Три часа жизни
«Поэтому-то ты и принадлежишь к одному ордену –
к ордену неудачников и неумельцев, с их бесцельными
желаниями, с их тоской, не приводящей ни к чему,
с их любовью без будущего, с их бессмысленным отчаянием…
Ты принадлежишь к тайному братству, члены которого
скорее погибнут, чем сделают карьеру, скорее проиграют,
распылят, потеряют свою жизнь, но не посмеют, предавшись
суете, исказить или позабыть недосягаемый образ, - тот образ,
брат, который они носят в своих сердцах,
который был навечно утвержден в те часы, дни и ночи,
когда не было ничего, кроме голой жизни и голой смерти…»
"Три товарища" Э.М.Ремарк
* * *
Весенний город полон жизни, света и… пыли. И все же жаль с ним расставаться. Но делать нечего. В конце концов, три месяца – не так уж много. И надо попрощаться с Катей…
Эта мысль всплыла в сознании снова; всплыла без всякого усилия…Катюша…
Черные блестящие глаза, изящный носик, тонкие нежные губы, легкие как пух волосы…И тут же вспомнился ледяной взгляд этих черных глаз и губы, искривленные в презрительной усмешке… Когда это было? Ах да, неделю назад… Я был у нее неделю назад и сострил насчет ее внешности. Сострил действительно неудачно, но что делать, если лицо, покрытое толстым слоем крема, и вся ее фигурка, закутанная в какой-то поношенный халат, напомнили мне знакомую уборщицу из отеля…
Но, Боже мой, каким ледяным взглядом смерила она меня! И вечер был испорчен с самого начала. И мне не оставалось ничего другого, кроме как извиниться и уйти. Целую неделю я не звонил и не показывался, но сегодня – другое дело; сегодня я уезжаю.
Артем сосредоточенно следит за дорогой.
-Куда тебя везти? – спросил он, не поворачиваясь.
-К «Дворянскому гнезду», - ответил я, извлекая сигарету из пачки.
-До вылета четыре часа, - покачал головой он, - а ты опять хочешь надраться… Что скажет шеф? По-моему, ты злоупотребляешь спиртным…
-Спиртным я не злоупотребляю! – внезапно раздражаясь, ответил я. И, затянувшись, негромко пояснил: - Хочу зайти к Кате…
-Опять? – он коротко взглянул на меня. – Ничего лучшего не придумал?
Кто-то боится одиночества, кто-то – стихийных бедствий, а я – физической боли и прямоты моего друга.
Нет, я и сам всегда стараюсь говорить то, что думаю, используя при этом богатейший набор всевозможных оттенков интонаций, но Артем – это совсем другое. Вне зависимости от обстоятельств, погодных условий и физических данных собеседника, он применяет только две интонации: резкую, прямую и насмешливо укоряющую. Первой он выбивает из седла лучших друзей, второй смешивает с дерьмом всех остальных. И как только с ним уживается Оксанка?
Он знает, что для меня Катя, но терпеть не может ее, называя, то гипсовой королевой, то ледяной куклой, то просто коброй, добавляя обычно, что зря, пожалуй, обижает это благородное пресмыкающее.
-А что тебе не нравится? – нерешительно спросил я.
-Посмотри, на кого ты стал похож! – усмехнулся Артем. – Ты раб! Раб этой… Она же тебя ни во что не ставит. Да и как же иначе: папа – преуспевающий деляга, мамочка – не последний человек в своей конторе…
-Я люблю ее! – отчеканил я, испытывая огромное желание съездить ему по физиономии.
-Любишь? – переспросил он. – А она?
Весь мой боевой пыл разом осел, к горлу подкатил тяжелый, удушливый ком обиды и покорной обреченности.
Да, я не знаю, любит ли она меня. И в последнее время я чувствую ошеломляющее безразличие к себе, прикрываемое налетом вежливости или воспитания. Я вижу это. Я это чувствую. Но ничего не могу поделать. Я постоянно испытываю непреодолимое желание видеть ее, слышать ее голос… Это похоже на действие наркотика. И с этим ничего не поделаешь.
Артем затормозил:
-Приехали!
Я взглянул на него – он безучастно смотрел перед собой. Я открыл дверцу и вылез.
-Через три часа я буду ждать тебя здесь! – раздалось мне в спину.
И машина умчалась, оставив запах горелой резины и бензина…
* * *
Четыре часа дня.
Продуктовый вот-вот откроется, и у дверей нетерпеливо переминаются несколько граждан потрепанного интеллигентного вида. А рядом – бар. И на пороге сидит Мерген, который, заметив меня, весело заорал на всю улицу, привлекая внимание прохожих:
-Эй! Опять к нам? Есть свежее пиво!
-Извини, в другой раз, - отвечаю я и торопливо огибаю дом – у меня всего три часа… Нет, уже меньше.
Из подвала, где разместился другой бар – «Багдад» - доносится музыка, – нечто среднее между шаманским оркестром и ревом недоенных коров, в которую врывается хриплый голос, скороговоркой выкрикивающий что-то на английском.
Странное дело, как можно слушать такое, ничего при этом не понимая? Впрочем, люди очень часто выносят суждения о вещах, которых вообще никогда не видели. А здесь есть звук. Это уже много.
-Катя дома! – сообщил мне карапуз, метящий камнем в табличку на дереве.
-Катя дома! – подхватила какая-то женщина в платке, выглядывающая из окна второго этажа, раньше времени обезображенная семьей и кухней.
-Катя дома! – вразнобой кивают мне старушки, сидящие у подъезда и пронизывающие каждого проходящего взглядом-рентгеном.
Все они меня не знают! Но они видели меня с Катей, и поспешили сделать выводы. А теперь считают своим долгом сообщить мне то, что считают необходимым; то, что их совершенно не касается.
Я поблагодарил старушек за проявленную заботу и вошел в подъезд, слыша за спиной шепот. Шепчутся обо мне. И о Кате. Плевать.
Вот и квартира.
Жму на кнопку звонка. Басовитая солидная трель будоражит глубины четырехкомнатной квартиры.
Будь я ученым, психологом, я написал бы целую работу о дверных звонках и их хозяевах. Как часто характер вторых совпадает с тембром первых. На этой теме можно заработать миллионы! Но я не жадный, оставим это другим…
За дверью голос:
-Кто?
-Свои, - стандартно отвечаю я, ощущая непонятную тяжесть на сердце.
Да, сейчас откроется дверь и начнется привычный обмен шаблонно вырубленными фразами, за которыми не найдешь ни капли простого человеческого тепла, ни грамма обыкновенного участия.
За дверью заскрипели замки, зазвенели цепочки. Стальная громада подалась внутрь, и я вхожу. Луч света, успевший прорваться за мной с лестничной клетки, мгновенно выхватил Катино лицо. Оно белое (опять крем), на голове – бигуди.
-А это ты… Проходи…
Тупо горю: - Привет! – и бреду за ней.
