Сергей гнал свой старенький «Дефендер» сквозь густой осенний дождь, превративший загородную трассу в русло реки. Местами машину несло – протектор не справлялся с потоками воды, свинцовыми брызгами разлетавшимися из арок колес, точно это были скулы и киль морского катера. Сергей очень любил свою машину: старенькую, но стильную в своей лаконичности и брутальности. Он любил ее, пожалуй, сильнее чем многих людей окружавших его. Даже, скорее, он мало кого так сильно любил, как этот квадратный, точно кирпич, внедорожник. Свою жену, своих двух маленьких дочерей, да старого пса по кличке «Домкрат», много лет назад щенком забредшим на их участок. Дальше в списке шла его машина. Родители его давно умерли, ни братьев, ни сестер, даже друзья были так, - не друзья, приятели, что ли. Не повезло ему в жизни с близкими друзьями – мир Сергея был достаточно мало, если разобраться.
На дворе стоял ноябрь и кроме мерзкого серого дождя, серого, голого леса вокруг, серого неба и такого же серого настроения других красок в мире точно не существовало. Изредка проносились встречные машины, обдавая потоками грязной воды, слепя на поворотах яркими фарами, и вмиг исчезали.
Хотя машина «плыла» в продавленной в асфальте и скрытой лужами колее, он не сбавлял скорость: дома его ждала любимая семья. Сегодня был день рождения младшенькой дочки – Ладе исполнилось три года. По этому поводу на заднем сиденье лежала внушительная коробка с куклой-наездницей и ее лошадью с длинной, сиреневой гривой. Лада давно хотела такую и Сергей улыбался, представляя как она обрадуется подарку.
«Странно, с чего бы это у лошади сиреневая грива…» - пронеслось стрелой в его голове. На миг яркий огонек счастья затих в его уставших глазах, точно он был не рад этой мысли. Но представив вновь счастливое лицо дочери, разворачивающей обертку подарка, Сергей опять погрузился в негу идиллических фантазий.
Их дом находился загородом и каждый день ему приходилось преодолевать путь в несколько часов, чтобы добраться на работу в мегаполис и вечером вернуться. Он уже привык к этому неудобству и даже полюбил вождение по лесной трассе – это было время, когда он мог не спеша обо всем подумать, пообщаться с самим собой, с собственными мыслями, собственным я. Он любил это дело и всегда находилась подходящая тема: политика, размышления о боге и смысле жизни, или значительно более банальная: проблемы на работе, где взять вечно не достающих денег, ежедневная рутина.
Часто, это были продолжения споров, диалогов: какие-то недосказанные фразы, обрывки мыслей, порой новые аргументы прошедшего спора – все то, что не пришло в голову тогда, в пылу живой беседы. За рулем Сергей успокаивался, полностью отдаваясь процессу вождения и, с сожалением об упущенном точном словце, или весомом доводе, продолжал что-то доказывать, объяснять теперь уже воображаемому собеседнику. К сожалению, чаще всего эти новые, «железные» аргументы были бесполезны, ведь их время осталось в прошлом, в которое, как известно, возврата нет.
Ингода эти мысленные беседы принимали весьма странный оборот. Его второе я – его внутренний оппонент – брал верх и опрокидывал на лопатки Сергея, - настоящего, живого Сергея. Доводы собственного, вскормленного изнутри, невидимого противника оказывались столь убедительными, что не согласиться с ними было просто невозможно. В такие минуты Сергею хотелось взорваться от обиды и гнева на самого себя, из-за того, что собственная голова убеждала его в неправоте и ошибочности занятой до этого позиции.
«Да как это возможно, что за бред! Что ты такое несешь?! – молча орал он на самого себя с серым от гнева лицом, лишенным всяких эмоций, правя несущейся по пустынной трассе машиной - Ты вообще кто, типа, совесть моя что ли? Заткнись, тебя вообще нет, - ты лишь моя голова и должна меня слушаться, мать твою! Должна поддерживать меня во всем, даже если я не прав. Ты же, гадость такая, против меня прешь!...»
