26. Прутская «конфузия» (окончание).
Странности служителей Церкви.
Царю Петру становилось то хуже, то лучше. Такое потрясение, как возможный плен и бесславие – было смерти подобно. Победителя короля Карла XII мучило будущее – ему виделся позор и злорадство множества врагов, как внутри Московии, так и за ее пределами, и от этого он терял контроль над собой. Нет, это было не малодушие и не трусость – это было много больше: мог погибнуть многолетний труд добытый потом и кровью тысяч и тысяч людей, как врагов так и единомышленников. Его никогда не посещали видения, а в эти минуты, часы, дни – словно все убиенные и обиженные поднялись из могил, чтобы отомстить за свое унижение и смерть. Находясь при памяти, он грезил наяву не в состоянии найти выход из создавшегося положения. В такие минуты, человек часто творит над собой смертоубийство. Руки опускаются, исчезает стремление бороться за все что дорого, чему посвятил свою жизнь. Гений Екатерины – жены царя Петра, заключался в том, что она, обладая уникальным женским чутьем, смогла распознать в нем его внутреннее состояние и внутреннюю борьбу себя с собой. Она была всегда рядом в минуты, когда Петр никого не хотел видеть и способен был на любые неконтролируемые поступки, даже самые жестокие. Тогда, в те времена, об этом говорили шепотом, не облекая в состояние болезней психического расстройства, а сейчас многие светила медицины и историки установили диагноз строителю государства Российского. Вот ряд заключений психического состояния царя Петра:
«…не всем ясно, какое значение имеют его огромные, "кошачьи", постоянно выпученные глаза, его быстрая, захлёбывающаяся речь, его невероятная подвижность – и умственная, и физическая. Между тем, это в совокупности позволяет задним числом поставить русскому императору вполне точный диагноз – гипертиреоидность, гипертиреоидный вариант нормы» (Эфроимсон, 1998: 109).
«Простота обращения и обычная весёлость делали иногда обхождение с ним столь же тяжёлым, как и его вспыльчивость или находившее на него по временам дурное расположение духа, выражавшееся в известных его судорогах. Приближённые, чуя грозу при виде этих признаков, немедленно звали Екатерину, которая сажала Петра и брала его за голову, слегка её почёсывая. Царь быстро засыпал, и всё вокруг замирало, пока Екатерина неподвижно держала его голову в своих руках. Часа через два он просыпался бодрым, как ни в чём не бывало» (Ключевский, 1990: 181).
«Через несколько месяцев, воспользовавшись ложными обещаниями, царь выманивает сына в Россию, где его ждут пытки, причём сам отец рвёт у сына ногти в камере пыток. Потом состоялся суд, который вынес сыну царя смертный приговор».
«Дело вовсе не во времени, а в явной психопатологии. Этот человек был серьёзно болен… Во время дополнительного расследования стрелецкого бунта Пётр принимал самое активное участие в допросах, пытках и казнях подозреваемых. Именно подозреваемых, потому что их вину никто не брал на себя труд доказывать» (Гитин, 2005: 181).
«…подобные дикие, варварские выходки выглядели невинными забавами по сравнению с гуляньями, устраиваемыми опьяневшими “соборянами” на улицах насмерть перепуганной Москвы. Оглашая вымершую и притихшую столицу пьяными криками и воплями, царёва кавалькада носилась по городу в санях, запряжённых свиньями, собаками, козами и медведями. Кому очень хочется увидеть во “Всепьянейшем соборе” чуть ли не глубоко продуманную сатиру по дискредитации папства, стоит задуматься, содержалось ли в петровской затее что-либо, кроме дикого азиатского беспутства и обыкновенной животной необузданности» (Синдаловский, 2008: 5).
«Марксистский историк Покровский объясняет психическую неуравновешенность Петра прогрессивным течением сифилиса... Нет никаких сомнений, что во время серьёзного волнения у Петра появлялся нервный тик различной интенсивности, который затрагивал левую сторону его лица... Похоже, однако, что бывали случаи, когда у Петра этот нервный тик переходил в конвульсивный приступ и приводил к потере сознания... ...психическое расстройство, от которого он страдал, было эпилепсией височной доли... Несомненно, долгосрочное влияние мучительных детских переживаний и длительное злоупотребление алкоголем также повлияли на его здоровье и мировоззрение» (Грин, 1997: 245–246).
«…страдал от запоев и сам Пётр. Ещё в далёком 1714 году придворные лекари считали его неизлечимо больным “вследствие несоблюдения диетических правил и неумеренного употребления горячих напитков”. О его пьянстве в народе говорили, “царь весь мир переел, переводит добрые головы, а на его кутилку и перевода нет”. Да, кутить Пётр и в самом деле любил. Вольно или невольно он стал родоначальником многих питейных традиций» (Синдаловский, 2008: 96–97).
