На перроне пригородной ж-д станции одного из областных центров было необычайно людно. Ожидалось прибытие вечернего поезда, поэтому всюду фланировали встречающие, среди них немалое количество детворы всех возрастов, от младенцев до подростков в неказистых штанах и кедах. Несколько особенно бесшабашных недорослей обоего пола пытались кататься на роликах, маневрируя между зевак, остальные с видимым интересом наблюдали — когда же кто-нибудь из нарушителей спокойствия споткнётся и расквасит себе нос. Комары, эта напасть северных широт, ещё не наладили свои кусачие тучи из недалёкого леса, ветерок освежал лица, несмотря на ещё жаркое предзакатное июльское солнышко.
На тёмно зелёных скамейках, расставленных вдоль зданий вокзала и различных пакгаузов, плотно сидела публика постарше, в основном пенсионеры, которым и встречать-то было некого, но увлекал сам процесс всеобщего оживления и предчувствие ярких эмоций. Только одна из скамеек, крайняя со стороны прибытия поезда, оставалась практически пустой, словно её неведомым образом не замечали окружающие люди, и даже собаки обегали стороной. На ней сидел примечательного вида человек (если бы только кому-нибудь пришло в голову рассматривать его!). Высокий плотного сложения старик в чёрном драповом пальто, чёрных в тонкую светлую полоску брюках, чёрных лаковых ботинках, а на коротко стриженной седой голове красовалась широкополая (чёрная, конечно) старомодная шляпа. Единственным современным элементом туалета были непроглядные чёрные очки красивой формы, закрывающие глаза и часть кустистых снежно-белых бровей. Он сидел неподвижной статуей, не выказывая никакого интереса к происходящему вокруг, и читал развёрнутую на всю ширину местную газету.
Вдруг таинственное его уединение среди толпы было нарушено самым непочтительным образом. Девочка лет шести, щуплая и длинноногая, с растрёпанной гривкой русых волос, в клетчатом сарафане и сандалетах на босу ногу, скачущая по бетонным плитам и толкающая впереди себя камешек, видимо, увлечённая игрой "в классики", с ходу влетела в «мёртвую зону» и оказалась всего в двух шагах от незнакомца. Тот и ухом не повёл. Девочка же уставилась на необычного старика во все глаза. В первую очередь её внимание привлекла большая фотография на первом листе газеты: знакомые очертания зданий, одиночные сосны, которые, если оглянуться, точно так же приютились по ту сторону полотна. Да это же их родная станция! Но что-то грозно-необычное было в клубах чёрного дыма, затянувшего пространство снимка, каких-то покорёженных обломках, множестве людей в пожарных костюмах, мундирах МЧС, белых халатах. Несмотря на то, что девочка ещё не ходила в школу, она прекрасно умела читать. Поэтому ей не составило труда понять смысл огромного заголовка: «Чудовищная катастрофа», а так же дату выпуска газеты — завтрашнее число.
Девочка застыла бледной испуганной тенью, осознавая реальность открывшейся ей беды. Что-то происходило в её душе, некая мучительная, преобразующая всё естество работа, в результате которой через несколько секунд перед Чёрным стоял уже совсем не тот человек, не тот ребёнок, который столь бесшабашно ворвался в закрытую сферу только что...
Наконец-то девочка протянула руку и робко коснулась колена, прикрытого складками твида. Старик немного опустил край газеты, взглянув на появившуюся помеху, но ничто не отразилось на его лице, не дрогнула ни одна жилка тела, будто механизм в результате краткого импульса произвёл некоторое движение. Нахальное создание смотрело прямо в зеркальные непрозрачные очки, вся дрожа от вспыхнувшего в ней нервного напряжения. После длительной паузы всё же последовал вполголоса произнесённый вопрос:
— Дяденька, Вы ангел?
Показалось, некая тень усмешки коснулась твёрдых складок вокруг губ незнакомца, но это был лишь обман зрения. Через несколько бесконечно долгих мгновений он ответил низким бесстрастным голосом:
— Правду говорят, от детей ничего не утаишь... Да, я ангел.
— Но Вы... не из тех ангелов, что приносят подарки на Рождество? Вы... другой?
— Да, я другой... Я ангел смерти.
