Желаю вам Часть вторая
Из Москвы мы уехали на трехчасовой электричке. Как раз во время. Потому что позже из Москвы начинают массово уезжать те жители Подмосковья, которые работали в Москве, и тогда в электричке станет большой проблемой найти свободное место. А так мы спокойно сели у окна напротив друг друга и проболтали все полтора часа нашей езды до Электростали. Болтали так, вообще, обо всем понемножку и ни о чем конкретно. Хотя я потихонечку выведал о ней практически все о ее семье, о ее матери, о ее отце, о ее братьях и даже родственниках, о ее привычках, о ее увлечениях и склонностях.
Причем Тамара свободно поддерживала наш обоюдный разговор, была весела, довольна и охотно смеялась над моими шутками. Чувствовалось, что ей легко и комфортно со мной и что ее уже совершенно перестало волновать случившееся с ней и с нами в метро и тот факт, что она едет с незнакомым мужчиной в какой-то Подмосковный город со странным названием Электросталь. Мне тоже было с ней легко и свободно, и я совсем не ощущал себя рядом с ней слишком уж взрослым и слишком уж пожилым или старым мужчиной.
В город мы приехали где-то в четвертом часу. Потом сели на автобус и через пятнадцать минут добрались до моей квартиры. Самой обычной хрущевской «двушки», расположенной на третьем этаже кирпичной пятиэтажки. Из таких домов, собственно говоря, и состояла половина застроек города.
Мы зашли в квартиру. Квартира, как квартира. Ничего особенного. Стандартная «малогабаритка». Маленький коридорчик, маленькая кухонька и две раздельные комнаты, одна побольше, другая поменьше. Побольше комната была наша с женой, в меньшей размещалась дочь старшеклассница. Ну, еще ванная с туалетом, которую я, вскоре после заселения, сделал совмещенной. Так было нам гораздо удобнее - больно уж маленькими оказались в натуре эти элементы санузлов.
Я дал Тамаре шлепанцы из тех, что у нас лежали на полочке в коридоре и были предназначены для гостей, открыл ей дверь ванной, а сам прошел на кухню, чтобы не стеснять ее.
Я не думал ни о чем. Никаких мыслей в голове у меня по поводу Тамары у меня не было совсем. Хотя они должны были появиться. Ведь я же не ребенок. Я, взрослый и уже состоявшийся мужчина, имеющий жену, которую любил, и дочь восьмиклассницу, которую обожал, привез к себе в квартиру совершенно чужую и абсолютно незнакомую мне девушку, случайно встреченную в Москве. Привез к себе домой в то время, когда моя жена с дочерью уехали в отпуск. Зачем я ее к себе привез? Для чего?
На эти вопросы у меня не было ответа. И чтобы хоть как-то успокоить начавшую уже будоражить меня совесть, я полез в холодильник, чтобы посмотреть свои съестные запасы. Ведь я сегодня лишь только позавтракал и целый день у меня не было крошки во рту. Правда в электричке мы с Тамарой съели по порции мороженого, но это был такой мизер, что о нем можно было не говорить. Его вообще можно было и не считать за еду. Ведь мороженное – это удовольствие. А в Советские времена Московское мороженное считалось одним из чудес света. А чудом вообще насытиться невозможно.
Жена у меня была хозяйственной женщиной, любила и умела готовить и, когда выяснилось, что отпуск мой срывается и билет мой придется сдавать в кассу возврата, наготовила перед отъездом мне еды чуть ли не на месяц вперед. В холодильнике стояла большая кастрюля с борщом, этаким украинским красным борщом, сваренным на жирнейшем мясном бульоне, в который было напихано все, что можно было тогда купить на рынке, начиная от капусты с красной свеклой и кончая тушеным ярко желтым болгарским перцем с болгарскими же помидорами и кучей всякой другой зелени. Она сама не любила такой борщ, считая его слишком уж «чересчурным», но для меня перед и отъездом приготовила.
Стояла также в холодильнике кастрюля тушеной картошки кусочками с мясом и приправами, фирменное блюдо жены, которое она готовила «бесподобнейше», а внизу лежало несколько болгарских помидоров со стручками зеленого репчатого лука, и в карманах дверцы уютно расположились бутылка кипрского рислинга, купленная мной по случаю в буфете Министерства и бутылка «Старки», водки, которую я тогда обожал до невероятности.