Так, а это кто? Везет как утопленнику. Женька Асмолова – подруга Кати по университету – в кресле-качалке. Катя очень долго пыталась заставить меня пожалеть Женьку: мол, у нее неблагополучно в семье, она несчастный человек и т. д. и т. п. В общем, влияние Достоевского. Но я к нему равнодушен. Предпочитаю Чехова и Булгакова. К тому же, не разделяю мнения, что страдание, несчастье, неудача очищают человека. Они озлобляют его до бесконечности. И Женька тому пример. Трудно найти человека более безжалостного, завистливого и злобного, чем это маленькое, хрупкое создание. И что только нашел в ней Артур? Артур – Женькин парень. Немного грубоватые, крупные черты смуглого лица… темные волосы… атлетическая фигура… Работает в бригаде шарашников, ремонтирует квартиры. Но, как и Женька, из провинции, нуждается в столичной прописке, которая очень дорого стоит.
Рядом с Артуром восседает Жорик (не знаю уж, производное это от Жоржа или Егора). Он сильно похож на своего приятеля, а отличается только тем, что является коренным жителем столицы.
-Ну что там насчет Валерки? – перебивая ход моих мыслей и продолжая прерванный моим появлением разговор, спросила Катерина, погружаясь в зеркало.
-И тогда этот дурак сказал, что ему достаточно своего собственного общества! – ехидно посмеиваясь, ответила Женька.
Вся компания громко расхохоталась. Интересно бы узнать, над чем?
* * *
С однокурсником Кати и Женьки я познакомился совершенно случайно, когда попал на филологический факультет университета, где в тот день состоялась премьера спектакля «Маскарад».
Вообще-то я не любитель подобных зрелищ. Но даже меня задела за живое та страсть, с которой актеры – те же мальчишки и девчонки – сумели вовлечь зрителей в жизнь лермонтовских героев. Они заставили своих сверстников переживать, плакать, смеяться, затаив дыхание, ловить каждое слово. Жаль только, что не каждое слово достигало глубин души поколения «пепси» и «попсы». И зрители, избалованные мелодрамами по «ящику», разглядели только гибель чистой, юной Нины, но не поняли трагедии трех главных героев.
Валерка – худощавый мальчишка с серыми близорукими глазами и вечно мешающей прядью волос на лбу – играл Незнакомца. А когда спектакль окончился и все бросились поздравлять «Нину», «Арбенина» и «князя», он отошел в сторонку и, выслушав пару-тройку дежурных комплиментов, с рассеянной улыбкой смотрел, как поздравляют, обнимают, целуют его товарищей.
-Неплохо! – с видом знатока обронил я, приблизившись, ибо и мне, как всякому представителю человеческого стада, хотелось внести посильную лепту в общее дело.
Он взглянул на меня и небрежно махнул рукой:
-Плохо! Отвратительно…
Я чуть не поперхнулся от изумления. Еще бы! Кто-то желал присвоить звание бунтаря-одиночки, отобрав у меня. И кто? Этот замухрышка?!
-Конечно, - равнодушно пожал плечами я, - есть и недостатки: несколько затянута кульминация… И интерьер…
Я осекся, встретив его грустный и насмешливый взгляд из-за стекол очков.
Ах, да ты еще и очкарик! Но не успел я подготовиться к новой атаке, как он нокаутировал меня:
-Отвратительно, что люди не поняли главного! Им жаль Нину… Но им непонятно, что три человека потеряли смысл жизни!
Нет, положительно, он начинал мне нравиться, этот взъерошенный мальчик с едким блеском линз. Но договорить мы так и не успели. Прискакала Катя и, наспех наговорив однокурснику кучу дешевых любезностей и скороговоркой представив нас друг другу, потащила меня фотографироваться…
* * *
-Как надоели эти индивидуалисты! – заметила Катя, брезгливо передернув плечами, когда смех утих. – Каждый пытается доказать, что он – человек, что он – непризнанный гений, что за душой у него – целый мир… Взять хотя бы Валерку. Ну что в нем такого, сверхвыдающегося? Марает стишки, играет в спектаклях, корчит из себя всезнайку…
-Терпеть его не могу! – заявила Женька. – Меня от него тошнит!
Артур и Жорик переглянулись и громко расхохотались.
Странно, что смешного они нашли в ее словах? Плакать надо. Если серая посредственность испытывает позывы рвоты при виде талантливого человека, значит, тошнит ее от собственной персоны, от бессилия, от зависти, наконец.
-Да, ты знаешь, - тоже смеясь, снова заговорила Женька, - этот ненормальный влюбился в Таньку и теперь заваливает ее любовными стихами. А она делает вид, что ей это безумно нравится…
Я мрачно взглянул на Женьку и закрыл глаза.
-Она называет его последним романтиком, - усмехнулась Катя, подкрашивая глаза. – Где она увидела романтика? Они же давно вымерли…
-Как мамонты! – вставил Жорик, и вся комната сотрясается от нового приступа хохота…
* * *
Романтики…
Наверное, это были чертовски приятные ребята – веселые, бесшабашные, любящие общество бутылок и девушек. Не зря же романтическим называют юношеский период, о котором, становясь старше, вспоминают с досадой и завистью. А все потому, что все прошли через это. И я прошел.
Я тоже увлекался романтикой, вернее, она привлекала меня. Я писал стихи, мечтал побывать на экзотических островах, где на восходе солнце появляется из прозрачных вод океана, расписывая лазурную эмаль неба всеми цветами радуги; где у коралловых рифов бедные ловцы жемчуга отважно сражаются с акулами и муренами; где дерзкий морской ветер пронзительно свистит в пальмовых ветвях, пригибая их к маслянистой воде атоллов, и сдувает мельчайший белоснежный песок дюн…
Но романтизм мой улетучился почти мгновенно, как только я попал в армию и в первый же вечер получил здоровенный подзатыльник от сержанта с лицом австралийского аборигена под выгоревшей на солнце панамой. Он очень заинтересовался моими личными вещами, а мне его интерес не понравился – победил более мудрый в житейских вопросах.
А когда два «дембеля» избили до потери сознания одного парня из нашего отделения, мне пришлось с романтизмом завязывать, ибо я понял, что возвышенное расположение духа не спасает тело от проявления низменных инстинктов, вроде желания жить.
Полтора года армии выколотили из меня весь романтический бред. И я перестал замечать, каким был сегодня рассвет, так же ярко светит солнце или нет, а картины, книги и прочие атрибуты искусства вообще приводят в недоумение, и я спрашиваю: а кому это нужно?
И лишь совсем недавно во мне поселилось сомнение: а прав ли я? А заронил зерна сомнения в собственной объективности никто иной как Валерка. Примерно месяца через полтора после нашего, более чем мимолетного знакомства.
В тот день мы – я, Артем и Карик (так называет Мердана его очередная девчонка) – волей судьбы оказались в нашем баре. Не помню уже, что мы отмечали. Скорее всего – ничего. Просто было такое настроение. И настроение требовало вмешательства извне.
Одним словом, мы ввалились в бар около трех часов дня, намереваясь провести некоторое время в приятных философских беседах.
Бар был почти пуст. И только в углу, за моим любимым столиком, сидела одинокая парочка. Мерген – бармен, которого мы давно уже приняли в свою компанию за веселый характер и оригинальный взгляд на вещи, - заметив мой взгляд, задержавшийся на молодых людях, сделал мне успокаивающий жест: сейчас, мол, столик освободится… Но тут я узнал Валерку и остановил Мергена.
