровной каменной кладке. - Французские, такие деньжищи отвалила! – пожаловалась она.
Эта приземленность избавила  от неуместной жалости.
Все они такие – усыпят  стенаниями и набросятся.
Отгородился столом и ощупал талисманы. Во внутреннем кармане сутаны высушенная заячья лапа, острые когти царапают подкладку. И земля в башмаках сквозь дыры в носках набилась между пальцев. Но нельзя разуться и вытряхнуть землю. Ведьма воспользуется минутной слабостью и одолеет.
А по карманам разложены дольки чеснока, ей не уйти от возмездия..
Оттолкнул склонившееся над тетрадью чучело – никакого толка от нерадивых помощников, - обмакнул в чернильницу гусиное перо.
- Мечтала попасть в город, - призналась женщина.
- Кто подучил тебя? – тоскливо спросил дознаватель.
Привычная история, сошлются на непреодолимые обстоятельства.
- Хватит ползти, меня не разжалобишь! – неожиданно взорвался он.
Заскрипели суставы, женщина поднялась. 
В очередной раз надругались, и чтобы встать, надо ухватиться за спинку кровати, опереться на журнальный столик, и, может быть, кто-нибудь подставит плечо.
Никто не поможет, распахнула руки, так птица расправляет крылья перед полетом.
Но  не взлететь увечному  созданию.
Задрала юбку – еще один коварный прием, бесстрастно отметил дознаватель.
Всего лишь сдернула разодранные колготки.
- Он снял меня на вокзале, - вспомнила женщина.- Меня выгоняли из всех домов, куда я обращалась. Свистели в два пальца, а самые ярые преследователи грозили спустить собак. Загнали на вокзал, убирайся обратно, своих подстилок хватает, - рассказала она.
Больная наша память, когда воспоминания захлестывают, человек преображается, из-под тонкого налета цивилизации проступает звериная сущность. И зверь  готов  растерзать былых обидчиков. Кровь вскипает болью и ненавистью, бугрятся мускулы.
А женщина словно зачитывала страницы затасканной книги.
Убаюкивала его, чтобы надежнее ударить, Виктор не поддался на этот прием, прежде всего надо выявить печать дьявола.
Когда-то уже выявлял, но забыл подробности.
Некто вывернутыми губами приник к уродливой родинке на бедре. Та женщина содрогнулась   от наслаждения.
- Лучше добровольно признайся! – взвизгнул  дознаватель.
Но тут же устыдился своей вспышки.
Прежде всего холодный ум, вспомнил наставления учителя.
Или чистые руки, или горячее сердце – красочные, но бесполезные лозунги.
- Прости, сестра моя, - повинился  перед сестрой. – Я постараюсь помочь тебе, избавить от тлетворного влияния.
- Снял на вокзале, влез на подножие горки, а выше не подняться без жены, так у них положено.
Те еще козлы, - обозвала высокопоставленных козлов.
И опять голос не окрасился хотя бы презрением.
- Ведь не по злому умыслу, а по недомыслию превратилась в ведьму? – с надеждой спросил дознаватель.
- Приводил мальчиков, я была для них неодушевленным предметом, безмолвной рабыней из деревни Приживалово, - сказала женщина.
- Здесь нет дьявольской печати, и здесь нет! – Вонзил он иголку в свое тело.
Признавалась и каялась женщина, будто падали капли воды, или шелестели страницы, не вслушивался в шелест и в дробь капели.
Мальчик из благополучной семьи, но обещал  изничтожить изверга.
Но увидел и задохнулся.
Вывернутые в вожделении губы насильника. Впиваются в такое же жаждущее тело.
Вывалился в окно и уполз от этого непотребства.
Заплутал среди цветов, что по мнению сестры или соседки проникли а нам из параллельного мира.
- Я справлюсь с наваждением! – выкрикнул дознаватель.
- Была обязана смотреть на их забавы, - бесцветно сказала женщина.
Маленькая и беззащитная перед неподкупной комиссией.
Виктор отбросил гусиное перо. Бессмысленные каракули в допросной тетради. Разучился писать и  отшвырнул бесполезную тетрадь.
Истыкал себя иглой, кровь проступила сквозь одежду. Слизнул капельку -  солоноватый вкус горечи.
Первичный океан снова зальет твердь после гибели человечества.
Не выявил мертвые зоны, можно приступать к основному допросу.
- Изыди чужая память! – заслонился коротенькой молитвой.
- Но однажды исхитрилась заснять их, а снимки заслала в газеты и в высокие кабинеты…
- Если раскаешься, то властью данной мне Высшей Силой верну тебя в лоно истиной веры, - торопливо и сбивчиво зачитал обвинитель ее права и обязанности.
- Поговорил со мной, смотри. – Распахнула она рубашку.
Высматривал родинку на бедре, чтобы содрогнуться от отвращения.
Увидел и содрогнулся. Бугрились неровные шрамы. Заряд шрапнели разорвал живот. И когда хирург зашивал раны, то, наверное, ругался последними словами.
- Все вы такие, - сказала женщина. Целомудренно запахнула рубашку, или замерзла в ледяном  безразличии.
Не прислушивался к монотонному журчанию ее слов, но когда увидел развороченное снарядами поле давней битвы, то попытался забыть то поражение.
Бросился в огонь, чтобы спасти и очиститься. Но рухнули балки, едва не погиб, а  очнувшись, обрушился на спасительницу.
Зачем, кто тебя просил? обвинил ее.
Опять чужие воспоминания; безумные ученые измыслили информационное поле, где запечатлены наши деяния.
Попал в чужое хранилище.
Не засыпать окопы, земли не хватит для этого.
- А следующий муж каким-то образом разузнал о той истории, - бесстрастно поведала женщина.
Выбрался из-за стола, и по стеночке, чтобы не заразиться, прокрался мимо нее.
Уже заразился, может быть, еще удастся излечиться.
Для исцеления выбрал кресло, утыканное гвоздями.
Восковый палач, оскалился и поманил согнутым пальцем.
- Подожди, не все сразу, - согласился с ним.
- И попытался доказать, что снимки – фотомонтаж.
Предплечьями уперся в подлокотники и поджал ноги. Так долго не продержаться, когда ослабнет, штыри  вонзятся.
- Тогда меня накажут за подлог, и квартира достанется ему.
Штыри вонзились, но забыл приковать себя к пыточному креслу, лишь изодрал штаны и оцарапал ягодицы.
Палач поманил  пятерней. На мясницком фартуке выступили бурые пятна.
Подобрал самодельные дощечки и приладил  к ноге. А потом судорожными рывками принялся затягивать винты.
Дощечки сначала примяли кожу.
- Тоже приехал из деревни, тоже мечтал пустить корни в городе.
Дерево сдавило кости. Они такие хрупкие, стоит посильнее нажать, как разлетятся десятками осколков.
Палач поплевал на ладони перед тяжелой работой.
- Но ничего не растет на камне, - призналась женщина.
Едва не размозжил кости, нет, так нельзя – долгая и мучительная смерть, и никто не поможет. Милосердно не вонзит нож в сердце.
Оттолкнул незадачливого палача – тот упал и раскололся, забыли вставить в воск надежный стержень, - доковылял до стола с хирургическими инструментами.
Скальпель, врачи, наверное, доконали многих, прежде чем выбросить затупившийся инструмент.
Подобрал нож и прицелился.
- Я проиграла, - раскаялась женщина.
Мастерски провел допрос, вынудил признаться, и больше не надо мучиться и мучить.
Прицелился и ударил. Нож вонзился. Еще одна рана, но дубовая доска не треснула, не надо менять столешницу.
- Прощаю тебя, сестра моя, - простил  страдалицу.
Следствие закончено, церковь примирилась с раскаявшейся ведьмой. Остальное -  дело светской власти.
Тело – всего лишь временное пристанище. И светская власть вольна поступить с ним как заблагорассудится. Может сжечь – это самый приемлемый вариант, может бросить в темницу на вечное заточение, и кормить заключенную за счет возмущенных налогоплательщиков.
Оглядываясь на каждом шагу, хромая,  женщина выбралась из камеры. Юбка была изодрана, на обрывках материи запеклась кровь.
Виктор утешился молитвой.
- Отче наш, иже еси на небеси… - Но забыл остальные слова.
Да и бесполезно вымаливать. Он отвернулся от нас после акта творения.
Сами должны разобраться.
Ощупал листы железа на стене. Щели на стыках. Через них просочились жалость и сострадание.
Когда увидел изуродованное тело, то едва не приник к нему губами.
Чтобы своей верой исцелить страждущую.
Но опомнился в последний момент.
Еще одна попытка закабалить его.
Грубая подделка, и когда светская власть приговорит ее, то спадет эта маска.
Надо законопатить щели и отдушины, могут просочиться ее соратницы.
На камине в котелке пузырилась смола; обжигаясь и морщась от боли, зачерпнул из него.
Столовой ложкой, раньше патриархи вразумляли ей непоседливых домочадцев.
А теперь – жизнь наша огрубела – плеснул раствор в щель между листами железа. Отскочили капли, запахло паленым мясом.
Виктор не заслонился.
А к запаху давно притерпелся. Земля пропиталась им.
И напрасно изнеженные дамы морщились и обмахивались веером.
Железо расплавилось, огненные струйки устремились к сливному отверстию.
С шипением растаял воск. Палач выпростал руку из огненной реки. Поманил перед гибелью.
- Еще не время, - отказался инквизитор.
- Когда уничтожу всех ведьм…, - пообещал он.
- Когда люди проснутся с улыбкой, откроются незнакомцу, когда исчахнет вражда,  и души наши сольются в едином хоре, - начертал программу борьбы и победы.
Приближая пришествие золотого века, законопатил щели в своем убежище.
Огненные капли прожгли одежду, искалечили.
Отрадная боль, только страдая можно победить и очиститься.

Женщина, которую заперли в кладовке, вернее бросили в камеру, а вместо подстилки швырнули грязную половую тряпку – но она все равно выберется, женский ум пластичен и изворотлив, -  услышала, как подъехала машина.
Различила сквозь стены, лощеный господин выбрался из лимузина.
Привычно перекатился с  носка на пятку, проверяя прочность подиума. Асфальт не  проломился и  не пошел трещинами. Костюм не измялся, и штиблеты не запылились. Но все равно протер их заранее приготовленной салфеткой. А потом выбросил ее в урну, промахнулся и горестно покачал головой. При этом ни один волосок не выбился из прически. Смахнул пылинку со штанины.
Все это проделал правой рукой, левой – она ближе к сердцу – прижал к груди папку дорогой кожи.
Иван оставил подельника стеречь раскаявшуюся ведьму, вышел встречать дорогого и долгожданного  гостя.
- Понятой и свидетель, - подмигнув, представился он.
Все уже оговорено,  напомнил об этом.
Но нотариус не отреагировал на подмигивание – чист и неподкупен в своих деяниях.
Если секретарь продажен, то не ведает об этом.
Важно прошествовал за проводником.
Тот еще больше охромел, мы невольно подражаем своим спутникам, но пришелец не поскользнулся на истертых ступенях. Поднимался серединой лестницы подальше от осыпающейся штукатурки и от грязных перил.
Петр с ловкостью фокусника выудил из складок одежды початую бутылку. Женщина послушно распахнула рот, оглушил запах смолы и серы.
Так пахло на рынке, когда собирал дань с трусливых купчиков. И в следственном изоляторе. Так пахли кулаки ветеранов современной войны. В подземелье запах навечно въелся в поры.
И далеко не каждый мог выжить в том убежище.
Женщина, кажется, выжила.
Мы не причем, виноват безумец, что орудовал в пыточном зале, нашел немой веские аргументы.
Любой согласится, когда подступят с оглушительно завывающей бензопилой.
Видел в детском американском фильме, ушел с середины сеанса, так изнывал от жажды.
А теперь – мы  не звери – пожалел измученную женщину, влил в рот каплю живительной влаги.
Мог бы влить и больше, но помешала застарелая травма, плохо сгибалась некогда сломанная рука.
Пришлось допить самому – добрый человек, пострадал  ради спасения больных и страждущих.
Есть еще несколько минут, пока они будут подниматься.
Надо успеть заменить на ней изодранную рубашку.
Ухватился обеими руками, горошинами раскатились пуговицы.
Потом недоверчиво протер глаза. Так надавил, что вспыхнули огненные круги и посыпались искры.
Замычал, не сразу удалось разобраться в путанице слов.
- Какие  изверги! – выдохнул  грязным ругательством. 
Похлопал себя по груди, по бокам, ощупал ноги. Напрасные поиски, не нашел еще одну бутылку.
Заглянул в буфет и в шкаф, даже приподнял крышку старинного рояля.
Так искала некая женщина, начинала поиски с сарая и огорода. Но у горожан нет подсобного хозяйства.
Мыча от негодования – вроде бы приличный дом, но втихомолку все вылакали, -  отыскал простыню.
Дом этот знал лучшие времена, полотно по периметру было обрамлено алыми цветочками.
Испили кровушки и заалели, догадался он.
Поэтому отбросил кровожадную тряпку и отыскал другую, на ней отпечатались квадратики тюремной решетки.
Все мы сидим по камерам, согласился  с картинкой, только для некоторых жратва получше, и обещают вывести на прогулку.
Вовремя успел накинуть простыню на женщину, входная дверь отворилась, Иван привел нотариуса.
Немой приветствовал его мычанием.
Слишком мало принял, чтобы членораздельно изъясняться. Поэтому  указательным пальцем печально и просительно щелкнул по горлу.
- Ненасытная утроба, - прошипел командир.
- Он в адеквате? – спросил нотариус.
Углядел  пылинку на пиджаке, но не смог стряхнуть, обеими руками прижимал к животу драгоценную папку.
- Чуть трезвый, но вполне надежный, - уверил его Иван.
- Да, такой не продаст по причине недоброкачественной речи, - согласился нотариус.
Брезгливо протер уголок стола, не обнаружил мусорной корзины и бросил использованную салфетку на пол, уберут, не велики бары.
- Добровольно и сознательно? – достал заранее составленный договор и вопросил у женщины.
Уже облачилась в смертную рубаху, мелькнула нелепая мысль, но тут же отогнал ее – составляя сделку о передаче или продаже движимого и  недвижимого имущества, в том числе скота и гужевого транспорта должен быть уверен в ее чистоте и прозрачности, вспомнил  параграф инструкции.
- Да, - откликнулся один из свидетелей.
А другой промычал, что несомненно выражало  согласие.
Женщина уронила голову, то есть кивнула, из уголка рта на простыню упала  слюна.
Нотариус заворожено наблюдал, как капля  прожгла материю.
Заперта дверь в соседнюю комнату. Но кислотный туман разъел уплотнитель. И когда смешался со слюной, кислота спалила ткань.
- Скорее подписывайте! – сбившись с привычного размеренного тона, попросил нотариус.
Не обладал изощренным воображением, но показалось, что пятно ожога ожило и поползло к нему. Осталась обезображенная земля в шрамах и рытвинах. Пустыня  дымилась, удушал запах смолы и серы.
Договор купли- продажи, из своей квартиры добровольно переселилась в деревню.
Но обезумевшие ученые в поисках несуществующей истины пробурили там глубокую скважину, надеясь докопаться до первоисточника.
Выхлестнула нечисть.  Обитатели преисподней обернулись якобы безобидными цветами или завладели нестойкими  душами.
И когда женщина высматривала очередного покровителя, то заранее прикидывала, как и когда можно избавиться от него. Предварительно обобрав до нитки.
Но вовремя разоблачили ведьму, допросили с пристрастием. И та не посмела отказаться от весомых обвинений.
Еще бы: по ее  воле и умыслу на старте взрываются ракеты, былые союзники готовы вцепиться в горло, а враги злорадно потирают ладони.
Единственный выход – сослать в деревню,  жители давно уже покинули гиблые   места.
И даже ведьмы в ночь на субботу не поклоняются своему повелителю.
Не существует заброшенных деревень, заявила Власть, мы зашлем туда добровольцев. Не  откажутся, умеем убеждать и уговаривать. 
Где те чудаки, что поминутно оглядывались на Запад. Сгинули, и даже памятного знака не осталось на погосте.
- В деревню, в глушь! – взвизгнул нотариус, растеряв былую вальяжность и отскочив от пыточного стола.
Пятно ожога с савана переползло на стол  и по столешнице устремилось к нему.  Дуб обуглился и задымился. И если  чудище  доберется, то не поздоровится.
Предупреждали лукавые коллеги.  Секретная разработка надзорных органов.
Стоит совершить неправедное деяние, как накинутся сворой прихлебателей. За их спиной  пустыня, и лишь ветер перекатывает выбеленные временем кости.
Всего лишь за небольшое вознаграждение избавил мир от еще одной ведьмы.
Так объяснили ему клиенты, он не поверил, но теперь убедился в справедливости  приговора.
А что им досталась квартира – так это мелочь по сравнению с деяниями более удачливых искателей. Те захватили заводы, магазины, бани и дома терпимости.
Но все равно следующую сделку – а он не сомневался, что еще не единожды  придется встречаться, слишком жадные попались клиенты – придется заключать в наглухо изолированной камере, чтобы не прознала ни одна тварь.
Торопливо спрятав в папку бумаги, поспешил убраться из  вертепа. И если до этого шел серединой лестницы, то при бегстве тяжело навалился на перила. Те прогнулись, но не сломались.   
А на улице долго отряхивался.
Будто можно стряхнуть яд, что давно  вошел в плоть.
Отравленная кровь судорожными толчками пробивается изношенными артериями и разъедает их стенки.
Поэтому надо осторожно вести машину. По возможности придерживаться правой полосы, а при повороте обязательно пропускать пешеходов. Вдруг те пожалуются в вышестоящие инстанции.
Все равно нажалуются, но  не вдавливал в полик педаль газа.