Глаза девочки постепенно наполнялись слезами, она уже не могла ясно видеть эти чёрные ничего не выражающие окуляры, но старалась сохранить спокойствие цепляющегося за последнюю соломинку пловца.
— Вы пришли сюда, потому что произойдёт... катастрофа? Сегодня, сейчас?
Старик тщательно сложил явно не нужную ему газету, перевёл взгляд куда-то вдаль.
— Ты права. Через несколько минут к станции со стороны сортировки подойдёт на большой скорости грузовой состав. Из-за разгильдяйства ремонтников стрелка находится в неисправном состоянии и не сработает. Товарняк пойдёт по первому пути, навстречу пассажирскому. Они столкнутся примерно в сотне метров отсюда. Вдобавок на боковых путях стоят три цистерны сжиженного газа, забытые при транспортировке. Произойдёт взрыв и пожар. Я сниму на секунду свои очки... Все погибнут.
Девочка невольно прижала ладони к лицу. То, о чём поведал страшный ангел, было ужасным до невероятности. Неужели так и случится на самом деле?
— Но почему нельзя ничего исправить? Там же сотни людей, детей и взрослых, разве они все виноваты в чём-то? Не все же старые и преступники, почему они?
— Дитя, ты думаешь, что смерть приходит только к старым или грешникам? Она собирает урожай созревших, кому пришло время. Именно из них и собран состав этого поезда. Каждый был взвешен и получит своё. В лучший для этого момент с точки зрения личной судьбы и всего мира. Никакой мести или жестокости. Сто тысячелетний закон человеческого бытия. Не нам его оспаривать.
— Но там, среди пассажиров, мои папа и мама! Они тоже погибнут! Почему, ангел?
— Потому что это их путь. И твой тоже.
— Я не хочу этого пути! Я люблю своих родителей, я люблю всех людей вокруг, самых-самых разных, хотя бы и плохих, но пусть они не погибнут так ужасно! Ведь я знаю, Бог не злой, Он может услышать, когда Его просят! Пусть спасёт моих родителей и всех на этом поезде! Он же Бог любви, значит, не отвернётся от моей любви! Даже если все эти люди созрели и готовы, пусть Он сделает всё вопреки закону, пусть изменит судьбу! Я очень Его прошу!
Чёрный сделал краткое движение головой, словно собираясь возразить такой очевидной детской глупости, но внезапно рядом с ним на скамейку опустилась чудесная белая голубка, прямо светящаяся изнутри непорочной чистотой. На фоне тёмно-зелёных деревянных брусков и чёрного одеяния ангела она казалась явлением из другого, высшего мира. Наверное, так оно и было, потому что старик явно опешил, скосив взгляд на новую соседку, и даже в позе его появились признаки почтения.
В следующее мгновенье где-то за пределами станции, в районе депо, заревела сирена, потом побежали все разом люди в оранжевых жилетах, и ещё через пару секунд на простор путей вырвался товарный состав, гремя миллионом железных частей, яростно скрежеща тормозами. Но самое главное, он двигался не по первому пути, где ожидали прибытие вечернего поезда, а по второму или третьему, то есть расходился с ним в пространстве. Девочка замерла, не смея верить глазам. Тут появился пассажирский, и ничего не подозревающая публика оживилась, потянулась к краю перрона, надеясь высмотреть в мелькающих окнах приехавшую родню или знакомых. Какой-то не проспавшегося вида тип в путейской тужурке и фуражке, спеша в толпе, выговаривал в микрофон рации: "Блин, Митрич! Кто вчера шестую стрелку ремонтировал? Если бы обходчик случайно не увидел, что она не работает, и не перевёл вручную, полный писец был бы! Я чуть в штаны не наложил, блин!"
Девочка вновь оглянулась на скамейку. Белоснежной голубки уже не было, а высокий незнакомец встал и неспешно двинулся прочь. Проходя мимо урны, он не глядя, но ловко, как заправский профи NBA, бросил в неё завтрашнюю газету. Та мгновенно вспыхнула от не потушенного окурка и тут же превратилась в кучку пепла. Напоследок он окинул всё тем же ничего не выражающим взглядом невольную визави и ровным голосом произнёс:
— Что ж, отважное дитя, тебе удалось выхлопотать отсрочку. Но учти, тот, кто вмешивается в судьбу многих людей, а подчас и всего мира, несёт ответственность за это. Будь готова нести сей груз, и не сомневаюсь, что мы вскоре встретимся снова. Поэтому не прощаюсь, до свидания!