Валерка был все тот же: взъерошенные волосы, большие, несуразные очки в толстой оправе, мятая куртку и, съехавший куда-то вбок, тусклый галстук. Зато напротив него сидела такая девушка – самое очаровательное существо на этом свете. Элегантный брючный костюм; прекрасные белокурые волосы, обрамляющие продолговатое лицо с маленькой родинкой над верхней губой; мечтательные глаза, устремленные на своего собеседника, горели каким-то волшебным огнем – таким огнем, переливаясь янтарем, горит кружка свежего ледяного пива, стоящая на столике у окна, где на нее косо падают лучи утреннего солнца. А ее спутник что-то тихо и монотонно говорил…
-Блок! – со знанием дела понимающе улыбнулся Карик, отставляя кружку. – За такие стихи…
-Погоди, - рассудительно заметил Артем, - мне кажется, они сидят за нашим столиком…
-Так в чем дело? – рассмеялся Карик. – Скажи Мергену, и он выкинет их из «шкатулки»…
«Шкатулкой» мы называем бар.
-Пусть сидят! – вмешался я. – Этого парня я знаю…
-С каких это пор у тебя появились знакомые среди поэтов? – удивился Карик, хмуря массивные брови.
-Он не только поэт, но и актер, - ответил я, берясь за кружку.
-Все мы актеры, - произнес Карик, - это еще Шекспир заметил… Ого, а этих стихов я не знаю! Кто это? Блок? Мандельштам? Если этот мальчик в жеваной спецовке сам написал такие стихи, то я готов поставить ему ящик…
-Водки? – насмешливо спросил Мерген, подсаживаясь к нам.
-Водка, дост(друг) , озлобляет человека, - нравоучительно ответил Карик. – Она срывает все покровы… Я налью ему пива, если он желает видеть мир в золотистых тонах, или вина, если он предпочитает розовую пелену перед глазами…
-А потом проснется и увидит, что мир давным-давно носит траур! – насмешливо вставил Артем.
-Неверно, коллега! – все более воодушевляясь возразил Карик, и его глаза, подарившие ему второе имя, затуманились. – Мир окрашен в два цвета: желтый – цвет золота и сумасшествия, и красный – цвет крови и страсти… Все остальные цвета – лишь производные от этих двух!
-Не кричи так! – рассмеялся Мерген. – Иначе мне придется вывесить перед «шкатулкой» зеленый флаг и выращивать в газоне желтые и красные цветочки…
-Так давайте выпьем за цветоводов! – провозгласил тост Карик. – Эта профессия сейчас оказалась в наше нелегкое время самой выгодной. Нам не нужны учителя, ученые, гении, нам нужны полуграмотные людишки, которые довольствуются мизером – им не нужны ни культура, ни искусство, ни прогресс… У них есть Верка П…чка, сериал «Бригада» и канал ТНТ!
Мы выпили за цветоводов и всех иже с ними.
В это время в углу произошло какое-то движение. Затем хлопнула дверь. Это ушла девушка. А Валерка подошел к стойке, чтобы расплатиться.
-Привет, незнакомец! – окликнул я. – Присоединяйся к нам…
Он растерянно затоптался на месте, мусоля деньги в руках.
-Не узнал? – спросил я, и задребезжал старческим голосом, копируя профессора Рыбникову – преподавателя по общему языкознанию на филологическом факультете университета, которую мне как-то показала Катя, с жаром доказывая, что языкознание в чем-то схоже со старческим маразмом.
-Отвратительно! – проскрипел я. – Безобразно сыграно! Но хуже всего то, что никто ничего не понял…
Мои приятели расхохотались, а Валерка смущенно заулыбался.
-Садись к нам, - без церемоний предложил Артем, пододвигая стул.
-Скажи, мой друг, - проникновенно вопросил Карик, подставляя Валерке кружку с пивом, - что подвигло тебя на чтение Блока в этом заведении? И что это за молодая особа, что ретировалась отсюда столь стремительно?
-Это Таня… моя однокурсница… - сбиваясь, ответил поэт, и покраснел.
-И твоя дама сердца! – закончил за него Артем.
-Любовь…любовь… - лицемерно вздохнул я и, обернувшись, спросил у Мергена: - Ты когда-нибудь любил?
-Ага, - кивнул он, очищая рыбину, - целых два раза. Первый раз в детском саду, второй – в школе…
-Так ты познакомился с женой в школе? – спросил Артем.
-Причем тут жена? Кто говорит о жене? – возмутился Мерген.
-Так что же, ты не любишь свою жену? – ехидно осведомился я.
-До любви мы с ней еще не дошли! – последовал немедленный и конкретный ответ. – Нас поженили, а любовь, сказали, дело наживное…
-Да, - глубокомысленно изрек Карик, - приходится выбирать: или любовь, или благополучная семейная жизнь…
-Это нехорошо, - осмелел Валерка. - Любовь, красота, добро – ценности, и ценности вечные!
-«Кто сказал, что нет на свете настоящей, вечной, верной любви»? – насмешливо процитировал Карик.
-«Да отрежут лгуну его гнусный язык»! – подхватил я.
Поэт вздернул на нас изумленный взгляд.
-Вы и это знаете?
-Не знаем, - серьезно ответил Артем. – Мы только догадываемся. Хорошая память еще не знание…
-Это шутка?
-Почему шутка? – встрял я. – Понимаешь, знать и догадываться – две разные вещи… Как бы тебе это объяснить? Например, если точно, твердо, железно знаешь, что девушка тебя не любит – дело кончено…
-На себя намекаешь? – съязвил Карик. Я грозно взглянул на него и продолжил:
-Тогда ты труп, которого оживит только новая болезнь… тьфу, любовь. А если ты только догадываешься, все значительно проще: ты полон иллюзий, обдумываешь, прикидываешь… Словом, живешь!
Валерка потускнел и отвернулся. Я почуял неладное и с деликатностью крокодила попытался исправить положение:
-Или еще…
-Хватит! – приказал Артем.
Валерка медленно повернулся. Его глаза за толстыми линзами очков были полны слез.
-Кончай трепаться! – посоветовал мне Мерген. – Лучше выпьем!
-Да, - подхватил Карик. – Давайте выпьем за наши несбыточные мечты! Ведь если бы все мечты сбывались, то нам нечего было бы желать, а значит, не стоило бы и жить…
* * *
Я открыл глаза. Да, кажется, тогда Валерка почти сумел убедить меня в том, что искусство является незаменимым проводником любви, красоты, добра; что оно помогает отыскать эти вещи там, где их днем с огнем не отыщешь. И я почти поддался его убеждениям. Потому что было что-то свежее, первозданное в его детской горячности, восторженности и… мудрости. Но мудрости не житейской, а какой-то абстрактной, отвлеченной. Он был слишком юн, этот двадцатилетний мальчик, рядом с нами – двадцатичетырехлетними стариками, которые поняли, что на одних романтических бреднях жизнь не построишь, и, в то же время, не желали строить ее (жизнь), подчиняясь ее собственным варварским законам.