Есть битвы, когда невозможно выявить победителя. Поле боя усеяно трупами, порядком потрепанные войска зализывают смертельные раны. И только корреспонденты как с той, так и с другой стороны строчат победные реляции.
Летописцы  перепишут учебники истории. И ученикам придется заучивать новые знаменательные даты.
Но когда враг наголову разбит, то не возникает никаких сомнений.
- Наконец-то! – провозгласил один из победителей.
Теперь можно, лучше товарища изучил эту квартиру, подскочил к картине, и почти не хромал, в хмельном возбуждении мы забываем об увечьях.
Среди  косматых, свинцовых туч едва  различим заблудившийся в этой хмари одинокий самолет.
Когда потянулся к картине, тучи обернулись гигантской воронкой, и туда затягивает обреченного летчика.
Ухватил рамку, но пальцы соскользнули, ногти прорвали холст.
Или обшивку самолета, двигатель отказал, воронка втянула жертву, и кроме туч ничего не осталось на полотне.
Напрасно стараетесь, не запугаете подобными фокусами, если  повернуть фальшивую картину по часовой стрелке, то сейф распахнется.
Он и распахнулся после нескольких попыток.
Бутылки со всевозможными напитками, так Власть пыталась откупиться от безымянных героев.
Одни из способов избавиться от опасных свидетелей, если  не окочурятся от белой горячки, то кто поверит пьяницам и забулдыгам.
Давно забыта корейская война, мы не сбивали американцев, теперь они прикидываются закадычными друзьями, а если  прячут за спиной нож, то лезвие не пробьет кольчугу.
Но тот летчик почти не пил, а Василий забыл  о замаскированном баре.
И тем более не знал о нем Виктор.
Но Иван дотошно обследовал убежище. На всякий случай, чтобы выявить  подслушивающие устройства. Долго не удавалось снять картину. Вдруг намалевал ее известный художник, на аукционах за них по слухам платят хорошие деньги, тогда не придется до умопомрачения торговаться с нотариусом, достаточно будет поманить  пальцем.
Повертел ее в одну и другую сторону, неожиданно распахнулся потайной бар.
Полчища бутылок соблазнительно надвинулись.
Иван  потянулся к ним, но опомнился, ухватил себя за волосы и дернул. Так сражаются бабы, умеют находить болевые точки.
Едва не оторвал голову, мало того – отвесил себе несколько увесистых оплеух.
Сначала дело, молитвой повторял он, и почти поверил  заклинанию.
Когда его напарник прикладывался к бутылке, сглатывал густую тягучую слюну. И проклинал его последними словами, и призывал на похмельную голову все болезни и беды мира.
А тот только крепчал от его проклятий.
Но и у нас будет праздник! Неожиданно вспыхнули огни старинной люстры. Свет отразился от хрустальных подвесок и изломанными блестками пал на содержимое тайника.
Нет, ничего особенного, девушки на этикетах не обнажаются, когда наклоняют бутылку.
Но скачут обезумевшие мустанги, копыта вздымают  пыль.
Или гангстеры во времена сухого закона проселочной дорогой проводят фургоны с выпивкой.
Или в те же времена горит паром, что возит на Кубу желающих выпить американцев.
После продуктивного отдыха стюарды раскладывают по каютам бездыханные тела.
Когда начинается пожар, тем не удается протрезветь
Или первопроходцы стреляют бизонов и  индейцев. За рога и за скальп правительство выплачивает солидную премию.
Или негры до изнеможения трудятся на кукурузных плантациях. И надзиратели безжалостно приканчивают ослабевших рабов.
Памятные события американской истории. Так проще всего приобщить другие народы.
(Конечно, на этикетах были иные изображения. Но когда Власть раздавала выпивку отличившимся людям, то предусмотрительно меняла картинки. Пусть узнают о мерзостях и преступлениях той жизни. И  никого не потянет за бугор.
Почему-то тянуло, видимо, недостаточно постарались  художники.)
Сорвав пробку с приглянувшейся бутылки – на этикетке победитель сдирал скальп  с поверженного врага, - по очереди глотнули.
Огненная вода – Иван перестал хромать, а Петр  заговорил.
Также обострился слух. В камере  развели очистительный костер, до упора закрутили гайки на «испанском сапожке», шипы вонзились, в воронку залили расплавленный металл, заскрипел блок подъемного механизма.
- Смываемся, пока до нас не добрался, - почти членораздельно предложил Петр.
- Сукин сын, - проглатывая окончания слов, согласился Иван.
Отыскали сумку и захватили несколько бутылок – по-честному поделились  с хозяином. Наверняка, тот забыл или не знал о  тайнике. И еще не единожды придется возвращаться в этот скорбный дом.  И когда изнурит жажда, смогут напиться из источника.
Поддерживая друг друга, вывалились на лестницу.
Иван онемел, а Петр захромал – так подействовал неведомый напиток.
- Да…, - с трудом произнес Иван. Умеют делать, проклятые буржуи, хотел сказать он.
- Сукины дети, - согласился  Петр.

Женщина, что отправилась на поиски сокровищ и почти овладела кладом, но попала в ловушку, услышала  шаги.
Увидела золотые монеты царской чеканки, где на лицевой стороне всадник копьем протыкал дракона, и протянула к ним жаждущие руки.
Но провалилась в ловчую яму и напрасно пыталась выбраться, карабкалась по отвесной стене, разбрасывая швабры и половые тряпки. Но не за что  ухватиться, земля осыпалась.
Будто на кладбище забрасывают могилу, услышала, как переговариваются могильщики.
- Твою мать…, - просипел один.
- И мать, и этот город, и всех на свете! – согласился другой.
Подтверждая их проклятие, ударили колокола. Но набат  был похож на звяканье бутылок. Потом колокола забулькали, пономари крякнули, вкусив божественный напиток.
Победитель не только снял скальп, но освежевал тушу.  Подвесил козла на перекладину и  чулком снял кожу с передних конечностей.
Козел верещал и бился под безжалостным ножом.
Одно из свойств заморского напитка: с каждым глотком обретали орлиную зоркость, и  звериную силу.
Теперь и в безликой толпе могли выделить очередную жертву и мгновенно настичь ее.
Одновременно зачесались обе ладони. Одна к прибыли, другая к убытку, и не определить, какая больше шелушится. И также локоть – к горю, затылок – к печали, переносица – к покойнику.
И не выбрать в сумятице.
Поэтому, распластавшись по двери, напугала похитителей.
- Все видела, заложу, если не поделитесь!
Еще по глотку, чтобы разобраться в этих воплях.
Козел издох, кровь уже не сочилась, пыль запорошила лужицу под ногами.
- Четверть, нет половина клада за молчание! – потребовала пленница.
А когда они не ответили, испуганно взмолилась.
- Вытащите меня, здесь кости и гниль!
- Убрать? – предложил кровожадный Петр.
Иван промычал, надо договариваться, не согласился с товарищем.
Еще по глотку, потом дружно навалились на дверь.
Выломали с косяком, женщина взвизгнула и забилась в угол.
Спасаясь от бандитов,  нахлобучила  на голову ведро.
- Ну! – приказал Иван.
Петр подобрался к чудищу. Всего один шаг, но когда шагнул, то едва не упал, подвела больная нога. Падая, ухватил и сдернул ведро.
В тусклом свете едва признали хозяйку.
Волосы свалялись и промасленной паклей прилипли ко лбу, Глаза потекли,  черные разводы легли на щеки, губы потрескались и кровоточили.
Приняли по случаю победы, необходимо памятно отметить свершение. Найти женщину, что поймет, приголубит и утешит. Любая согласится, если посулить щедрое вознаграждение.
Эта сама позвала их. А чтобы не убежали, напялила на голову ржавое ведро.
Но просчиталась, они различили и под маской.
Сдернули ее и содрогнулись. И грудь сработана из горбыля, а вместо ног  палочки. Напрасно она прикрылась птичьими лапами, не скрыть уродство.
Видели и под изодранной одеждой.
Один мычал и ощупывал онемевший язык, но подглядывал, кося покрасневшим глазом, другой разминал сухую ногу и тоже подглядывал; в полутьме угрожающе мерцали два пары волчьих глаз.
Предложила поделиться, отдать половину клада, нас так дешево не  купить, молча пришли к единому мнению.
Взять  до последней копейки.
Перемигнулись и выудили из сумки приманку.
Когда высаживали дверь, а потом барахтались в обломках, набивали синяки и шишки, ломали хрупкие кости, и казалось, никто не выживет в этом побоище, бережно прижимали к животу драгоценную сумку.
Загадали, если  разобьется хоть одна бутылка, если выплеснется хоть капля, не завладеть  сокровищем.
Не разбили и не выплеснули.
Много кладов таится на необъятных наших просторах. Только дураки до изнеможения вкалывают на производстве. Два раза в месяц откупаются от них скудными подачками. Даже эту малость редко удается донести до дома.
Умные люди добывают пропитание иными средствами.
Одинокие бабенки охотно отписывают свои квартиры. А если выкобениваются, несложно уговорить. Достаточно привести  в допросную комнату. Палач уже засучил рукава и поплевал на ладони. Юрист- крючкотворец навострил гусиное перо. На столике разложены хирургические инструменты. Пылает огонь под колесом обозрения. К нему привязывают ведьму и равномерно поджаривают на медленном огне. И когда нет мочи терпеть, осознает она предназначение многочисленных приборов и механизмов.
Чадят свечи, запах ладана не перебивает запахи смолы и серы.
Главный инквизитор искренне жалеет заблудшие души. И глотая слезы, пытается спасти.
Бесполезно проклинать мучителя, надежно защищен он от проклятий. В кармане сутаны высушенная звериная лапа, дольки чеснока, в башмаки насыпана земля, через все кордоны и преграды доставленная из святых мест.
Любая расколется и раскается.
- Отдайте все, и я отпущу вас с миром! – предложила ополоумевшая бабенка.
Добрые люди поделились  добычей.
Иван потянулся к ней початой бутылкой.
На этикетке следопыты отловили воинственную амазонку. Надо насытиться после долгого воздержания, потом снять скальп. Содрали одежду, каждый норовил опередить товарища.
Решили бросить жребий, не драться же из-за этого.
- Нет! – углядела картинку женщина.
- Ну! – приказал Иван.
Петр зажмурился, так противно  смотреть, и выпростал руку.
Женщина отшатнулась к стене, далее некуда  отступать.
Наткнулся на впалую ее грудь и отдернул испоганенные пальцы.
- Нет, не надо, я давно уже без мужика, - отказалась женщина.
- Быстрее! – взмолилась она.
- Ну! – приказал Иван.
В бутылке кипела и пенилась отрава.
Петр едва не упал, подвела больная нога, но не посмел ослушаться предводителя. Тот все придумал и разработал. И когда составлял план предстоящей кампании, было слышно  как со скрипом проворачиваются порядком застоявшиеся мозги.
Двумя пальцами ухватил ее за щеки.
Сама попросила,  не смог отказать.
Шершавая  кожа оцарапала пальцы. Или пробило высокое напряжение. Или каморка обернулась пыточной камерой.
Все они  - ведьмино отродье, научил непримиримый борец с нечистью. Наверняка не ошибся, почти поверили ему.
Надавил на щеки, рот распахнулся.
Влил в пересохшее горло живую воду.
Проверенное средство, уже не единожды испытывали на себе. Несколько глотков, и мускулы наливаются богатырской силой, и ничего не болит, и кажется, можно свернуть горы.
Женщина глотнула и закашлялась, но не выплюнула – пусть только попробует, - а проглотила лекарство.
Но не обернулась очаровательным цветком или сказочной жар-птицей, еще больше иссохла на закате, эти мощи простерли к насильникам костистые руки.
Хромая и мыча от страха и негодования, отталкивая друг друга, с трудом выбрались из каморки. В дверном проеме остались обрывки материи и кровавые пятна.
- Там! – промычал Иван, указывая наверх.
Там тебя ждут клады всех времен и народов, хотел сказать он.
Мог убежать, но не бросил обезножившего товарища. И пытался отвлечь женщину очередной сказкой.
- Он ждет! – поддержал его Петр. – Страстный и неподкупный боец! – проговорился он.
- Страстный? Отдаст все сокровища! – услышал  женщина.
Все одно, как волка не корми…, переглянулись мужчины.
Пусть безумец разбирается с ней, вооружен до зубов и опасен, как раньше писали в характеристике.
Такому дай пулемет, погибнет на боевом посту, но не пропустит врага.
Иван свистнул в два пальца – со стен осыпались остатки штукатурки, - и Петр залаял, изображая гончую.
От  лая зверье и горожане попрятались по норам и убежищам.
Женщина тяжело зашлепала по ступеням. С собой прихватила изодранный мешок, что подобрала в дворницкой.
Очередная ведьма требовательно забарабанила в дверь.
Виктор сбился с молитвы и поплелся открывать, прежде всего – работа, а заблудшие души можно помянуть и ночью.
И может быть, страдающий бессонницей Высший Судия наложит на него другую епитимью. Ведь не беспредельны наши силы. И наверняка  подхватят из ослабевших рук знамя борьбы и победы.
Отворил дверь; сгорбившись и опустив голову, приветствовал ее начальными словами полузабытой молитвы.
Чудом избежав гибели, в  стремительном бегстве избавившись от застарелых болячек, мужчины долго не могли отдышаться.
- Да! – очнулся Иван и поздравил  с заслуженной победой.
- Пригласить крючкотворца? – догадался Петр.
- А какой толк от него, - не согласился негласный предводитель.
- Ну…Эти самые, печать и бумага.
- Потом, задним числом, - научил более сообразительный товарищ.
- Тогда выпьем!
- Выпьем! – охотно согласился Иван.
Все у нас начинается с этого, и чем больше выпиваем, тем ближе и доступнее полная и окончательная победа. Враг бежит, в панике бросая  имущество.
И только больной или ленивый не позарится на заслуженные трофеи.
Так уже было после давней победы. Победители в генеральских погонах отправляли на родину по завязку набитые барахлом вагоны. Не гнушались и нижним бельем, а когда попадались кружевные трусики, сглатывали обильную слюну.
В пьяном бреду отыскали сайт невест, что мечтали выйти замуж за иностранца.
Невесты досконально перечисляли мнимые  достоинства. 
Одна, как научил великий поэт, обещала порадовать избранника  изысканными кушаньями.
Наивные простаки облизывались на сладкую приманку.
Другая предлагала приодеть у лучших модельеров. Мол, связывает ее с ними давняя и многолетняя дружба.
И женихи с корявой фигурой, заранее подбирали живот и выпячивали рыхлую грудь.
Третья обещала усыновить  обитателей приюта. Впрочем, никто не откликнулся на заманчивое предложение. То ли за бугром за ненадобностью позакрывали приюты, то ли хватает своих забот.
Мнимые достоинства, безошибочно определили искатели, но когда невеста привлекает жилищем…
Немало набралось таких дурочек.
Будто закинули сеть с крупными ячейками. Пусть уйдет незначительная  рыба. Но когда попадется кит или акула… Они еще не перевелись в наших краях.
Всего-то привести претендентку на явочную квартиру. И не наше дело, как расправится с ней безумец.
Мы невиновны, что подтверждено официальной бумагой с гербовой печатью.
А что  орел встопорщил перья и нацелился железным клювом -  Власть выдумала подобную символику. Двуглавая птица одолеет любого.
Закидывали сеть и, напрягая остатки сил, вытаскивали богатую добычу.
Всего лишь несколько слегка нарушили правила. Попытались изобразить заморских женихов.
Бесплодные попытки. Стоило открыть рот, как настораживалась невеста. И вскоре спасалась паническим бегством. Сбрасывала туфли, чтобы не догнали. А если мешала узкая юбка, то задирала ее  до пояса.
Тренированные девицы, таких не проведешь на мякине.
Приходилось конвоировать их к великому инквизитору.
Тот встречал очередную ведьму привычной молитвой.

