Чего только не сделаешь ради премии! Особенно в постсоветской рыночной экономике, когда премия может быть выписана вашингтонским обкомом, а если снять фильм, то и самой киноакадемией в Голливуде. Именно на эту стезю вступил колхоз «Красный бунтарь», едва заполыхала в нём страсть присоединиться к европейским ценностям и стать, так сказать, передовиком культуры.
– Мы им такое кино снимем, вся мировая общественность ахнет! – твёрдо заявил председатель. – Даже этот, как его, Спилберг… Вот так вот!
– Для того чтобы снять кино, – разъяснил глыба-сценарист Артур Карлович Лошадкин, – надо сначала понять, какой приз мы хотим получить. Потому что, скажем, Каннский веник это одна история. Но если это, извините, американский Кащей, если «Оскар», это совершенно другая история.
Но поскольку в селе голубых не наблюдалось, от истории в стиле Фасбиндера пришлось отказаться, и Каннский кинопрокат отпал сам собой. Увы, Артур Карлович не искал лёгких путей. Было решено: «Гулять, так гулять!», – снимать на «Оскара». Там, понимаете, сюжет не важен – там главное, чтоб всё взрывалось, чтоб всё горело.
– У вас есть, что взрывать? – спросил сценарист.
– Как нет? Есть! – отрапортовал председатель колхоза. – Пара областей, приморский город и майдан впридачу.
– Ещё дом бабки Анастасии, – напомнил начинающий эйзенштейн.
– Хм, – согласился председатель, – мешает строительству новой дороги к светлым европейским ценностям.
– Всё, всё! – замахал руками сценарист. – Будем взрывать! Всё! У вас война была?
– Ещё какая! – помрачнел председатель.
– У нас даже немецкий танк с войны остался! – гордо присовокупил эйзенштейн малый.
– Ну, гениально! – махнул рукой Артур Карлович. – Вот о войне и будем снимать. Господа, прошу встать! За кино, – и, помолчав, добавил, – за кино о беспощадной партизанской войне!
– Вот так вот! – чокнулся председатель.
– Опять фестивалят, – вздохнула соседка, услышав не чуждый и ей звон бутылей и торжественное дребезжание стаканов.
Недолго думая, поправили самогоном здоровье, подыскали оператора-хроникёра, то есть «полного хрона», разводящего курей, но готового к информационной войне и съёмкам выдающейся колхозной постановки старым дедовским способом, и понеслось. В идеале, как учил великий Эйзенштейн, в кино желательно, чтобы типажи играли самих себя, и таким образом достигался наивысший реализм: солдат играет солдата, крестьянин – крестьянина, а проститутка – проститутку. Ну, в общем, так оно примерно и было задумано. Возник, правда, небольшой спор, играть ли Глафире Андреевне, женщине с косой, роль любовницы немецкого офицера. Сошлись на том, что в первой части картины Глафира Андреевна будет любовницей, а во второй – санитаркой. За речкой нашёлся целый табор бородатых мужиков, вполне подходящих для роли фашистов, а председатель с его большой харизмой согласился взять на себя главную мужскую роль. Пиротехника выловили прямо из речки, где он глушил рыбу, и он поделился секретом, как динамит смешивать с навозом, чтоб жахало, как в Голливуде, а человеческих жертв никаких.
– Ну, слава Богу, навозу у нас пока хватает, – кивнул продюсер-председатель-главный герой. – Гавна у нас много!
Однако всё пошло как-то не так. То ли количество динамита не рассчитали, то ли в раж вошли, то ли фашисты оказались неуправляемы, но патроны отнюдь не были холостыми, а взрывы бутафорскими. Съёмочный процесс начал жить собственной жизнью.
Фашисты захапали танк и попёрлись в соседний колхоз лошадей воровать. Зэки, отобранные начальником колонии для массовки, чуть не уволокли Артура Карловича в казематы. Бухгалтер «Красного бунтаря» деньги зажал, и взрывчатки потому недоставало, виселиц не хватало, и всю деревню режиссёр был вынужден вешать всего на двух. Потом опять же Эйзенштейн, который великий, рекомендовал «при съёмках сцен пожаров, катастроф, землетрясений, извержений вулканов, а также сцен конца света уничтожать реально существующие объекты, а не их макеты». Это, несомненно, создало впечатление неподдельного реализма происходящих в фильме событий, но всё-таки…
– С этим вашим кино, – заметил бухгалтер, – в деревне ни одного мужика не осталось. Ну, куда вы их деваете-то?
Мужики легли под разрывом снарядов.
– Вот туда и деваем, – трагически констатировал председатель.
Раздался гром канонады – это Красная Армия подходила к селу.
И когда в самый разгар действия, когда взрывать уже было нечего, позвонили и велели прекратить съёмки, председатель принял решение, что пока из обкома не приедет секретарь и не подпишет приказ о закрытии, колхоз будет продолжать съёмки! Заявление героя на колхозном майдане было встречено дружным ликованием участников съёмочного процесса, причём с обеих противостоящих сторон. Воевать, так воевать! Гори всё оно синим пламенем. Отрываться, значит, по полной!
– Из колхоза «Красный бунтарь», – жаловались соседи, – постоянно доносятся какие-то взрывы и выстрелы, над коровником видели зарево, а в лесах ходят фашисты со времён войны и всех грабят.
Соседи думали, что это проделки председателя «Красного бунтаря», который, как выяснилось, пустил под откос не только коровник, но и железнодорожный состав. Удивлённые обкомовские миротворцы обнаружили на местах киносъёмок выжженное село, разбомбленное хозяйство, пыль, тлен, обломки Боинга и в довершение всего минное поле, объезжая которое, их миссия взлетела на воздух.
– Мы хотели сами, понимаете, сами, своим колхозом кино снять, – резюмировал председатель…
Что тут сказать? Пусть каждый патрон на учёте, Кащея колхозные деятели заслужили – это без всякой иронии. Осталось плёнку не засветить, и тогда премию за лучший зарубежный фильм получит «Красный бунтарь».
Вот так вот! Искусство требует жертв.
5 августа 2014 г.
http://olegkustov.blog.ru/