Наверное, поэтому мы и прожигаем жизнь в баре, за выпивкой и бесконечными разговорами. Наверное, поэтому мы никогда не появлялись на вечеринках и дискотеках, ставших рассадниками отупляющего ничегонеделанья и нездорового веселья с запахом водки и анаши, блеском одноразовых шприцев и тусклым мерцанием неоновых огоньков, притушенных облаками белого порошка, где девочка двенадцати лет открыто предлагает себя каждому встречному и идет по рукам, довольная, что получит даровую выпивку и наконец-то приобщится к взрослой жизни. А мы – просиживающие в «шкатулке» все свободное время, почему-то числимся у едких старушонок, озабоченных нервных мамаш и благовоспитанных чистеньких девочек в скромных платьях отморозками, наркоманами и насильниками…
Тут меня отвлек звонкий шлепок. Это Артур хлопнул себя по лбу и подался вперед, словно что-то вспомнив.
-Жень, а это не та Танька, которая спит с вашим проректором? Помнишь, ты говорила?
-Кто? Танька? – подкрашенные глаза Катерины удивленно расширились. – Да ты что!
-А ты разве не знаешь? – небрежно спросила Женька. – Все давно уже знают…
Она мерно раскачивалась в кресле, глядя на нас с презрительным превосходством.
-Я слышала, что он несколько раз вызывал ее к себе – она ему какие-то отчеты печатала к празднику, - пожала плечами Катя. – А дело оказывается вот в чем…
-В этом-то и дело! – торжествующе подтвердила Женька.
-А сколько ему лет? – осведомился Жорик.
-Лет сорок, наверное, - отмахнулась Катя. – Молодой еще… И – богатый!
-Тогда все ясно! – рассмеялся Жорик, пристукнув по подлокотнику. – Богатый… Не старый… У девочки талант! Все точно рассчитала…
-Рассчитала! – кивнула Женька, и ее маленькие глазки загорелись злобой. – А я-то думаю, как это она умудрилась и республиканскую олимпиаду выиграть и именную стипендию получить, и сессию сдает на все пятерки…
-Видишь как! – съязвил Артур. – Легла под проректора и – обеспечила будущее: свободный диплом, работа, квартира с пропиской…
Я почувствовал, как к горлу подкатывает ярость. Эти недоноски с неоконченным высшим образованием и без оного считают себя высшей кастой, которой все позволяется. Нет, прав, тысячу раз прав Карик, сказавший как-то: остерегайся спорить со всякой сволочью, возомнившей себя умнее всех! Во-первых, никогда, ничего им не докажешь; во-вторых: наживешь себе лишних врагов; а в-третьих: ну зачем же опускаться до их уровня?
Ладно, буду молчать, пока не иссякнет терпение.
-Но теперь-то Таньке конец! – мечтательно улыбнулась Женька. – Проректора перевели ректором в пединститут… Как же она, бедная, без него?
-А у нее Валерка остался! – в тон подруге ответила Катя.
И снова этот идиотский хохот. Интересно, что я тут делаю?
* * *
Проректор по научной работе университета Садыков Абдурахман Кекилович действительно питает почти патологическую страсть к молоденьким девочкам. А его деньги и должность значительно расширили сферы его возможностей – в университете он развернулся вовсю. И самое интересное: все это знают, все это осуждают, но вслух предпочитают не говорить. Что это? Застенчивость? Безразличие? Страх? Не знаю. Знаю одно: в один прекрасный день я заявился в «шкатулку» и застал там Валерку и Татьяну.
-Привет! – я бесцеремонно подсел за их, вернее, за мой столик и махнул рукой Мергену, который расцвел как мартовский вечер и поспешил принести три кружки.
Только сделав первый глоток, я заметил, что молодые люди на мое приветствие не ответили и отвечать не собирались, так как пребывали в чрезвычайно взволнованном состоянии. Прекрасные глаза Валеркиной Татьяны были заплаканы, а поэт сумрачно глядел куда-то вверх и беззвучно шевелил губами.
-Что-то случилось? – тихо спросил я.
Девушка посмотрела на меня и покачала головой.
-Вы поссорились?
Молчание.
-Погодите, не отвечайте, попробую угадать… Валерка прочел тебе жалостливое стихотворение про серенького козлика? Нет? Пиво в «шкатулке» несвежее?
-Я убью его! – четко выговорил Валерка, пристукнув кулаком по столу.
-Меня?! – ошарашено спросил я. – Не надо, ребята… Я хороший. Бываю немного разговорчив, но кто сейчас без недостатков?
-Садыкова!
-Кого? – я был плохо информирован в административной иерархии университета.
-Абдурахмана Кекиловича…
-А кто это?
Валерка не ответил. Плотно сжав губы, он нерешительно глянул на Таню.
-Кто это? – уже раздраженно повторил я.
-Проректор по научной работе! – ответила она, отворачиваясь к окну.
-А, это такой… с замашками контуженного ефрейтора?
-Нет, это Кульбаев. А Садыков…
-Перестаньте изобретать телефон! – вскипел я, выцедив кружку до дна. – Говорите по-человечески…
Вообще-то я человек терпеливый, но когда вижу, что у кого-то барометр настроения упал до критической отметки, возникает вполне законное желание узнать причину. А люди пытаются прикрываться щитом из какой-то дурацкой гордости, бормоча при этом, что это их дело, что с этим они справятся сами… Когда человек выстраивает такую глухую стену отчуждения и не желает из-за нее выбираться – плюньте и уйдите. Потому что вашим отношениям нанесен удар, и удар разрушительный…
-Итак, - уже совершенно спокойно произнес я, - либо вы рассказываете все, либо…
-Понимаешь… - начал Валерка неуверенно, избегая смотреть на Таню.
-Валера, не надо! – резко осадила она.
-Надо! – ответил я, и подбодрил его: - Не обращай внимания… Ты же поэт!
Она сделал попытку встать и уйти, но я вовремя поймал ее за руку и насильно усадил.
-Продолжай…
-Знаешь, - тихо произнес он, - сегодня Садыков… - снова замолчал.
-Ты так будешь рассказывать до самого Нового года, - заметил я.
-Садыков сказал Тане… что она ему нравится…
-Было бы странно, если бы она ему не понравилась! И из-за этого ты собрался его прикончить? Боже мой, Отелло, это же дикость…
-Это еще не все… Он… он предложил ей…
-Он предложил мне стать его любовницей, наложницей, не знаю еще кем! – закричала Таня со слезами в голосе. – Он сказал, что у меня будет все: деньги, квартира, работа, машина, если только я соглашусь… - она зарыдала.
Я долго молчал. Потом оправился.
-Что он еще сказал?
-Сказал, что если я откажусь, меня отчислят из университета, а домой отправят письмо с выдержкой из приказа, где будет написано: «за аморальное поведение, порочащее звание студентки университета…»
Так, дело проясняется. Хотя ясно пока далеко не все.
О боги! Если я в шутку, по простоте душевной, объявляю, что мир – гигантская навозная куча, меня тут же называют циником. А что же можно сказать об этом? Я усмехнулся.
-Что смешного? – враждебно и резко спросила Таня.
-Да нет, это я так… А почему этот… как его… старик Хоттабыч выбрал тебя? Может у него несчастная любовь?
-У них в каждой группе – несчастная любовь. И у него, и у других! – отрезал Валерка.
-Понятно, гаремничают, господа ученые мужи… На сладенькое потянуло…
-И у нас на факультете есть несколько таких, кто шастает в ректорат чуть ли не ежедневно…
-Да, - протянул я, - не храм науки, а публичный дом какой-то… Извини, Танюша…
Она опять отвернулась.
-Значит, ты решил убить недостойного? – насмешливо спросил я у Валерки. – И что это изменит?