Лица, десятки лиц, они слились в расплывчатое пятно. Иногда  проступали отдельные детали. Прокушенные насквозь губы. Кровь с подбородка стекает на грудь.
Тогда он тоже прокусывает и размазывает по груди  алую краску. Кожа шипит и плавится, расплавленный металл изнутри выжигает грудную клетку, тот жалостливый человечек, от которого не удается избавиться, карабкается по ребрам, так втаскивают  камень на гору, но всегда он срывается с вершины.
Или на руках узловатой веревкой набухают вены. И человечек пытается подняться по этой веревке. Но та истерлась за годы испытаний, или перекусывает ее  злоумышленник. И человечек разбивается в очередной раз. И веревку приходится сращивать вывихнутыми в суставах руками.
Связали их за спиной, и вздернули тело. А к другому концу каната приторочили тяжелое бревно.
Или продырявили черепную коробку и по капле льют  в рану воду. Будто вбивают раскаленный гвоздь, и напрасно  взывать к милосердию.
Одни признаются сразу, достаточно показать  приборы и механизмы.
Этих после отторжения имущества ссылают в исправительный лагерь, где под присмотром добропорядочных матрон избавятся они от губительных  привычек.
И саранча  не пожрет посевы, а если пожрет, то пострадавших накормят соседи. За символическую плату – обучить основам ворожбы.
Испытывают на благонадежность. Если согласится, то вернуть ее в контору. А если откажется, сами расправятся с притворщицей. Собака на сене, устала от мнимого  могущества, но не желает поделиться.
Другие упорствуют, их убеждает своим примером.
Палач, он же дознаватель и канцелярист усаживается в кресло. Предплечьями упирается в подлокотники, но штыри постепенно вонзаются.
Ведьмы ощупывают израненное свое тело.
Но еще крепятся,  так сжимают зубы, что лопается эмаль.
Тогда переходит к следующему упражнению: стягивает голову стальным обручем и закручивает винт. Из разверстого рта вываливается распухший, искусанный язык, глаза заволакивает белесой мутью, из ушей и из носа хлещет кровь.
И когда сдирает обруч, к нему прилипают вырванные с корнем волосы.
Это ведьмы истекают черной кровью.
А он, уже не дожидаясь признания и отречения, переходит к очередному испытанию.
Спиной ложится на обод колеса, скрипят и  крошатся хрупкие кости. Приматывает себя  изоляционной лентой, так надежнее, не сразу  выпутается.
Медленно со скрипом проворачивается колесо. И когда тело протаскивают над огнем, кожа лопается, мясо шкварчит и истекает соком.
Тогда женщины, подвергнутые испытанию, обретают внутренние зрение.
Повелителю уже не усидеть на троне, железо пышет  жаром, сползает на землю, острые камни безжалостно вонзаются в подошву.
Предали, отреклись от него, наотмашь бьет отступниц  плеткой. В жилы вплетена стальная проволока. И когда та вгрызается в тело, остаются зияющие раны.
Наказание для тех, кто не раскаялся.
Что им чужие муки: раздробленные кости, расплавленный металл, окровавленное тело.
Насмотрелись фильмов ужасов, там еще круче издеваются.
Театр на дому, современные фашисты никого не сжигали в осажденном доме. А тех, что выжили, не забивали палками. Не отрубали руки батюшке, что животворящим крестом пытался вразумить антихриста.
Все это придумано на  телестудии, а потом гипнотическим внушением внедрено в их мозг. Сновидение наяву, при современной технике можно достигнуть любого эффекта.
И напрасно старается незадачливый артист,  втыкает в свое изображение иголки, сдавливает ноги и голову обручем, стенает и истекает кровью перед студийной камерой.
Еще одно телешоу, девица привычно выдула пузырь жвачки.
Содрали одежду и усадили на жесткую скамью, не зря подруги нашептывали об очередном  пришествии.
Здесь интереснее, чем на ночном кладбище. Подумаешь голышом подступить к старинному покосившемуся кресту, а потом задом потереться о замшелую перекладину.
Сначала целомудренно свела ноги и прикрылась ладонью, потом расслабленно откинулась на спинку. Все свои, нечего стыдиться, если кто-то подглядывает, то пусть насладится видом манящего тела, прежде чем ослепнет.
Свела ладони, аплодисментами подбадривая артиста.
Любопытный мужичок, но черты лица не различить в полумраке. То кажется мальчишкой, и когда глаза распахиваются, хочется погрузиться в эти озера, то попадаешь в ледяную пустыню, и вымораживает холод взгляда. Старик с косой, так, кажется, изображают смерть ополоумевшие от  выпивки и наркоты художники.
Свела молитвенно ладони, различил он, но не пальцами вверх, каясь перед Богом, но пальцами вниз, призывая Повелителя Преисподней.
Все напрасно, не поверила его боли и страданию. Или так устроены: ничего не принимают на веру.
Что ж, она убедится.
Вместе с ее покровителем ударил плеткой. Но если тот бил наотмашь, и сталь вгрызалась в тело, то от его удара  осталась лишь багровая полоска.
Но и этого оказалась достаточно для чистосердечного признания.
- Больно, мы так не договаривались! – взвизгнула ведьмочка.
А после второго удара лопнула вздувшаяся кожа.
- Эта Петька или Ванька подговорил! – вспомнила  потайные имена своего повелителя.
Попыталась спрятаться под лавку или хотя бы прикрыться растопыренными пальцами. Но исторгла из желудка  слизь -  отравленная субстанция клейко обволокла тело.
Или ослабла, когда пришлось ответить за  злодеяния.
- Маньку, Клавку и всех моих подруг! – заложила подельников.
- А что собирались у меня, так у кого еще отдельная квартира!
Груди ее, что до этого задорно и призывно вздымались двумя холмиками, беспомощно обвисли, живот смялся складками, волосы на лобке истерлись, проглядывала серая кожа в  черных трудовых прожилках.
Сорвал маску и выявил ее сущность.
- Я больше не буду! – взмолилась о пощаде.
Этого оказалось достаточно для подслушивающих в соседней комнате соратников.
Ворвались, подхватили под руки, отодрав от пыточного ложа. Там остались лоскутки кожи – невелика потеря, даже раскаявшиеся ведьмы умеют зализывать раны.
Завернули  в простыню, чтобы не смущать излишне чувствительного крючкотворца –  приличная одежда для интимной беседы.
Девица подписала требуемые бумаги.
Привыкла до полудня нежиться в постели, а потом, продрав глаза и кое-как нарисовав лицо, будить  гостей. 
Петьку, Маньку, Ваньку и Клавку. Резвилась вместе с ними, иногда по ночам компания забредала на кладбище.
Не верили ни в черта, ни в Бога, пришлось поверить после обстоятельной беседы.
И переселиться в катакомбы, только там раскаявшаяся ведьма может  искупить  вину.
А Виктор после каждого испытания неистово взывал к Богу.
- Подай мне знак! – умолял он. – Бреду в потемках и не ведаю – та ли эта дорога!
Научи и вразуми  меня!
И вслушался до звона в ушах.
Но только трамвай загремел вдали, только заблудившаяся машина высветила  призрачным светом дом на другой стороне улицы.
Ангел не простер крыло и не благословил.
Приходится сражаться по своему разумению.
Не дождавшись ответа,  кулаком погрозил Повелителю Преисподней.
- Скоро падет последний твой боец! Да, я уничтожу последнюю ведьму!
Тебя снова прикуют к неприступной скале! И напрасно будешь взывать и угрожать!
Только орлы прилетят склевывать сердце и печень!
И настанет всеобщее благоденствие! И опять на деревьях зазеленеют листья! И люди душой сольются с природой! И сильный уже не обидит слабого!
Без тебя не будет слабых и потерянных, мир обернется одним цветущим садом!
- Цветущий сад! – повторил он, и зажмурился, и прикрылся истерзанной ладонью, чтобы не видеть пыточную комнату.
Сливное отверстие в бурых пятнах засохшей крови, воткнутый в колоду мясницкий топор.
Впереди годы и столетия  войны.
И Повелитель посылает на смерть очередных бойцов.
Из расплывчатого  пятна проступают отдельные лица.
Запомнилось искаженное болью и яростью.
- Будьте прокляты! – прокляла мучителей. – Мужиков забросили с другой планеты! Вы жаждете уничтожить нас! Бейте и наслаждайтесь!
Поначалу  мучил и пытал только себя. Почти бесполезное средство, пришлось прибегнуть к более действенным аргументам. Но мучился и страдал вместе с ними.
А когда ослаб, когда тело превратилось в кровавое месиво, отказался от гибельной практики. Если преждевременно погибнет, то не сможет побороть дьявольское отродье.
Научился рассекать кожу, но при  этом не перебивать позвоночник, и так усаживать на деревянную кобылу, чтобы острый шип лишь слегка вонзался в промежность. И воду вливал не более ведра, и «испанский сапожок» не перемалывал кости.
Умеренное наказание, этого достаточно для добровольного признания.
И напрасно прибегают они к нелепым ухищрением.
Еще одно лицо, прекрасное даже в страдании.
- Все сделаю для тебя,  только шевельни пальцем, - умоляет эта пособница.
Но он видит под обманчивыми покровами. Гнилое нутро, и эта гниль постепенно разъедает тело.
И запомнилась  родинка у другой ведьмы. Когда раздел ее в поисках дьявольской печати, то обнаружил на бедре похожий на виноградину уродливый нарост.
Вырезал  вместе с куском мяса, а потом кое-как перевязал рану, чтобы не истекла кровью.
Ошибся, и былое едва не пробилось бронированными стенами.
Когда забылся больным сном, то  заплакал во сне, будто эти слезы могут спасти и себя и заблудшее человечество.

ГЛАВА 6.
Бесконечны российские дороги, по магистралям проносятся машины, оставляя на ямах и выбоинах изношенные детали подвески. И водители неизвестно кому грозят кулаком. Власть отмахивается от проклятий. Есть неподкупный суд, туда обращайтесь со своими претензиями. Некоторые обращаются, если их дела и рассматриваются, то процесс затягивается на долгие годы.
Проселочными дорогами пробиваются трактора и другая сельская техника.  Да изредка появляются автомобили с пьяными седоками. Здесь не отловит автоинспекция.
Некоторые проселки заросли бурьяном.
Есть и тропинки, которые протоптали  пешеходы.
Этими тропинками пробиралась  странница. 
Женщина, что вырвалась из темницы. За время заточения тюремная пыль запорошила лицо и волосы, и долго не удавалось избавиться от сероватого налета. А глаза выцвели и помутнели. И если раньше эти озера просматривались до самого дна, то теперь не измерить глубину.
И ослепляет солнце, когда тропинка выводит на поляну. Напрасно прикрывается она руками. Лучи обтекают пальцы, тревожат огненными сполохами.
Тогда обессилено валится  в летние травы.
Ночное животное, выбравшееся на поверхность из подземного убежища. Или червь, что извивается и корчится на свету. Ему  не вернутся в  норку.
Нет норки, так называемые освободители до основания срыли тюремные стены.
А теперь пытают  пустой надеждой.
Не выжить на свету, набрела на болото, с ног до головы обмазалась целительной грязью.
Короста потрескалась знойным днем. Отваливалась вместе с тюремной пылью. И обнажалась белоснежная кожа, она покраснела и пошла волдырями в солнечный день.
Светлана забыла, как обгорала по весне. И как отец подшучивал над ее изнеженностью.
Просто, пока ее не было, мир поразила проказа, забилась в кусты, изготовилась к очередной смерти.
Но не погибла, какая-то ветка больно вонзилась в поясницу, и одолел голод.
Подобрала незрелую лесную ягоду, но не насытилась; странно, привыкла в темнице обходиться малым, но опьянил воздух свободы.
Но все равно не решилась днем выйти к людям.
Отыскала озерцо и вгляделась.
Короткие   похожие на пшеничные колосья волосы прямо на глазах наливались соком жизни.
Отлежалась и почти излечилась, кожа слегка порозовела, но еще проглядывала тюремная бледность. И постепенно рассасывалась муть. Еще немного и удастся различить дно.
Они не должны различить; узнают, что сбежала, и опять заключат в темницу.
Поэтому ночью  подобралась к селению.
Летние северные ночи, светло как днем, это на юге – она не была там, но в камере рассказывали  -  непроглядная темь, стоит зайти солнцу.
Дом на окраине, около изгороди вгляделась из-под ладони.
Собака учуяла ее, шерсть встопорщилась. Но только глубже забилась в будку.
Цветы окружили дом сплошным кольцом. Высокие в рост человека стебли встали непроходимой стеной.
Надо уничтожить их, как уничтожала та девчонка, о которой остались лишь смутные воспоминания.
Прикрылась одной рукой – колючки могут вонзиться, - другой ухватилась за ближайший стебель.
Хозяйке приснился страшный сон: будто буря погубила  цветы. Благодаря им подняла сына, и муж  потреблял не самодельное пойло, но  пристрастился к качественным напиткам.
Утром обещал отвезти цветы на рынок. Специально для этого купила ему машину. В преддверии успешной операции  принял дозу и завалился спать, и бесполезно будить его и настаивать.
Тогда – такое натуралистическое сновидение –  пришлось самой выйти во двор.
Накинула ватник,  дверь скрипуче отворилась.
Различила в блеклых сумерках.
Похитительница вырвала стебель, причем колючки не вонзились, и втоптала луковицу в землю. Не раздавила, не так-то это просто, но не угомонилась, попробовала разгрызть ее. Лишь слегка обтерла подолом рубахи.
Сок брызнул во все стороны.
На соседних стеблях тоже выступили капли. Как  кровь – чудные цветы, всегда с опаской подбиралась к ним. Сначала выручали брезентовые рукавицы; постепенно обзавелась рыбацким костюмом и резиновыми сапогами. Но капли иногда просачивались  сквозь плотную ткань и резину.
Ночная похитительница стояла среди цветов,  те  щедро одаривали ее  соком.
Капли обернулись лужами,  превратились в небольшое озеро.
Девушка скинула одежду – как просто у нее получилось, соглядатай тоже попробовал, но запутался в ватнике, - бесстрашно вошла в воду.
В кровавую купель, наблюдателя передернуло от отвращения.
Тем зорче наблюдала и вынюхивала.
Лоскутная кожа: и серый налет многолетней пыли, и розовый цвет первого загара, и белизна мрамора. Волосы, местами похожие на ростки пшеницы, местами -  на заброшенное поле в сорных травах.
Бессвязная, бестолковая речь.
- Да, жить с врагами, - сказала, зайдя по колено.
- Чтобы вы напоили своей силой и ненавистью. – Зашла по пояс.
- Да, только так смогу найти его и наказать. – Зажала нос двумя пальцами и погрузилась с головой.
Вспухли и лопнули пузыри. Но не болотная гниль, одурманил цветочный аромат.
Соглядатай различал в этом дурмане.
Не утонула, но преобразилась чудным образом. Ушло наносное и случайное. Ослепительно белая кожа, задорная поросль льняных волос, девчоночье, не тронутое заботами и потерями лицо,  глубокая голубизна глаз.
Совершенное тело с вздернутой грудью, плоским животом со светлым пушком внизу, с длинными, струящимися ногами.
Пошла по цветочному полю. И там, где ступала, не оставалось следов.
Не разобрала недоделки в этой лубочной картине.
Тоже пожелала омолодиться. Запуталась в ватнике, сойдет и так, нырнула в одежде.
Не разбилась, но земля больно и жестоко ударила. Хрустели и стонали изломанные стебли. Капли сока прожигали кожу и одежду.
- Нет, не отдам вас! Лучше так, чем за копейки вкалывать на скотном дворе! – закричала и проснулась от своего крика.
Глупый сон, сползла с кровати и, пошатываясь, добрела до аптечки.  Проглотила горсть таблеток.
На все случаи жизни: если вечером принимала от бессонницы, и для приятных сновидений, то поутру от повышенного сердцебиения, для избавления от кошмаров и еще несколько штук на всякий случай.
От такого засилья  привидится что угодно.
Будто враг окружил военными базами и в любой момент готов надавить на пусковую кнопку.
Поэтому спешно разбудила мужа.
Как говорится, кто рано встает…
Мужчина с трудом разлепил глаза. В полутьме белки высветились  красными фонариками.
- Как можно больше продать! – не дала ему опомнится. – Тогда не будут непрошено врываться в мои сны!
- Кто придумал, что вы из параллельного мира? – язвительно вопросила она. – Нету таких миров! Вас подобрала в лесу и выходила моя названная сестра, да  угомонится ее  прах! Без нее вы бы бесследно сгинули!
- Быстрее собирайся!- прикрикнула  на неповоротливого мужа.
Тот не осмелился перечить.
Еще бы, теперь не надо трястись на раздолбанном тракторе или на такой же сеялке. Всего - то делов, в сезон несколько  раз съездить на рынок.
За такие деньги можно и потерпеть. У баб, как известно, лишь язык длинный.
Ворча себе под нос, но так, чтобы жена не услышала, выбрался на улицу.
Вечно им неймется, не могла подождать несколько дней.
Нет; только по утренней росе, когда луна пойдет на убыль, и на небе ни облака, и можно различить горы и кратеры на бледном ночном светиле. И обязательно старой дедовской косой.
Пришли к этому методом проб и ошибок, стоило нарушить хоть одно предписание, как цветы скидывали чудные  бутоны.
Заранее отбил косу на камне, вылетали искры, удары были похожи на взрывы, цветы корчились и содрогались.
Перекрестил живот и свое орудие, сощурился, чтобы не промахнуться.
Взвизгнуло лезвие, рассекая воздух.
Девчонка, что убежала из темницы, заснула в кузове грузовичка.
Ночами пробивалась к городу, пряталась от людей, а зверье не трогало ее. Но обессилела, и когда насытилась на огороде, сон сморил ее.
Лезвие с глухим стоном вонзалось в стебли. Или, погибая, стонали цветы. Некоторые, с трудом выдирая корни, пытались отступить. Но не могли уйти.
Падали от предательского удара в спину, вздернув слабеющие руки в последней молитве.
Искаженные лица,  воронье подбирается к трупам. Волчий, тоскливый вой в лесной чаще.
Хоть бы грянула гроза, и потоки дождя смыли кровь. Хоть бы земля быстрее впитала ее. Хоть бы небесные покровители, если таковые существуют, избавили человечество от присущей ему агрессивности.
Лживая улыбка во весь оскал, и надо ответно оскалиться и настороженным кивком поприветствовать незнакомца. Показать пустые ладони – кажется, не вооружен.
Но на запасном пути – как поется в песне – бронепоезд раздувает пары.
Истекая похожим на кровь соком, поверженные стебли ложились к ногам. И с каждым очередным убийством палач все больше входил в  раж.
- Так вам и надо! – уже не уворачиваясь от едких брызг, бесстрашно обличал врага.
- Председатель за бесценок продал колхозные земли! – заложил председателя. – А сам, небось, отдыхает на тропических островах! – позавидовал его оборотистости.
- А хозяин района, наверное, купил эти острова! – не пощадил и более высокопоставленных деятелей.
- А губернатор…
Но не договорил, запечатал рот окровавленной ладонью.
Загнал в поганую глотку едва не вырвавшееся проклятие.
Слово, как говорят, не воробей, нагадит –  не отмоешься.
Пусть безумцы выходят на площадь со смехотворными требованиями  и гибнут под гусеницами танков, моя хата с краю.
Чем глубже забивался в свою норку, тем отчаяннее рубил.
Удар от плеча, не только рукой, но всем телом, тогда рассечешь до поясницы.
Справился на этот раз, и можно отдохнуть, испить колодезной водицы, устроиться под кустом в тени.
Пусть похоронная команда крючьями подцепит трупы, и горой навалит на свою телегу. А потом столкнет их в наспех выкопанный неглубокий ров. И ничего не вырастет на этой земле.
Некогда отдыхать, с  остервенением забросил цветы в кузов грузовичка.
Не заметил спящую девчонку, завалил ее цветами.
Когда-то она ненавидела их, боролась с ними и изнемогала в неравной борьбе.
Теперь и они не выжили на чужой негостеприимной планете.
Вместе проиграли.
И цветы спрятали когти в мягкие подушечки, не поранили, но нежно приникли к  лицу и телу.
Грузовичок помчался по проселку, натужно ревел мотор, пассажиров швыряло по всему кузову. И можно разбиться в бешеной скачке.
Но цветы не позволили погибнуть, на себя приняли удары.
Блюстители, вместо того, чтобы остановить взбесившуюся машину, отдавали ей честь: подносили ладонь к  пустой голове.
А в городе – лишь немного не доехали до базара – заглох мотор, или развалилась подвеска, или вытекло масло, или сломалась бобина, или отчаялся водитель.
Но все же попытался оживить машину, несколько раз остервенело пнул колесо.
И пленницу не продали на невольничьем рынке, придирчивый покупатель не ощупал мускулы и не пересчитал зубы. Не раздел донага, не отыскал печать дьявола или уродливую родинку на бедре.
Цветы помогли сбежать из сераля. Подтолкнули ее к заднему борту.
Потом устроили ожесточенную потасовку. И когда охранники попытались растащить разъяренных баб, беглянка вывалилась за борт.
Охрана не спохватилась.
Подумаешь, меньше одной бабой. Да стоит свистнуть, как прибегут жаждущей толпой.
Если не прибегут, схватим первых попавшихся.
Пусть старые и уродливые сидят по  насестам, остальных приглашаем к праздничному столу.
И уверены, вам навсегда запомнится  праздник.
Вывалилась и побежала, прохожие оглядывались на босоножку.
Некоторые мужчины поспешно избавились от порядком поднадоевших брюк. Облачились в шорты, где цветочки на паху сплелись в прихотливый узор. Девицы еще выше вздернули подол кисейного платья.
Столько обнаженной плоти, что глаза устают от приторного обилия. Но привычно тянутся руки.