Долго он не мог терпеть такого нахальства от второго я и силой воли заставлял его замолчать. От этого голова начинала жутко болеть: сперва виски, потом лоб словно наливались свинцом. За тяжестью приходила острая боль, точно сотни гвоздей пробивали череп. Сергей сбавлял скорость и все мысли его были лишь о том, как скорее добраться до аптеки и принять обезболивающее.
«Все. Надо заканчивать с этой нервотрепкой. Так и скопытиться недолго от такой жизни: случится какой-нибудь инсульт и привет».
Последнее время головные боли становились все сильнее и чаще, он жаловался своей жене, мол надо в отпуск съездить, устал от этой нервной работы, Юля его жалела, предлагая всей семьей слетать на пару недель на юг, к морю, хотя все понимали, что сейчас не самый удачный момент для курортных растрат. Дела у Сергея шли не очень и все сбережения уходили на детей. Массажи, врачи, развивающие занятия, полезные продукты, удобная и красивая одежда - большая часть семейного бюджета тратилась именно на это.
«В этой стране иметь здоровых, развитых детей – дорогое удовольствие, да и кроме собственных родителей это никому не нужно. В государственном масштабе управлять стадом больных недоумков и выгоднее и проще. Пусть меньше думают и больше смотрят телевизор, к тому же больной человек больше озадачен собственным здоровьем, чем проблемами в стране» - любил повторять он жене.
Так уж случилось, что после рождения дочерей Юля ушла с работы, полностью переключившись на заботы о семье. Сергей же проводил трудовые будни в банке. В кредитном отделе. Платили там неплохо, но работа была вовсе не для него. Он ощущал это каждой клеткой, с каждым вздохом банковского, офисного воздуха. Не то, чтоб он не любил свою работу – так могут сказать многие, - Сергей ее просто ненавидел. Ненавидел он все: свой рабочий стол, заваленный бумагами, галстук и вибрирующий от бесчисленных звонков телефон, свое непосредственное начальство – разжиревшую женщину пред пенсионного возраста, рьяно исполнявшую обязанности начальника отдела. Молодого – не старше самого Сергея – управляющего филиалом. Управляющий был ставленником московских учредителей, чей-то родственник, страдавший комплексом Наполеона. Низкорослый, эгоистический самодур, с полным отсутствием интеллекта, компенсировавший это раздутым эго. Обычное дело. Вот и получалось, что единственное, что удерживало его от того, чтоб уйти громко хлопнув на прощанье дверью – зарплата. На какую дрянную работу не согласишься ради жалких копеек, если не умеешь воровать миллионы.
Деньги конечно важный аргумент, но даже ради них он не мог переносить свое пребывание в банке и каждый новый месяц Сергей уверял себя, что это в последний раз и он уволится лишь получит в конце заработанное. В серой стране метастазами разрастался кризис и с вакансиями было не просто, поэтому получив зарплату он успокаивался на пару дней, понимая, что не в силах что-то изменить: «Ведь нельзя же оставить семью без денег. Видимо, надо еще потерпеть…»
Внутренний голос порою вставлял что-то, вроде: «Слабак!» Сергей мысленно отмахивался от него, как от назойливой мухи. В такие минуты его грела уютная мысль о семье: жене, дочках и небольшом доме, в котором умещалась огромная вселенная его настоящей жизни.
- Ладно… хватит рассуждений… что ты теперь будешь делать?
Улыбка исчезла с его губ и Сергей сосредоточенно вывел машину из очередного поворота, еда не введя внедорожник в занос, обдав при этом встречный грузовик потоком серой дождевой воды, напоминавшей по цвету ртутью.
- Хватит дурака валять, ты же меня слышишь… Что теперь делать будешь, говорю. Жене как скажешь? У тебя же сегодня праздник – еще один годик добавился Ладочке. Какая она милая, просто ангелочек… Странно, почему все таки сиреневая грива у этой лошади, а?
- Заткнись, а… Чёрт, сейчас опять башка разболится. Еще этот дождь, - не видно ни фига.