-Помогу Тане…
-И загремишь за решетку лет на сорок… Из-за какого-то жирного борова!
-А что же делать?
Теперь они уже вдвоем смотрели на меня глазами полными надежды и отчаяния.
-Знаете, - сказал я, почесав затылок, - генератором идей у нас всегда считался Карик… Может, он что-нибудь придумает…
Я встал и направился к телефону…
* * *
И вот, мы в университете. Цель посещения главного вуза страны – карательная экспедиция.
Мы вошли в фойе, где наткнулись на первое препятствие – вахтершу.
Вахтер, как сказал кто-то из современных классиков, это не профессия, не должность, это состояние души, причем души возвышенной, глубоко патриотичной и сентиментальной.
-Пропуск! – потребовала женщина с таким решительным и радостным видом, словно мы – государственные преступники и нашими портретами наводнен весь город, но никто нас не заметил и только ей повезло.
Будь с нами Артем, дело закончилось бы скандалом, и нам пришлось бы штурмовать здание по пожарной лестнице. Но Артема мы предусмотрительно оставили в «шкатулке», присматривать за поэтом и его Татьяной. А в группу возмездия вошел Мерген, чрезвычайно обрадованный представившейся возможностью накоротке переговорить с представителем ректората. И было чему радоваться! Мерген, блестяще владеющий четырьмя иностранными языками, трижды поступал на факультет иностранных языков и трижды заваливался на собеседовании по английскому языку: преподаватели просто не знали столько слов!
Поэтому, когда вахтерша преградила нам путь, он величественным жестом отстранил ее и бросил Карику через плечо:
-Капитан, покажите ей документы!
Карик выхватил у меня из нагрудного кармана проездной билет и, повертев им перед носом женщины, объявил:
-Национальный комитет… - далее невразумительно.
Но и этого хватило, чтобы вахтерша бессильно упала на стул и потянулась к телефону.
-Но-но! – погрозил пальцем Мерген. – Только попробуй! – и важно прошествовал к лестнице. Мы с Кариком – за ним.
Коридор на втором этаже восхитил Мергена. Оглядев пол, выложенный розовой плиткой, он мечтательно улыбнулся и заявил:
-Сделаю в «шкатулке» такой же!
Карик же, не теряя времени, уточнил у проходившей женщины местоположение кабинета проректора по научной работе.
-Там! – махнула она в конец коридора и устучала на своих каблучках.
Мы проводили ее взглядом и направились в противоположную сторону.
Коридор упирался в дверь. И мы неотвратимо сближались с нею, то и дело сталкиваясь с какими-то озабоченными парнями и девчонками, которые создавали невообразимую суету, бегая из кабинета в кабинет.
-Бегают как тараканы! – ядовито ухмыльнулся Мерген.
Я где-то слышал, что насекомые: муравьи, пчелы, тараканы, заранее знают о нападении на гнездо, и сказал об этом своим спутникам.
-Эти насекомые тоже почуяли наше появление! – резюмировал Мерген.
-Никогда не отвлекайтесь на посторонние дела! – тут же выговорил нам Карик, берясь за ручку двери. – Сейчас нам понадобятся все ваши таланты…
Он открыл дверь. И мы вошли в просторную приемную, где на диване сидело несколько человек, а в углу за компьютером – молодая девушка. Она подняла на нас равнодушный взгляд:
-Что вам угодно?
-Садыкова! – в один голос потребовали мы.
-Здесь кабинет ректора, - хотя она даже не улыбнулась, ответ прозвучал издевательски. – А вам – первая дверь направо…
-Спасибо! – пробурчал Мерген, хлопнув дверью.
-Быть Садыкову ректором, - философски констатировал Карик.
-Если не станет инвалидом! – ответил я, подходя к указанной двери.
-Не вздумай! – предупредил Карик. – Карается законом… И зачем я связался с такими дураками…
-Дуракам закон не писан! – все больше воодушевляясь, ответил я и рванул дверь на себя.
В приемной одиноко тосковал какой-то парень с ярким галстуком, закинутым за плечо.
-Ты кто? – строго спросил Мерген.
-Я? Червяков… - растерянно ответил молодой человек. – Заместитель председателя Союза молодежи…
-Почти комсомольский босс! – не удержался я.
-Вот что, Гусеницын, - грозно сдвинув брови, заговорил Карик, - у нас с… Хоттабычем разговор будет… Интимный! Поэтому никого не впускай, ни с кем не соединяй… Разве что президент позвонит… Но это вряд ли…
Ошеломив противника нахальством, мы совершенно нагло вперлись в кабинет проректора.
Сам виновник торжества благодушничал: развалившись в огромном кресле, он ковырял зубочисткой во рту и разговаривал с кем-то по «мобильнику».
-Джи-эс-эм! – заявил Карик, плюхаясь в кресло напротив. – Тариф снижен до десяти центов… У нас самые низкие цены!
Это вступление так сразило Садыкова, что он выронил трубку и вскочил:
-Кто вы?
-Мягкая мебель способствует пищеварению, - заметил Карик, устраиваясь поудобнее. – Держитесь за воздух, если еще не приобрели держалки фирмы «Елы-палы»…
Проректор рухнул в кресло, сраженный окончательно. Мы с Мергеном заняли позицию за спиной Карика.
Садыков шумно дышал.
-Мы пришли, - мягко произнес Карик, - чтобы узнать, на каком основании проректор по научной работе Садыков Абдурахман Кекилович желает заставить студентку филологического факультета лечь с ним в постель?
Проректор побелел. Потом покраснел. Потом попытался встать.
-Я не президент, - небрежно обронил Карик, - можете отвечать сидя…
-Кто вы? Что вам нужно? – спросил Садыков.
-Я уже сказал, что нам нужно… Или уже забыли?
-Дать пару раз по морде – сразу вспомнит! – проворчал Мерген.
Я с интересом наблюдал за проректором.
Вот это оплывшее жиром животное желает наложить свою потную, волосатую лапу на прекрасную девушку? Парадокс? Нет. Закон. Закон богатого человека. Хотя какой он, к черту, человек? Он уверен в своей силе, в своей безнаказанности!
-Так вот, - с брезгливой миной произнес Карик, - если ты еще раз хотя бы попытаешься взглянуть на Таню своими поросячьими глазками – ты их закроешь навсегда!
-Да кто ты такой?! – взорвался Садыков, на секунду обретая былую уверенность.
-Я друг ее мужа! – последовал твердый ответ. – И запомни: попытаешься отыграться на ней – голову отрежу… Козел! – Карик встал и уже другим тоном заговорил – мягко, дружелюбно: - Чего скис? Беда с вами… Проституток полон город… Сколько брошенных и разведенных… Выбирай любую…Сами под тебя лягут… Так нет, надо обязательно… - И повернулся к нам: - Пошли!
-Минуточку! – придержал его Мерген и приблизился к Садыкову. – Быть тебе ректором… Мы так решили…Но запомни: зачислять в вуз надо по объему мозгов, а не объему конвертов…А теперь, пошли…
-Стоп! – сказал я. – Дайте и мне слово сказать…
Я взял «мобильник» и треском разбил его о подоконник:
-Запомнил?
Проректор нервно кивнул.