Город похож на болото, и можно сгинуть в трясине.
Но кто-то заботливо пометил вехами неприметную тропинку.
В ларьке торгуют цветами.  Листья поникли, бутоны сбросили лепестки. И надо долго рыться в залежалом товаре, чтобы отыскать путеводную нить.
Мало у кого хватает терпения.
Но паренек выбрал нездешний цветок, и тот не уколол его.
Последовала за ним, а когда он оглядывался, пряталась за деревьями.
Встретил избранницу и вручил ей подарок.
Сошлись руки, потом губы и тела.
Задохнулась и ослепла в своем укрытии. А когда вновь научилась дышать и видеть, потеряла след.
Побрела наугад, иногда вглядывалась в грязный истоптанный асфальт и принюхивалась.
Как  в другую эпоху и в другом мире шла старшая ее подруга; если существует информационное поле, то родственные души обмениваются информацией.
Вот крепость, куда не смогла прорваться подруга, ворота приоткрыли, но оттолкнули злыми несправедливыми словами.
И еще цветы, что погибли около стен.
Не выстоять защитникам крепости, призвали подмогу, наемники кованными сапогами прошли по площадям и улицам.
Или под руки приволокли очередную жертву.
И там, где раньше были цветы, давно уже выжженная пустыня, и ветер сбивает в барханы частицы праха.
Побрела пустыней, еще одно малое препятствие на  пути. Уже одолела реки и горы, океаны и  льды.
И поля нездешних цветов, их ошибочно посчитала своими врагами. Но они помогли выстоять, бесполезно бороться с добром и сочувствием.
Мы сами виноваты, с радостью ухватились за возможность насладиться бездельем.
За нас все сделают  пришельцы. Напоят и накормят, а больше человеку  и не надо.
Но только безумцы мечтают спать и есть на золоте.
Пусть жаждут, мы привыкли довольствоваться малым.
Лишь бы не было войны, как говорят старики.
Войны уже идут, хотя называют их локальными конфликтами.
Поэтому, когда подобралась к заветному дому – и ни разу не сбилась, словно вел незримый проводник, - то встревожено оглянулась.
Никто  не преследовал. На лавочке в соседнем скверике  стеснительный горожанин прикрылся газетой. Продырявил, чтобы легче  дышалось. А напарник  застыл перед пустой витриной. Но с трудом различил  в пыли, обтер рукавом и кулаком погрозил хозяину – стекло изнутри  заляпано грязью.
А еще вертолет кружит над городом. Блеснул и ослепил объектив подзорной трубы.
Власть видит и знает, решили наблюдатели, бесполезно прятаться и скрываться. Поэтому отбросили газету и отвернулись от витрины.
Все по закону, не пришьете очередную статью.
Раньше искали по кабакам и просматривали объявления. Но истоптали ноги и разбили компьютер, устроили засаду около дома.
Когда замечали достойный объект, пытались заполучить его.
Не позарились на девчонку. Наверняка устроилась дворником.
- Ну,  - просипел один наблюдатель.
- Да, -  подтвердил другой,  дохромав до  скамейки.
Чтобы не скучно было отлавливать, запаслись вместительной флягой.
Такие нам не годятся, видимо, хотел сказать Иван.
Зачем нам ее деревенская хата, согласился Петр.
Договорились и поочередно глотнули.
Замечательное лекарство, оба охромели и онемели, или наоборот, избавились от застарелых болячек.
Домофон был выломан, Светлана легко проникла. Раньше консьержка придирчиво допрашивала посетителей, но теперь окно каморки заложено  кирпичом, а дверь снесли. И надо обладать внутренним слухом, чтобы  услышать покаянные слова.
Путаные законы акустики, звуки отражаются от стен.
Волны также отражаются от планет, от звезд и  галактик.  Но немногим удается заглянуть в прошлое. А если посчастливится, то умалчивают об этом. Все не так, как пишут в учебниках, но если проговоришься, упрячут в темницу.
Истиной владеют те, кому Власть выдала лицензию, нам не нужны доморощенные критики.
Но все же Светлана услышала.
Голос соблазнял и умолял.
«Все отдам, и знаю заветное слово, без него не овладеть сокровищем!»
- Да, отомстить, - попыталась угадать Светлана.
И прислушалась, но вместо ответа различила лишь шорох крыльев, невидимая птица растворилась в ночном мраке.
Тьма откликнулась хриплым прокуренным голосом.
«Всех проверяла, все подозрительны и враждебны, -  проскрипела бывшая привратница. - Выбросили, как изношенную половую тряпку, -  пожаловалась она. -  Отомсти, допроси с пристрастием!»
Навалились стоны и  проклятия, зажмурилась и заткнула уши.
Будто локтем ударили в солнечное сплетение, потом нацелились острым каблуком туфельки. Не прикрыться, руки примотаны к подлокотникам.
Содрогаясь от боли, вывалилась на лестничную площадку.
Так и должно быть, объяснили ей в скорбном доме. Давно излечилась, выпустим тебя, если вернешься в свою деревню. Но только не в город, где старинные стены впитали боль и отчаяние наших отцов и дедов.
Вся наша история – цепь кровавых преступлений, тебе не выжить с открытой и ранимой душой.
Да, я буду мстить, попыталась она оправдаться,  и душа моя уже зачерствела, мне обязательно надо в город, я справлюсь.
Мало этого, отказали ей, надо укрыться под толстым слоем брони. И пусть под этим грузом лопнут ребра, только так сможешь приспособиться к изменившимся условиям.
Взяли штурмом крепость, разогнали или уничтожили врачей и обслуживающий персонал. Но  пришли другие лекари. Эти не прибегали к насилию, но угнетали добрыми словами. Настолько лживыми, что сами морщились от набивших оскомину пустых обещаний.
И только, когда в очередной раз сменилась власть, удалось вырваться на волю.
Но оказывается, не солгали, а предупредили об опасности.
И теперь, когда взбиралась на очередную вершину, смущали призрачные голоса.
«Убей, но не подпишу!» - отказала отчаянная женщина. «Сам ты ведьмин выкормыш!» - прозорливо откликнулась другая. «Возьми меня самым гадким способом,»-  взмолилась третья. «Их уничтожили еще в средние века,» -  попыталась вразумить четвертая. А пятая  сорвала голос и задохнулась в изощренных ругательствах. 
Светлана обессилено повисла на перилах.
«Цыц, балаболки!» -  услышала и ожила привратница.
Многое повидала на своем веку, иногда, по поручению и по согласованию с высшими инстанциями подсылала к холостякам доступных девиц.
Пусть сделают бодрящий укольчик, или перед сном утешат сладкой сказочкой.
Чем больше сласти, тем быстрее продвинутся по службе. Некоторые, когда выходят в тираж – а такое обычно случается к тридцатнику, - уже обретают капитанское достоинство.
Проверка на вшивость – если бывшие герои  проговорятся,  им не поздоровится.
«Цыц, соски и подстилки!» -  прикрикнула она.
Огромная черная птица простерла крылья, и умолкли голоса.
Осталась лестница с истертыми около  перил ступенями. А посередине борозда, будто проволокли бревно. И когда Светлана оступилась, то попала в трясину, но барахталась в крови, а не в болотной гнили. Срывая ногти, с трудом уцепилась за кочку.
Кровь карабкалась по ногам, так продвигается амеба, выбрасывает ложноножки и подтягивает омерзительное тело.
Когда-то шла подобной бороздой и так же боролась с подступившей нечистью. С мясом отрывала  присоски.
Или выжигала огнем.
Вспыхнула сухая трава, пламя перекинулось на мертвые деревья.
Рухнули балки, чьи-то  руки вытащили  из огня.
Оттолкнула мальчишку, поползла другой бороздой, что вела к реке. Поднялся ветер, волны тяжело наползали на берег. А когда откатывались, оставался серый, похожий на пепел песок.
Мертвый песок, это она запомнила, остальное виделось в тумане.
Из него проступали  цветы, которые почему-то надо уничтожить.
Наверное, так подучили в скорбном доме. Будто пришли они из другого мира и надумали захватить  планету.
Неправда, они страдают и мучаются вместе с нами. Когда в кузове грузовичка прижала к лицу  стебли и слизнула капли сока, они были солоны, как кровь и слезы.
Еще в тумане различила мальчишку.
Все из-за него, подучили в скорбном доме, обязана  разобраться и наказать.
Туман, плотный как вата, легко заплутать, но можно и пробиться.
Она даже не попыталась, неизвестно, что таится на неизведанной земле, если воспоминания навалятся, то не выжить..
Поэтому поднималась, прижимаясь к стене, около перил ступени истерты до основания – провалишься с пропасть; посередине борозда, если попадешь в нее, то лишишься остатков разума.
Площадка, где можно отдохнуть перед дальнейшим подъемом, устало привалилась к стене.
Когда-то здесь были пальмы, кадки вросли в кафель, и когда их выломали, остались  зияющие раны.
Или колодцы, что вели вглубь земли, подползла на коленях и заглянула в один из них.
Когда в колодец заглядывал Виктор, то видел, как на адской кухне кипит смола и плавится сера, а женщина различила  подруг, они простерли  руки.
Склонилась и едва не упала, но не дотянулась.
А еще  увидела пылающий дом, отпрянула от обманного видения.
Соседи подступили с  баграми  и топорами. Растащить бревна, чтобы пламя не перекинулось на соседние строения.
Но поспешили с очистительным огнем, сначала необходимо собрать доказательства.
Одним достаточно показать хирургические инструменты, другие напрасно упорствуют и отказываются. Но тоже сознаются. Более того, судорожно перечисляют имена подруг.
Если поговорила с ведьмой, увидела ее, живешь с ней в одном городе, на одной планете,  то подвержена неизлечимому заболеванию.
Все женщины -  ведьмы, внушал ей незримый наставник.
Некогда приковали его в скале, и орлы слетались выклевывать мозг и печень. Но сгнили веревки и проржавели цепи. И стоит ей  согласиться, как лопнет последняя цепь. И тогда Земля содрогнется в конвульсиях.
Лучше вспомнить давние годы, когда нам подчинялись мужчины. И попытаться возродить  золотой век.
И тогда не поздоровится  узурпаторам.
Пришла отомстить, и напрасно дом  смущает  небывальщиной.
Кое-как добралась до следующей площадки.
Когда-то здесь висела стенгазета, остался прямоугольник более темной штукатурки. Газету сорвали, но буквы въелись в стену, она смогла распознать.
Местные пионеры  собрали  макулатуру, напечатают очередные партийные указы; бумага эта сгниет под дождем, угадала она боль и усмешку неведомого автора.
Еще одна уловка  обреченного дома: отвлечь от цели, тогда, может быть, удастся выстоять.
Надвинула на глаза и на уши платок, запечатала рот ладонью – не увидит, не услышит, не проговорится, но не избавилась от видений.
Чем ближе подбиралась к заветной двери, тем настойчивее они тревожили.
Подступила обнаженная женщина. Распахнула руки и запрокинула голову, чтобы полнее впитать лунный ветер.
А в мужчине   признала отца, но надавила на глазные яблоки, чтобы заслонили  огненные сполохи.
Мужчина дополз этими сполохами. Приник к ногам повелительницы и рабыни.
Ороговевшая,  расплющенная ступня прикосновением волшебной палочки обернулась изящной  ступней принцессы. Такой маленький, что может уместиться в ладони. Такой хрупкой, что сломаются косточки, если сжать кулак. Такой белоснежной, что устыдится мрамор, такой чистой, что даже пылинки облетают ее.
Снова надавила на веки, уже не сполохи, грозовые тучи заслонили видение.
Напоследок различила в разрыве туч, как вывернутые наизнанку губы  - она где-то видела их, но не могла вспомнить – доползли и осквернили эту непорочность.
Наклонилась и ощупала  ноги. Кожа ее заледенела на высокогорье, но  обожгла пальцы там, где прикоснулись губы.
Сдернула платок и посмотрела. Сквозь лагерную пыль проступила живая плоть, и отвалилась многолетняя короста.
Человек перерождается, но неизвестно, что вылупится из кокона – мотылек или бабочка; чтобы ускорить это перерождение, кулачками забарабанила по двери.