Короче, для ужина на двоих у меня было все необходимое. Надо было только стол праздничный накрыть. Правда, цветов для стола не хватало. Но это дело было поправимее. Недалеко от квартиры у нас располагался цветочный магазин. – можно будет и сбегать! Ведь, как ни крути, но у меня сегодня в гостях была очень красивая молодая женщина, которую я привез к себе в квартиру, воспользовавшись отъездом в отпуск моих родных. Как в старом анекдоте: не успела жена уехать жена в отпуск, как муж домой незнакомую женщину привел! Для чего привел? Дураку понятно, для чего!
В этот момент на кухню вошла Тамара. Я глянул на нее и сердце у меня дрогнуло в восторге – до чего же она была хороша! И сразу же у меня возникла чисто практическая мысль – а во что она переоденется потом, после нашего праздничного «обеда-ужина»? Не будет же она дома ходить все время в этой юбке и этой кофте? А там ведь еще и ее женское белье, замены которого у нее с собой не было. Не буду же я ей давать белье жены! Было здесь что-то уже чересчур, что-то сверх неприличное – белье жены на теле Тамары, на теле пришлой сюда и чужой здесь женщины. И я сказал совершенно, не думая, почти рефлекторно:
-- Тамара, у нас здесь совсем рядом универмаг. Обувайся, сходим.
-- Хорошо, давай сходим, - спокойно ответила она.
Она даже не спросила меня – зачем надо идти в универмаг. Раз я решил, что надо, значит, надо. Она полностью доверилась мне, она, по сути, подчинилась мне, моей воле , И мне, как мужчине, а я все-таки, считал и ощущал себя мужчиной, нельзя было поступить с ней опрометчиво или непорядочно.
Универмаг был и вправду недалеко, на соседней улице. минут через десять ходьбы. Найдя отдел женского белья, я дал ей двести рублей ( по тем временам громадные деньги) и сказал:
-- Тамара, купи себе что-нибудь из средств гигиены, из нижнего белья и какой-нибудь домашний халатик. Не будешь ведь ты вещи моей жены использовать? Неловко как-то! Не хватит этих денег, я еще дам.
Она коротко глянула на меня, раздвинула губы в своей, насмешливо загадочной женской улыбке и пошла к прилавку. Я отвернулся от нее, чтобы не мешать, и встал у входа в отдел. Жизнь начала что-то со мной делать, не слишком мне понятное, но не и слишком мне неприятное. И я совершенно не противился ей. Да мне и не хотелось ей противится. Я с удовольствием подчинился складывающемуся ходу событий.
***
Вечером мы с ней хорошо посидели за столом. Сидели на кухне. Так было удобнее. Причем, здесь она полностью взяла инициативу в свои руки, а я лишь подчинялся ее указаниям. Надо отметить, что я, не любитель подчинялся, ей подчинялся с удовольствием. Мы хорошо выпили, хорошо закусили. Причем, я пил водку, а Тамара вино. Мы пили, ели и разговаривали. Ни о чем конкретно и, в то же время, обо всем нужном нам в данный момент. И нам было легко и комфортно друг с другом.
А потом мы как-то сразу вдруг оба замерли , встали со своих стульев и потянулись друг к другу. И мир сразу же остановился вокруг нас и перестал существовать. Я прильнул к ее губам, затем поднял ее на руки и не размыкая наших слившихся губ, понес ее в большую комнату нашей квартиры...
Очнулись мы лишь под утро, когда зазвонил мой будильник на ручных часах, напоминая мне, что пора собираться на работу. Она встала вместе со мной и спросила:
-- Что вам на завтрак?
Даже после этой нашей сумасшедшей ночи, она продолжала называла меня на «вы»….
***
Эта неделя пролетела для меня, как одно счастливейшее мгновение. Утром я вставал, завтракал, причем, завтрак для меня всегда готовила Тамара. Затем где-то пол восьмого я уходил на работу. Работы было много, потому меня и не отпустили в отпуск, работа была срочная и сверх «напряженнейшая», я был всегда злее злого. Как сказал один из смешливых руководителей завода – на тебя сейчас чуть плюнь и ты уже закипаешь!