- Отлично! Я-то в чём виноват? Не забывай, я же - это лишь ты. Твой голос, твои мысли. Твои… А то, что ты слышишь меня и голова болит – это не шизофрения и не раздвоение личности. Сегодня же тебе врач так и сказал, взглянув на снимки МРТ: «Опухоль у вас… достаточно крупная. Что ж вы так запустили? Отчего раньше не обратились, как только стали беспокоить боли и эти голоса?…» так что злишься ты и беседуешь сам с собой… И что ты теперь скажешь Юле? Дело-то дрянь…
- Дело дрянь… что же мне сказать… типа: «милая, давай поговорим… я был у врача и он сказал…» Отлично, у нее тут же истерика будет, или еще что-то случится, у нее же давление…
- Давление… так нельзя, дружище… Ее надо подготовить, пожалеть как-то. Может лучше не сегодня. Сегодня ведь праздник.
- Праздник… а как же мне скрыть? Она по лицу все поймет.
- Поймет. Но можно сказать, что на работе достали. Это прокатит. Тебя и правда достают там почем зря.
- Достают почем зря… Бл*дь, это надо же в день рождения дочери узнать такое!
- Такое… А если что… Они же совсем крошечки… как же они без отца. Да и сам, как же это выходит – уже не увидишь их взрослыми, какими они красавицами станут. А Юлька… На что она жить будет…
- На что она жить будет, моя милая… Господи, как я ее люблю. Я всегда ее любил. Всегда! С самой первой нашей встречи полюбил. Только ее…
- Только ее?
- Да, только ее… а то, что было несколько раз за эти годы – это другое, это без чувств, это даже не измена…
- Даже не измена? Я-то тебя понимаю, только ей лучше об этом не говорить. Женщины, как-то очень чувствительны к непроизвольным природным импульсам на стороне…
- На стороне. Все равно мы на одной стороне: я, Юлька, детки, наш старый «Домкрат» - бедняга пес уже еле ходит. Мы на одной стороне – а весь мир на другой. Чертов мир! Бл*дь, как я его ненавижу этот остальной мир! Говно одно, особенно в этой стране! Чтоб он сдох, весь этот мир!
- Сдох весь этот мир? Неплохая идея… Отличная даже. Неужели ты хотел бы этого?
- Да! Ненавижу людей и всю эту жизнь в целом! Ад кромешный! Какой же еще может быть ад, когда наша жизнь и есть уже тот самый ад! Что еще хуже-то. Херачишь всю жизнь, жопу рвешь, строишь какие-то планы, надеешься на что-то, а тут, - на тебе: «Опухоль… где ж вы раньше были?...»
- «… где ж вы раньше были?...» Мда, ничего не скажешь – хороший вопрос. Впрочем, ты же давно со мной говоришь, мог бы и озадачиться раньше этим.
- Озадачиться раньше этим… Да что здесь такого? Как я мог понять, что что-то не так? Все же мысленно говорят сами с собой!
- Сами с собой – да, но отвечают не всем…
- Отвечают не всем. А я-то откуда знаю? Я что другим в голову влезал! Обычный внутренний голос…
- А если не обычный?...
В левом виске больно кольнуло, точно отдаленная мигрень накатывала свои первые волны боли.
- Но все… скоро начнется. Доехать бы до дома. Черт, еще этот праздник, а я похоже свалюсь с головной болью… и лекарство, как назло в багажнике, в портфеле. Не останавливаться же сейчас в такую погоду из-за него…
- А если не обычный голос?
- Что значит не обычный? – спросил Сергей сам себя, начиная свирепеть от бессмыслицы творящейся в его голове.
- Ну а что, если ты не сам с собой разговариваешь?
- А с кем, мать твою?
- Со мной, например.
- О да, *ля, ты – это не я, а Господь Бог, или ангел его. Залетел вот мне в башку и вещает, как радио ветхозаветное. Опухоль у меня – вот и все ангелы.
«Все, Сергей, - успокойся… У тебя дома семья. У дочки день рождения. Надо еще все как-то жене рассказать…» - глубоко вздохнув, мысленно произнес он, стараясь сконцентрироваться на вождении.
Ливень забрасывал ветровое стекло водой и щетки едва справлялись с ее потоками. Совсем стемнело и желтый свет фар выдергивал жирные капли, косыми, параллельными линиями чертившими слезливую геометрию дождя.
- Ну, допустим, я не ангел и не Господь Бог, а лишь побочное следствие болезни – тебе от этого легче?
