Инга росла любознательным, тонко чувствующим ребенком. Она посещала художественную школу, хорошо и усердно рисовала. Периоды взрывной активности на улице чередовались с долгими неделями сидения взаперти — за рисунками, чтением книг и бесконечными мечтами о будущем. Она воображала себя великой художницей, грезила о любви. Поэзия ее восхищала, кружила голову. Над стихотворением Гумилева, в котором лирический герой все равно соглашается взять в руки «волшебную скрипку», несмотря на то, что ему придется «заглянуть в глаза чудовищ и погибнуть славной смертью, страшной смертью скрипача» Инга плакала целый месяц. С сладким замиранием сердца без конца повторяла про себя запавшие в душу слова — «духи ада любят слушать эти царственные звуки, бродят бешеные волки по дорогам скрипачей». Ну и так далее.
Молодость закружила ее в опьяняющем ритме танго. Она ощущала, что разговаривает с миром на одном языке. Могла, не замечая часов, беседовать с интересным человеком. Иногда — ночами напролет. Легко и страстно влюблялась. Юное, восхитительное существо с копной рыжих волос и озорной искоркой в пронзительном взгляде зеленых глаз быстро становилось душой компании, в которую заносил ее попутный ветерок. Ее обожали, ей восхищались, ее ненавидели.
Сложно сказать, в какой момент жизнь дала трещину. Быть может, виноваты наркотики: она к ним со временем пристрастилась на бесконечных вечеринках. Сначала - веселые косяки с травой, потом - дорожки кокаина, нарезанные на мутном зеркале праздника, который must go on в городе which never sleeps. Возможно, виноват Андрей, кого она полюбила без памяти, а он безжалостно и жестоко вдребезги разбил ее сердце. Но в один прекрасный момент что-то оборвалось внутри, и мир со всей тяжестью обрушился на нее, погребя под своими обломками.
Первый приступ тяжелой болезни случился хмурым ноябрьским утром. Инга так и не смогла в тот день выйти на улицу. Ей казалось, что за ней внимательно наблюдают неведомые враги, ей было безумно страшно. На следующее утро она пулей выскочила в дождливую, холодную осеннюю хмарь в одном халатике — дома ей показалось еще страшнее. Потянулись серые, тяжелые дни. Инга замкнулась в себе, прекратила общаться с друзьями. Ее мучили галлюцинации, душили приступы паранойи. Она не всегда помнила, что делала вчера, прошлую неделю, месяц.
Наконец встревоженные родственники отвезли девушку в больницу. Там, привязанная к кровати, извиваясь под хлыстом галоперидола, она узнала, что ад все-таки существует. Только на раскаленной сковородке черти поджаривают не задницу несчастного грешника, а - сознание, каждую его клеточку, время тянется бесконечно, но всякую секунду можно мечтать лишь о том, чтобы хотя бы на мгновение пытка остановилась.
Немного придя в себе после первой, чудовищной недели лечения, Инга твердо решила больше сюда не попадать. Она научилась с улыбкой на лице выносить приступы паранойи, врать врачам и все время притворяться здоровой. Через два месяца Ингу выписали.
А к лету она окончательно очухалась. Полностью пришла в себя. Так, что даже не могла поверить, что именно с ней произошел весь этот кошмар. Казалось — с кем-то другим.
Но осенью психопатический эпизод повторился. И она опять оказалась в больнице. И на следующий, и позаследующий год. Снова и снова жизнь выписывала ей путевку на ознакомительную экскурсию в ад. Как будто его высочество Дьявол лично распорядились, чтобы черти оформили абонемент этой милой рыжей девчонке.
В очередной раз возвратившись в себя после нескольких месяцев помрачения, Инга с болью стиснула зубы и, мобилизовав всю силу своей ярости, принялась бороться за жизнь. Она каждое утро вставала в шесть, час занималась йогой, полчаса принимала ледяной душ. Стала посещать различных врачей и встречи анонимных шизофреников. Добровольно сидела на нейролептиках, от которых мозги превращались в кашу, а дневной свет становился тусклым, как перегоревшая лампочка в деревенском сортире. Даже курить в итоге бросила, пусть и не с первой попытки. И — смогла пережить без сбоев осень. Потом — весну. Год. Два. Четыре.
Она устроилась на работу и научилась не вызывать подозрений. Хотя не всякий день в офисе ей давался легко. Перестала сближаться с людьми, понимая, на каком вулкане ей приходится жить. Запретила душе влюбляться, хотя иной раз не отказывала себе в легком флирте и встрече на одну ночь со случайным знакомым.