* * * * * * *
Солнца совсем не было видно из-за нависающих на самые отроги гор туч, но удушающая жара давила на голову и всё тело сотней раскалённых игл. Молодая женщина в камуфляжных брюках и чёрной майке, насквозь пропитанных потом, порванных о колючки, в пятнах крови, тащила, тяжело дыша, на своих плечах раненного бойца. Узкая, едва заметная тропка петляла меж высоченных буков, перемежаемых диким грецким орехом. Следом, метрах в ста или даже меньше, слышны были преследователи. "Чехи" ничуть не спешили, изредка постреливали для острастки, иногда кричали весёлыми гортанными голосами: "Эй, лейтенант, не устала ещё? Подожди нас, посидим, чаю попьём! Ничего мы тебе не сделаем, ты нам живая-здоровая нужна! Твой верный муж хорошо заплатит за любимую жену, верно, лейтенант? А нет, в Аравии найдётся для тебя место в гареме, будешь там кайфовать, забудешь нищую Россию!"
Женщина не отвечала на самодовольный трёп, лишь изредка пускала пулю в сторону наиболее обнаглевшего нохчи. Укороченный автомат, болтавшийся на шее, серьёзно мешал двигаться, но пока в магазине оставались патроны, внушал некоторую уверенность. Была ещё граната-"лимонка" в кармане, но это на крайний случай, когда все возможности спасения будут исчерпаны. То, что этот случай не за горами, было лейтенанту совершенно ясно. Мысленным взором она хорошо представляла аэрофотоснимок местности, который просматривала вчера, готовясь к операции. Узкий лесистый хребет, зажатый двумя обрывистыми скатами, ведёт к не менее обрывистому берегу реки Аргун. Путь в тупик. Мышеловка, заправленная изрядным куском сыра — чувством самосохранения. Даже если знать на сто процентов, что выхода нет, всё равно будешь двигаться туда, всячески отдаляя неизбежное. А ведь как всё просчитали-подстроили!
Ещё за месяц до события, покинув как-то плац после утреннего построения, она направилась в свою "обитель" — лабораторию химической службы части. Вдруг её нагнал сослуживец, начальник разведки, майор К., и довольно запанибратски похлопал по плечу. Женщина удивилась, но отнесла подобную фривольность на счёт простоты фронтовых нравов. Она только-только прибыла к месту службы в командировку, и ещё не вполне освоилась. Голос майора был делано восхищён:
— Слушай, лапа, я прям удивляюсь с тебя! Ты тут без году неделя, а уже такая популярность! Почти завидую, честно!
В ответ на недоуменный, и даже граничащий с возмущением взгляд, начальник разведки предъявил некий циркуляр, наспех отксеренный с какого-то источника.
— Смотри, это секретный список, можно сказать, прайс-лист на всех наших заметных лиц, сколько денег дадут за чью голову. Вот, под номером двадцать два, это ж твои имя и фамилия? А сумма-то — ого! Не за каждого комдива столько дают! Ты не дочь Чубайса, случайно? Ну, ну, не надо так возмущённо смотреть! Мне ж просто интересно ситуацию прояснить... А если серьёзно, я на твоём месте попредохранялся бы, что ли...
— На моём месте ты бы уже залетел неоднократно! А парочку киндеров ещё родить слабо?
Майор сделал ужасные глаза, видимо, подобная перспектива его не вдохновила.
— Не уж, нет уж, лапа! Пусть за нас и не дают сотни тыщ зелени, мы как-нибудь на своём месте до папахи дорастём!.. Но я тебя предупредил!
Да, такая особенность этой войны. Всё имеет цену, от патрона до генерала. Был бы достойный покупатель, продавцы найдутся. Не там, так здесь. Хорошая цена делала факт продажи неизбежным, как рождение человека обуславливает его непременную смерть. И всё же...