Домой я обычно приходил где-то в шестом часу вечера вымотанный до нельзя, раздраженный и усталый до жути. Но меня всегда встречала улыбающаяся Тамара. И я сразу же оттаивал, с удовольствием ужинал, разговаривая и беседуя с ней, и затем вставал со стола и тянулся к ней. Тянулся всем свои с мужским существом, и физическим и духовным, и психологическим. Не мог не тянуться. Она притягивала меня к себе неодолимо, как магнитом.
И мы сразу же ложились в постель. Точнее, сначала я ложился, а потом, убрав все со стола и приведя себя в порядок , ложилась ко мне и Тамара. И мы не вставали с ней до утра. Более вероятно, что, я один не вставал. Потому что во время близости с ней, я как бы отключался от нынешнего мира, до того мне было хорошо с ней и я просто не желал возвращаться в свой нынешний мир, И что происходило после завершения этой самой близости, я не знал и не помнил, я был в настоящей «отключке».
Такого со мной в отношения с женщинами не было еще никогда. Хотя невниманием женщин к своей «персоне» я не страдал, но здесь же было что-то совершенно другое и не совсем для меня понятное. И потому я очень удивился, когда пришло время воскресения, время нашего расставания. Мне казалось, что это мое новое счастье мужского обладания женщиной не кончится у меня теперь никогда. Но она о закончилось И мне надо было с ним постараться примириться.
Поезд на Елец уходи от Москвы с Павелецкого а вокзала в десять тридцать вечера и я спокойно успевал назад на одну из последних Электростальских электричек. Конечно же я ее проводил до самого отхода поезда. Я был убежден, что на вокзал приедет ее Павел. Тамара тоже его ждала на вокзале. Но его на вокзале не оказалось, и ее проводил я один. Мы долго стояли на платформе перед входом в вагон, долго смотрели в глаза друг друга, не обнимаясь и не целуясь, понимая, что больше мы не встретимся никогда, хотя и не забудем друг друга. Не сможем забыть. Потому что такого забыть невозможно.
После гудка поезда, перед самым закрытием двери вагона, она кинулась ко мне, обняла меня и буквально прильнула к моему телу всем своим телом. Затем коротко поцеловала в губы и прошептала:
-- Спасибо тебе!
После чего она вскрикнула и, зарыдав «навсхлип», закрывая руками мокрое свое лицо, кинулась в вагон. Проводница глянула на меня, укоризненно поджала губы и закрыла дверь уходящего поезда.
Я долго стоял на перроне после отхода поезда, не находя сил покинуть вокзал, не понимая, как относится к этому своему «любовному» приключению, но сознавая, что оно просто так для меня оно не пройдет. Не сможет пройти. Так оно в итоге и получилось.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Где-то в конце восьмидесятых годов, когда я уже работал начальником отдела, мне позвонили из канцелярии завода и попросили забрать принесенное на завод нАрочным письмо, адресованное лично мне. Я пришел к в канцелярию завода и взял в руки плотный конверт на котором аккуратным витиеватым женским почерком был написаны моя фамилия, имя и отчество с припиской – «лично в руки»
Я вышел из комнаты канцелярии, отошел в сторону и раскрыл конверт. В нем была фотография мальчика в школьном костюмчике лет семи. На обороте фото стояла надпись:
«Это твой сын Сергей.
Спасибо тебе за все.
Твоя навеки Тамара»
Слово "навеки" было подчеркнуто.
Да, письмо было от нее. И в нем она меня назвала на «ты». А тогда обращалась только лишь на «вы». Значит, она признала меня за своего? Или как?
От нахлынувших эмоций я буквально задохнулся и у меня оглушительно застучало в висках, в горле разом пересохло. Я глубоко втянул в себя воздух, пытаясь успокоиться, но здесь у меня в левой части груди, в том самом месте, где располагалось мое бедное сердце, вдруг неожиданно остро кольнуло. Я судорожно дернулся назад и прислонился спиной к стене, инстинктивно ища опору вдруг ослабевшему своему телу. Но ноги мои подломились и я в бессилии опустился на пол...
Да, ни что в этом мире для нас не проходит бесследно. Ни добро, ни зло…
PS Через несколько лет при прохождении медосмотра, выяснилось, что у меня был микроинфарт, который я не заметил и перенес на ногах. И я понял, что это произошло именно тогда, в корридоре заводоуправления, когда я получил от Тамары конверт с фотографией моего сына.