«Приступы ярости у государя происходили довольно часто. Они возникали внезапно под воздействием неприятных известий или каких-то иных внешних раздражителей, но иногда и без видимой причины. Вероятно, в ряде случаев монарх при желании мог бы себя сдерживать, но его твердое убеждение во вседозволенности, присущей самодержавной власти, обычно исключало всякое стремление к самоконтролю. Во время новогоднего праздника 1 сентября 1698 года повод для недовольства Петра был вполне определенным: стало известно, что первый русский генералиссимус А. С. Шеин раздавал высшие офицерские чины за взятки. Дальнейший, весьма драматичный, эпизод описан в дневнике Иоганна Георга Корба. После оживленного спора с провинившимся вельможей царь выскочил из-за праздничного стола в соседнюю комнату и через несколько минут появился с обнаженной шпагой; ударив ею по столу перед Шейным, он закричал: «Так истреблю я твой полк!» В порыве ярости Петр начал размахивать оружием, приводя в ужас всех пирующих. Князь-кесарь Ф. Ю. Ромодановский был легко ранен в палец; Н. М. Зотов, отводя от себя «удар царского меча, поранил себе руку». Царь уже занес шпагу над Шейным, но Ф. Я. Лефорт успел схватить сзади разбушевавшегося державного друга и сжать его в своих крепких объятиях. Петр, рассказывает Корб, «напрягал все усилия вырваться из рук Лефорта и, освободившись, крепко хватил его по спине. Наконец, один только человек, пользовавшийся наибольшей любовью царя перед всеми московитами, сумел поправить это дело. Говорят, что этот человек достиг настоящего завидного своего положения, происходя из самого низшего сословия (несомненно, речь идет об А. Д. Меншикове, которого австрийский дипломат в данном случае почему-то не называет по имени. — В.Н.). Он так успел смягчить сердце царя, что тот воздержался от убийства».
При таком состоянии царя Петра, становится абсолютно непонятным попытка доктора исторических наук Ярослава Евгеньевича Водарского "Легенды Прутского похода Петра I (1711 г.)" многие факты, признанные большей частью все тех же российских историков, подвергнуть неоправданно обеляющей термической обработке.
Свидетельствования очевидцев и современников ставятся под сомнение только потому, что такого «не могло быть, потому что не могло быть». Так дневники датского посла Юст Юля не то чтобы ставятся под сомнение, они попросту отметаются как абсурдные. Такое отношение напоминает мне нынешнее правосудие России и Украины. Берутся только факты, которые и фактами нельзя считать – так предположения: «я думал, что он подумал», «я решил, что он знал», «я считаю, что он совершил убийство», и т.д. Такое принимается фемидой и по этим «удобным» «меканиям» люди лишаются на долгие годы свободы. У нас же суд идет над историей, которая в угоду России переписывается с попиранием всякой морали и человеческой этики. Например, на такое свидетельствование Юста Юлия:
«Как рассказывали мне очевидцы, царь, будучи окружен турецкою армией, пришел в такое отчаяние, что как полоумный бегал взад и вперед по лагерю, бил себя в грудь и не мог выговорить ни слова. Большинство окружавших его думало, что с ним удар – припадок», – вот что пишет Ярослав Володарский:
«Петр действительно был подвержен таким припадкам, при которых успокоить его могла только Екатерина. Но я не думаю (очень весомый аргумент. Авт.), что в данном случае это был припадок. Просто, потеряв на какое-то время самообладание, Петр быстро пришел в себя и ушел в палатку обдумать, что предпринять в сложившихся условиях. О том, что произошло после этого, источники сообщают противоречивые сведения.».
Оригинальное объяснение, не правда ли? «Я не думаю», «источники сообщают противоречивые сведения» – точно так же сейчас наше правосудие на свидетельстве «я думаю это он» выносит приговоры вплоть до пожизненного лишения свободы (весь суд над Алексеем Пичугиным построен только на словах «я думаю», я «предположил», «мне показалось»).
Я, например, считаю этого не то что недостаточным – это просто неприемлемо. И я не ищу «клубничку», чтобы опорочить «царя-батюшку», я хочу, что бы и «царь-батюшка» мерился теми же мерками что и Иван Мазепа, Филипп Орлик и тысячи опороченных сынов Украины и России. Я не хочу, чтобы исторические факты переходили в статус МИФОВ, а измышления, во многом наивные и красной нитью, словно семафор отбивающие в истории надуманность и ложь, выдавались за чистую монету и плодили историческую неправду среди наших потомков.
Можно привести еще ряд примеров «развенчания мифов» профессором Володарским, но анализировать откровенно надуманный абсурд – не суть романа. Просто признаем: Петр попал в безвыходную ситуацию и растерялся. Эта растерянность привела к обострению выше указанных болезненных процессов и вылилась в эпилепсию с элементами потери над собой контроля. Окружение, после безумного бегания царя по лагерю, на некоторое время уняло государя и Екатерина, советуясь с близкими стольниками приняла на себя решение о капитуляции. При этом, она безусловно советовалась с царем Петром, насколько позволяло его здоровье, а может, выйдя из палатки, говорила генералам и стольникам, что советовалась, принимая решения самолично используя женскую логику.