Как красиво спланировано, и движется, будто по маслу! Сначала их группу хим разведки отсекли от прикрытия, взвода спецназа — кинжальным огнём с двух откосов, практически беспроигрышная позиция. Потом, когда разведчики отступили в редколесье, за дело взялся снайпер. Лейтенант металась между падающими и замирающими в последних судорогах подчинёнными, старательно перекатываясь и укрываясь за складками местности, пока не поняла — её не трогают, она — добыча другой охоты, на живого зверя. Уже совершенно не прячась, она вытащила из под огня последнего раненного, рядового, фамилию которого, как на зло, совершенно не помнила. Это был щуплый юноша, почти мальчик, из московских студентов. Каким ветром это создание занесло в Чечню, непонятно. Женщина быстро перевязала его рану, потом потащила на себе. "Чехи" двинулись за ней, как сытые гончие по следу.
Примерно через час такого движения, в котором она последовательно избавилась почти от всего своего снаряжения и одежды, кроме минимума, ей открылась чудовищная, но безукоризненная логика происходящего. Те, кто выбрал для себя такую цель, как лейтенант химических войск — мастера высшей пробы! Они уничтожили всех её бойцов, кроме одного, самого легковесного. Расчёт прост. Раненого она не бросит, воспитание и чувство долга не позволит. Значит, пытаться самостоятельно скрыться в горах не станет, будет тащить до последнего. Более тяжёлый несомый быстро привёл бы её в изнеможение, поэтому засела бы где-нибудь, стала отстреливаться. А ведь в курсе — стреляет она, как Ворошиловский стрелок. Значит, тащи свою ношу, пока случай не подвернётся тебя заарканить. Возможно, капсулы какие-нибудь парализующие, да мало ли какой хрени не придумано людьми?
И ещё в голову стали прорываться разные посторонние мысли. То вспомнит мальчишек своих, как поберегла их утренний сон, когда уезжала, и не стала будить, только поцеловала в тёплые влажноватые макушки, выглядывающие из-под одеяла. То раздражённый смешок мужа в спину, мол, звёзды на погонах ей милей семьи. То последнюю, так и не преодолённую размолвку с любимым человеком — расстались недовольными друг другом... и теперь уже навсегда, что ли?
Так всё тянулось-приближалось к неизбежному финалу, словно в бездарной пьесе, которую уже покинули все зрители, кроме автора и ждущих за дверями кредиторов. Но закончилось и эта ретирада.
Вытянув бойца из-за последних деревьев, лейтенант оказалась на крохотном пустыре, за которым был небольшой утёс, скорее, крупный обломок породы, и, судя по устрашающему рёву, тот самый высокий берег реки. Но делать нечего. Она с максимально возможным проворством преодолела открытое место и укрылась за мшистыми гранями. Всё, двигаться дальше некуда. В магазине с десяток патронов, наверное... ещё граната про запас. Вот и весь арсенал Брестской крепости. И ещё недвижимость в виде раненного солдатика, видно, придётся и в рай с собой забирать...
Вдруг взгляду её открылось нечто, отчего она похолодела и просто приросла спиной к шершавой каменной стене. На потемневшем от времени стволе поваленного дерева, совершенно нелепый в данной ситуации, но, тем не менее, абсолютно реальный, сидел он. Тот самый старик в чёрном, которого она сразу узнала, хотя прошло почти двадцать лет. Ангел смерти. Теперь уже пришедший по её душу. В этом нет никакого сомнения.
Женщина машинально выглянула из укрытия, не приближаются ли «гончие», но те предпочли, наверное, обождать на безопасном расстоянии и не афишировать присутствие. Впрочем, какой смысл бояться людей, когда перед ней сам Азраил собственной персоной? Куда ещё страшней и ужаснее?
Ангел был всё в том же чёрном твидовом пальто, тех же брюках и ботинках, в той же старомодной шляпе и фирменных очках. Он ничуть не изменился внешне, и был так же бесстрастно спокоен. Взгляд его, казалось, устремлён далеко-далеко на север, словно пронизывая толщу лет и километров, и зрел произошедшие давно события. Наконец он слегка повернул голову и прямо посмотрел на женщину. У неё будто сердце оборвалось от пронизывающей до мозга костей пустоты и нестерпимого одиночества. Потом старик заговорил тем же низким голосом, в котором не слышалось и нотки чувства:
— Ну, что, храброе дитя, вот мы и встретились снова, как я обещал. Что скажешь?