От  ударов рассыпались обручи на бочке. И содержимое ее просочилось в щели. Расползлось по площадке; увязла,  уже не убежать и не укрыться.
И смутили шаги то старика, то мальчишки.
Дверь с трудом приоткрыл старик.
Глаза  запали, подглазья почернели, лицо избороздили морщины, нос крючковато навис над истончившимися губами.
- Сестра моя, - сказал он. Голос был глухой и мертвый.
- Я не сестра, - отказалась женщина.
- Ты сама пришла, поэтому отречение твое будет полным и, надеюсь, безболезненным, - сказал он.
- Да, пришла отомстить и уничтожить тебя, - вспомнила Светлана.
- Я давно уже мертв, - откликнулся хозяин. – Входи, теперь твоя очередь, - усмехнулся он.
Плеснул яркой краской на серость и убожество слов и одеяния, но серость опять затопила.
- Да, увязла, подай руку, - попросила женщина.
Не научилась  перегрызать горло, но если выхватит лезвие из-под сутаны и нацелится, сокрушит  убийцу.
Выстояла в скорбном доме. Сначала коленом в пах, а когда насильник согнется, оглушить ударом кулака.
Напрасно сажали  в карцер, морили голодом, выстояла в ненастье. Напрасно босой водили по снегу и обливали ледяной водой, грозили петлей и расстрелом, еще сильнее возненавидела насильников.
В минуты отчаяния увидела неприступную стену, которой отгородились убийцы.  Но зрение  обострилось до предела. Выделили замковый камень. Если выбить его, то рухнет стена. И тогда отомстит мучителям.
Кажется, в Древней Руси к согнутым вершинам  за ноги привязывали закоренелых преступников. Потом березы распрямлялись.
Напрасно испуганные лекари – о, сколько искалечили они моих сестер – пытались отвлечь ее внимание. Будто нездешние цветы завоюют планету.
Вгляделась и  различила. Это не цветы, а неприкаянные души моих сестер. И чтобы вызволить их, надо выбить замковый камень.
Только теперь осознала это.
Когда он протянет руку…
Но не протянул, а спрятал руки за спину.
Забыл взять высушенную заячью лапу и дольку чеснока, вытряхнул из башмаков перетертую в прах землю. Если она дотронется, если сомнение просочится,  то одолеет враг. 
Простенькое движение: спрятать руки за спину, но терзал и изнурял себя, покачнулся и безвольно привалился к стене.
Показалось, что из-под маски выглянуло мальчишеское лицо.
Попыталась дотянуться и сорвать маску.
Но ноги завязли, ухватилась за голенище, чтобы вытянуть завязшую ногу.
Мать рассказывала, или отец описал в рассказе, так случилось с девчонкой на давнем картофельном поле, из-за этого не сложилась жизнь.
- Не было ничего, - прохрипел он.
- Да, не было, - согласилась ведьма, но разве можно поверить ей?
Выползла из грязи, нацелилась крючковатыми пальцами.
Видел таких на Лысой Горе. Повелитель подставлял обвислый, обросший  рыжий шерстью зад. И ведьмы охотно припадали к нему обнаженным телом. Подрагивал хвост в колючем волосе. Некоторые, самые продвинутые зажимали его бедрами. Стонали  в вожделении.
Одна не насытилась, и  когда  гору срыли до основания, перебралась сюда. И даже не удосужилась замазать язвы на лице.
(Посчитала цветы врагом,  они отбивались, разбрызгивая ядовитый сок. Капли прожигали кожу. Потом породнилась с ними, но не долечилась. Цветы разошлись по рукам, постепенно завяли, их выбросили на помойку; не успела вымолить прощение.)
Продалась Повелителю и пришла по его заданию. Виктор зажмурился, устал подглядывать, выучил наизусть.
Чем откровеннее рассказывали они о своих преступлениях, тем больше преображались.
Сначала крючковатые пальцы с острыми когтями. Потом руки обрастают черными перьями. Оборачиваются крыльями, и когда те разрывают плоть,  выхлестывая из спины, корчатся и стенают от невыносимой и сладостной муки.
Женщина дотянулась до его воротника и рванула. Располосовала ветхую, сопревшую от  слез и крови ткань. Капюшон  свалился.
Различила в полутьме прихожей.
Лицо в багровых шрамах.
Когда  страдали и мучились ведьмы, то когтями впивался в лицо.
Или душа состоит из трепещущих струн,  они лопаются, если перетянуть их. Навсегда остаются  знаки.
Рванула и содрала сутану. А потом  рубашку. Увидела и ужаснулась.
Бич исполосовал тело. Некоторые раны гноились, гной почернел и пузырился.
Вспомнила, как пыталась выходить пострадавших в лечебнице. Прикладывала к ранам вымоченную  слезами тряпицу.
Единственное лекарство, чтобы окончательно не обезуметь.
Вспомнила, как цветы подступили к раскопкам. К яме, куда столкнули людей. Склонялись над пропастью и роняли  бутоны. И когда падали на камень, тот трескался, в щели набивалась земля, из семян прорастали травы и деревья.
И преображалась пустыня.
Суховей  песком засыпал колодец. Но подземный поток пробился сквозь наслоения. Влага оросила землю. И уже урагану не выкорчевать эту поросль.
Слезы  более живительны. И не солоны, а чудотворны.
Когда черные одежды и черный капюшон надвинулись и все заслонили – не затмение, но  погасло солнце и звезды, и тьма поглотила, – такой необъятной показалась эта ночь.
Но нащупала край тьмы и рванула.  А когда содрала рубаху, и ослепили лучи восходящего солнца – обрубленный диск в багровых шрамах, -  то различила тщедушное тело.
Тоже вырвался из скорбного дома, но не забыл погибших узников. Ежедневно справлял по ним поминки. Но не довольствовался корочкой хлеба на скорбной рюмке, но наотмашь хлестал себя бичом. Шрамы обернулись кровоточащими ранами.
Когда женщины ненавидят, то способны на любое преступление. Это они распяли на кресте Спасителя, огнем и мечом прошли по цветущим полям. Родили и выпестовали самых кровожадных монстров.
Завлекли и обесчестили своим жаждущим и прекрасным телом.
Виктор не сомневался в этом.
Раздобыли приворотное зелье, и могут принимать любое обличье.
И ранним утром пролетая над городом, осеняют нас белоснежным крылом.
Перекрашенным крылом. Древние авторы различили черноту под облезлой краской.
Моряков дразнят сирены – девы с рыбьим хвостом. Но на хвосте отравленные шипы.
В пещерах и в шахтах из породы выходит хозяйка подземелья. И уже многие позарились на ее посулы.
Заполонили и поработили планету.
Но если каждый уничтожит хотя бы одну ведьму… Или  укажет на нее. Пометит дверь животворящим крестом.
И та не сможет покинуть свое убежище. Метла, что служила верным скакуном, растеряет былую прыть, выпадет щетина и обуглится черенок. Законопачены щели, в дымоходе поставлены решетки, и уже толпа с кольями  подступила к обреченному дому.
Виктор отшатнулся от  соблазнительницы и привалился к стене.
Так богатыри приникали  к матери-земле, и та питала их своей силой.
Но теперь даже в чаще можно наткнуться на окурки и на осколки стекла.
Прижался ранами к шероховатой стене - будто огнем плеснули на спину.
Различил в этом огне.
Вытащила его из горящего дома, приникла и заслонила от огня.
Увидел вместе с ней.
Двое за вечерним столом. Но так теплы слова, так трепетны прикосновения, так распахнуты глаза, что можно  сгинуть в этом тепле, трепете и сиянье.
Чтобы этого не случилось, оттолкнул  девчонку.
А она вернулась через годы и расстояния.
Происки продажных ученых, усадили  на пыточное, утыканное шипами кресло, руки примотали к подлокотникам, а голову утыкали датчиками.
И насытились его воспоминаниями.
Ложными воспоминаниями, не было этого.
Натянул им нос, но сил не осталось удлинить его растопыренными пальцами, или сложить фигу сразу на обеих руках, или ребром ладони ударить по внутреннему сгибу локтя.
Пустое и мальчишеское, эту  ведьмы не привели подельники, придется самому заманить ее.
Отлепился от стены и нацелился. А чтобы не упасть, как можно шире расставил ноги. Земля раскачивалась шаткой палубой. Или ураганным ветром содрало атмосферу, и задохнулся в разреженном воздухе. Или камень, который  вкатывала на вершину, сорвался, как всегда, и придавил  своей тяжестью.
Не устоял и сорвался в пропасть. Камни на склонах и на дне в ущелья в в кашу перемололи кости.
Да, мы такие, частично угадала женщина, мы оплакивали Его после снятия с креста, благодаря нам воскрес Он на третий день.
В шахтах предупреждаем  горняков. Выбравшись на поверхность, те долго не могут поверить своему спасению, и смущают слушателей сказками о хозяйке горы.
А когда война прокатывается по нашей земле,  возрождаем вырубленную под корень жизнь. Валим деревья и мостим дороги, вместо лошадей впрягаемся в плуг.
Предупреждаем моряков об отмелях и опасных скалах. А когда те все же тонут, подхватываем их и выносим на берег.
Одна влюбилась в спасенного  моряка. И упросила повелителя вод отпустить ее на сушу. И пусть каждый шаг отдавался нестерпимой болью, все равно была счастлива.
Но его увели в дом скорби,  она упросила надзирателя, тот отпустил возлюбленного, но ее приковал к стене.
Вырвалась и пришла отомстить.
И когда мужчина пошатнулся, подхватила его и не дала упасть.
- Цветы, - пробормотал он.
Сны терзают  по ночам.
Но в беспамятстве мы иногда прозреваем.
Не цветы, но посланцы иных миров, вслед за Светланой различил инквизитор.
Явились спасти наш мир. Сначала тонкие стебли с невыразительными бутонами осторожно прижимались к забору. Если в доме стихала привычная перебранка, то стебель наливался соком. Или разглаживались морщины, или ярче светило солнце, или удавалось избавиться от сутолоки и бестолочи. Ярче становились бутоны и толще  стебель.
И мы задыхались от чудного аромата.
Дотащила ценный  груз до дивана, пристроила на боку, чтобы не потревожить раны.
Он подтянул костлявые колени к животу, обхватил их руками.
Светлана прищурилась, чтобы лучше видеть.
Ребенок в утробе, каждая женщина – мать, даже если у нее нет детей.
Или мужчина ее грез, придумала его, когда в карцере морили голодом; поэтому,  отбиваясь от вырвавшихся на волю сокамерников,  не пыталась их изувечить.
- Цветы, - повторил он бреду.
- Да, цветы, - откликнулась она.
Врачевала  слезами, они падали на истерзанное тело, оставались багровые узловатые шрамы.
Осторожно прикрыла его простыней, на цыпочках, чтобы не потревожить, выбралась из комнаты. В прихожей на полу нашла ключ, больше похожий на пыточное орудие.
Ослепило очередное видение.
Это ее распяли на кресте и пытали  неправдоподобными вопросами.
Уже не было сил терпеть и отказываться, отвечала в воспаленном бреду.
- Да, стоило снять левый чулок, как небо затягивало свинцовыми тучами, -  вспомнила она.
Сучковатая перекладина больно вонзилась.
- А если стягивала правый, то город сокрушал ливень, - вспомнила ведьма.
- Да не просто ливень, - призналась, когда зашипело раскаленное железо, и сапожек размозжил  голень, а шипы вонзились в  ягодицы, а в воронку влили керосин или  касторку, - а с неба падала всяческая нечисть, - различила женщина. – Жаба пыжилась, раздувалась и смердела, - задохнулась  в этом смраде.
- А когда скидывала платье, вы поклонялись этому чудищу, - обвинила она.
- Да, я тоже поклонялась, - призналась Светлана. – Мы не ведали, что творили.
- Раздели, чтобы надругаться, подтолкнули к котлу с кипящей смолой и серой, - пожаловалась она. – Искупительная жертва, если отдать на поругание дом соседа, если  его земля обернется пустыней,  то, может быть,  не тронут мой дом и мое поле.
- Но прозрела на краю пропасти: тронут, и уничтожат, и не выжить поодиночке.
- Да, спасти человека, я спасу его! – поклялась женщина.
Давно проржавели цепи, которыми была скована, и потрескались стены темницы.
Не существует цепей и стен, мы сами вынесли приговор и заключили себя в камеру.
Скатилась по покатым ступеням, но не разбилась, побежала, но не запыхалась, и платье ее обернулось праздничным нарядом.

Во всяком случае, так показалось двум мужикам около дома.
Убрался вертолет, откуда наблюдали за ними.  И уже можно не прикрываться дырявой газетой и не изображать манекен.
Кому они нужны с копеечным  бизнесом. Пусть вымогают деньги у тех, кто прибрал   заводы и фабрики.
- Да, - сказал Иван.
Можно больше не беспокоиться, хотел сказать он.
- Дай, - откликнулся Петр.
От переживаний рассохлось горло, показал он, щелкнув указательным пальцем по подбородку, трубы полопаются, если не охладить их.
В фляжке плескалось на донышке, хватило  по глотку.
- Пойдем, - позвал Петр.
От этой малости еще сильнее одолела жажда, и можно погибнуть на боевом посту.
А рядом, напомнил он, неиссякаемый источник, прорвемся с боем, враг не ожидает нападения.
- Нет, - отказал предводитель.
Так языком трогают больной зуб и даже наслаждаются этой болью.
Или ради грядущей победы готовы пожертвовать мимолетным куцым праздником.
- Разобьется, - напомнил Петр.
Самолет на картине. Летчик не справился с управлением, машина вошла в штопор. И если немедленно не вмешаться, пилот погибнет, почудилось ему.
Надо повернуть картину по часовой стрелке или наоборот, а еще лучше сорвать со стены.
И не лопнут трубы, и попадешь в сказочный мир грез и наслаждения.
Давно пора обменять квартиры на тропический остров, многие острова выставлены на продажу.
И завести туда девиц, что готовы услужить по первому требованию. Могут обернуться скромными школьницами, а когда  надоест уговаривать и  уламывать их, набросятся со звериной страстью. И зверью этому даже будет позволено расцарапать спину, ничего, потом ответят за нанесенные увечья.
Кое-чему научились у безумца. Слышали стоны и крики в допросной комнате и поочередно приникали к замочной скважине.
И когда тот изгалялся над очередной жертвой, шершавый язык со скрежетом облизывал пересохшие губы.
- Надо переждать, - вздохнув, отказался Иван.
До того растревожил больной зуб, что распухла щека.
Застать их на месте преступления, разработал план предстоящей кампании.
Сам выследил очередную ведьму, этим нарушил негласный договор, обвинил нарушителя. Мало того, наверняка положил на нее глаз, если приодел  и отпустил попрощаться с подругами. С предыдущей жизнью, уточнил он.
Такие предпочитают начинать с чистого листа, иначе не  выжить под грузом воспоминаний.
Если теперь ворвемся к нему, привел главный аргумент, то  уничтожит нас, наверняка якшается с нечистой силой, те просто так не сдадут своего.
Но когда расслабится, когда забудется с женщиной, когда надежно замурует каналы, по которым общается с Повелителем, тогда можно взять его голыми руками.
Никто не заступится, никто не помянет хотя бы недобрым словом.
Самая дорогая жемчужина в коллекции наших квартир.
И тогда приобретем не островок, но часть материка или весь материк, всех ранее недоступных баб, подкупил он приятеля.
- Да, - неохотно согласился тот.
Все беды от баб, согласился с предводителем, но не обойтись без них, вынужден был признаться.
Это пусть на загнивающем Западе мужики живут с мужиками, мы по старинке, как повелось на исконно-посконной нашей земле.
Затаились двумя пауками, раскинули свою паутину. И если жертва попадет в эти сети, уже не вырваться из ловушки. Жвалы вонзятся, до последней капли высосут кровь.
Они  нацелились.