Могло быть такое, что войдя в шатер она увидела: супруг дремлет и не решилась его разбудить. Екатерина понимала: слово царя – решающе, и что царедворцы побоятся ослушаться. Она даже попыталась ему прошептать:
– Любимый мой господин, что делать будем?
В ответ услышала:
– Сама! Сама решай – мне все равно! – его глаза открылись и в них светилась безысходность, апатия и усталость.
Екатерина погладила его и поцеловала в лоб, как мать целует свое дитяти.
– Капитуляция! Так советуют генералы и Шафиров! – прошептала она едва слышно, чтобы опять не вызвать в нем приступа. Но Петр осмысленно посмотрел на нее и, сказав тоже шепотом:
– Сама! – закрыл глаза.
У входа в палатку появился лекарь! Екатерина увидела его по тени и осторожно вышла.
Тот стоял со склянкой с какой-то жидкостью в руках.
– Что принес?
– Успокаивающие на травах! Его величество заснет до утра!
– Хорошо, сама дам!
Она взяла бутылочку с притертой пробкой и вошла внутрь. Петр ворочался на кровати подрагивая. Екатерина налила немного в золотую чарку лекарства и, когда Петр в полубеспамятстве опять на нее взглянул – дала ему выпить. Тот покорно сделал глоток и опять заснул. Через минут двадцать его дыхание стало ровнее – он спал.
Екатерина вышла к генералам и дипломатам.
– Ему лучше, государь спит. Его величество приказал созвать совет и обсудить условия капитуляции.
Спорили недолго, да и спорить особо было не о чем – великий визирь ждал от царя человека способного вести переговоры.
– Вы, Петр Павлович, возглавите нашу делегацию. Берите, кого сочтете нужным, хотя нет! Отправляйтесь-ка лучше один с охраной. Если увидите, что великий визирь выставляет неприемлемые условия, или вовсе откажется вести речь о мире на условиях нашей капитуляции, предложите ему 150 тысяч рублей.
– У нас нет таких денег, матушка! – воскликнул Петр Шереметев!
– Ах, боже мой, Петр Борисович! Жизнь дороже! Соберем в лагере все ценности и отдадим личные драгоценности!
Петр Шафиров тотчас отбыл к Балтаджи Мехмету в сопровождении десяти офицеров Преображенского полка.
На этот раз великий визир не был столь неподвижен и встретил дипломата, о котором был немало наслышан, стоя. На переговорах хотел присутствовать и Девлет Гирей, но Балтаджи, зная его горячность и неприятие к московитам, не допустил того, пообещав, что обсудит этот вопрос с ним и другими сановниками, позднее.
Ответив на приветствие, он в свою очередь поинтересовался здоровьем царя Петра. Кто-то ему уже донес о болестях московского правителя. На такое участие Шафиров поклонился и, поблагодарив за заботу, заверил пашу, что это легкое недомогание вскоре пройдет.
– Господин посол понимает, что решение о мире, я сам принять не имею права – будем сражаться и дальше, до полной победы, как было у царя Петра с королем Швеции – Карлом XII, – выслушав предложение о капитуляции, отреагировал Балтаджи Мехмед-паша.
– Московские войска устали и не в состоянии вести дальнейшую войну! Царь болен и тоже не может быть вам, светлейший Мехмед-паша, достойным противником, жена его величества Екатерина взывает к вам о милосердии!
– Помилуй нас Аллах всемогущий, не мы настаивали на войне, не мы строили на чужих землях крепости, и не мы беспощадно преследуем, почти поверженных: его величество короля шведского Карла и Гетмана огромной Украины, отобранной московским царем. Где его милосердие?
Шафиров понял: перед ним опытный, умный и хитрый дипломат – его на жалость не возьмешь.
– Я уполномочен сообщить Вашему Светлейшеству, что его величество государь Петр, готов вернуть Азов и забыть все прежние разногласия. Он предлагает заключить «Вечный мир» между нашими державами, с тем, чтобы дружить долго и плодотворно.
– Очень мало вернуть Азов, чтобы надеяться на то, что Величайший правитель Востока султан Ахмед ибн Махмуд забудет прежние обиды. Очень мало!..
– Пусть светлейший и почтенный великий визирь Мехмед-паша, предложит свои условия! – увидев лазейку, мгновенно отреагировал Петр Павлович.
– Нет-нет! Я переговоры о мире вести не готов! Да, и не могу! Признаюсь, вы и московский царь мне симпатичны и я хотел бы вам помочь, но… – он многозначительно поднял палец к небу. – Но видит Аллах всемогущий, я-я-я…, как бы это сказать? – Он сделал паузу. – Я должен подумать, как правильно решить этот вопрос.