-Вот теперь, пошли…
-Сильно сказано, - признал, выходя, Карик, - ты прирожденный оратор…
-Пока, Тараканов! – попрощался с напуганным заместителем председателя Союза молодежи мрачный Мерген, осторожно закрывая дверь…
* * *
-Ладно, мы пошли…
Едва расслышав эти слова, я тут же стряхнул с себя задумчивое оцепенение.
Женька, Жорик и Артур встали. Я изобразил на лице величайшее сожаление, но остался сидеть.
-Через час мы ждем вас в «Айсберге»! – сказал Жорик, выходя из комнаты.
А Женька что-то шептала Кате, глазами указывая на меня. Я насторожился. Ничего хорошего ждать от нее не приходится, опять, наверное, какая-нибудь пакость…
Входная дверь хлопнула, и в квартире воцарилось молчание.
Катя, коротко вздохнув, села рядом и положила свою руку на мою. Вот это новость! Что это с ней? Всматриваясь в ее лицо, я заметил какую-то тень: не то волнение, не то нерешительность.
-Что с тобой?
Она молча встала и отошла к окну.
-Ты должен мне помочь…
По тому, как были произнесены эти слова, я понял, что Катя в смятении. С чего бы это? Еще неделю назад я был бы несказанно счастлив услышать от нее такое. А сейчас… Сейчас – не знаю. Мне кажется, что между нами растет глухая каменная стена.
-Чем же я могу тебе помочь?
Она стремительно обернулась – на ее лице играла смущенная улыбка.
-Мне надо позвонить… Я наберу номер и, если услышу не тот голос, дам трубку тебе… Ты попросишь позвать Берды…
Мое сердце на секунду остановилось.
-Кто это?
-Не все ли равно?
-Я звонить не буду!
-Ты не хочешь мне помочь? Такой-то ты друг! – с ласковой укоризной произнесла она.
-Да уж вот такой…
Я видел, что она притворяется. Не будь я ей нужен, она попросту выставила бы меня за дверь. Но я ей нужен. Сейчас нужен.
-Почему ты не хочешь мне помочь? – настойчиво повторила она.
-Не хочу врать…
-Даже ради нашей дружбы?
Причем здесь дружба? К чему все эти призывы: ради дружбы, ради любви, ради чести страны, семьи, во имя…, за…? Или человек все должен делать ради…, во имя…, за…, для…? Глупости! Время лозунгов прошло.
-Почему ты молчишь? – упрекнула Катя. – Ты не хочешь мне помочь?
-Кто это? – снова спросил я.
-Да так, один парень… я его даже не знаю…
-Ладно, - буркнул я, - набирай номер…
Взглянув на часы, отметил, что час и сорок минут из имеющихся трех уже вышли.
Катя торопливо набрала номер, выждала несколько секунд и сунула трубку мне.
-Але… Але… Але… - звал далекий женский голос.
-Здравствуйте, - произнес я , видя перед собой застывшее лицо Кати, - позовите, пожалуйста, Берды…
-А кто… кто его спрашивает?
-Его знакомый…
-Минуточку…
В трубке что-то треснуло, и голос замолк. Я протянул трубку Кате. Она выхватила ее у меня, сжала обеими руками и прижала к лицу.
Я отошел к окну. Казалось, бездонная пропасть разверзлась у моих ног. И мне остается сделать только шаг… Один маленький шажок…
-Алло, Берды? Привет… Это Катя… Да… Нет… Нет… Да… Да… Давай лучше встретимся и поговорим… Да, сейчас… Буду ждать около «Дворянского гнезда», в баре… Да, напротив остановки… Через полчаса? Пока…
Короткий стук и – тишина.
-Пойдем в «шкатулку»? – предложила Катя, подходя ко мне. – Посидим немного…
-С полчаса? – насмешливо спросил я.
Глядя в ее оживленное, взволнованное, почти счастливое лицо, я думал о том, что она любит, не может не любить этого… Берды. А я, собственными руками, подписал свой приговор…
* * *
-А вот и вы! – радостно воскликнул Мерген, завидя нас. – Как всегда?
-Да, - ответила Катя, смеясь. – Здравствуй…
-Ого! – Мерген, остолбенев, уставился на нее – никогда он еще не видел, чтобы она вела себя так непринужденно здесь.
-Секунду! – не успели мы сесть за столик, а он уже спешил к нам – с пивом, с орешками и чипсами.
-Прекрасная погода, не правда ли? – возвышенно произнес Мерген, косясь на меня.
-Замечательная! – охотно подхватила Катя.
-Обычная погода, - пробурчал я, но спорить не стал. Мерген – неплохой спорщик, переспорить его может только, пожалуй, Карик, да и то под настроение. А куда уж мне…
Я взял кружку. Катя подняла стакан на уровень глаз и улыбнулась.
-Ты спрашивал, кто это… С Берды я познакомилась недавно… Он сразу мне понравился… Даже не знаю, чем он так запал мне в душу… Ни из-за кого я не плакала, а сейчас реву каждую ночь…
Она снова улыбнулась. Я осушил кружку и сделал знак Мергену – он тут же возник рядом.
-Ты когда уезжаешь?
Катя удивленно смотрела на меня.
-Через час приедет Артем, - ответил я, глядя в окно. –Самолет улетает в восемь…
-Ты уезжаешь? – спросила она, когда Мерген отошел. – А почему мне ничего не сказал?
-Потому что вот такой я друг, - глухо произнес я. – К тому же, там были твои друзья…
-А ты разве не мой друг?
Я не нашелся, что ответить. Промолчал. Да и что было говорить? А молчание спасает. Может, легче и не станет, зато можно убить время.
-Что ты молчишь? О чем задумался? – ласково спросила она.
У меня перехватило дыхание. Она никогда со мной так не говорила! А все потому, что сейчас приедет ее избранник, потому что я сейчас уеду. И она знает, что нужно сказать на прощание и знает, как сказать. Кажется, это называется воспитанием или порядочностью. Может быть…
-Почему у тебя такой грустный вид? – заботливо спросила она. – Не хочется уезжать?
-Хочется… Очень хочется, - через силу выдавил я из себя.
-Ой, а вот и он! – Катя вскочила, и бросилась навстречу какому-то парню в куртке… Она обняла его!
Мерген замер за стойкой, переводя растерянный взгляд с них на меня, как бы вопрошая: это же творится в моем заведении? Я безнадежно махнул рукой.
Катя подвела парня к столику. Его рука с золотым перстнем лежала на ее плечах.
-Это Берды! – радостно сообщила она. – А это Саша – мой лучший друг!
«Ого, - невесело усмехнулся я про себя, игнорируя протянутую мне руку, - теперь я лучший друг!» А Берды, улыбнувшись и сделав вид, что не замечает моего пренебрежения, поднял руку и щелкнул пальцами, очевидно подзывая Мергена. Но Мерген был занят и ничего не слышал. И к лучшему. В противном случае, этот красавчик рисковал лишиться всех передних зубов, которые так охотно демонстрировал.
-Мерген! – поспешила на выручку Катя. – Принеси, пожалуйста, еще пива!
Но Мерген никак не отреагировал на эту сверхизысканную просьбу. Он стоял у стойки и молча смотрел на нас. Он был оскорблен, оскорблен моим, как ему казалось, унижением. Катя удивленно взглянула на меня.
-Мерген! – окликнул я и показал три пальца.
