Пришел Кирюша Ясенев, тридцатилетний модностриженный паренек, с работы, а жены дома нет. Странно конечно, она на час раньше него заканчивает, а езды ей тут десять минут на троллейбусе. Ну, нет и нет, задержалась где-нибудь, например, в магазин зашла за хлебом или помидорами. Разделся Кирюша, умылся, и заглянул в холодильник. Ну, точно в магазин пошла – в холодильнике шаром покати. Трава какая-то в пакете, яйцо куриное, майонез на дне мятой банки и корвалол в картонной коробочке. У корвалола, кстати, срок годности кончается, надо выкинуть, но без разрешения жены Кирюша не решился.
Чайник поставил, яйцо в руке покрутил и положил обратно в дверцу холодильника, повздыхал, сунул в кружку заварной пакетик и залил кипятком. Сел за стол, потом встал, пошарил хлеб в хлебнице, не нашел, и начал пить кипяток – медленно с шумом втягивать воду. Обжегся. Где же она все-таки ходит, жрать же охота после работы. Поднялся, поплелся в комнату, включил телик, поставил кружку на журнальный столик. И заметил мобильник жены. Хмыкнул, схватил – точно он. Так-так-так. Прошелся по квартире, огляделся и заметил еще кое-что.
Сумку, оставленную в коридоре на полке под зеркалом, как только сразу не увидел. Пакет, висящий на ручке коридорной двери, в пакете: сыр, хлеб, кефир на завтра, конфеты. Точно, заходила в магазин. А куда это интересно она выскочила? И зачем? И без телефона, ни позвонить, ни эсэмэску скинуть. Кирюша смирился и вернулся в комнату, сел в кресло, принялся ждать. Не может же она надолго уйти, знает же, что он домой пришел голодный, уставший, неприкаянный.
Десять минут сидит, тридцать, час, полтора. А ее все нет. Аж жутко стало. Мысли всякие в голову лезут. И на улице темно уже. Ну, куда можно пойти в восемь вечера, зная, что тебя дома ждет любимый муж? К матери? К Гальке? В магазине что забыла? Кирюша принялся названивать. Теща трубку просто не взяла, старая сволочь, а Галька, ответила, чтоб он сам за женой следил, а не других подряжал. Ну, Галька-то всегда дурой была и его недолюбливала, мягко говоря, как и он ее. На свадьбе еще выступила, но об этом не сейчас. Маме своей звонить не стал – не захотел раньше времени расстраивать. В общем, тупик. Сел опять в кресло, заскучал. Минут через пять вскочил, побежал на кухню, заварил еще одни пакетик чая, подул, отхлебнул, обжегся. Решил подождать – пусть остынет.
А потом подумал: а вдруг она и вправду не придет? А? Не вернется и все? Что тогда с голоду помирать, что ли? Он же человек, он же мужчина, елки-палки. Кирюша вздохнул в очередной раз, сжал и разжал кулак, пошел в коридор, снял пакет с дверной ручки, достал сыр с хлебом. Порезал на разделочной доске, сделал бутерброд, и начал есть, прихлебывая остывший чай, стараясь, чтобы веревочка с биркой от пакетика в рот не попадала.
А кефир он в холодильник убрал.
Жена так всегда делала.
Которой, он, кстати (хотя какое тут «кстати»), больше никогда не видел.