Шафиров хорошо понял прозрачный намек и заметил, как бы невзначай:
– Лично, ее величество, царица Екатерина, просила вам, ваше светлейшиство, передать что ей было бы приятно преподнести вашим женам красивые украшения, которые она приготовила. Это изделия мастеров Италии, Франции, Венеции, Флоренции прошлых веков. Многие из них изготовлены придворными ювелирами-мастерами, равными Бенвенуто Челлини!
– Рад, что царица и супруга московского правителя Петра, принимает такое участие к моим 350 женам. Но на всех не хватит украшений, а я не могу обижать моих любимых голубок!
– Смею заверить вас, ваше светлейшиство, да продлит Аллах ваши годы, хватит! Ее величество учла это! – сделал успокаивающий жест Шафиров.
– Она такая добрая и предусмотрительная! – только и ответил великий визирь.
Он на время замолчал. Пауза длилась довольно долго. В воздухе мухи затеяли какую-то возню и жужжали громко и настырно.
Наконец, паша сказал:
– Мы обсудим ваше предложение и через два часа представим условия, по которым можем начать переговоры о капитуляции и мире.
Через два часа, от великого визиря вышел возбужденный Девлет Гирей и, окинув взглядом Петра Шафирова, недобро сощурился. Взгляды их встретились и у московского дипломата заныло под ложечкой.
– Твой царь не воин, а собака дохлая! Вы будете мне платить «поминки» и уйдете из Украины! Ты не знаешь на что казаки готовы идти, чтобы прогнать твоего пса-убийцу!
Хан еще что-то бы сказал, но появился посланник великого визиря.
Девлет Гирей топнул ногой и, не скрывая своего презрения, вышел наружу.
Зачитав длинный перечень титулов правителя Блистательной Порты султана Ахмеда ибн Махмуда – чтец-толмач монотонно перечислил требования турецкой стороны, после выполнения которых, великий визирь мог просить султана о заключении мира. Пунктов было много и Шафиров понял, что мир дастся очень нелегко. Много было требований мелких, но кране неприятных. Они касались черноморского флота, крепостей, управления на украинских землях, уступок в Польше и на Севере шведскому королю и Станиславу Лещинскому – королю Польши, безнаказанных набегов татар на Левобережье и многого другого. Умный Шафиров не только обладал этим природным качествам, он был умелым дипломатом и, не отрицая напрямую пунктов капитуляции, ответил лаконично и разумно:
– Ваше светлейшиство, и все присутствующие достойные слуги Непобедимого и Великого султана Ахмеда ибн Махмуда, правителя Блистательной Порты – ваши претензии обоснованы и законны, но ни вам, ни моему государю они не могут быть полностью приемлемы. Требования уважаемого и блистательного хана Девлет Гирея стоит на старой, очень древней обязанности платить дань, которая уже изжила себя и является тормозом в отношениях двух великих держав Московии и Турции. Не может лев, пусть простит меня блистательный хан, боятся овцы и отдавать ему свою еду. Московское царство очень велико! Сейчас Господь отвернулся от нас за гордыню под Полтавской баталией, но настанет час мы восстановим силы и пусть тогда мы будем друзьями, чем врагами!
– Ваша светлость, граф, не в том положении, что бы указывать, что нам делать! – Эту фразу произнес сын Девлет Гирея – Мехмед Гирей, а, оставшийся с калгой визирь хана, Дервиш-Магомет-ага – согласно закивал головой.
Великий визирь строго вскинул глаза на говорившего и на Дервиш Магомет-ага, но не остановил того, а он продолжил.
– Отец ушел, но я скажу: «поминки» – это право Крымского хана с времен Золотой Орды и вы обязаны его выполнять.
– Правитель Крыма не только наш вассал, он союзник, поэтому мы не будем убирать из требований по заключению мира этот пункт, но уберем все, что касается неудобных вам вопросов капитуляции армии, вывода войск и снабжения провиантом и фуражом.
Слова великого визиря прозвучали без первичного энтузиазма в голосе и Шафиров, опасаясь, что тот вообще передумает из-за боязни перед султаном, поспешил согласиться.
Все условия капитуляции свелись в главных чертах к следующему: устанавливается «вечный мир»; русские должны возвратить туркам Азов в том виде, в каком он находится теперь; морская гавань Таганрог, равно, как и некоторые другие городки, не представляющие особой важности, должны быть разрушены; далее, королю шведскому предоставляется свободный проход в Швецию; выводятся войска и царские воеводы из Правобережной Украины и последняя, получает независимость и самостоятельное управление; наконец в заключение – должен произойти размен всех пленных. Вопрос о «поминках», которые должен московский царь ежегодно отправлять в Крым хану Девлет Гирею, оставили в силе.
Обязательным условием – были два заложника из близкого окружения царя Петра, которые должны проследовать в Стамбул и гарантировать выполнение заключенного договора.
11/22 июля 1711 года, после полудня, вице-канцлер Шафиров, прибыв обратно от верховного визиря, дал ее царскому величеству отчет о переговорах и предоставил проект условий мира.