Он кивнул и скоро принес три кружки.
-Что за порядки? – нарочито громко спросил Берды, продолжая производить впечатление на Катю.- Почему клиентов не обслуживают?
Я заметил, как пальцы Мергена на правой руке стали стягиваться в кулак, и опередил его:
-Здесь обслуживают только друзей! Для всех других – самообслуживание. Пока… пока не войдут в доверие…
-Но если я клиент… - попытался возразить Берды.
-Мало ли здесь шляется… всяких! – отрезал я.
Мерген поднял вверх большой палец, в знак того, что оценил мой выпад по высшему разряду, и, улыбнувшись, вернулся за стойку.
Катя, почувствовав приближение грозы, умоляюще взглянула на меня. Я сделал вид, что не понял.
Да, мы умеем быть жестокими. А впрочем, чего там уметь! Ведь мы же – люди из породы человекообразных: слабые, эгоистичные, жестокие. Человек любит добро, когда его делают… другие!
Тут я с удивлением обнаружил, что не испытываю ни к Кате, ни к ее ухажеру никакой неприязни. Только сожаление и пустоту. В самом деле, чем я хуже него?
Я поднял глаза: Катя смущенно улыбалась, а кавалер, полуобняв ее, недовольно косился на меня. Ага, теперь я им мешаю. Я опять сделал вид, что ничего не понял и закурил.
- Слушай, друг, - развязно произнес он, - сходи, купи сигарет, что ли?
-Не курю! – ядовито ухмыльнулся я, стряхивая пепел в пепельницу. – Надо – сам иди…
-Ох, и надоедливый же ты! – покачал он головой. – Пошел бы в другой бар… Здесь рядом – классное местечко, «Багдад» называется… Иди, ты нам мешаешь!
-Сам иди! – уже совсем по-детски огрызнулся я, немного растерявшись от такой наглости.
-Катя! Ну хоть ты скажи этому… своему другу… Пусть уйдет!
Я ждал, что скажет она. Катя испуганно посмотрела на меня.
-Ну, - улыбнулся я, - скажи что-нибудь…
-Ты нам мешаешь! – теряя терпение, громко заявил Берды. – Ты понял?!
Я уже примеривался, в какое место буду бить, но тут неведомая сила оторвала его от стула и швырнула к двери…
Это был Мерген. А за его спиной – хмурые и молчаливые – Артем и Карик…
* * *
Теперь, когда все закончилось, мы вчетвером сидим в пустом баре, потягиваем кофе, молча курим и смотрим друг на друга. Тоже молча.
Всего полчаса назад тот парень, Берды, вылетел из дверей «шкатулки», напутствуемый миролюбивым пожеланием Карика: «Всего хорошего… Заходите еще…» Катя долго сидела, глядя перед собой пустыми глазами, а потом вдруг выскочила вон, бросив на прощание: «Скоты!»
А мы остались сидеть.
Через полтора часа у меня самолет, и я покину этот гостеприимный уголок на три месяца. Поэтому мы сидим и молчим. Молчим, потому что не знаем, что нужно говорить в такую минуту. Да и не умеем.
Молчу я, вспоминая всю странную историю своей любви, которая здесь началась, здесь и закончилась. Молчат мои друзья. Они ни словом не обмолвились о Кате, они не делают попыток развлечь меня, они думают, как и я. Она размышляют.
Кажется, Шекспир сказал: видеть и чувствовать – это быть, размышлять – значит, жить. И у меня складывается такое впечатление, что до сих пор я только был. А сегодня, эти последние часы, живу.
Мерген первым не выдержал тягостного молчания. Он сначала шепотом выругался, потом прикурил сигарету и, окутанный дымом, сказал мне:
-И зачем тебе куда-то ехать? Хочешь, возьму тебя в компаньоны?
-Не хочу, - ответил я, недовольный тем , что прервали мою беседу с самим собой.
-Глупо как-то все получилось, - растерянно проворчал Мерген, почесав затылок.
-Оставь это! – сердито оборвал его Артем. – Что было, то было…
-И прошло! – вставил Карик. Сегодня он не похож сам на себя – куда-то исчезли его грустная жизнерадостность и искрящееся остроумие.
-Вот что я вам скажу… - заявил, поднимаясь, Мерген. Но тут открылась дверь, и в «шкатулку» вошла совсем юная девушка, почти девочка, в какой-то старой вязаной кофте, надетой поверх домашнего халата. Выглядела она не то испуганной, не то растерянной, а спутавшиеся пепельные волосы только подчеркивали состояние беспокойства и взволнованности, в котором она пребывала.
-Не дадут спокойно посидеть! – буркнул Мерген и направился к стойке.
-Что угодно? – довольно невежливо осведомился он. – Есть пиво, водка, коньяк, кофе, прохладительные напитки…
-Нет, - ответила девушка, заметно волнуясь, - не то… Мне сказали, что… Вот, - она выложила на стойку пару сережек, золотую брошку с маленьким невзрачным камнем и обручальное кольцо.
Мерген оторопело взглянул на вещи, потом на девушку и подозвал Карика.
Тот вяло подошел, вяло осмотрел вещи, вяло отодвинул их от себя:
-Несите в «Утильсырье»…
-Мне нужно их продать, - произнесла девушка, переводя взгляд с Карика на Мергена. – Очень нужно…
-Не хватает на порошок и травку? – понимающе усмехнулся Карик.
-Нет, нет, - торопливо, даже чересчур торопливо заговорила она. – Мне очень нужны деньги… Понимаете?
-Понимаем, - промямлил Карик.
-Понимаем, - повторил за ним Мерген, - но ничем помочь не можем…
Девушка беспомощно оглянулась на нас с Артемом, кивнула и пошла к дверям.
-Погодите! – окликнул ее Карик. – Как вас зовут?
-Саша! – тихо ответила она и, сгорбившись, вышла, неслышно прикрыв дверь.
Меня словно ударило током. Саша! Тезка! Надо ей помочь… Надо, чтобы хоть у нее все было хорошо…
-Догони ее! – сказал я Карику.
Он удивленно взглянул на меня и выскочил из бара.
-Ты чего? – недоуменно спросил Артем.
-Ничего, - я погасил окурок и уставился на дверь.
Они вернулись через несколько минут.
-Да входите же… Входи! – Карик втянул ее за руку и подвел к столику.
Девочка была совсем напугана. Зеленоватые глаза беспокойно перебегали с одного на другого, испытывая, вопрошая: зачем ее вернули, что мы собираемся с нею делать? Она была похожа на маленькую, затравленную зверушку, и даже, как мне показалось, дрожала, - может, от страха, а может, от вечерней прохлады, ведь далеко не лето…
-Не бойся, - произнес я, силясь улыбнуться.
Она взглянула на меня и прижала к груди кошелек с драгоценностями.
-Сядь, Саша, - подтолкнул ее Карик, - сядь и расскажи, что там у тебя стряслось… Мерген! Принеси ей кофе… Только смотри, горячего!
-У меня другого не бывает! – обиженно отозвался Мерген.
Девушка осторожно присела, не сводя глаз с нас настороженного взгляда и не выпуская кошелька из рук.
-Где ты живешь? – спросил Артем.
Она нерешительно потупила голову и почти беззвучно ответила:
-Здесь, недалеко… В общежитии…
-Учишься в университете? – спросил Карик.