- Мне пофиг…
- Отличный ответ. Жаль неискренний. Тебе далеко не пофиг и не потому, что ты боишься смерти и не потому, что за душой много грехов – ты переживаешь за них, за свою семью. Как они будут без тебя. Так я тебе отвечу: жизнь имеет одну интересную особенность, она приспосабливается ко всем переменам. Причем делает это так проворно, что теряешься в догадках: создатель это вмешался, или законы эволюции. Не переживай, все будет хорошо и в твоем случае. В конце концов, ты и есть Бог, а весь окружающий тебя мир лишь твой сон, а все происходящее в нем – твоя игра. Все зависит от твоей воли.
- Надо остановиться и принять лекарство.
- Что, опять головная боль?
- Хуже! Я разговариваю сам с собой, и несу такой бред, что самому противно. Я уже Бог! Может еще и Наполеон и Юлий Цезарь?
- Может. Ведь они – это лишь то, что ты о них знаешь и только поэтому они реальны для тебя. Вот, например, ты же не знаешь кто такой Хэртенцион – значит его просто не существовало в этом мире, до того момента, пока я не произнес его имя. Твой мир – это ты. Остального просто не существует. Ты и есть Господь Бог в созданном тобой мире.
- Прекрасная идея. Ничего не скажешь. И что ж это у Бога, вдруг опухоль? Может я тогда сам смогу себя излечить? – издевательски тоном прозвучал вопрос в голове Сергея.
- Конечно. Зависит лишь от твоего желания и твоей способности допустить, что ты в состоянии это исправить. Другое дело, что в твоем мире тобой созданы такие правила, что они почти полностью исключают возможность самоисцеления посредством желания и веры. Ты сам себе это внушил в школьные годы, вместе с таблицей Пифагора, которая тоже в сути лишь твоя выдумка. Но знаешь, пожалуй, я готов тебе помочь. Я готов толкнуть стену, возведенных тобой сомнений и табу.
- Да? И что же ты сделаешь? Явишь миру чудо?
- Почему бы и нет.
- О, великий я! Сотвори же тогда такое херово-чудо, чтоб эта долбанная опухоль исчезла из мой сраной башки!
- Вот это ты искренне попросил! Ничего не скажешь…
Навстречу пронеслась огромная фура, воздушной волною качнув старенький «Дефендер».
«Мать твою. Тоже мне гонщик…» - раздраженно подумал Сергей. Он нажал на кнопку приемника и радио ожило, наполнив салон музыкой. Фил Коллинз пел: I can feel it coming in the air tonight… То ли от звуков песни, то ли от внутреннего перенапряжения злость сменилась отчаянием и полной опустошенностью. «Чертова жизнь… Вот так все и закончится! Бл*дь, мне же всего сорок! Что же будет с моей семьей? Они же такие малютки, мои девочки. Да и Юля этого не перенесет. Как я ей все расскажу?» - ему захотелось расплакаться. Ком подкатил к горлу и Сергей почувствовал, что вот-вот из груди вырвется дикий, животный крик. Он застыл под сердцем уже давно. Сегодня, где-то в обед… примерно тогда, когда уж как-то очень обыденно и банально, врач произнес свое: «где же вы были раньше…».
Дневное светило, люди, спешившие по суматошным делам, звонок «банковской крысы» – начальницы отдела, - в тот момент все это отрезвило его, помогло ему взять себя в руки. Он постарался откинуть новость в глубь сердца, пытаясь самому себе показать мужской характер, чтоб та «вылежалась», «приработалась» в организме. И вот теперь темная трасса, дождь заливавший слезами весь мир и жалкая беседа сумасшедшего с собственным голосом, готовы были взорвать его изнутри самым страшным, самым безумным воплем за всю его жизнь, ведь хуже вряд ли что могло произойти.
Сергей с силой сжал мягкий обод руля, словно готовясь к цунами, что через миг готова была разбить стенаниями его душу о камни новой, уже недолгой для него действительности.