Обсуждали договор долго. Екатерина несколько раз была у царя Петра и передавала от него приказы. Насколько они соответствовали действительному состоянию государя – трудно было судить. Полемика вокруг этого ведется до сих пор. Многие историки склоняются к мысли, что жена Петра – никакого участия в этом не принимала. Действительно, если рассуждать логически, как допускает, вернее позволяет себе делать выше упоминаемый историк Ярослав Володарский, то супруга правителя Московского царства, не обладала государственными способностями: она попросту в нужный момент использовала свое влияние для того, чтобы царь Петр обрел душевное равновесие и этим помогла ему сохранить лицо перед потомками и близким окружением. Как это расценить? Вопрос излишний, потому что сам Московский царь это оценил, как посчитал нужным и правильным:
«Известно, что Петр оценил поведение Екатерины в Прутском походе настолько высоко, что в 1714 г. специально для ее награждения учредил новый российский орден освобождения, переименовав его вскоре в орден святой великомученицы Екатерины (по уставу, этим орденом могли награждаться только женщины). При этом Петр сказал, что орден «учинен в память бытности ея величества в баталии с турки у Прута, где в такое опасное время не яко жена, но яко мужская персона видима всем была».
Подтверждением этому служит сам орден: на нем изображена святая Екатерина с крестом, на котором первые буквы слов: «Г[осподи], с[паси] ц[аря]», а на обратной стороне латинская надпись: «Трудами сравнивается с супругом». Кроме того, в манифесте 15 ноября 1723 г. о короновании Екатерины Петр упомянул о том, что Екатерина помогала ему в Северной войне и в Прутском сражении и «мужески, а не женски, поступала».
Я вполне разделяю уважение московского царя к своей супруге, а главное – признание в ней того, что Петр I очень не любил делать по отношению к кому-либо, и в чем отказывают Екатерине современные российские историки: сметливости, самообладания, умения сконцентрироваться на поставленной задаче, способности поддержать в трудную минуту близких и супруга, и, конечно же – незаурядный ум дипломата.
Условия заключения мира вырабатывались исходя, исключительно «доброй воли» великого визиря Мехмед-паши, сдобренной очень обильным подарком Екатерины. Слухи противоречивы, но вполне соответствовали духу того времени. Что в них нашел такого оскорбительного для чести царя Петра исследователь – трудно понять. Разве что, расхожее понятие, что Екатерина «откупилась» от великого визиря, некоторым историкам режет слух. Это была скрытая контрибуция, принятая мировой практикой при капитуляции городов, воинских подразделений и т.д. В этом случае, так получилось, Балтаджи Мехмед-паша драгоценности присвоил себе, за что и поплатился. Султан, то ли недовольный мирным договором, то ли тем, что были скрыта значительная сумма полученная великим визирем, сослал его на Родос в тюрьму, где по одним данным он был удавлен, по другим – прожил довольно долго, помилованный но отстраненный от Двора и Большого Дивана.
Чтобы подвести итог Прутской капитуляции читаем:
«После такого подарка (подарка Екатерины. Авт.) визирь продиктовал свои условия мира на довольно приемлемых для России условиях: передача Азова, уничтожение Таганрога и Каменного Затона, ликвидация Азовского флота, освобождение Польши от русских войск, невмешательства в дела казаков. Единственное условие с которым Шафиров был категорически не согласен – восстановление ежегодной дани Крымскому ханству. Однако ему пришлось уступить, но в письменный договор этот пункт не успели внести из-за ссоры Балтаджи-Мехмед паши с крымским ханом. Порта получила мир, а Екатерина – замужество, корону и учрежденный в ее честь орден св. Екатерины.
Единственное положение договора, в той или иной степени отвечавшее требованиям Крымского ханства, заключалось в запрете русскому царю вмешиваться во всеукраинские дела и в обязанности ликвидировать русские крепости, построенные на спорном степном пограничье (Каменный Затон и Ново Богородицк). Заключение мира между Россией и Турцией было враждебно воспринято Девлет Гиреем и Карлом XII, так как ни тот, ни другой не достигли своих целей.
Узнав об истинных причинах, по которым был заключен Прутский мир султан Ахмед III пришел в ярость, и низложил Балтаджи-Мехмеда пашу. Ему грозила казнь, но султан миловал его благодаря ходатайству его жены, знаменитой в свое время казначейши султанского гарема. Однако позорной ссылки на остров Лемнос он не избежал. Началась подготовка к новой войне, но территориальные уступки со стороны России смягчили позицию османской стороны, и 5 апреля 1712 года в Стамбуле между двумя государствами был подписан Адрианопольский мир»
Московский царь Петр, потеряв в 1711 году после Прута всякую надежду обустроить себе столицу близ теплых вод Азовского моря, торжественно провозгласил в 1712 году столицей своего царства-государства не Таганрог на Азовском море, а город Санктпитербурх – Санкт-Петербург на Неве.
И так, мирный договор освобождал Правобережную Украину от московского влияния: царь вынужден был вывести войска на Левый берег.
