Сгустившиеся на небе тучи разорвала яркая молния, следом раздался оглушительный гром. Молодой граф Эжен де ля Кулебяк оторвался от своей виолончели, на которой выводил печальную мелодию только что сочинённой им песенки про несчастную любовь пастушки к своему господину, и закрыл окно. Голова его была занята музыкой, поэтому он не заметил фигурку в белом, метнувшуюся среди деревьев парка и античных скульптур, натыканных в нём ещё дедом Эжена.
Вернувшись к виолончели, Эжен снова стал водить смычком по струнам, извлекая из инструмента горестные звуки. От них у него на глазах даже показались слёзы.
Погрузившись в музыку, Эжен не услышал, как в залу вбежала юная девушка в мокром платье. Он увидел её только, когда она упала перед ним на колени и возопила:
– О, господин, спасите меня! За мной гонятся разбойники! Они остановили мою карету, убили кучера и камердинера! Мне удалось убежать, но я слышала их голоса, преследующие меня.
Эжен, хотя и был юношей склонным к созерцательности, но, как и всякий дворянин с детства занимался фехтованием и стрелял из пистолета. И тем, и тем он владел превосходно. Стенания девушки привели его в боевое настроение. Он отложил виолончель, схватил пистолет и шпагу, лежавшие рядом с ним, вскочил на ноги и вскричал:
– Где они?
– Верно, спрятались в парке, – ответила девушка.
Но разбойники уже ворвались в графский дворец. Эжен это понял по шуму, поднявшемуся внизу. Он распахнул дверь и увидел нескольких человек, размахивающих шпагами и разгоняющих ими графскую прислугу.
– Кто вы такие, судари? Извольте представиться! Я граф де ля Кулебяк!
– Маркиз д`Огрыз, лейтенант гвардии кардинала. В вашем дворце укрылась сбежавшая от гнева правосудия виконтесса Амалия де Мюрмюр. От имени кардинала требую её выдачи!
– А не пошёл бы ты, маркиз, куда подальше, туда, откуда вылез на этот свет! – весело ответил Эжен.
– Это личное оскорбление, граф. Вы за него мне ответите! За мной, гвардейцы! – озлился маркиз д`Огрыз и стал подниматься по лестнице навстречу Эжену. За ним последовали и остальные его солдаты.
Перед Эженом первым оказался гвардеец внушительных размеров. Несмотря на то, что выглядел он увальнем, шпагой орудовал ловко и прикрывал собой маркиза д`Огрыза. Эжен отбил пару выпадов «Увальня», чуть не вонзил шпагу ему в грудь, но тот продолжал напирать на Эжена.
– Эй, ты, кусок говядины, я же тебя сейчас убью! – воскликнул Эжен.
«Увалень» не ответил. Он сделал бросок вперёд. Клинок его шпаги пролетел мимо головы Эжена. Зато остриё шпаги Эжена воткнулся в шею гвардейца. Тот зашатался и тонко пискнув, покатился вниз по ступеням.
А перед Эженом был уже второй гвардеец. Левую щеку гвардейца пересекал глубокий шрам. В умелом владении шпагой ему тоже нельзя было отказать. Клинок его шпаги так и мелькал перед глазами Эжена.
– Бросайте шпагу, граф! – крикнул маркиз д`Огрыз. – Иначе де ля Пис проткнёт вас, как куропатку.
Но угроза маркиза опоздала: пронзённый шпагой Эжена де ля Пис уже катился следом за «Увальнем».
– Жак! Луи! Ко мне! – закричал маркиз д`Огрыз, отступая от наседающего противника.
Два оставшиеся гвардейца поспешили к нему на помощь. Но и они продержались недолго и вскоре пали замертво.
– Ну, что, маркиз, теперь пофехтуем, – с усмешкой проговорил Эжен. – Больше нам никто не помешает.
– Кардинал вам не простит вам гибели его солдат, граф, – ответил маркиз д`Огрыз.
– Не простит, если узнает. Лишит причастия. Только от кого он может узнать о том, что я уложил их? От вас, маркиз?
Маркиз д`Огрыз не ответил. Он кинулся к выходу. Эжен побежал за ним. Они выбежали в парк. Гроза уже прекратилась. Тучи
разошлись. В небе висела полная луна.
Маркиз д`Огрыз мчался со всех ног в темноту парка, пытаясь скрыться за деревьями. Но Эжен бежал быстрее и настиг его.
– Защищайтесь, маркиз! Один из нас должен умереть! – крикнул он и ударил убегавшего противника клинком шпаги по плечу.
Маркиз в отчаянии повернулся лицом к Эжену. Их шпаги скрестились. Раздался звон клинков.
– За что кардинал преследует виконтессу де Мюрмюр? Отвечайте!
– Я не знаю, граф! Я получил приказ от кардинала поймать её, арестовать и доставить к нему.
