А ещё он завидовал белой завистью Владимиру Высоцкому. Завидовал не потому, что…, а за то, что тот написал любимую нами песню и припев:
Мы вас ждем, торопите коней.
В добрый час, в добрый час, в добрый час,
Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины.
А потом возвращайтесь скорей,
Ивы плачут о вас,
И без ваших улыбок — бледнеют и сохнут рябины.
Он завидовал, и его не могла не пленить мелодика стиха и строки:
«…и без ваших улыбок
бледнеют и сохнут рябины…»
Правда, Толя всегда пел: «…болеют и сохнут рябины». Не потому, что путал слова, а просто потому, что именно это слово просилось в эту строку.
…А потом Толя умер…, и в этом сравнялся с большим поэтом. Он умер неожиданно, но не от "передозы", просто один из элементов системы его организма исчерпал свой ресурс раньше других…, так, чаще всего, и бывает.
Толя написал всего одну книжку песен и стихов, но мы, его друзья, всё равно считали и считаем его поэтом. Да, поэтом и бардом, не смотря на то, что он писал для себя, а пел только для нас.
Он писал стихи потому, что был наделён от природы даром тонко чувствовать и не мог не писать. А ещё потому, что принадлежал поколению, которое в начале 60-х годов «болело» стихами. Нам было около 20 лет, когда поэты собирали десятки тысяч поклонников на стадионах, тысячи в огромных переполненных залах и читали им свои стихи. Их слушали затаив дыхание, и аудитория взрывалась овациями за последним словом стиха. Эти десятки тысяч молодых людей приходили на стадионы послушать настоящую поэзию, а не поорать речёвки под барабан и командующие крики по мегафону. Они не выплёскивали свою агрессию, они, в большинстве своём, тонко чувствовали поэзию и их переполняла любовь. И Толя был один из них…