Филипп Орлик и запорожцы сыграли немаловажную роль в окружении московской армии и массы атак, на передовые позиции царских войск. Часть казаков возглавил он сам, вторую часть – Кость Гордиенко. Бились славно, но гетман итогом войны был не удовлетворен. Интриги Петра и его дипломатов держали в напряжении не только Украину, Речь Посполитую, но и Оттоманскую Порту, Крым и даже Австрию с Францией.
Шведский король не участвовал в Прутской кампании, предоставив к услугам великого визиря своих военспецов и мушкетеров, а после заключения мира, опять стал настаивать на новых военных действиях против Московии.
После подписании мира с Московией интересы Порты соблюдались, но договоренности относительно союзников – нет. Впрочем, об этом много написано, а нам важно заглянуть вперед – в начало1713 года.
Как известно: новая война с турецким султаном не добавила славы ни одному из монархов и окончилась 5 апреля 1712 года очередным заверением сторон в «Вечном мире» и Адрианопольским договором. Но Петр не оставляет попытки устранения причин, по которым султан Ахмед ибн Махмуд, упорствует, не желая ему выдать шведского короля Карла XII и Гетмана Украины Филиппа Орлика.
Обиженный и обделенный в результате московско-турецких войн 1710-1712 годов Девлет Гирей начал переговоры с царем Петром об уходе под его вассалитет. Правда, это были пробные, прощупывающие намеки, которые не получили логического завершения. И тем не менее, непорядочный московский царь жаждая получить в свои руки вышеуказанных особ, предложил Девлет Гирею баснословную сумму за их поимку и выдачу.
Почему я говорю непорядочный? По причине, желания всякий раз, подчеркнуть российским и пророссийским историкам: вы беспощадно судите исторические лица, в частности, Ивана Мазепу, приклеивая ему всевозможные ярлыки, но подленько умалчиваете пороки намного страшнее и коварнее, циничнее и бесчеловечнее, свойственные лицам вашей фантастической истории. Вашей, потому, что, чем больше узнаешь о псевдо истории Империи, тем больше хочется хорошо с мылом вымыть руки, и дистанцироваться от нее, не имея ничего общего!
Как ведет себя шведский король в отношении своего врага, когда тот оказался в сложной обстановке и не смог противостоять ему на поле брани во время восстания Кондрата Булавина и башкир? А вот как:
«Но и не в этом даже его (царя Петра. Авт.) главный талант, главный реформаторский талант и полководческий гений (как вы поняли: очередной дифирамб – дальше поймем, не лишенный известной доли либо цинизма, либо глупости). Эта полководческая гениальность была у него связана с каким-то интуитивным пониманием, что этически возможно, а что нет в большой политике. (Очень интересная фраза, что же этически возможно в большой политике?). Приведу один пример, недостаточно освещенный даже у Соловьева и Ключевского. Речь идет о знаменитой полтавской битве, победе Петра над шведами под Полтавой в 1709 году. Все шло к тому, что эту битву Петр, как и предыдущие, проиграет Карлу ХII. Карл в 1708 году пошел на Смоленск с отличной 44-тысячной армией и намерением далее взять Москву. А пока он взял Могилев и остановился в нем, поджидая почти такую же по численности армию своего генерала Левенгаупта (не такую – 15 тыс. солдат. Авт.), который вез Карлу припасы. У Петра в тылу в это время полыхало восстание Булавина (опять казаки!) и башкиры. Петр снял большую часть войска и отправил его на подавление восстания, оставшись один на один с превосходящими силами шведов. Казалось бы, он обречен. Но произошло нечто удивительное – Карл вдруг повернул в Малороссию... Ключевский пишет: "Карл оставался верен своему правилу – выручать Петра в трудные минуты: это были два врага, влюбленные друг в друга". Раскроем тайну этой "влюбленности". Просто Карл был воспитан в уже отживших представлениях о воинской чести и доблести. Он полагал, что негоже нападать на войско Петра, когда у того в тылу его подданные и слуги подняли мятеж – это будет не по рыцарски. Пусть Петр уладит домашние дела, накажет своих дерзких слуг, тогда по честному сразимся. Поэтому он и отошел на зиму (на Украину), нимало не подумав, что же будет с Левенгауптом. Наверное он рассчитывал на ответную куртуазность Петра. Но когда Левенгаупт оказался неподалеку от Петра, откуда уже ушел Карл, Петр и не подумал заниматься средневековыми реверансами и ожидать, пока Левенгаупт соединится с Карлом. Современная война – это быстрота, натиск, неожиданность, военная хитрость, а не следование замшелым средневековым представлениям о чести. Левенгаупт был наголову разбит под Лесной осенью 1708 года, а вскоре та же участь постигла самого Карла под Полтавой.».
Цинично, но правдиво! Самое главное, что и автор этих строк, точно такой же, как и историческое лицо, которое он так взахлеб описывает.
