Никак не пойму, ну на кой чёрт она меня с собой таскает? Что я за странный аксессуар такой? Вроде полноразмерная, точёная, с крепким древком — прямо скажем – не для костлявых, хилых, убогих или тщедушных – прибор серьёзный, тяжёлый. Да я одним древком дух могу выбить, ножом врагов до сотни за раз положить – так нет же – таскают, как сумочку. И не помню, когда последний раз кровью упивалась – но помню вкус,– солёный, мягкий, терпкий вкус тёплой крови. Как же хозяина звали? А! Вспомнила, Влад. Ох и лихо рубились, вражьи глотки резали, на части плоть рвали. А теперь что? Эх, тоска!
Таскает меня, как собачку на веревочке. Хоть раз в дело пусти, дай размяться, костлявая. Нет, она милосердная,— больше к людям во сне приходит, или где в дороге за сердце хватает. Не повезло мне при распределении. Вот, знакомая коса,— мыс ней когда-то вместе начинали,— сейчас на Украине бесчинствует. Рассказывает, как в прежние времена, при Цепеше: пьёт крови вдоволь, работает, как комбайн, хозяин не щадит, но за сталью ухаживает – чистит, точит еженощно. А я тут прозябаю, как атрибут власти смерти над жизнью. Тоска!
Хозяин мой странный. Он хочет, чтобы всё больше люди от старости умирали. Юродивый какой-то. Называет это милосердием. А я думаю, ленив он до жатвы. Таких надо сокращать, пусть уходит на заслуженный отдых. А нас дайте в руки новым, горячим. Ходит легенда, есть элитный отряд, из четырех всадников. Вот бы меня к ним! Мы бы такой урожай собрали. А так что? Тоска!
Хотя могло быть и хуже,– попала бы в руки мужика какого, сейчас бы траву косила, плевалась. Хуже вкуса травы ничего не знаю, такая дрянь. А эти деревенские просторы? Нет! Тихая жизнь не для меня. Не хочу в сарае на гвоздике висеть. Сейчас хоть какое-то движение – сегодня здесь, завтра там. А все же … тоска!