– Врёте, маркиз.
– Я только слышал, что кардинал Ришелье положил на неё глаз. Виконтесса ему отказала.
– И ты служишь этому грязному распутнику?!
– Мне всё равно кому служить, платили бы исправно и золотом.
– Там, куда я сейчас тебя отправлю, золото тебе не потребуется, мерзавец – вскричал Эжен и воткнул шпагу в чёрное сердце маркиза д`Огрыза. Тот вскричал: «Ааааа!», и пал бездыханный на мокрую после дождя траву.
Отерев клинок о колет поверженного противника, Эжен приказал слугам перевезти трупы гвардейцев на большую дорогу, а карету виконтессы доставить к дому. Сам же он вернулся к виконтессе.
– Ах, вы спасли меня, граф, меня и мою честь, – воскликнула Амалия и простёрла руки к Эжену. – Чем я могу вам отплатить?
Эжен обнял девушку и поцеловал. Он провёл рукой по её стану и, ощутив, что на ней влажное платье, намокшее пока она бежала под ливнем, сказал:
– Виконтесса, вы простудитесь. Вам нужно переодеться в сухое. К сожалению, женского платья у меня нет. Я могу предложить вам только свою ночную рубашку.
– Да, граф, мне зябко. Я вся дрожу, – ответила Амалия.
Эжен достал из шкафа чистую ночную рубашку и подал девушке, а сам удалился из комнаты, чтобы не смущать её. Правда, в двери он оставил щель, достаточную чтобы видеть, как девушка будет переодеваться. Заметила это Амалия или нет, неизвестно, но она встала так, что граф смог рассмотреть её в обнажённом виде и восхититься всеми её соблазнительными прелестями. Тем более, сняв платье, она не спешила надевать рубашку, а долго смотрелась в зеркало. И только наглядевшись на себя и дав Эжену возможность наглядеться на неё, надела рубашку из тончайшего шёлка, приятно обтёкшего её тело, позвала Эжена.
Теперь они слились в долгом сладостном поцелуе. Правда, Амалия продолжала вздрагивать от нескромных прикосновений рук Эжена, приподнимавших подол рубашки. Она и хотела бы образумить его, но не могла оторвать губы от его рта. И как сладостны были эти прикосновенья! Как жарка и приятна ладонь графа, легшая на её врата чести! Как нежны его пальцы, раздвигающие их, чтобы проникнуть в грот любовных наслаждений! Раковина её наполнялась влагой, истекавшей под рукой графа. Амалия тихо вскрикнула:
– Ах, граф, какой ужас!..
Но она даже не попыталась воспрепятствовать приятным ласкам. Нет, определённо, ей, слабой девушке, не устоять от столь обольстительного натиска.
А рубашка поднималась всё выше и выше. Вот и вторая ладонь её спасителя легла на холмик с напрягшимся соском, жаждущим ласки. Амалия только глубоко вздохнула, задышала неровно и не заметила, как граф стащил с неё рубашку.
– Нет! Нет! – вскричала Амалия, поняв, что она прижимается к графу голым телом, и резким движением попыталась вывернуться из его рук. Но не тут-то было. Сильные мужские руки удержали её, и ласки их сделались более энергичными и горячими. Она телом ощутила твердость мужского начала графа. Ноги Амалии подкосились, и она опустилась на пол, продолжая повторять «нет, нет», больше похожие на «да, да».
Эжен подхватил девушку на руки, отнёс в свой альков и уложил на постель. Амалия ощутила прохладу шёлковой простыни и жгучее пламя внизу живота, жаждущее живительной влаги. Она посмотрела на графа, скидывающего с себя одежду. При виде его животворной колонны, полной божественного вещества, она на мгновенье испугалась: будет ли способна принять её в себя.
Эжен вспрыгнул на Амалию и вонзился в неё, словно копьё. Амалия закричала. Крик её был громким, животным, и в то же время победным. Ногти графа вонзились в вздымающееся и опадающее под ним тело. Эжен двигался с неистовой яростью, бился так, будто ему надо было пригвоздить к земле огнедышащего дракона…
Амалии казалось, что она вознеслась на небеса, до того было ей хорошо…
…Потом она долго лежала без сил, мокрая и горячая, и не открывала глаз.
Эжен, полагая, что девушка уснула, поднялся с постели и, взяв, виолончель, стал наигрывать нечто радостное. Амалия слушала. Она догадывалась, что эти красивые звуки воспевают их любовь…
Музыку прервал поднявшийся внизу шум. Эжен быстро оделся, надел перевязь со шпагой и, приказав Амалии не высовываться из алькова, вышел.
Внизу он увидел стоящего офицера гвардейца. Ему преграждал путь старый слуга жена Поль.
– Граф ещё спит, – говорил он офицеру. – Извольте обождать пока он проснётся.
– Нет уж, изволь его немедленно разбудить, старый осёл! – гремел офицер. – Я лейтенант гвардии его преосвященства.