Прожив 60 лет, я начинаю понимать, что наш мир шагнув в XXI век, изменяется в худшую сторону. Честь, порядочность и уважение ближнего, пусть и противника – это оказывается «замшелое средневековье». Теперь читатель понимает, откуда у нас возникли правители нынешнего диктаторского формата – их воспитывали подобные историки-учителя. Но удивительней всего, что с таким же апломбом они все те качества самодержца, вызывающие у них такое восхищение, у того же Мазепы осуждают, как подлейшее преступление против царя-батюшки. Но давайте для большей убедительности прочитаем еще одну выдержку… может царь все-таки сердоболен, как был в свое время милостив к нему Карл XII, и может оставит в покое и его, шведского короля, и Гетмана Украины Филиппа Орлика?.. Ведь, и так уже несколько раз праздновал «виктории». Читаем, что предлагал московский царь Петр Девлет Гирею:
«…В ней (договоренности) Петр I изъявлял готовность заключить через Шереметева с Девлет-Гиреем II русско-крымский договор, приняв все его условия, а ханство в русское подданство. За голову Карла XII хану были обещаны 12 тыс. мешков левков (1 млн. 450 тыс. руб.). За получение таким образом свободы рук на севере было обещано все русские силы послать на помощь Крыму. При невозможности пленения шведского короля Петр I просил сжечь турецкие военные и продовольственные склады в Молдавии».
Ну, склады: Бог с ними – шла война, но преследовать фактически поверженного врага – предел цинизма и жестокости. Российские историки скажут: это этика нового времени, которая диктовалась необходимостью и «гением» новоявленного Мессии победных фанфар и «викторий».
Король Карл был педант и честный человек, рыцарь по духу и совести. Не он начал войну, и, мог выиграть ее у московского царя используя того слабость, но он рассчитывал на честные сражения и поединки. И вот вместо желаемого честного противостояния, король попал в капкан непорядочности и цинизма – и поплатился. Причем, он так и не понял своей главной ошибки: с азиатскими волками жить – по волчьи выть!
Я сознательно упускаю ряд интриг, творившихся вокруг каждой исторической особы. Время создавало, как выражаются историки, новый подход в взаимоотношениях между странами, и эти отношения были основаны на шпионаже и заговорах.
Церковь в этом деле не пасла задних, а наоборот, пыталась даже оказывать определенное влияние на происходящие события.
В этом отношении, православие еще переживало сокрушительный удар Никоновских реформ, основанных на надуманных и высосанных из пальца канонах, а православная церковь Украины, в лице предавших своего гетмана и народ, Прокоповича и иже с ним стоящих, стыдливо умывалась и причесывалась под новые обряды.
Католическая же вера, чувствовала себя вполне не плохо. Даже протестантство и прочие «ереси», не мешали иезуитам, как всегда, втираться в доверие королей и правителей разного ранга в поисках выгод Святому Престолу. Иезуиты в Польше в лице примаса чувствовали себя и вовсе вольготно.
Они же под видом разных миссий обустроились при дворах Европы, занимаясь сбором секретов способных послужить «во вящую славу Господню», а точнее на пользу Риму. Австрия в тесной спайке с московским царем, охватив влиянием всю Западную и Центральную Европу, фактически диктовала свою волю всем правителям.
Дряхлеющий «Король-Солнце» уже не был столь активен, хотя ему такой расклад сил явно мешал. Усиление Австрии и ее союз с царем Петром, как кость в горле сковывал действия Франции на международной арене. Шпионы Австрии, Франции, Московии, Станислава Лещинского, Августа, Англии и Турции, я не говорю о множестве мелких, но тоже претендующих на право «быть под солнцем» князьков, наводнили Бендеры, Яссы и все видимое пространство где варился всеазиатский с европейской приправой украинский борщ.
Это хорошо понимал Филипп Орлик и новые люди у него всегда вызывали настороженность. Прибывающих к нему под тем или иным предлогом на службу, он проверял с особой тщательностью. Он предпочитал дружить и работать с проверенным окружением и, не только своим, но и шведского короля. Последнего, характеризовали честность и порядочность, по этой причине и близкие к его двору сановники, были людьми чести. С такими можно было говорить о серьезных делах, у таких можно было ожидать помощи и взаимопонимания. Часто страдая от азиатских интриг, и не понимая, как можно давать слово и тут же его нарушать, они беззаветно исповедовали клятву чести, ставшей для многих поколений – кредо жизни.
– Я хочу вам сказать, мой друг, что брат Бартоломью, которого вам представил несколько недель назад его величество король, излишне проявляет интерес к вашим делам, – произнес де Летри, сидя в очередной раз в кругу гостеприимной семьи гетмана.
– С чего вы решили, граф? – оторвался от тарелки с борщом Орлик и глянул на друга.
– Вчера он шептался с пастором Иоганном Венделем Бардильи и Понятовским и вид мне его не понравился, он говорил о вас.