- Ну что ты, что ты… успокойся, братишка, я все уже исправил…
- Да замолчи же ты! – во весь голос закричал Сергей и слезы хлынули из глаз. Он рыдал так, как способны лишь дети. Он сам понимал это и испытывал странное чувство жалости ко взрослому себе и непреодолимое желание защитить, спасти самого себя. Разбудить малыша, мучающегося страшным сном, прижать самого себя к груди и сказать, как когда-то делала это мама: «Что ты, сынуля, это лишь сон. Все хорошо…»
- Все и правда хорошо… - пронеслось в голове. – Успокойся. Нет никакой болезни. Все прошло.
Сергей не слушал себя. Собственный голос звучал чужими нотками, он понимал, что это проявление болезни и это лишь подхлестывало его, заливая лицо потоками слез.
Машину бросило в сторону в колее и, ловя ее, он машинально дернул руль в сторону заноса, сбросив газ. Машина вновь вцепилась в асфальт, вгрызаясь в потоки воды изрезанным протектором. Движения водителя были точно инстинктивны, доведенные до автоматизма многолетним опытом. Казалось он сделал это, даже не успев обдумать свои движения, но сердце успело ёкнуть, что помогло ему взять себя в руки и немного успокоиться. Он вновь сконцентрировался на дороге. «Не хватало еще разбиться, да в день рождения дочки» - подумал он, едва не произнеся вслух.
- Ну что, братишка, успокоился? Ничего, ничего. Слезы никогда не вредят. Ничего зазорного в них нет. Слезы очищают душу. Ты наверное меня не слышал до этого. Я тебе сказал, что все закончилось. Никакой болезни у тебя больше нет.
Салон автомобиля заполнили густые тягучие звуки соло Фил Коллинза на ударнике. Наверное, нет человека, равнодушного к этому проигрышу, кто бы не хотел также вложить всего себя в звучный ритм сменяющихся барабанов.
- Да послушай же ты меня! Я говорю с тобой! Все прошло, ты слышишь?
- Если все прошло, что ж я тебя слышу, да и голову не отпустило, скоро мигрень ударит.
- Слышишь ты меня, только от того, что я с тобой говорю. А голова тяжелая из-за слез. Подожди пару минут и это пройдет.
- Нет никакого тебя… «братишка»… есть лишь я, моя болезнь и мое шизофреническое общение самим с собой.
- Вот ты Фома неверующий! Как же тебе еще доказать? Повторю все снова: Ты и есть Бог в своем мире. Никого кроме тебя в этом мире нет. Все что существует вокруг тебя: дома, люди, законы физики, даже твое начальство в банке – лишь твое творение. Я же пытаюсь тебе помочь, разъяснить всё это. Уже и так все разжевал, а ты не веришь. Я только что выкинул твою опухоль из головы, что, в принципе, ты сам должен был сделать, а ты все не веришь.
- Кто же ты тогда такой, «братишка», если я Бог? И зачем же ты тогда мне помогаешь, такому Фоме неверующему? – с грустью и иронией произнес в слух Сергей, переключая ближний свет фар, на дальний.
- Хороший вопрос. Я тот, кому нет места в мире, созданным тобой. В человеческом сознании даже нет термина для меня. Для меня нет ни слов, ни места, ни объяснений, поэтому, даже если бы я захотел тебе рассказать кто я – ты бы ничего не понял – такая особенность людей.
Ну а выбрал же я тебя… скажем так, - тебе повезло. Даже в самой безнадежной лотерее должен быть победитель, считай ты выиграл. Один шанс из миллиарда миллиардов: «та-та-та» - это, типа, фанфары в твою честь.
Сергей старался вообще ни о чем не думать, слушая странную болтовню в собственной голове. Странно, но мигрень и правда стала отступать, превращаясь в далекое эхо боли.
- Ты не любишь людей, как я понял. Не любишь свою жизнь – кроме семьи, собаки и этой машины. Не любишь работу, страну, чиновников, воров, жуликов. Не любишь алкоголиков, промозглый холод, змей, тараканов, «что могут залезть в ухо во сне», не любишь «персонально нынешнего, «всенародно избранного» президента». Не любишь острую боль, винегрет (хотя твоя жена его любит), носки без пары и еще я знаю 174 того, чего ты не любишь, и 1012 того, что тебе неприятно, «но терпимо». Так вот, я помогу тебе и исправлю то, что ты не смог исправить сам. Считай, что я из клининговой компании и сейчас проведу генеральную уборку в твоем доме.