Выскочила в простеньком, измазанном  соком цветов и зеленью трав платье.
А людям показалось, что в праздничном наряде.
Когда спрашивала у них, то улыбались, если не могли ответить.
Одни привычно скалились, как принято в успешных странах.
Да, все хреново, хреновее не бывает, но мы, однако, притерпелись. И даже находим в этом изощренное удовольствие.
Человек такая скотина, что выживет при любой власти. Лишь бы хватило отрубей.
Поэтому славим и припадем к стопам хозяина. Честь и хвала сильным мира сего.
Какие цветы, везде камень, и только такое ничтожное создание как человек может вырасти на камне.
Светлана отшатнулась от лживых улыбок.
Другие, не приученные  улыбаться, пальцами  растягивали губы. Скрипела кожа, обнажались гнилые, истертые до основания зубы.
Ишь, разгулялась, цветочков ей захотелось, возмущались они, а каково горбатиться на вредном производстве. В кислотном тумане, что мгновенно разъедает робу. По колено в ядовитой шликерной массе, из которой изготавливают фарфор для изнеженных дам.
В цеха эти набирают бывших зеков. Но даже они долго не выдерживают.
Это там,  далеко, куда  вовек не добраться, благоухают розы. Если пойдешь прямо и ни разу не собьешься, то, хоть и не отыщешь, но по экватору обойдешь планету. И это тебе зачтется на очередных разборках.
Некоторые себя сравнивали с цветами.
Плотоядно улыбались, Светлана видела, как распахивались лепестки.
Изнутри   усеяны шипами, и когда попадала  добыча, лепестки закрывались. Кровь струилась по стеблю, бурыми пятнами ложилась на изгаженную землю.
Зубы у  монстров  похожи на клыки хищников.
Видела мертвые цветы в руках кавалеров. С каждым шагом те все ниже склоняли бутоны, и все шире становилась траурная кайма по краям лепестков.
Видела гербарии, что летом собирали школьники. А потом предъявляли  строгой учительнице. А позже выбрасывали на помойку грубые  поделки.
Обошла весь район в бесплодных поисках.
Вот газон с распаханной клумбой. Будто рылось стадо свиней, отыскивая съедобный корень. Остались следы раздвоенных разлапистых копыт. Не выветрился запах смолы и серы.
Вот деревья, что при благоприятных условиях выросли из нездешних семян.
Но на это лакомство набросились жуки-короеды. И теперь мертвые деревья падали под порывами ветра. Иногда калечили припаркованные под ними машины. И тогда хозяева вырвали остатки волос и посыпали голову пеплом. 
Вот дом, который должны снести в ближайшие дни. Поэтому двери  и окна  заложили стальными плитами.
Чтобы жильцы не разбежались.
Но один лист  отогнут.
Пробралась этим лазом, еще больше  разодрав платье. Ладонью прикрыла прореху на боку.
Длинным коридором, спотыкаясь на осколках кирпича и в кровь разбивая ноги, побрела на призрачный огонек.
Обитатели подземелья встретили  настороженным молчанием.
Женщина  с платком на дряблой шее, два мужика в густой всклокоченной бороде.
Мерцала свеча, лица были неразличимы в неверном свете,  по стенам метались тени.
- Будешь? – поздоровался с ней ветеран.
Правила гостеприимства, разлили напиток по стаканам, но придется поделиться.
- Она брезгует, - определил другой житель подземелья. Встопорщилась борода с едва заметной проседью.
- Боится, - догадался первый.
Больше не предлагал, распахнул рот и влил в черную дыру содержимое стакана.
Женщина углядела в своем соринку, и подцепила ее грязным пальцем.
Второй мужик крякнул и тоже выпил.
А женщина оттягивала вожделенный миг.
- Беги отсюда! – прогнала непрошенную посетительницу.- Заразишься нашей ненужностью! – предупредила ее.
Светлана огляделась. Трубы по стенам, из одной капала вода. Над лужей поднимались ядовитые испарения. Штукатурка около протечки обвалилась, обнажился потрескавшийся кирпич. 
Еще одна пустыня, набрела на озеро, но вода  отравлена, и ни травинки на берегу.
- Да вовсе я не брезгую, - сказала Светлана.
Ее темницы: выбралась из камеры, но очутилась в другой, и напрасно искала  разрыв-траву, только так можно очиститься.
Женщина, наконец, влила в себя дозу, так смазывают ржавый механизм, и когда повторила свое приказание, тот уже не так скрежетал и  скрипел.
- Вали отсюда! – повторила она.
Самим мало выпивки, наверное, хотела намекнуть, но плеснула в свой стакан и протянула его Светлане. На посошок, как принято на Руси.
Светлана зажмурилась и глотнула.
А потом зажала рот обеими руками.
Обнажилась царапина на боку.
- И тебя достали? –  спросила хозяйка.
- Гони ее, пока трясина не засосала! – приказал первый мужик.
- Если поставить  с вытянутой рукой, то, может быть, подадут, - определил ее профессиональную пригодность второй местный житель.
- Хочешь, зашью рану, есть иголка, раньше работала портнихой, - предложила хозяйка.
Но уже помогла ей: напоила волшебным зельем, Светлана прозрела и увидела.
На берегу озера сквозь камень пробилась зелень. Если обернется цветком, люди поймут и помогут.
- Да, я нашла, но не знаю, как спасти, - призналась она.
- Нашла? – не поверила хозяйка.
- Спасти его и себя, - призналась Светлана.
- Даже портнихе не одеть голого короля, - пожаловалась женщина.
В неверном мерцающем свете то казалась девчонкой, то дряхлой старухой.
- А я был инженером, но они разворовали завод, - вспомнил ветеран.
- Перестаньте! – прикрикнул его товарищ. – Зато теперь мы свободные люди!
Волшебное снадобье, росток обернулся цветком.
- Да, если я сорву его, в кашицу перетру стебель, нанесу эту мазь…, - придумала Светлана.
- Ерунда, - откликнулся бывший инженер.
- Свободные люди все могут, - с пафосом заявил его товарищ.
А хозяйка заглянула Светлане в глаза, будто нырнула в манящую глубину.
Но вынырнула, чтобы спасти подругу.
- Конечно, сорви, - разрешила она.
А чтобы пришелица не заблудилась, за руку подвела ее. Другой рукой осторожно подтолкнула.
Светлана прижала к груди свою находку.
И послушно последовала за проводником, можно заблудиться в этих катакомбах.
Под ногами хрустели кости незадачливых предшественников.
Острый край железного листа разодрал другой бок.
- А я указала на его наготу, за это и выгнали, - напоследок сказала подруга.
Возвращалась с лекарством, теперь сама улыбалась встречным.
Мужик отпрянул и, отвернувшись к стене, ощупал ширинку. Молния застегнута, зубчики не выломаны, и что она скалится?
Другой нарочито зевнул, но перестарался и вывихнул челюсть. Помчался к знакомому ветеринару, тот тоже разбирается и не  дорого берет.
Третий склонился и галантно шаркнул ножкой, от скрежета содрогнулись прохожие.
Больше не приставали, даже привратница затаилась в своей каморке. И никто не взывал о мщении.

Наблюдатели переглянулись.
Иван многозначительно вздернул средний палец.
Слетала за приворотным зельем, догадался он.
- Ну, - откликнулся Петр.
Надолго ли этот приворот? хотел спросить он.
- Хм, - откликнулся Иван.
Это раньше, когда люди никуда не спешили, то сутками могли кувыркаться в постели. А теперь в наш суматошный и суетный век…
- Да, - согласился Петр.
- Не то и не так, - сказал Иван.
Зелье порядком выдохлось за долгие годы безверия. И хотя нынешние иногда заглядывают в церковь и даже бьют поклоны, но нет  глубинной веры. А значит и ведьмы растеряли большую часть былого мастерства. И одна фикция их притирки.
За минуту натрет  мазью, еще минута на осознание колдовства.
Несколько минут на предварительные игры.
- Да я не такая! – передразнил обманщицу. – Не смотри на меня, когда  раздеваюсь, - прогнусавил он.
А сама выставит напоказ так называемые прелести.
Петр облизнулся, слюна мутной каплей упала на рубашку.
Грязные, пропахшие потом и мочой тела, содрогнувшись, вспомнил  обитателей подземного убежаща..
Поэтому сразу же сдались, когда Власть обложила  берлогу.
Человек такая скотина, что выдержит все, ошибочно посчитали авантюристы, но, оказывается, есть предел любому терпению.
- Дай выпить! – взмолился Петр.
- Недолго осталось ждать, - утешил  Иван.
Несколько минут на соитие, прикинул он.  И полное изнеможение, перевелись древние богатыри, не сомневался в этом.
Кто-то рассказал про самый главный подвиг Геракла: за ночь обрюхатил  сотню баб. Нынешние и с одной не справятся. Так зачухаются, что не разбудить и пушечным выстрелом.
- И вот тогда-то…, надоумил товарища.
- Скорее бы, - понурился тот.
- Время пошло. – Достал Иван хронометр.
Удары  метронома равномерно отсчитывали секунды.

Несколько секунд – подняться по лестнице.
На камне не остается следов.
Но преследователи дотошно изучат невидимые отпечатки. А также под лупой рассмотрят  пальмы, что растут на площадке. Кто-то протер запыленные листья. Несомненное доказательство, для этого не нужно быть выдающимся сыщиком.
Но споткнулись на заглавной статье в стенгазете.
Вспомнили юные годы, если по разверстке не собрать макулатуру, то навечно прилепят позорный ярлык. И с обвинительной характеристикой не  поступить в институт.
Поэтому автор призывал к очередным бумажным подвигам.
Откликнулись на его призыв и обшарили карманы.
Но ничего лишнего, как учили в школе преследователей.
Если враг захватит, то никто не выручит.  Безымянные герои – и родина  откажется от них.
Поэтому бесшумны и вкрадчивы  шаги.
Прокрались на площадку третьего этажа, но не одолеть крепостные ворота.  На мореном дубе обломаются даже алмазные резаки. И нельзя взорвать, беглецы услышат и насторожатся. И уничтожат следы  преступной деятельности.
Приложили ухо к двери, чтобы пресечь малейшие поползновения.
Ничего особенного, Светлана оглянулась на пороге комнаты, позади густой туман. В глубине его угадывались расплывчатые фигуры.
Игра воображения, так в  корневище иногда признаем мы скорбную фигуру, а ветви дерева тянутся ядовитыми щупальцами. Или с неба падают лягушки и жабы,  их во множестве находят после дождя на огороде.
Если жабу поднести к лицу –  при этом оно покроется  бородавками, - то мерзкое  животное покажется огромным и угрожающим.
Поэтому напрасно тянетесь из тумана.
Все забыла, но если память вопьется, то опять накроет волна безумия. И на этот раз не выжить в бушующем мире.
Только одно: последовала за подругой, та привела к израненному бойцу.
Излечить его, потом вместе с ним до последнего клубня выкопать картоху, и спрятать мальчишку в своем  доме.
Тогда его не заставят отыскивать праведников, настолько пресных, что сводит скулы от сладкой патоки повестей и рассказов.
« Да, выделила  среди других студентов. Такие глаза, что можно захлебнуться в этой глубине, » - сказала невидимая подруга.
- Да, я спасу его, - обещала Светлана.
Едва услышала подругу, или так нашептал ветер.
Мальчишка лежал на боку, осторожно откинула простыню.
Наверное, видела десятки обнаженных мужчин, так смотрят на картины в захолустном музее. И тут же забывают о них, стоит выйти из зала.
На этот раз зажмурилась, осторожно втерла  снадобье.
Потом посмотрела сквозь ресницы.
Различила в мельтешении полос.
Багровые рубцы на плечах и на спине. Мазь шипела, попадая на кожу, таким же тяжелым и воспаленным оставалось дыхание.
Рубцы почернели и воспалились.
«Да разве так лечат, » - выдохнула невидимая наставница.
- А как? – спросила Светлана.
« А ты не знаешь? » - удивилась старшая подруга.
- Нет, - отказалась девушка.  Но все ниже склонялась над  телом. А потом тронула его губами.
Пересохшими, шершавыми губами, так теркой сдирают ржавчину и окалину, и неизвестно, что обнаружится под наслоениями.
Давно затонувшее судно. И когда пытаются прочитать название, древесина рассыпается прахом.
Мягкие губы коснулись воспаленной кожи.
Мальчишка  жил в тумане, иногда задыхался и проваливался в бездну.
В беспамятстве пытался выбраться из пропасти. Карабкался крутыми склонами, но срывался около вершины. Вместе с камнем, который толкал перед собой.
Или душа окаменела,  сражался и побеждал в поединках, но все больше врагов,  победы оборачиваются поражением.
Различил, как расплющенные губы присосались и поползли по беспомощно  раскинувшемуся телу, очнулся, чтобы в очередной раз сразиться.
Но увидел не Повелителя на троне,  и не ведьм, хороводящих вокруг него, а глаза, ослепившие синевой.
И там, где тронули губы, раны постепенно затягивались.
Льняные ее  волосы струились, и падали, и щекотно покалывали кожу.
Нет, неправда, такого не может быть; перевернулся на живот, чтобы избавиться от видения -  волосы ее звенели перетянутыми нитями и лопались.
А губы приникли к спине,  и было отрадно их прикосновение.
Ушла боль, или затаилась, чтобы потом, когда одиночество снова навалится – все когда-нибудь кончается, - вонзиться жестоко и беспощадно.
Все в мире кончается, любовь на двоих, но остается один, и жизнь сворачивается в  простые упражнения.
Заставить себя подняться после бессонной ночи. Обследовать сарай и огород в бессмысленных поисках. Наконец, подобраться к шкафчику, где среди банок припрятана заветная бутылка. И жадно припасть к источнику.
Отравленное зелье не приносит успокоение.
Но надо запалить свечу. Пусть мотыльки безрассудно устремятся на призрачный огонек.
Чтобы могли проникнуть, не запереть дверь.
Вообразить и поверить.
И насладиться воспоминаниями.
Утром прогнать непрошеного посетителя.
Он уйдет, согнувшись, и не скоро удастся распрямиться.
Чтобы одолеть извечную боль, надо предаться Повелителю, Пусть при этом погибнут посевы, и бури сотрясут планету, и песок засыплет мертвые города.
В одиночку выявлял ведьм, изнемог в бесполезной борьбе.
Рывком перевернулся на спину, опять полопались ее волосы, и капля крови из прокушенной губы скатилась на подбородок.
Если немедленно не слизнуть эту каплю…
Уперся локтями в жесткую, утыканную гвоздями лежанку, руки не подломились.
Приподнялся,  женщина не отшатнулась от искаженного болью и отчаянием  лица.
Дотянулся и слизнул кровавую каплю.
Так мать припадала к источнику – не было этого, существует информационное поле, распознал он, достались чужие и обманные воспоминания.
Припал к  губам, а языком, раздирая язык,  разомкнул ее зубы.
А потом, когда задохнулся в безвоздушном пространстве, ухватил ее за плечи, чтобы не разбиться, а если погибнуть, то вместе.
Она упала, тела их переплелись – к черту гвозди и стоны  предшественниц, - существует только она, познал ее тело до каждого бугорка и складочки.
Вот волосы,  они  щекотно струятся мягким потоком. Так ветер колышет льняное поле, волосы пахнут травой и медом.
Глаза бездонными озерами, нырнуть и захлебнуться в глубине.
Мягкие губы.
Беззащитная шея, стоит посильнее сжать пальцы… И тогда услышишь трепет каждой жилки и каждого нерва.
Два великолепных холма среди долины наслаждения.
Все круче   склоны.
Невозможно вскарабкаться с холодным сердцем.
Но если безумен, если все готов отдать за  восхождение, то милостиво приветят тебя волшебные холмы. И каждой шаг отзовется сладкой болью.
Великолепные вершины.
Капля нектара на вершине -  чудный напиток напоит  изможденного странника.
Еще одна сказочная равнина. Можно блуждать по ней до скончания века. Заблудиться и погибнуть, но возродиться под ласковыми  руками.
Ее руки – как дуновение  летнего ветра, как глоток воды в знойный полдень, как парение над бездной, как наслаждение свободным падением.
Волшебная и сказочная страна, заблудился и ослаб в бесконечных блужданиях, руки ее врачевали  странника.
Спина, будто поле боя, искореженное шрамами и воронками от разрыва снарядов .
Но под ее руками поле это сначала зарастет травами, потом по краям воронок встанут еще неокрепшие деревья. Устремятся к солнцу, и загустеют листья.
Только через много лет затянутся шрамы, а земля засыплет воронки, годы эти обернулись минутами.
Одарила его  надеждой и силой, уронила руки.
И опять губы его блуждали по сладостной долине, от пряного аромата цветов и трав кружилась голова.
В этом кружении дополз до пупочной впадины.
До этого слизнул капли нектара с вершин холмов, но не утолил жажду.
Еще один источник, судорожно припал к нему.
А потом, насытившись, забылся коротким сном, больше похожим на обморок.
Но очнулся, когда снова ожили ее руки.
Обхватили спину, чтобы окончательно заровнять воронки и шрамы.
А он вскарабкался на бугорок, поросший легкими светлыми волосами.
Ухватил их губами, бугорок этот потянулся за губами.
А он грубо и безжалостно уронил тело.
Скатился с бугорка – еще один источник, самый сладостный и желанный, живая вода, а она огородила его намертво переплетенными пальцами.
Кровь прилила к их кончикам, или он, не сумев их распутать, поцарапал и порвал кожу.
Но только надежнее сплелись пальцы.
Тогда поцеловал каждый, не пропустив ни одной складочки.
Распутал их, пальцы соскользнули, оставив на бедрах воспаленные полоски.
Но ожили,  когда он приник к источнику.
Горечь и сладость, соль и сахар, вкус меда и полыни, целебные или гибельные воды, боль или наслаждение –  не  разобрался.
А женщина, погибая и задыхаясь, чтобы не погибнуть и не задохнуться, ногтями впилась ему в затылок.
Потом застонала, тело ее, презрев тяжесть его тела и губ, выгнулось дугой.
Потом обессилено раскинулась.
А он снова пополз равниной живота, крошечные волосики обернулись непроходимыми зарослями, заблудился и не мог выбраться.
Так долго блуждал, что Земля, к которой приникла женщина, напоила ее своей силой.
Очнулась и снова сплела на спине руки.
Они подталкивали, пополз по равнине к двум уже досконально изученным холмам.
Их не изучить. Всегда откроется неизведанное.
Вот жилка, что судорожно бьется под жаждущим языком. Но когда пытаешься ухватить ее, ускользает верткой змейкой. Вот крутой склон, по которому упрямо карабкаешься, но каждый раз скатываешься с вершины.
А горы эти сотрясаются в конвульсиях, и магма подступает к поверхности.
Земля дымится, но не выгорает,  остается такой же  непорочной.
И следы губ, если и остаются  полосы, то тут же заливает их белизной.
Вскарабкаться и забыться на вершине, но руки ее теребят и требуют.
Очередная жилка уже на шее, ток крови тяжелыми толчками сотрясает  тело.
Или так бьется его сердце,  и каждым толчком проламывает ребра.
Две половинки, что долго странствовали в океане небытия, наконец, обрели друг друга.
Только вместе можно выжить в этом мире.
Вместе, дополз до ее губ, теперь она языком разомкнула его зубы.
И не надо выдумывать и мучиться, память крови и тела, так  было со всеми; ничего не было, каждый заново открывает мир.
Не только пальцами вцепилась в плечи и разорвала плечи, но пятками промяла поясницу.
Сошлись под гром канонады и стоны раненых.
Что им чужая боль.
Отринули былое, чтобы не погибнуть под грузом  поражений.
Только двое, и не существует мира – если б можно было отродиться от него.
Забылись в отрадном сне.
Мужчина лежал на спине, женщина приникла к его плечу, груди  мягко расплющились, так приникают к могучему дубу, будто это дерево защитит ее от превратностей жизни.