– Вендель Бардильи – это тот священник-итальянец, что остался без своего хозяина, герцога Максимилиана Эммануила?
– Он! Принц в плену у московитов!
– Н-да! Жаль герцога Вюртембергского – храбрый юноша! – произнес Орлик. – А что Стась?
– Граф принадлежит к древнему аристократическому роду и человек глубокопорядочный… На вопросы отвечал отрывисто, чисто из вежливости – один раз резко.
– Что могло понадобится иезуиту в такой компании?
– Они шпионят в пользу австрийского императора, а значит на пользу Московии.
– Сие мне ведомо, уже объяснялся с посланником французского короля, графом де Зайером! Да, ты ешь, ваша милость! Ешь! – кивнул Филипп в сторону тарелки. – Такой наваристый борщ, как готовит моя Ганна, никто не может сварить.
Услышав свое имя, Анна вышла из соседней комнаты.
– Подать чего?
– Нет, моя ясонько! Все есть, то мы про борщ с другом розмовляемо.
В дверях возникла высокая фигура Григория Герцика.
– Приятного аппетита! – кивнул он.
– И ты будь здоров! – приветствовал свояка Орлик.
Де Летри встал и сделал легкий поклон.
– Сидай з нами обидаты! – пригласил Филипп родича.
– То, не время сейчас! Кость Гордиенко перехватил подозрительную личность: говорит, что к тебе, но не говорит кто!
– Садись поешь, успеется! – настойчиво повторил Орлик.
– Друг мой, я решил оставить службу! – неожиданно произнес де Летри!
Гетман и Герцик удивленно посмотрели на него.
– Что так? – переспросил гетман.
– Хочу посвятить себя Богу. Много нагрешил на этом свете – настало время привести в душе все в порядок.
– Кабы все грешники были такими как ты – на земле установилось бы Царство Господне! – грустно произнес Филипп. – Жаль будет с тобой расставаться!
– И мне жаль, но сердце устало от крови и слез – нужно найти мир в душе!
– Это непросто!
– Не исключено, что невозможно! – вставил Герцик.
– Знаю, друзья, но чувствую, что могу дать слабинку и это может навредить нашему королю!
– Тебе нужна помощь? – напрямую спросил кавалера Орлик. – Что приключилось?
– Несколько раз Бартоломью пытался выяснить о наследниках покойного Ивана Мазепы.
– Таких нет, на жаль! – пытливо окинул взглядом его гетман.
– То и я ему сказал, но он, как-то подозрительно улыбнулся и ответил мне и вовсе непонятно: «Ну-ну, пусть все так и думают». Я хотел его расспросить подробнее, что он имеет в виду, но отец Бартоломью, только и ответил: «Я еще обращусь к вам шевалье – Святая Церковь будет вам очень признательна, если вы будете с нами откровенны».
Орлик с Герциком незаметно переглянулись, но промолчали, ожидая продолжения. Но его не последовало: слышно было лишь как стучали деревянные ложки о глиняные тарелки.
– Тебя обеспокоили его слова, мой друг, но почему?
Орлик сделал вид, что разговор его не встревожил и это неплохо получилось.
– Там, где иезуиты – добра не жди. Они взяли след…
– Какой? – прервал его гетман.
– Это вам решать, моим друзьям, а я уже не хочу участвовать ни в каких тайнах.
– Они были? – не понял, или сделал вид, что не понял Филипп!
– Вы ж понимаете, что были! Я становился вольным или невольным их свидетелем, но его величество доверял мне, и я не хочу сейчас, когда слаб духом, подвести его: я подаю в отставку.
– Может, мы поможем кавалеру, а он повременит с уходом от короля? Ему сейчас нужны верные друзья!
– Чем вы можете помочь ясновельможный, и вы достойный генеральный есаул?
Де Летри аккуратно положил ложку на стол и собрав крошки хлеба, отправил их в рот. Вид его был сосредоточен и это вызвало невольную улыбку у Орлика.
– Чем-нибудь да поможем – нужно подумать!
На том, поблагодарив хозяина и вышедшую в светелку Анну Герцик, его супругу, де Летри вышел.
Уже во дворе его догнал Герцик и, кивнув нескольким казакам курившим трубки, чтобы те сопровождали друга, сказал на прощание:
– Это на всякий случай – разного сброду не счесть в Бендерах. А мы вскоре будем у вашей милости, тогда поговорим подробней о брате Бартоломью.
Глаза Григория светились умом и, хорошо знающий его кавалер, поклонился по-дружески и с пониманием.
Посланник был от княгини Дольской. Он передал гетману небольшой пакет, тщательно зашитый в потаенном месте обшлага кафтана.
Гетман быстро вскрыл его и прочел несколько строк. По выражению лица трудно было понять какое он получил известие.
– Тебя сейчас накормят. Отоспись и назад в путь! Получишь от меня записку для ее сиятельства и деньги на дорогу! Ступай!
На следующее утро посланник на свежей лошади отправился к своей госпоже в Дубно.