Вроде бы наступила весна. Но погода была как поздней осенью. С черного неба сыпалась снежная стружка. Ледяной ветер прошивал насквозь. Скользким спрутом забирался в волосы и безбожно воровал остатки тепла. В желтых конусах света, как зуботычины торчавших вдоль всего шоссе, метель крутила снежные вихри. От этого зрелища холод пробирал изнутри.
Я возвращался домой, уставший и вымотанный. Летняя ветровка была явно не по погоде. Я стоял на остановке, ждал последнего трамвая и постепенно коченел. Людей вокруг почти не было, как и трамвая. Только несколько полупьяных мужиков сгрудились у пивной лавки и громко бессвязно пререкались.
Трамвай пришёл, когда меня уже начал поколачивать озноб. Я поднялся в залитый ярким белым светом вагон и увидел только двоих внутри: парня и девушку, сидящих друг за другом. Он, обернувшись и обняв руками спинку своего кресла, что-то воодушевлённо ей рассказывал. Я сел на ближайшее ко мне место – так вышло, что оно оказалось следующим за ними. Забавно: три человека рядом в абсолютно пустом трамвае. Они оба мне сразу понравились, и мне захотелось послушать, о чём они говорят.
Я рухнул на долгожданное кресло, бросил тяжёлую спортивную сумку на колени, пристроил окоченевшие ноги поближе к обогревателю и обмяк. Трамвай задребезжал, набирая ход. Смотреть на них в упор было неприлично, и я повернул голову к противоположному окну. Там на фоне пробегающих мимо зданий, светящихся мозаиками желтых огоньков, плыло их отражение.
Девушка была красавицей. Чёрные волнистые волосы, огромные глаза, ровный носик с по-восточному закруглённым кончиком. Как принцесса Жасмин из мультика про Аладдина. На чувственных губах с мелкими трещинками порхала чуть заметная улыбка. Да и парень был подстать. Лицо простое, широкое, с картофельным носом, но сочными ярко очерченными глазами, бровями и губами – как будто нарисованное размашистой кистью Ван-Гога. И весёлое и обаятельное. А из-за спинки сидения выглядывали его мощные атлетические плечи.
- …ну скажи хотя бы, как тебя зовут! – донесся до меня сквозь грохот трамвая его шуточно-молящий голос. А я-то сначала подумал, что они знакомы.
– Ты такая красавица – парень, видно, не привык к долгим церемониям.
Девушка зарумянилась и опустила глазки. Она как будто не могла на что-то решиться. За окном весело замелькали разноцветные огоньки витрин. Парень продолжал добродушно упрашивать. Трамвай задребезжал, попав в очередную выбоину, и я не услышал, что она ответила. Вроде бы назвала имя.
Я закусил губу: такая прелестница, а я тут сижу пассивным наблюдателем. Я было открыл рот, еще даже не зная, какие слова из него вылетят, но тут добродушные коровьи глаза парня моргнули мне прямо в лицо и я закрыл рот. И ободряюще улыбнулся ему: мол, давай, вперёд!
Я смотрел на их ставшее совсем четким отражение в окне, на этот очаровательный мимолетный флирт, а, возможно, и на зарождающееся счастье нежданно-негаданно для них самих - кто знает… Смотрел на разрумянившуюся красавицу с вкусно пахнущими прямо у меня под носом черными кудрями. На волосатые загорелые руки парня, которыми он размахивал в воздухе, с толстыми мозолистыми пальцами, на его детскую искреннюю улыбку… И промозглость холодного вечера отступила. Она осталась где-то вне этого согретого человеческим теплом трамвая. Да и ноги мои, прислоненные к батарее, начали оттаивать.
- Мы с тобой просто обязаны узнать друг друга лучше! – артикулировал он своими толстыми губами. Прямолинейность легко было простить, взглянув в детские наивные глаза. – Завтра у кинотеатра «Родина» в три! Давай? Пожалуйста, приходи!
-Ну… не знаю… - она моргала своими бархатными ресницами.
-Сходим в кино. Ты любишь кино?
Она с глупо-нерешительным выражением лица слушала и молчала.
-Ну так ты придёшь?