Ну что ж. Начнем с самого главного. С тех «ненавидимых тобой людей». После них я приведу в порядок все остальное в соответствие с твоими прочими желаниями. Ты проживешь жизнь в полном счастье и гармонии, как и положено Демиургу собственного мира.
Итак, я тут прикинул, чтобы ты был счастлив тебе необходимо присутствие лишь 867 людей из всех сотворенных на этой планете. Это твоя семья, друзья, родные и близкие, врачи, случайные, но приятные собеседники и знакомые. Продавцы, учителя твоих детей, пилоты самолетов, будущие мужья твоих дочерей и их родители, короче все те, кто не вызывает отторжения твоей мизантропической души и все те, с кем ты встретишься, или как-то пересечешься за свою жизнь. Остальных я стираю, да? «Делит», как на компьютере?
- Заманчиво. Хорошо бы это была правда. – Сергей вздохнул, закладывая машину в очередной вираж.
- То есть – «да, ты согласен»?
- «То есть – да я согласен!»
- Отлично. Исполнено. Продолжаем дальше. Ты не любишь осеннюю серость. Впрочем, я не уверен, что это искреннее желание. Знаю тебя - ты любишь похандрить, но количество таких дней надо подсократить.
- Замечательно – мысленно перебил самого себя Сергей – и что ж люди-то никуда не исчезли, мистер неизвестно кто?
- Как не исчезли? – отозвалось эхом. - Смотри дорогая пустая. Вон деревню проезжаем – ни души.
Сергей усмехнулся. Это была первая его улыбка после разговора с врачом.
- Так ночь на дворе, и дождь к тому же. Вот все и сидят по домам. Машин по этой же причине нет. Да и трасса загородная, здесь всегда машин на буднях мало.
- Да что ж ты всё время не веришь мне! Хочешь чтоб все исчезли со светопреставлением, так что ли?
Сергей еще раз улыбнулся представляя, какое бы шоу могло получиться из этой бредовой идеи.
- Не плохо бы – подумал он.
- О, да ты эстет! Мне нравятся твои видения. Что ж изволь…
По радио закончился новостной блок. Женский голос под музыку «лаунж» читала сводки боевых действий из соседней, дружественной страны. Наши миротворцы вновь что-то отбили у распоясавшейся хунты и принесли мир в очередную деревню. Курс доллара еще вырос, ввели очередной запрет на поставку макаронных изделий из Италии, так как они не соответствуют отечественным представлениям о макаронах. Погоду на выходные обещали солнечную, поэтому гуляния на день всенародного единства обещали пройти массово и патриотично. Далее последовал короткий рекламный блок, позывные радиостанции и из динамиков полились звуки виолончели. «Апокалиптика» открывала новый час вещания песней Angels Fall…
Сергей непроизвольно снял ногу с педали газа. Машина по инерции таранила стену дождя, плавно замедляясь. Его глаза округлились и застыли. Он не моргая вглядывался сквозь завес дождя, вперед чуть выше деревьев, где начало происходить что-то невообразимое. Наконец, заметив, что «Дефендер» сошел одним колесом на обочину, резко затормозил. От толчка грудь больно уперлась в ремень безопасности, но Сергей не обратил на это никакого внимания, пытаясь найти логическое объяснение того, что видели его глаза.
Это было похоже на запуск ракеты, или новогоднего фейерверка. Откуда-то из-за леса в черное дождливое небо взметнулся столб огня, сопровождаемый яркими искрами, как у бенгальских огней. Он поднимался все выше и выше, точно прорывая слезливую черноту плачущего неба. Вдруг, огонь точно погас, исчезнув в безлунном небе, но уже через миг небеса разорвались вспышкой салюта. Желтые, зеленые, красные огни разлетались во все стороны, пышными гроздями раскрашивая небо. Через секунду от ракеты не осталось и следа, лишь на месте огненного цветка в черных тучах осталась дыра, сквозь которое виднелось более светлое, точно голубоватое небо.
- Так лучше? – послышалось в голове.
Сергей не верил своим глазам. «Наверное салют, у кого-то праздник…» - подумал он.
