Памяти отца моего
Романова Василия Никифоровича
Военная тема не моя – родился я без малого через восемь лет после её окончания. Между тем, она всё моё детство глядела на меня с портрета на стенке глазами деда, капитана-артиллериста, погибшего в 1943 году на Курской Дуге и похороненного там же в братской могиле близ деревни Поныри. Помнится, то ли в конце пятидесятых, то ли в начале шестидесятых маму мою вызвали в Очёрский районный военкомат, откуда она вернулась с дедовым посмертным орденом Отечественной Войны II степени и орденской книжкой в твёрдой с золотым тиснением обложке, где чернела подпись тушью Секретаря Президиума Верховного Совета СССР Георгадзе.
Великая Отечественная входила в меня рассказами матери и отца – детей военного времени. Особенно впечатляли отцовские рассказы, который четырнадцатилетним пацаном в том же году, когда погиб мой дед, встал к заводскому станку, да так и проработал токарем всю свою жизнь с перерывом на армейскую службу.
О его службе в армии напоминали фотографии в родительском альбоме да три трофейных штучки – не нашего пошиба авторучка, маленькие ножницы с парижской маркировкой да такие же маленькие изящные, некогда никелированные, плоскогубцы с тонкими ручками. Эти трофеи достались отцу в те времена, когда он, попав в войска МГБ (бывшего НКВД), отлавливал в 1951 году по карпатским бункерам и схронам недобитых бандеровцев – их часть дислоцировалась в городке Рогатин (после всех жизненных перипетий теперь у меня сохранились одни только плоскогубцы).
Всю нашу послевоенную жизнь, я имею в виду население всей страны, а не только себя самого, в нас, можно сказать, с молоком матери впитывалась фраза "Лишь бы не было войны…" да слова о мирном небе над головой, которые обычно произносились за праздничными столами под стопочку горькой.
Страна пережила Афганистан, первую и вторую чеченские войны – это было больно. Для тех же, кто потерял там своих близких, это было невыносимо, но… раны потихоньку затягивались, боль утихала…
И вдруг война явилась самым неожиданным образом уже в XXI веке – для большинства с экранов телевизоров, но такая явственная, что порой казалось, что это сон дурной. Дурной потому, что война эта шла совсем рядом – на украинской земле, которую мы никогда не отделяли от своей жизни, потому что она проявлялась в нас мелодичными украинскими песнями, гоголевскими историями про Тараса Бульбу да Вакулу с Оксаной. И вообще потому, что Киев, как нас учила школьная история – мать городов русских…
Когда в феврале 2014 года начались майданные события, казалось, что это должно вот-вот кончиться – ну, не могут же все жители Украины, которых больше сорока миллионов, одновременно сойти с ума! И на выходки Сашка Билого, пока его не пристрелили, мы сперва так и смотрели, как на безумства больного человека со сдвинутой психикой, по которому, в конечном итоге соответствующее заведение плачет.
Но потом были события в Славянске с невесть откуда появившимся каким-то малопонятным Стрелковым (Гиркиным) – этаким современным Робин Гудом. Потом появились партизаны во главе с Болотовым с их интригующими громкими заявлениями, потом были Луганск, Донецк с его аэропортом, виды которого напоминали худшие картины Сталинградской битвы…
Параллельно развивались события в Крыму, чуть позже – в одесском Доме Профсоюзов… И всё это показывалось по телевизору в режиме нон-стоп, и всё это вызывало ощущение ирреальности – да не должно так быть, не должны славяне бить славян только потому, что одни разговаривают на русском языке, а другие – на ненамного отличающемся от него украинском. Не должно было быть вот этого забубённого площадного рёва "Хто не скаче, тот москаль" – клоунада какая-то (я намеренно здесь не рассматриваю роль в украинских делах США и Запада вообще)…
В 2015 году мы, краснодарский пишущий люд, ездили на одно из литературных мероприятий под названием "Берега дружбы" в станицу Неклиновскую Ростовской области, которая находится на самой границе с Украиной, и откуда до знаменитого пограничного перехода "Матвеев Курган", упоминавшегося в средствах массовой информации при каждом прохождении через него российских гуманитарных конвоев, рукой подать. Были там и представители донецкой Горловки, которые запомнились мне не только по своим проникновенным выступлениям со сцены, но и тем, что когда мы шли по улице в Дом культуры, они гуськом и как-то настороженно пробирались вдоль забора вместо того, чтобы идти по средине улицы, как это делали остальные. Когда горловцам предложили последовать нашему примеру, они с какими-то смущёнными улыбками объяснили, что делают так инстинктивно – чтобы укрыться, если что, от внезапного обстрела! Не скрою, мне вдруг стало стыдно за свою относительно благополучную мирную жизнь…
И последнее замечание. Мама моя, пока ещё была жива (умерла в конце мая 2016-го), глядя по телевизору на эти репортажи, всё повторяла:
– Слава Богу, что отец не дожил до этих времён! Он бы с ума сошёл видя, что к власти на Украине пришли те, отцов да дедов которых он по бункерам в Карпатах выкуривал (отец умер в начале июня 2001-го)…