-Не знаю…- выдавила она из себя, и по ее лицу пробежала целая гамма чувств. Я все видел в противоположном окне. Смущение, сосредоточенность, радость, испуг. «Что с ней такое?» - мелькнуло у меня в голове. Вагон заскрежетал, поворачивая на другую улицу. Сквозь отражение девушки вновь проступили тусклые окошки зданий. В этих светящихся желтых квадратиках снежно-дождливая метель извивалась под порывами ветра.
-Даже если не придёшь, я всё равно буду тебя ждать! Вот… Так что приходи! В три буду стоять у кинотеатра, как оловянный солдатик, и ждать тебя. Завтра. Ты даже сейчас не отвечай! Не надо! Завтра утром проснёшься, вспомнишь про неожиданное ночное знакомство, про несчастного влюблённого в тебя парня...
Трамвай замедлил ход.
-Вот как даже?!! Быстро же ты влюбился! – В ее бездонных черных глазах уже читалось осторожное согласие. Но слишком осторожное. Что-то мешало. В самой глубине что-то нервно дрожало. Все отчетливей чувствовался этот напряженный фон. Трамвай остановился.
- Да-да! Безнадёжно влюблённого! Ты же не желаешь ему зла, пожалеешь и придёшь, обязательно... – Безразличный ко всему голос объявил: «Остановка Восьмая улица Соколиной Горы», двери открылись. В вагон ворвался ледяной порыв. - Я же вижу: у тебя добрые глаза, ты обязательно придёшь.. ты ...
Она встала. Ветер в один миг растворил в себе тепло и свет трамвая и унес куда-то в промозглую темноту. Она подошла к двери. Что-то изменилось. Но я не мог понять, что. Глаза уже заметили, но мозг никак не осознавал. То же красивое лицо с закругленным носиком. Те же бархатистые ресницы. Та же слегка смущенная улыбка нежных губ. Я перевел взгляд на парня. Он выпучил глаза и что-то судорожно ими обшаривал. Его густые брови медленно поднимались домиком. А нижняя губа отвисла и нервно подрагивала. Я снова посмотрел на нее. И тут у меня что-то свело внутри. Ее голова, эта точеная очаровательная головка, была где-то совсем внизу. Она вырастала из маленького узловатого тела. Недоразвитые ноги, толстые и вогнутые, были втиснуты в светло-голубые джинсы с бисером и вышитыми цветами и надписью: «for all kids». Маленькая, как крысиная лапка, ладонь не охватывала целиком поручень. Её лицо показалось сразу огромным. Глаза, ноздри, высокий лоб – все черты как будто открыли свою вторую сущность. Всё было то же, но теперь выглядело до дрожи уродливо, болезненно. Почему-то именно сейчас я заметил, что нос слишком слит с лицом, а лоб, как волдырь, надулся над бровями. В каждой черточке я теперь угадывал какое-нибудь уродство. Но где же я был раньше со своими наблюдениями?
На лице ее так и осталось смущение. И теперь оно как-то встало на свое место. Тот гнетущий напряженный фон наконец вырвался наружу. Он шипел, как ненастроенный телевизор, громко, оглушительно, прямо в мозг.
Она вышла. Он не окликнул ее. Я – за ней: это была и моя остановка. Уже с улицы я оглянулся и в дверном просвете увидел его. Его рот, как пластилиновый, стек вниз, застыв в гримасе брезгливости. Секунду он сидел неподвижно. Потом вздрогнул всем телом, как будто стряхивая с себя дурное видение. Двери закрылись и трамвай тронулся.
«Завтра ты проснешься и вспомнишь про несчастного влюбленного…»
Мокрый асфальт был похож на реку с черной стоячей водой. Она неторопливо поворачивала и исчезала вдали среди светящихся многоэтажек. Я стоял у самого ее берега и смотрел вниз, пытаясь вглядеться в глубину. Что под этими тяжелыми водами? Есть ли там дно? Как страшно было бы упасть и барахтаться в этой темной неизвестности. И тут я увидел, как кто-то переплывает реку. Виднелась голова человека, а сквозь толщу воды сплющенно и искаженно проступало тело. Человек спокойно загребал руками и уверенно продвигался к другому берегу. И только безвольно болтающаяся на плече девушки сумка разрушала иллюзию. Я опять увидел непробиваемый асфальт под узловатыми ногами в детских джинсах.