- Точно, братишка, - у тебя праздник!
Виолончели зазвучали громче, нервно задрожав на одной ноте, и в песне грянул проигрыш. «Апокалиптика» звучала зловеще, но божественно подходяще для такого момента: в небо взлетели сразу несколько десятков ракет. Сергей взглянул в зеркало заднего вида – сзади, со стороны города, черные тучи были разодраны в клочья разноцветными шарами огней. Они взрывались совершенно бесшумно, оставляя после себя лишь чистое, голубое небо. Его голубой цвет сгонял у горизонта черноту ночи и казалось вот-вот покажется яркий диск солнца, как будто наступал рассвет. Ракеты с огненными цветами поднимались в воздух со всех сторон. Их были тысячи, сотни тысяч. Ночь отступала вместе с дождем. Первые лучи солнца яркими бликами раскрасили верхушки деревьев. Легкая, двойная радуга крестом расчертила небо от горизонта до горизонта.
Сергей открыл дверь старенькой машины и вышел на гравий обочины. Такого чистого воздуха он не вдыхал с раннего детства. Он был свеж и точно озонирован, как бывает после сильной грозы. Бесшумный салют не прекращался: огненный столб один за другим искря поднимался к небесам, исчезал и внезапно расцветал фиолетовыми, оранжевыми, желтыми, зелеными гроздьями. Они уже не исчезали в ночном небе, как первые, а вливались в радуги, наполняя их цвета новой силой, делая их все более насыщенными.
- Ну как тебе? Так нравится? Теперь ты мне веришь? – послышался голос. Он звучал в голове, но у самого уха, точно кто-то невидимый стоял вплотную с ним. В этой интонации слышалась легкая усмешка. Знакомая усмешка, - его собственная.
Сергей не чувствовал страха, даже изумление начало отступать, точно он наблюдал самое обычное метеорологическое явления. Вместо этого по его исколотой, обожжённой душе разливались прохладной влагой покой и умиротворение.
- Так-то лучше, братишка – произнес голос, точно удаляясь от него – Теперь все будет по-другому. Все в твоих руках.
Лицо Сергея озарила широкая улыбка. Он все еще не верил глазам, но понимал сердцем, что ждал этого чуда всю свою жизнь. Он сел на все еще влажный гравий обочины, облокотившись спиной на автомобиль. Закинув за голову руки, Сергей закрыл глаза. Не возможно объяснить, что он чувствовал в этот момент. Впрочем, есть одно подходящее слово – счастье. Правда, каждый вкладывает в это слово собственный смысл…
- Вы свидетель? – спросил равнодушным голосом краснолицый инспектор, доставая из папки чистый лист бумаги.
- Нет, я ничего не видел. Я приехал позже и вызвал вас по телефону.
- Ааа – протянул он – Ваша фамилия?
Не дожидаясь ответа, он приоткрыл окно автомобиля, за которым лил серый, осенний дождь и окрикнул своего напарника, жестом подзывая к автомобилю.
Высокий, худощавый инспектор в форменном плаще-накидке с капюшоном, прыгая через лужи, подбежал к машине.
- Что там, Михалыч?
- Что, что… Тот в мясо. Хана. А этот вон сидит, бормочет, что того неожиданно понесло на встречку.
- Он бухой?
- Да вроде нет.
- Значит так. Я свидетеля оформляю, ты – вызывай врачей. Водилу фуры на медицинское освидетельствование. Да, скажи врачам пусть труповозку вызывают. Слушай, а он точно… того?
- Да ему голову куском капота оторвало. Куда уж точнее.
- Ясно. Давай, действуй.
Инспектор, поправив капюшон, побежал к лежавшей в кювете на боку фуре, подмявшей развороченный автомобиль.
«Чертова погодка» - буркнул краснолицый.
- Эй, Михалыч, - вновь выкрикнул он в щель приоткрытого окна.
- Что еще? – недовольно отозвался промокший напарник.
- Цифры назови мне. Госномер фуры… Не хочу вылезать под дождь, бумаги намокнут – сухо добавил он сидевшему рядом с ним человеку.
- 867 – донеслось в ответ.
Kunnianniemi, Konnitsa
Август, 2014