Вскоре Инга прекратила курс нейролептиков, и ничего страшного не произошло. Освобожденный от побочного действия лекарств, разум ее окончательно прояснился. Она вновь смогла увидеть солнце и яркий дневной свет, по которому так соскучилась в темноте.
Впрочем, было бы преувеличением утверждать, что девушка вновь стала нормальной. Нет — она ощущала себя поломанной игрушкой. И долгими одинокими вечерами ломала голову над одним и тем же вопросом. Почему именно я? За что? Листала толстые тома по психиатрии, изучала труды австрийской психоаналитической школы. И — не находила ответ.
Игнат появился в ее жизни внезапно, выпрыгнув как чертик из табакерки. И Инга даже не помнила точно, при каких обстоятельствах впервые с ним познакомилась. Он был профессиональным психологом, и ее интерес к нему поначалу был сугубо прагматическим. Продолжительные беседы с Игнатом помогали Инге поддерживать себя в норме, только и всего. Поэтому она проморгала момент, когда умудрилась нарушить свое собственное табу. А когда поняла, что проморгала, было уже поздно сопротивляться — она любила его до слез, до корней волос, до спинного мозга и мизинчика на левой ноге.
В тот вечер, их последнюю встречу, Игнат был особенно мил. Они сидели в открытом ресторанчике у моря, любовались закатом. Он нежно накинул ей на плечи шерстяной плед, подлил в бокалы рубинового вина. Красное солнце медленно садилось за горизонт, уютно отражалось в бокале.
- Ты хочешь знать, почему заболела именно ты? Но видишь ли в чем дело, малыш — человек тем и отличается от животных, тех же обезьян например, что мы шизофреники. Подумай сама — разве какое-нибудь животное способно подумать про себя «Я»? Нет, зверушки живут полной жизнью, удовлетворяют природные инстинкты, и испытывают наслаждение, когда сумели их удовлетворить, страдание - когда им этого по тем или иным объективным причинам не удалось. Ни одно живое существо в мире не будет страдать из-за того, что ему кажется, что оно чем-то не соответствует некоему идеальному представлению о себе самом, которое есть только в его воображение и нигде более. В то время как человек только по этому поводу и страдает. Шизофрения в природе человеческого сознания, без этого болезненного раздвоения внутри себя, никакое сознание, точнее — самосознание, невозможно в принципе. Тем более невозможно воображение. Люди живут в двух мирах. Реальном и воображаемом. Причем — одновременно.
Игнат замолчал. Возникшую в разговоре паузу заполнял шум прибоя. Инга поплотнее закуталась в плед, перекинула ногу на ногу, вытащила сигарету из пачки на столике. Игнат услужливо поджег. Огонек зажигалки отразился в темном омуте его глаз и снова потух.
- Ты никогда не задумывалась например, какая сила могла заставить наших первобытных предков тратить уйму времени, чтобы намалевать охрой на стене пещеры великолепную, прорисованную до мелочей картину буйвола, вместо того, чтобы лежать и набираться сил перед следующим тяжелым днем битвы за жизнь, как все прочие нормальные зверушки? Ведь в природе действует закон сохранения и перехода энергии — животные тратят силы только на те действия, которые необходимы для жизни и ни на что более. Значит, и занятия искусством для человека абсолютно необходимое действие. Не будет тратить на эту деятельность силы, значит — умрет.
Игнат поджег себе сигарету, сделал глубокую затяжку.
- Ну вот и ответь — в какой единственной возможной ситуации занятие искусством спасает жизнь? Только если ты шизофреник. Не будешь выпускать пар, направляя его вовне, - взорвешься, болезнь попросту растопчет тебя.
Солнце село за горизонт, на улице стало темно, официант поставил на столик свечку.
- Ты ведь сама заключила эту сделку с судьбой, когда мечтала о том, чтобы и тебе тоже предложили владеть волшебной скрипкой. Кто же виноват в том, что ты забросила ее на антресоли? А тебя ведь предупреждали.
«Ну откуда ты это знаешь, я ведь не рассказывала тебе» - неожиданно пришедшая в голову мысль полоснула, как бритва.
И Инга проснулась.
Она лежала в своей постели в московской квартире, и потихоньку до нее начало доходить. Инга судорожно перебирала в голове все свои встречи с Игнатом. Затем бросилась к телефону. И - не нашла в контактах записи с этим словом. Опустилась на пол и завыла в слезах, как раненый дикий зверь.
На следующее утро Инга поднялась в шесть. Достала с антресолей планшет, кисти и акварель, отряхнула пыль. Она села возле окна и внимательно смотрела на улицу.
Можно ли передать обычными акварельными красками яркий солнечный свет?