Чистое отчаяние.
Маруся сидела на кухне, отвернувшись к окну. Когда вошел Федя, она даже не оглянулась. Впрочем, Маруся могла видеть его отражение в оконном стекле.
- Все так... Все стало так быстро кончаться… Я совершенно не могу быть одна… - глядя на Федино отражение, она говорила, говорила. Будто весь день готовилась к этому. Накапливала жалобы.
Феде хотелось ей ответить, но он чувствовал, что она не способна была понимать какие-то разумные слова. А он и не знал таких слов.
Маруся казалась ему сомнамбулой. Феде и хотелось, чтобы она пробудилась от этого полубредового состояния, в котором находилась уже столько времени, и он боялся этого момента.
Может быть, она и не нуждалась в чужих утешительных словах, ее саму захлестывали потоки почти бессвязных жалобных слов.
Федя приходил вечером. Она будто ждала его. Ждала его выхода. Как в пьесе: «А вот и господин NN…» И начинались ее слова. Ну, или диалог с немногими репликами партнера. Федя определенно вписывался в это драматургическое окончание дня.
У Феди в прошлой жизни была кошка. Соскучившись за день без хозяев, она встречала их у входа, терлась о ноги, обнюхивала сумки, вскакивала на тумбочку в прихожей и тянулась к хозяевам, заглядывая в глаза. Ее надо было гладить, говорить ей ласковые слова.
- Мне нужны, - говорила Маруся, - будни, работа, даже соседи, чтобы слышать шум, плач, телевизор… Чтобы было ощущение, что жизнь только у меня остановилась.
- Не говори так, - Федя взял ее руки, сложенные на столе, - не надо, прошу тебя! Все пройдет.
- Нет больше ее… Нет ее! – Маруся окончательно расплакалась, опустила голову. Федя погладил ее по волосам. Она еще больше расплакалась.
Маруся ежевечерне так же плакала и так же «мокро», «липко», растянутыми губами, произносила что-то, сводившееся, в конце концов, к тупиковым вопросам: «почему?», «за что?» «зачем?»
- Да… - сказал вызванный Федей его медицинский друг Чучелов, - болезнь века. Болезнь девятнадцатого века. Болезнь тургеневских барышень.
- Ты думаешь? И все?
- А ты что думал! Нервическая слабость! Это не так безобидно. Все ведь от головы, все через голову. Может быть что угодно!
Но вот однажды Федя застал Марусю сидящей перед телевизором и с шитьем на коленях. А ведь еще накануне Федя боялся, как всегда, оставлять ее одну, она была отрешенной, пустоглазой, безразличной ко всему.
Удивляясь, радуясь, настороженно вглядываясь в ее лицо, Федя стал в дверях. Маруся тоже удивленно и как бы не понимая, зачем здесь этот человек, уставилась на него, наклонив голову, будто так - глядя поперек человека - можно было все разглядеть гораздо лучше.
Федя «это» как-то понял или, скорее, почувствовал, потому что он уже не знал, куда деть сумку с продуктами. Он замялся, виновато и независимо улыбаясь.
- Положите на кухню!
- Ага.
Почти две недели Федя был здесь чуть ли не полновластным хозяином, убирал комнату, выносил мусор, варил обеды, кормил Марусю чуть не с ложечки, пичкал лекарствами, встречал и провожал Чучелова, который по его просьбе навещал Марусю. Теперь один взгляд вернул Федю в исходную точку. Вроде того, как в детстве в игре с фишками и игральной костью вдруг попадешь на «черную» клетку и по правилам должен возвращаться куда-нибудь в начало пути. Федя вышел на кухню, рассовал продукты по полкам холодильника, вернулся в комнату и опять стал на пороге. Маруся не подняла голову от шитья, не произнесла ни слова.
- Ну ладно, мне пора, - сказал Федя.
Он куда-то еще пошел. Где-то долго и будто бы по делу ходил. Время некуда было девать. Город, живущий материальной жизнью, всегда отрезвлял его. Но дома, в четырех стенах, в знакомой обстановке отчаяние, ниоткуда вдруг взявшееся, захлестнуло его. Мысль о том, что еще сегодня утром он проснулся счастливым, как просыпался в течение последнего времени, была мучительна.
«Еще утром, еще каких-то несколько часов... И вот ее нет. Нет, как не было. И вечерний тупик».
«Почему? За что? Зачем?»
Деться было некуда. Ровно, приглушенно, мирно гудел ночной город.
«Господи, какая тоска! Пробудилась».
Федя пытался и не мог разложить все по полочкам.
«Во всем будничность, умиротворенность… А тут не знаешь, что с собой делать, хоть по полу катайся!»
Федя хоронил себя по высшему разряду. Сменяя друг друга, шла в ход самая мрачная музыка. В комнате стоял туман от сигаретного дыма.
Когда в дверь постучали, Федя не сразу услышал. Дверь открылась, и на пороге появилась Маруся.
Потом, много позже, Федя пытался объяснить ей, что это было.
«Это было “чистое отчаяние”. Без примеси задней мысли, абсолютно без всякой лазейки для спасительной надежды отчаяние. “Чистое отчаяние” - вот, что это было! Понимаешь?»
Федя напрасно пытался объяснить и Марусе, и себе самому этот психологический феномен, который, как он уже не раз замечал, присутствовал в его жизни.
«Обмануть судьбу. Отчаянием!» - на разные лады формулировал он.
Федю озадачивало и даже настораживало то, что он не может посвятить в свое открытие никого, даже Марусю! «Для полезного использования в жизненных обстоятельствах».
Но это было потом, а пока он с ужасом смотрел на вошедшую женщину.
Маруся смущенно улыбалась. Только и всего.
2007
2014