-Нет… приехала поступать… но не получилось…
Так, постепенно, мы узнали о Саше все.
Саша с родителями и двумя младшими братьями жила в Тахта-Базаре. Прошлым летом отец, оставшись без работы, уехал в Россию и пропал. Саша, окончив школу, попыталась поступить в пединститут, но не получилось – нет ни денег, ни связей. А в столицу она приехала поступать в медучилище. Но и это не удалось- в поезде украли деньги и документы.
Оказавшись в городе, Саша устроилась на работу в одной забегаловке, а жила в общежитии у подруги. Но два месяца назад работу она потеряла – уж больно назойливыми стали приставания хозяина… Так девушка осталась и без работы и без денег…
-Где ты работала? – спросил Артем, когда незатейливый рассказ был окончен. Его лицо сделалось свирепым, не обещающим ничего хорошего тому, кто отравлял жизнь этой девочке.
-Возле «Сумбара», - ответила она, робко улыбнувшись Мергену, который поставил перед ней чашку кофе и тарелку с тремя огромными «хот-догами».
-Знаю я это место, - пробурчал Мерген. – И хозяина знаю… Гнида!
Я подумал, что сначала надо помочь Саше, а уж потом затевать новую карательную экспедицию.
-А домой ты вернуться не хочешь? – словно читая мои мысли, спросил Карик.
-Чего я там не видела, - глухо ответила Саша. – Нет ни работы, ни учебы… Наркотики на каждом шагу… Мальчишки только этим и занимаются… А девочки… - она запнулась и замолчала.
-Что – девочки? – спросил Артем.
-Девочки либо стараются выйти замуж за иногороднего, либо выходят на трассу… Ну, вы понимаете…
Да, мы понимаем. Мы всё понимаем. Карик еще в прошлом году побывал в тех краях.
-Мерген, - закуривая, спросил я, - можно найти работу для Саши?
-Ой, не надо! – вскрикнула она.
-Помолчи пока, - остановил ее Карик.
-Можно, - немного подумав, ответил Мерген. – Тетка у меня теперь директор какого-то колледжа или лицея… Сашу можно устроить туда, хотя бы лаборантом… Можно было бы и ко мне… Но там она попозже и сама сможет учиться…
-Выход! – одобрительно кивнул Карик.
-Только.. – замялся Мерген. – Прописка нужна…
Черт, совсем забыл! А у нее и документов-то нет, сперли какие-то сволочи…
-Что-нибудь из документов осталось? – спросил я у Саши.
Она виновато покачала головой. Я взглянул на Карика – он усмехнулся и развел руками.
-Надо сделать официальный запрос! – заявил Артем. – Пусть вышлют справку: где, кто, когда выдавал паспорт и аттестат… А мы здесь восстановим… Как, Мердан?
Карик утвердительно кивнул.
-Но как быть с пропиской? – спросил Мерген.
Я молча выложил свой паспорт на столик. Они уставились на меня.
-Артем! Завтра возьмешь Сашу, мой паспорт и поедешь в ЗАГС… Оксанка все там же работает?
-И что? – Артем спросил это просто так, потому что в глазах уже мелькнула догадка.
-Подашь заявление о вступлении в брак… И пусть зарегистрируют как можно скорее…
-Два дня, не больше! – заверил Артем.
-А когда придет ответ на запрос, Карик сделает паспорт… Саша пропишется у меня и сможет работать… Вот и все. Ничего не имеешь против? – спросил я у девушки, судьбу которой мы решали, забыв спросить ее.
Она молчала. И ее можно было понять.
-Если против, говори сейчас, - предупредил Артем, - будем думать…
-Ничего больше не придумаешь!- сердито ответил Карик. – Останется только одно – отправить домой…
-Саша, ты что скажешь? – мягко спросил Мерген.
Она выглядела совершенно растерянной.
-Все уже решено! – объявил я, испытывая прилив какой-то лихорадочной поспешности, словно боюсь не успеть что-то сделать, что-то сказать…
-Ба, да уже восьмой час! – воскликнул Мерген.
-Опаздываем!
Мы поднялись.
Мерген побежал закрывать подсобку. Карик закурил и уставился на меня.
-Чего ты? – недовольно спросил я. Не люблю, когда меня прощупывают пристальным взглядом – в такой момент кажется, что человек, изучающий тебя, знает о тебе больше, чем ты сам.
-Ничего! – изрек Карик, выпуская струйку дыма.
-Все, закрыл! – объявил Мерген, с грохотом что-то опрокидывая.
-Пойдем, Саша, - сказал он девушке, - проводим твоего избранника…
Она вспыхнула и, вскочив, так и замерла, не зная, что говорить, что делать…
-А ты сам как без документов? – спросил Артем, пряча мой паспорт в карман.
-У меня есть удостоверение… Хватит и его…
-А на улице уже темно, - сообщил Карик, открывая дверь.
-Март на дворе, - проворчал Мерген, погасив свет.
Мы вышли из «шкатулки».
-Опять не пришла уборщица, - проговорил Мерген, запирая дверь. – Уволю к черту! Пусть потом идет жаловаться…
-По КЗОТу – не имеешь права, - заметил Карик, глядя в небо.
-Да ну его, твой КЗОТ…
То, что мои друзья говорили сейчас об обыденных вещах, словно забыв о моем отъезде, меня совсем не огорчало. Наоборот, они как бы давали понять, что ничего не произошло, что я остаюсь с ними.
От машины вернулся Артем:
-Ну, пора… Ехать всем – нет смысла, все равно не пустят… Так что, прощайтесь, и едем…
-Ладно, пока, - я торопливо пожал руки Карику и Мергену, потом повернулся к девушке: - Счастливо оставаться, тезка…
-Вы уезжаете? – грустно спросила она.
-Надо, - улыбнулся я, - такая работа… Через три месяца вернусь…
-Да, Мерген, - Артем снова вернулся. – Проводите Сашу до общаги и договоритесь на завтра… Лучше, на утро, до одиннадцати…
-Держи, Саша, - я вложил в маленькую, холодную ладошку ключ. – Завтра Артем отвезет тебя на квартиру… У тебя будет свой дом. И ничего не бойся! Прощай! – я пошел к машине.
-Не прощай, а до свидания! – бросил вслед Мерген.
-А я не суеверный, - ответил я, оборачиваясь. – Ну, пока…
-До свидания! – услышал я звонкий голос, разглядев маленькую фигурку, залитую бледным неоном.
И голос Карика сердито выговаривающий Мергену:
-Накаркаешь еще!
Я захлопнул дверцу, и машина сорвалась с места. Замелькали силуэты домов, деревьев, реже – людей. Но самое главное: там, у бара, остался человек, сказавший на прощание: до свидания!
«До свидания, тезка, - подумал я, закрывая глаза, - я скоро вернусь…»
Он не вернулся.
Через два месяца пришло извещение, что машина с продовольствием и медикаментами, направлявшаяся в лагерь беженцев, попала в засаду. Водитель и сопровождавшие – убиты…
Погиб и Саша.
Пуля попала в сердце в тот момент, когда он читал письмо от той, почти незнакомой и такой родной ему девушки – Саши…
Он умер сразу, так и не успев дочитать самых главных слов:
«Я тебя люблю, жду… Целую, твоя Саша.»