Она молчала, не находя в себе слов от горестного чувства. Вдруг так не захотелось умирать, вот именно сейчас, когда ни одно дело не закончено, со всеми в непонятках, и нет никакого мира в душе! Чёрный наверняка был осведомлён о её проблемах, поэтому продолжал:
— И стоило тогда просить отсрочку? Суди сама: родители твои развелись в конечном счёте, мать умирает от рака, страдает. С мужем прохладные отношения, изменяет тебе со всеми юбками в пределах видимости. Да и ты не образец целомудрия, сама знаешь: что, как и с кем! Дети растут бурьяном в огороде, на нянь да воспитателей оставлены! Уж про остальных пассажиров и говорить не буду, там такой бедлам образовался! Ну, и — много тебе помогла твоя любовь?
— Не передёргивай, хоть ты и ангел! Мои родители остались живы и получили возможность выбирать, как устроить свою жизнь! Они любили, но и делали ошибки. Зато они увидели своих внуков, и передали им частичку своего тепла. И у нас с мужем было всякое, о чём я не жалею. Наши с ним дети — самые лучшие на свете, и они будут жить. Пусть и без меня. Мой Бог любви не оставит их без попечения, я это твёрдо знаю! И все странности моих земных отношений, все слабости, которых я не обошла, все сладкие пропасти — они перед Его лицом. Я любила, люблю и буду любить до последнего дыхания! И ещё обещаю — даже в самом горячем котле буду славить любовь Божию и не упрекну ни разу! Понятно тебе, ангел?
Азраил невозмутимо слушал сбивчивую тираду. Потом произнёс с угадываемой иронией:
— Значит, ты готова бестрепетно встретить мой открытый взгляд? Даже будучи, согласно вашему Шекспиру: "В цвету грехов... без причащенья, без елеосвященья, покаянья, не кончив счетов"?
Женщина ощутила в душе поднимающуюся волну горячего, но освобождающего сокрушения.
— Нет, я не готова ещё, и боюсь смерти! Но не отрекаюсь ни от тогдашнего своего выбора, ни от любого другого в жизни, которым управляло сердце. Богу суд, и Он рассудит! Только скажи, прежде чем снимешь очки, нельзя ли спасти этого мальчика, хотя бы его одного, пусть ценой чуда?
Вдруг что-то белоснежное, как божественная прохлада, мелькнуло в воздухе, и женщина с неизъяснимым сладким чувством в душе: облегчения ли, радости, обретённой уверенности в спасении — увидела ту самую небесную голубку, спустившуюся прямиком на тёмный ствол дерева по соседству с ангелом.
Это явленное ощущение-сила помогло ей действовать быстро и решительно. Она сбросила с ног тяжёлые армейские ботинки, потом то же самое сделала с обувью солдата. Длинной очередью в сторону преследователей разрядила автомат, четкими движениями разобрала его на несколько деталей и забросила их далеко в реку. Следом собрала всю сухую траву, листья, мох, всё, что попалось под руку и набила туго военный рюкзак, закрепила его на спину раненого. В конце всех манипуляций выдернула чеку из гранаты и швырнула взрывчатый снаряд подальше, пусть шумнёт, а ей лишняя тяжесть ни к чему. Подтянув бойца к своей груди, соединилась с ним карабином. Теперь точно вместе, куда бы ни было...
Уже приблизившись к обрыву, оглянулась назад. Ангел всё так же сидел на своём бревне и смотрел перед собой, словно размышлял. Женщине показалось даже, что на мёртвых губах его мелькнула живая улыбка. Голубка же взметнулась ввысь, растворяясь в нисходящих солнечных лучах, внезапно пробившихся сквозь тучи.
И тогда она сделала шаг в пропасть, и полетела туда, обременённая двойной ношей, как беременная своим будущим ребёнком. В смертельную пропасть ада, чтобы пройти её и возродить-возродиться к жизни. Где будут любовь и яркая светлая радость обретённого счастья.