Гена, рослый восьмилетний мальчик, появился в нашем классе в середине года.
Весельчак и выдумщик, он мог стать любимцем товарищей, но у нас задавали тон угрюмые и жестокие воспитанники улицы из разрушенных семей.
Его жизнерадостность и холеность, знаки прежней благополучной жизни, прерванной арестом и осуждением отца, раздражали зверюшек.
И Серафима Степановна, классная руководительница, не отставала.
Непрерывно придираясь, она ставила Гену в угол, там он просился в туалет, разрешения не получал, и на полу появлялась лужа.
А на переменах его, как волчья стая, окружали ученики; дразнили, тузили, плевались, и , хотя он был достаточно силен, чтобы их раскидать, не было в нем той звериной злобы, что в избытке имелась у его мучителей.
Как-то на уроке у Гены покатились, громыхая, по парте карандаши, за что, естественно, его поставили в угол и вызвали в школу мать.
Сочувствуя беде и одиночеству, моя мама немного опекала мать Гены. Bечером того дня мы их навестили.
«Людка Тишина толкнула меня под локоть» – угрюмо
оправдывался Гена.
Я не мог его видеть со своего места в классе ,но меня тронуло отчаянное желание защититься, и я подтвердил его слова.
Утром меня позвали в учительскую. Там уже судили 8 – летнего «преступника» и мать Гены попросила меня повторить сказанное вчера.
Я молчал, ведь Серафима Степановна знала, как мы сидим в классе, и тогда она спросила, зачем я солгал.
Я покраснел, опустил голову и еле слышно сказал: «Я ему верю».
Минуту было очень тихо.
Серафима Степановна беспомощно улыбнулась и человеческим, а не звонко-педагогическим голосом велела мне идти.
Хочется верить, что ей стало стыдно.
* * *
Учителя физики и ручного труда школьники прозвали Геббельсом.
Имена первых двух врагов детей всего мира, Гитлера и Геринга,
потеряли остроту от частого упоминания в послевоенные годы, поэтому
именем третьего нацистского злодея был назван этот никогда не улыбающийся,
враждебный детям человек.
Справедливость этого прозвища я ощутил, что называется, на собственной шкуре.
Восьмилетним мальчиком я вышел на перемене в зал и, увидев соблазнительно
низко подвешенные к празднику от стены к стене гирлянды, подпрыгнул и коснулся
их пальцами.
И тут же получил увесистый подзатыльник.
Ошеломлённый , я обернулся и увидел Геббельса.
"Геббельс сказал, Геббельс кричал, Геббельс...Геббельс..." почти ежедневно говорила дома сестра, не ладившая с ним, пока в один прекрасный день он не вызвал маму.
"Меня вызвал товарищ Геббельс"- сказала в учительской мама.
* * *
Анатолия Борисовича назначили начальником отдела по протекции сверху.
Должность была ему не по плечу, специалист он посредственный, резкого недовольства подчинённых не мог допускать - покровитель его не всесильный, но Анатолий Борисович большой хитрец.
При обсуждении нескольких проектов, когда подчинённые, пользуясь поощряемым Анатолием Борисовичем свободным обменом мнениями, вежливо, но убедительно доказывали слабость его предложения он, исчерпав все доводы, ( а настоять на своём необходимо, чтобы показать кто здесь хозяин), воскликнул: "Если вы хотите послушать меня, воспользуемся моим проектом!"
Что могли ответить сотрудники?
Не хотим вас слушать?
Так это же бунт.
Пришлось подчиниться.
Долго потом они вспоминали, усмехаясь, слова начальника, дивясь его находчивости: "Если вы хотите послушать меня..."