Уже несколько месяцев у соседей полыхает гражданская война.
И штурмуют города, что пожелали отделиться от  метрополии.
Правительство наше скупо и неохотно рассказывает о преступлениях карателей.
Те громят мятежников из реактивных установок, самолеты на бреющем полете расстреливают жителей.
Если ополченец попадает в плен, то от него пытаются добиться признательных показаний. И человек во всем признается, когда под ногти загоняют иголки или заживо сдирают кожу.
Не церемонятся и со своими, если те не хотят воевать с собратьями.
Трупы сваливают в придорожные канавы.
На петлицах и на рукавах  карателей стилизованные нацистские знаки.
Запад снисходительно наблюдает за их забавами.
Перебесятся и угомонятся, зато свято блюдут  принципы свободы и демократии.
Новоявленные демократы, когда врываются в очередной  дом, тащат все, что попадет под руку.
Мертвым уже ничего не надо, справедливо полагают они.
Голым и беззащитными пришли мы в этом мир, такими же уйдем из него.
Ополченцы пытаются переправить через границу мирное население.
Каратели обстреливают даже наши пограничные посты.
И тогда Власть в очередной раз предупреждает их о недопустимости подобных действий.
С каждым предупреждением все туже  сжимается пружина ответного удара.
Пустое, отмахиваются те вояки, за нас Запад, и напрасно Россия пытается подняться с колен. Стоит сорваться в пропасть, и не выбраться из нее.
Западу не нужны конкуренты, а если попытаемся мы вскарабкаться, сойдет лавина и окончательно погубит. Уже заранее припасены камни.
И вот глыбы  срываются с вершины.
Невозможно надежно перекрыть границу, от нас, по мнению карателей, к ополченцам поступает оружие, и в их ряды вливаются добровольцы.
Поэтому желательно уничтожить наших пограничников, поставить вместо них верных и надежных людей.
Подумаешь, еще одно китайское предупреждение.

Каратели прорвались ночью на пункте таможенного досмотра. Прорыву предшествовал обстрел из орудий и минометов.
Таможенники, как предписано инструкцией, организованно отступили. Некоторые убежали так стремительно, что не успели накинуть китель.
Случайный обстрел, такое уже не раз бывало на границе. Упадет несколько снарядов.
Прямые попадания, летят осколки бетона и кирпича.
Каратели выкопали на границе широкий ров, обнесли его колючкой и укрепили бетонными плитами.
Поэтому танки не смогли сразу прорваться, в атаку пошла  пехота.
Мародеры, опьяненные грабежами и насилием, надежная опора новой власти.
Дойдем до Москвы! провозгласили их лидеры.
Ворвались в хату на окраине селения.
Хозяин встал на пороге, вздернул коромысло.
Потом выронил его, прижал ладони к животу. Повалился под ноги карателей.
Одни переступили через него, другие пнули дергающееся тело. И только один, излишне жалостливый и совестливый закрыл мертвые глаза.
И все равно хозяин подглядывал и прислушивался, тогда подобрал половую тряпку и накинул на голову.
Подельники его сдернули с кровати женщину. Та, еще ничего не понимая,  прижала к груди скомканную простыню.
- Нет, просто грохот бури, - прошептала она.
- Просто случайные ночные гости. – С надеждой вгляделась в ухмыляющиеся рожи.
Потом увидела и рванулась.
Простыня упала, даже не заметила этого.
Врезалась в глумящиеся рожи, оглушил запах пота и водочного перегара.
Руки ухватили, пальцы вонзились. На теле остались кровоточащие раны.
И уже не вырваться и не выжить.
Вырвалась, когда в другой комнате заплакал ребенок.
Бандиты недоуменно оглядели пустые ладони.
Когда их деды и отцы выходили из леса, то никого не щадили. А здесь посмела выступить обыкновенная баба. Тем суровее будет наказана.
Устремились на плач, но застряли в дверях, каждый хотел ворваться первым.
Пахло, как на скотном дворе, когда неделями не убирают навоз.
Настоящим воинам некогда да и незачем отмываться. И чем больше крови на  руках, чем быстрее они пьянеют от вкуса и запаха крови, тем сильнее боятся и уважают их подельники.
Ворвались, чтобы проучить  москаля.
Все они москали, их отцы и деды уничтожали наших отцов и дедов, теперь вы, ваши дети и внуки, все ваше проклятое племя, ответите за те убийства..
Очистительная сила огня, пока одни тянулись к жертвам корявыми окровавленными пальцами, другие плеснули горючку на стену дома.
Пламя взметнулось.
А если сгорят свои – сами виноваты; но только окрепнут, выдержав испытание огнем.
Живые факелы, выбрасывающиеся из окон горящего дома, отчаянные вопли, от которых содрогается Земля.
Посмели сопротивляться? за это будете  уничтожены.
Чтобы другим не повадно было, чтобы раболепно встречали нас, чтобы отдавали  и отдавались, предугадывая каждое желание победителей.
Чтобы Москва салютом встречала наши победы.
Впрочем, суматошный колокольный звон не спасет большую эту деревню от поругания. Да и не достойна она мнить себя столицей.
Нет, есть только один город – мать земли нашей, а когда-то этой землей была вся Европа, - туда перенесем свой истерзанный в победных боях престол. Оттуда будем  править миром.
И загнивающий Запад, давно уже загнивший Запад,  где мужики живут с мужиками, а бабы с бабами, и который самодовольно считает себя наставником и покровителем, ужаснется и припадет а нашим ногам. И может быть, огнем и мечом не пройдем мы по его гиблым городам.
Пусть пылает очистительный огонь, пусть только пепел остается за спиной, только так можно покорить мир.
Огонь пылал, люди выскакивали из горящих хат и погибали у расстрельной стены.
Можно сойти с ума и опьянеть в этом побоище.
Каратели обезумели и опьянели.

Одновременно ожили репродукторы, укрепленные на стенах домов.
И прежде чем передать сообщение, захрипели знакомой музыкой. То ли оркестранты толком не проснулись, то ли истерся диск с записью.
- Вставай страна огромная! – призвали нас.
Взвыла труба, ударили барабаны. От грохота и воя прогнулись оконные стекла и осыпалась штукатурка.
Люди скатывались с постели, одни валились на пол и ладонями прикрывали затылок, другие в поисках укрытия метались по квартире.
Голосили женщины.
Очередные учения, опять  мужей и сыновей призывают на сборы и отрывают от нашей груди.
Какие враги, кто посмеет напасть на могущественное  государство?
Власть не единожды   утверждала, что любой враг будет сокрушен.
- Вставай на смертный бой! – призвали репродукторы.
  Солист  прочистил горло и не хрипел, как на первой фразе. Или заменили диск на более свежий.
- С фашистской силой темною! – призвал предводитель хора.
Песня и призыв неожиданно оборвались. Скрежет железа по стеклу, грохот удара, так машина врезается в отбойник или самолет, не сумев выпустить шасси, садится на брюхо.
Всего лишь диктор прочистил горло.
- Все как один! – объявил о начале вторжения.
- Они хуже зверей! – сбился на отсебятину.
Еще бы, теща жила в тех краях. И хотя почти не вмешивалась в их семейную жизнь, но все же, все же…
У репродукторов собрались ранние прохожие.
С подозрением уставились друг на друга. Некоторые так заскрипели зубами или кулаком саданули в грудь, что не удалось разобрать отдельные слова.
Но уловили сущность.
Опять лезут на рожон, опять им не можется.
Засучим рукава и поплюем на ладони. Пойдем добровольцами, как  отцы и деды.
Нет предела нашему негодованию.
Ухватили за грудки некого отщепенца, что вспомнил несколько их слов.
- Случайно проговорился, я как вы! – взвыл тот.
- Только попробуй! – пригрозили ему внушительным кулаком.
Урезонили приспешника и немного успокоились. Еще не пришло время разбивать витрины и врываться в магазины. Хозяева сами поделятся награбленным добром.
Разошлись, проклиная   жизнь.
Опять придется высиживать на собраниях и доказывать свою непорочность.
Скорее бы войска  разгромили оккупантов. Да так, чтобы никому не повадно было соваться к нам.
По-своему отреагировали на сообщение таксисты. На всякий случай взвинтили цены, кто знает, что будет завтра.
Страна готовилась к достойному ответу.
По тревоге подняли армейские подразделения.
Очередные учения, безошибочно определили солдаты, но когда командиры приказали не жалеть патронов, недоуменно переглянулись.
И что неймется начальству.
Надо, разбомбим аэродром, надо, захватим его. Штыком насквозь пропорем манекен,  разрубим саблей от плеча до поясницы. То есть снарядами  и ракетами вспашем летное поле, потом же самим  придется заравнивать его.
Так началась третья мировая война.

Их разбудил грохот  фанфар и барабанов.
Отгородились от мира, отыскали поле в зелени и аромате трав. Сроднились с ними. И когда травинка щекотно покалывала кожу, не срывали ее, а осторожно отодвигались. И птицы с руки склевывали семена, а куропатка ложным подранком не уводила охотников от  гнезда.
Забылись на цветущем поле, и если северный ветер пытался выстудить,, то деревья стеной вставали на защиту. И злой ветер отступал, бессильно бормоча угрозы.
И суховей, что превратил в пустыню ранее плодородные земли, огибал это поле.
Полевые  мыши   тянули  любопытную мордочку.
Когда загрохотала война, зверье попряталось, а деревья согнулись под порывами ветра.
Трава пожухла, цветы завяли.
И только волки раскали по пустым полям, все ближе подбираясь к жилью.
Иногда тоскливо выли.
Этот вой накрыл  страну.
Женщина проснулась, осторожно отодвинулась. Зазвенели невидимые струны. А когда  шагнула, некоторые полопались. Больно ударили, она не закричала. Чем ближе подбиралась к окну, тем тяжелее шагала. Будто навалилась тяжесть былых поражений. Отогнула край шторы.
Одни прохожие боязливо жались к стенам, другие вышагивали серединой тротуара, старались идти строем, выпячивали грудь и втягивали живот.
Репродукторы дергались в бравурном марше, а ей казалось, что звучит поминальная музыка, и подошвы шаркают по аллеям  кладбища.
В великом и гибельном городе, где  женщина на мемориальном погосте в отчаянии воздела каменные руки.
Обвиняя Высшую Силу, что не вмешалась и не предотвратила  беду.
И людей, что не услышали предупреждения.
Светлана вгляделась из-под ладони.
Прорехи в тумане  памяти.
Ухватилась за края одной из них и потянула. От напряжения полопались мускулы. Или струны, что еще связывали с любимым. Вонзились  обрывки.
Цветы, различила  в тумане.
Они подступили и готовы вмешаться. Когда зло повелевает миром, когда люди могут вытоптать  жизнь, превратить планету в радиоактивную пустыню, они усиливают взаимную ненависть.
Все люди – враги, и если не вцепишься в глотку соседа, он убьет тебя.
Поэтому сражалась с цветами. Врывала стебли и втаптывала в землю луковицы. Погибая, они хрустели под ногой. Но поднималась новая поросль, и не справиться в одиночку.
Окружили и полонили,  потом заточили в темницу, не сразу удалось вырваться.
За время ее пленения обзавелись многими пособниками, догадалась, где проживает один из них.
Старшая подруга подсказала.
Не ведая жалости, подобралась к дому предателя.
Но когда тот отворил дверь, ужаснулась и ладонью зажала рот.
Или едва не вскрикнула старшая  подруга.
Приспешники прибывают в неге и достатке, а этот замучил себя постом и истязанием плоти.
Покачнулся и безвольно привалился к стене. Руки  бессильно упали. Под лохмотьями были видны язвы и рубцы. Выступила кровь и сукровица.
И грешно обидеть убогого.
Вспомнила, как пыталась спасти его в предыдущем воплощении.
Заслонила в огне. А потом,  задыхаясь, вывела  из огня.
И когда он приник к ней, изнемогла в сладкой истоме.
За это  жестоко наказали.
Нашествие цветов озлобило односельчан. Ее  и мальчишку обвинили в неказистой своей жизни. Развели  по разным темницам.
Забыла о тех объятиях,  обещала отомстить.
Но не смогла обидеть убогого, раздавила луковицы, что принесла с собой,  втерла целительную мазь.
Но шрамы еще больше побагровели, загноились язвы.
Есть только один способ, подсказала старшая подруга, если ждешь и надеешься, то рано или поздно сбываются самые потаенные желания.
Если любишь, научила она, то цветы сторицей откликнутся на твою любовь, и самая захудалая каморка обернется цветущим  лугом.
- Да,  для него я готова на все, - поклялась Светлана.
Неверная наша память, одни вспоминают потери и поражения, и готовы наказать весь мир.
Другие даже в грозу пытаются различить случайно пробившийся солнечный лучик.
Единственное лекарство для любимых.
Даровала ему свое тело, и затянулись смертельные раны.
И ожили  губы, и в свою очередь излечили ее.
Годы не красят, но безжалостно разрушают.  Некогда атласную кожу обезображивают пигментные пятна, от глаз и от уголков рта разбегаются морщины, растягиваются мочки ушей, обвисает подбородок и грудь, шею приходится обвязывать платком, стягивать живот и бедра. Из ступни около большого пальца выпирает бугор, и не удается подобрать обувь. И на каждом шагу в животе булькает вода.
Годы отступают под руками и губами любимого.
Заалела кожа, разгладились морщины. Прекрасным и желанным стало тело.
И не дано насытиться любовникам.
Просто забылись целебным сном, когда раздали себя до последней капли.
И счастливы те, кого разбудит птичий щебет.
Но не гром фанфар да бравурная музыка, не победная  поступь не нюхавших порох мальчишек или шарканье подошв у братских могил.
Подобрала разбросанное белье. Старалась ступать на цыпочках, но от каждого шага сотрясались стены.
Зло победило, цветы многократно усилят взаимную ненависть. И если немедленно их не уничтожить…
Уже подступили к дому, гибкими лианами оплели стены, уже подбираются к  окнам.
Рванулась в прихожую – еще сильнее сотрясались стены и перекрытия. – различила вкрадчивый шорох за дверью.
Распахнула дверь – лицом к лицу встретить врага.