– Граф очень гневный человек. Он проткнёт меня шпагой, прежде, чем я смогу ему сообщить о вашем появлении.
– Я уже встал, Поль, – сказал Эжен, спускаясь по лестнице, на которой уже были смыта кровь ночных визитёров.
– Граф, я лейтенант гвардии его преосвященства дю Рак, – сказал офицер.
– Граф Эжен де ля Кулебяк. Что вас привело ко мне, дю Рак?
– Мы по приказу его преосвященства разыскиваем государственную преступницу виконтессу де ля Мюрмюр. У вас, случайно, её нет?
– Нет, дю Рак.
– Но на дороге в полу-лье от вашего замка нами обнаружены пятеро убитых гвардейцев, посланных её задержать.
– Виконтесса уложила пятерых гвардейцев?! – весело воскликнул Эжен. – Хотел бы я её видеть.
– Граф, властью, данной мне его преосвященством, я должен провести у вас обыск.
– Попробуйте, дю Рак. Вы отведаете моего клинка, если вам мало слова дворянина.
Дю Рак посмотрел на Эжена и, склонив голову, ответил:
– Я не могу вам не верить, граф, но у меня приказ.
– Наплюйте на приказ, дю Рак. Сдалась вам эта виконтесса. Я полагаю, что встреча с нею вам ничего хорошего не сулит. Видимо, у неё сильная охрана. К чему ей прятаться с такими защитниками у меня. Она, верно, спешит укрыться в Англии.
Дю Рак переступил с ноги на ногу. Он и сам понимал, что тот или те, что уложили отряд маркиза д`Огрыза, люди опасные, рисковать своей шкурой он не хотел, поэтому он раскланялся и вышел. Вскоре раздался цокот конских копыт. Гвардейцы отправились восвояси.
– Милая, это опять по твою душу, – весело проговорил Эжен, вернувшись в спальню. – Но я их выставил.
Амалия лежала, откинув одеяло. Эжен увидел её пленительное тело. Оно было божественно прекрасно. Русые волосы у неё распустились и расплескались по подушке, голова склонилась на плечо, левая рука была закинута кверху так, что виднелись волосы подмышками.
Эжен лег рядом с расслабленным телом Амалии. Губами он коснулся соска груди. Девушка прижала его голову к упругому холмику, прогнулась, готовая снова отдаться ему. Эжен не заставил её ждать и лёг между раздвинутых атласных бёдер. Девушка открыла рот, напряглась, её глаза закатились. Казалось, она умирала, умирала от наслаждения, со сладострастными стонами…
…Прошёл день, и минула ночь. Любовники всё это время провели, не отрываясь друг от друга, не отрываясь от бурлящего любовного источника. Только насладившись им вволю, они спустились с облаков страсти и вернулись в реальную жизнь.
– Чем ты не угодила Ришелье? – спросил Эжен Амалию.
– Тем, что не дала ему, – ответила девушка. – Мерзкий тип.
– И только за это?
– Нет. Когда он начал срывать с меня одежду, я укусила его за руку. До крови, – Амалия показала Эжену зубки. Они были и впрямь острые. – Пока ему останавливали кровь, я поспешила к королеве за защитой. Но королева сказала мне, что у неё нет власти над Ришелье. Я попросила её поговорить с королём. «Король тоже тебе помочь не в состоянии, – с сожалением ответила она. – Наша казна пуста. Король занимает деньги у Ришелье. Возвращать долги нам нечем. Королю легче тебя отдать Ришелье, чем поссориться с ним». «Но он грозил мне, что упрячет меня, благородную женщину, в Бастилию или продаст турецкому султану!», – вскричала я. «Он может сделать и то, и другое, или просто отрубить тебе голову». «И вы, королева, ничем не можете помочь своей подданной?!». «Я могу только дать тебе письмо к моему другу герцогу Букингемскому, чтобы он приютил тебя в Англии. Нет, не письмо. Вот, возьми этот перстень. Покажешь его герцогу, а мою просьбу передашь на словах. И беги скорее, пока Ришелье не схватил тебя». Я села в карету и поехала к побережью. Но ночью меня настигли гвардейцы, убили кучера и двух моих слуг. Если бы не ты…
Эжен понимал, что Ришелье не оставит Амалию в покое и разошлёт шпионов до самого побережья. Даже если она доберётся до него, то шпионы схватят её там.
– Я дам тебе письмо к моему другу в Амстердаме маркграфу Рене де ля Барбекю, – сказал он Амалии. – Он посадит тебя на корабль, идущий в Англию. Вряд ли Ришелье отправил своих шпионов в Голландию.
…Через день Амалия уехала. На прощанье Эжен дал ей мешочек с золотыми монетами и свёрнутый в трубочку лист бумаги – ноты его новой песни, названной им «Кровь и любовь».