Дождались благоприятного момента, все спишет война, вместе с другими отправятся в победный поход.
Но надо напоследок насладиться мирной жизнью,  вдохнуть, наконец, полной грудью.
Как положено, изъять у попрятавшихся по норам трусливых обывателей моторный и гужевой транспорт, запастись необходимыми в походе продуктами.
Дверь стремительно распахнулась.
Если б пришельцы интересовались живописью, то вспомнили бы безумную и прекрасную француженку на  баррикаде.   
В ее руках   знамя.
Но не узнали и не полегли у  ног.
Петр замычал и просительно прижал к груди руки, его напарник отвесил увесистый подзатыльник.
Нечего распускаться и клянчить, надо настаивать и требовать.
Можем написать расписку, бумаги не жалко, а в кармане завалялся огрызок химического карандаша.
- Ну! – потребовал Иван.
Все для нужд армии, хотел сказать он.
- Ага, - согласился Петр.
Сдобная женщина, согласился он, но сначала необходимо удовлетворить насущные потребности. Живительной влагой промыть горящие трубы, И уже с просветленной головой выработать план дальнейших действий.
Может быть, помиловать  очередную ведьму, если  отпишет  свою квартиру.
Пусть расположена та в адских угодьях,  нам не привыкать к такому жилью. Черти всполошатся, стоит  взяться за дело.
И, конечно, надо по-свойски разобраться с безумцем. Совсем от рук отбился, пора сдать  властям.
Может быть, сгодится в качестве следователя. Даже если пленнику нечего сказать, то все расскажет после пристрастного допроса.
- Освободи дорогу! – потребовал Иван.
- Баба на баррикаде, - все же вспомнил Петр ту картину.
- Да, цветы, - различила Светлана.
Мужчины недоуменно переглянулись.
- Злые и добрые цветы, надо вырвать злые!
Ухватила и потянула.
За руку или за стебель, не разобрать в полутьме.
Темно на площадке, лампа перегорела, тучи надвинулись.
Стебель и рука промялись под  ее пальцами. Но тут же обзавелись шипами. Нацелились и вонзились. В лицо, в шею, в живот и в грудь.
И там, куда попали снаряды, остались кровоточащие воронки.
Лампа неожиданно ярко вспыхнула.
В призрачном свете дымилась искореженная земля.
Лампа взорвалась, засыпав осколками лицо и волосы.
Побрела пустыней, надо добрести до оазиса,  еще не все потеряно.
Кое-где из песка пробиваются чахлые стебли. Если их приласкать, цветы сторицей откликнутся на  заботу.
Но почвенные воды ушли на нижние горизонты, стебли рассыпаются прахом, стоит до них дотронуться.
А оазис обернулся комнатой с больной картиной.
Летчик  укрылся в косматых тучах. Но ракеты нацелились, разнесут не только небо, но Вселенную.
Столько зла накопило человечество.
Можно спастись: упасть ничком и ладонями закрыть затылок. А она вместо этого побрела пустыней.
Если успеет,  вытащит мальчишку из горящего дома.
Сорвали и растоптали картину. Самолет затянуло в гигантскую воронку, в туннель с односторонним движением, и не видно света в дальнем конце, и почернела краска.
Не существует потустороннего мира, все здесь и сейчас, и если не одолеть зло и ненависть, в содружестве миров станет меньше на одну планету.
Захватчики оттолкнули женщину, на это ушли все силы, едва добрели до источника. Но когда вкусили, окрепли для дальнейших побед.
- Иди к мине, - икнув, лениво позвал Иван.
- Там еще осталось. – Потянулся Петр к очередной бутылке.
Он по этой части, бутылка желанней любой женщины. Она не предаст, не обманет.
Один раскинул руки и растопырил пальцы, другой разглядывал красочные этикетки.
Вот победители ворвались в очередной дом. Заломили руки хозяйке, та скрючилась от нестерпимой боли. Сдернули халатик.
Светлана зажмурилась и зажала уши. Но все равно слышала  стоны.
И когда шагнула, чтобы помочь подруге, стоны еще сильнее навалились. Или впились безжалостные пальцы.
Прошла этой болью, остались шрамы, их залило кровью.
- Тоже мне,  целочка - буркнул Иван.
Никуда не денется, хотел сказать он. Мы не какие-нибудь насильники, похвалил себя и свою команду.
Сама приполжзет, когда подступит изголодавшаяся толпа.
Лучше с нами. Может быть, потом накормим, если будет хорошо себя вести.
А эти – сброд со всего мира. Благополучные страны исторгли их. Жаждущее отребье явилось на проклятую нашу землю. Нам не выстоять. И разумнее всего присоединиться к захватчикам.
Подобрался к старинному роялю, чтобы исполнить похоронный марш. Крышка с грохотом откинулась.
Дрожащим пальцем не попасть на нужную клавишу. Тогда прицелился и ударил бутылкой.
Брызнули осколки стекла и слоновой кости, жалобно застонали струны.
Снаряд снова ударил.

Проснулся от грохота канонады, или замерз в одиночестве.
Когда приходит беда, цепляемся  за спасительный сон. Прячемся под одеяло и нахлобучиваем на голову подушку. Будто так можно выжить в ненастье.
На все равно приходится выползать из  норки.
Замерз в одиночестве. Такой холод, что лопаются сталь и камень, и леденеет тело.
- Где ты? Зачем ушла? – позвал любимую.
Отбросил одеяло, даже вмятины не осталось на матрасе.
А пахло, как всегда, смолой и серой, и ведьмы, которых он уничтожил, окружили  призрачными тенями.
Извилистой дорожкой, обходя тени, подкрался к окну.
Патриоты брели серединой улицы, подошвы шаркали по асфальту, оставались черные полосы.
Женщины угрюмо теснились по обочинам, но некоторые бросали цветы под ноги воинов и защитников.
Колючки вонзались и калечили.

Будто не было ночи любви и надежды, будто все изменилось с рассветом.
Вспух огромный багровый  шар солнца, небесный огонь безжалостно выжжет жизнь.
Все пригрезилось бредовой ночью, сны о попытках улучшить мир. Страдал и терзался вместе с несчастными женщинами,  вымаливал прощение у Высшей Силы.
А в бурю и грозу пытался различить солнечный свет.
Наконец различил, когда встретил единственную.
А она вспомнила  о цветах, что непрошено вмешиваются в наше бытие. И если люди счастливы, то позволяют черпать счастье полными горстями, но чаще всего насылают на нас беду и горечь.
Все они придумали, так не бывает, утром выдумка их обернулась явью.
Отшатнулся от окна, тени подступили, не укрыться от них.
И каждую тень венчала жабья морда Повелителя тьмы, тот скалился и целился  раздвоенным змеиным жалом.
Что я наделал, пришла разрушительная мысль, по его наущению уничтожил самого близкого человека.
Не помог ей выбраться из горящего дома.

Поле боя в дымящихся воронках. Заросший диким волосом, похожий на огромную обезьяну мужик бьет по клавишам бутылкой. Разлетаются осколки стекла и слоновой кости.
Другая обезьяна  ловит  осколки. Наверное, осталась хоть капля выпивки. Слизывает  капли, раздирая остатки языка. Кровь и вино стекают на грудь и теряются в  густых зарослях.
Женщина не уворачивается. Осколки вонзаются,  оставляя глубокие раны.
- Все напрасно, - не решаясь приблизиться к ней, сказал мужчина.
- Да, не знаю, - откликнулась женщина.
Шагнула к нему, но наткнулась на невидимую стену или на тугую резину, та отбросила  обратно.
- Я  вспомнил, мне не спастись, - сказал мужчина.
- Да, я  вспомнила, - эхом откликнулась женщина.
- Должна возненавидеть меня, - приказал он.
- Я не могу, - отказалась женщина. А потом  повторила его  слова. – Должен возненавидеть меня.
- Я не могу, - признался мужчина.
- Что делать, - спросила она.
- Нам не суждено быть вместе, - приговорил   к разлуке.
- А если..? – взмолилась она
- Не смыть  кровью, - отказал он.
- Но ведь  было?  - Разобрал  ее шепот.
- Уже не изменить, - выдохнул мужчина.
Вместе с палачами уничтожал женщин, что хоть чем-то отличались от безликой массы. Что ночами мечтали о полетах к звездам, или хотя бы о поездке в другие города. Что в ненастье не прятались под крышей, но распахнутыми руками, лицом и грудью впитывали  дождевые капли. А в  ясный день ловили солнечный зайчик. И улыбкой встречали  мужей, а те недоверчиво хмурились.
А самые отчаянные любили или надеялись, что любят, и по ночам ставили на подоконник путеводную свечу.
Несомненные пособницы дьявола, каленым железом вынудить признаться, а потом очистительным огнем спасти душу.
Сотни тысяч сожженных, выжили только благонравные матроны, что шпионили и доносили на соседок.
И таким же подлым был их приплод. Почти все потомки этого благонравия.
Шпионили и доносили, а если собирались толпой, то лезли в драку.
И когда смяли пограничные заставы – Запад заступится, нас не посмеют остановить, - были уверены, что пройдут победным маршем по завоеванной территории.
Мужчины пришли с другой планеты, вспомнил  чьи-то пророческие слова. Эта планета ополчилась на местных жителей.
На женщин, что своим трудом облагородили  землю. Что в гордом одиночестве ждали  сыновей и мужей.
И пока те в своем безумии убивали друг друга,  ставили свечу перед ликом заступника. Умоляли спасти и помиловать.
А мы не слышали их мольбу.
Или слышали, но отмахивались от досадной помехи.
Превосходили нас во всем.
Чтобы избавиться от болезненного превосходства, обвинили их в ворожбе.
Когда не колосились хлеба, когда град побивал посевы, когда не складывалась жизнь, одни жадно припадали к бутылке, другие тащили их на костер. Некоторые при этом роняли скупую мужскую слезу.
Убийцы и обманщики, но постепенно оттеснили их на окраины бывшей империи.
Но они окрепли, возгордились былым могуществом, и прожорливой саранчой напали на наши нивы.
Чтобы окончательно уничтожить возродившихся женщин.
Виктор прозрел и возненавидел захватчиков.
- Нет, можно изменить. – Вслушался в чеканный шаг марширующей пехоты. Или в лязганье гусениц. Или в рев турбин. Или в барабанную дробь и в грохот фанфар.
- Если уничтожить захватчиков! – сказал он.
И голос окреп, зазвучали басовитые нотки. Накрыл собой город.
Так, завидев землю, кричит наблюдатель на гибнущем корабле. Или зверь, попавший в капкан. Или ведьмы, когда к ним подбирается огонь.
- Я уничтожу! – обещал он.
Наша жизнь – непрерывный поиск врага. Так воспитала нас Власть.
Но людям свойственно ошибаться, мы неохотно признаем свои ошибки, и вымещаем свою злость на очередном неприятеле.
Кто-то виноват, если б не они, давно бы обзавелись ангельскими крыльями. И научились бы улыбкой встречать рассвет и своих любимых.
Встретить, чтобы никогда не расставаться.
- Да, никогда не расставаться, - сказала женщина.
-  Я вернусь с победой, - поклялся он.
- С победой? – переспросила женщина. И столько горечи и тоски было в ее словах, что мужчина невольно отшатнулся.
От ласковых  рук, что грозили обхватить его. От желанного ее тела, от благодатного оазиса в пустыне. От ее лона, что распахнулось чудным цветком. От пяток, что в порыве страсти проминали поясницу.
От наслаждения, переходящего в боль, или от боли, смешанной с наслаждением.
Если поддаться, то забудешься в садах Эдема.
Поддался и забылся.
Сладкий сон, и пусть ничто не потревожит  сны.
Но громче ударили барабаны и взвыли трубы. И от тяжелого шага пехотинцев покачнулись дома, и стены пошли трещинами.
Если уничтожат дом соседа, то погибнет и мой дом, осознал защитник.
Стиснул зубы и вырвался из объятий.
Снова вступил в огонь, или вонзились штыри, или вздернули на дыбе, или привязали к ободу колеса и подвесили над жаровней, или перемололи кости, или влили в глотку расплавленное олово, или разлучили с любимой.
Напрасно тянула она руки.
Ушел не оглянувшись. Если оглянется, то не вырваться из плена.
Чеканя шаг, под победной его поступью прогибались половицы.
Волоча ноги, оставались черные полосы.
Только так можно заслужить и очиститься.
Вернуться с победой, и тогда спишут былые грехи. Или погибнуть – тем более спишут.
Когда любишь – выживешь в любых передрягах.
Так наивно считают многие, и чаще всего ошибаются.
Дверь бесшумно закрылась за его спиной.

Женщина рванулась вслед за любимым, но наткнулась на резиновую стену. Та вроде бы поддалась, но отбросила  обратно.
Разбилась после нескольких бесплодных попыток.  Что ей пустяшная эта боль.
Только мужчина, может вывести ее из темницы, пришла нелепая мысль.
Попыталась растолкать пьяниц. Расшибла кулаки, пьянчуги откликнулись нечленораздельным мычанием.
Подумаешь, войны и революции, давно обзавелись инвалидными справками.
- Иди к мине, - перед тем как окончательно забыться, повторил один из них.
Услышала, как спускается по лестнице. Переводя дух на каждой ступеньке, кулаком колотя по перилам, но на железе не остается вмятин от суматошных ударов.
Дверь пружинисто вытолкнула  на улицу.
И уже множество шаркающих подошв, и не выделить единственного.
Говорят, что-то остается, когда человек уходит.
Можно прижать к лицу его рубашку и вдохнуть запах пота. Или увидеть кофейную гущу на дне чашки. Или до боли в глазах изучать памятный снимок.
Ничего не остается, все придумали одинокие женщины. Когда человек уходит,  все забирает с собой.
И воины не возвращаются .
А если возвращаются, то это чужие люди. И надо заново учиться жить и любить.
- Да, остановить их пока не поздно! – взмолилась женщина.
Обратилась к подругам, что тревожно прислушивались к боевым сводкам.
Десятки, сотни погибших в бесконечных сражениях.
Тысячи, десятки тысяч подруг.
Слишком мало, чтобы прекратить побоище.
- Это не цветы, я знаю, - догадалась она.
Не цветы, но миллионы погибших ее подруг. Зачахших в одиночестве или повязавших голову траурным вдовьим платком.
Обернувшихся цветами, а мы безжалостно втаптываем их в землю. Они корчатся и истекают соком.
Но откликнулись, когда их призвала женщина.
Окружили трепетными тенями.
Они помогут, только так можно выжить.
Вскарабкалась на подоконник и раскинула крылатые руки.
Не обязательно втирать мазь и произносить волшебное слово. И не существует Повелителя Преисподней. Мы сами виноваты в своих бедах и в крушении надежд.
Но если любишь, если любовь твоя сильнее и горше смерти, то все подвластно такой душе.
Осенить воинов ангельским крылом.
И тогда забудут они о вражде и ненависти.
Раскинула крылья и взлетела.
И те, что способны увидеть ее полет, расцвели улыбками.
Все больше становилось таких счастливцев.
                …………………………………………………………
                Волков Г.И. Февраль- август 2014