1. РОЗЫГРЫШ
Председатель месткома редакции военно-морской газеты «Морской Страж» капитан третьего ранга Пётр Васильевич Воронин – Петя - так его звали сослуживцы, получил телеграмму из Москвы от друга, бывшего сотрудника: ПРИЕЗЖАЮ БАЛТОГРАД ВТОРНИК 13 ЧАСОВ ВАГОН 5 ВИКТОР
Виктора Мальченко хорошо знали в редакции. Он раньше работал в ней, и шесть лет тому перебрался в Москву. Петя был взволнован и радостен. Он придумывал, как организовать застолье. Для этого были объяты все связи, закупались и добывались напитки и деликатесы.
Жена Петра Васильевича, Вероника, не любила Виктора, и ожидала его приезда с тревогой и неприязнью.
Во вторник Петя поехал на вокзал в форме. Никого он, конечно, не встретил, потому что телеграмма эта была – розыгрыш. Но на этом ничего ещё не закончилось. Петя вернулся расстроенный неудачей, и собирался звонить в Москву, но только он вошёл в редакцию, увидел Маргариту Николаевну. Она сообщила ему: «Звонили из медвытрезвителя – Витька там! Вот и хорошо, что ты в форме. Поезжай его вызволять!» А она, Маргарита Николаевна, седовласая немолодая женщина, чем-то напоминающая актрису Фаину Раневскую, фронтовичка, старейшая сотрудница газеты, как-раз всё это и придумала.
Петя помчался друга спасать, а Маргарита Николаевна тем временем позвонила в тот самый вытрезвитель, куда направился Петя. Пыхтя папиросой, она говорила дежурному:
- Это звонят из «Морского Стража». Сейчас к вам заявится один мaйор, Воронин Пётр Васильевич. Это наш сотрудник Он немножко не в себе – вы сами увидите... Да… И он в форме – вы увидите… Нет, у нас сотрудники работают в штатском. Будет спрашивать про некоего Виктора Мальченко. Так вы знайте, что это у него припадок, психоз. Ему всё мерещится, что друг его в опасности, и ему нужно его спасти. Так вы уж поделикатней с ним, пожалуйста. Скажите, что с другом всё в порядке, чтоб он не волновался –
Тем временем Петя добрался до вытрезвителя, и с порога:
- К вам Виктор Мальченко не попадал?-
- Не волнуйтесь товарищ капитан третьего ранга. С вашим другом всё в порядке.
- Где он?
- Не волнуйтесь, товарищ майор. Ничего с вашим другом не сделалось.
- Он у вас?
- Не совсем так.
- Что с ним? Что вы с ним сделали, сволочи?.. – Петя схватил со стола настольную лампу и замахнулся ею на дежурного милиционера...
А в это время неуёмная Маргарита Николаевна звонила на работу петиной жене Веронике.
- Позовите, пожалуйста, Веронику Воронину к телефону… Я знаю, что у вас не зовут, но, вы понимаете, у её мужа неприятность… Мне неудобно говорить. Я бы лучше ей… Я... Я понимаю, что у вас не зовут… Это соседка... Да... Ну, тогда передайте ей, пожалуйста, – только поделикатней, пожалуйста -что её муж в медвытрезвителе. –
Надо сказать, что семя обронённое Маргаритой Николаевной упало не на каменистую почву. Петя шесть лет был в «завязке», но раньше выпивал, и очень. Они с Виктором Мальченко были по этому делу первые мастера. И хорошо – Виктор уехал. Жена уговорила Петю пойти лечиться. И, вот, теперь опять...
Сорвавшись с работы, Вероника помчалась в вытрезвитель. Когда она примчалась, её мужа, спелёнутого по рукам и ногам какие-то здоровенные парни в больничных халатах запихивали в санитарную машину.
- Петя, Петичка!.. Ну, как же так?! Ты же обещал! Ты же обещал! - причитала она.
- Они и с Витькой тоже самое сделали. Пусть скажут, где Витька. Где Витька!? – орал он.
- Не волнуйтесь, товарищ майор. С вашим другом всё в порядке, - потирая плечо, монотонно повторял дежурный.
- Опять этот проклятый Витька! Я знала, я знала что этим кончится!.. – причитала Вероника.
- Где он!? Где он!? Ви-ить-ка-а! Ви-и-тёк, - рыдал Петя.
В холле редакции обсуждалась последняя новость: Петька Воронин в психушку загремел.
-Так он Виктора-то встретил?, поинтересовался кто-то.
-Да, встретить-то встретил, но, видишь, чем встреча эта закончилась.
-Вероничка говорит, что Виктор это нарочно устроил.
- Что, в психушку, что ли нарочно себя упрятал? Ничего себе, «страшная месть»!
- Да, нет. Она говорит, что он нарочно Петьку споил за то, что Вероника за него замуж не пошла. Петька вылечился, так он приехал, и всё по-своему выправил, хотя и сам пострадал.
- Нужно в Москву позвонить. Близким сообщить, что с ним такое здесь приключилось.
- Некому звонить, -сказала Маргарита Николаевна. - Один он.-
И это была чистейшая правда. А сам Виктор Андреевич Мальченко, член Союза Писателей РСФСР был сейчас в долгосрочной командировке по городам Сибири и Дальнего Востока. Звоните. Послушайте гудки в трубке -- Маргарита и здесь оказалась не промах. Не зря, ведь, прослужила в военной разведке почти всю войну.
-- А я Петьке, мерзавцу, говорила. Когда квартиры распределяли, и он меня с инвалидом-сыном из очереди вышиб – десять сантиметров, видите ли, было лишних! Я ему говорила, что добром это для него не кончится. Есть Бог! Он видит всё! -
Маргарита Николаевна глубоко затянулась «беломориной».
5 мая 2003, Дэйли Сити
2. ПРОВОЛОЧКА
ПРОВОЛОКА – металлич. изделие (полуфабрикат) большой длины с поперечным сечением относительно (по сравнению с длиной) незначит. размеров, чаще круглой формы, реже квадратной, шестиугольной, овальной и др. П. изготовляется преим. прокаткой на проволочных станах и волочением и выпускается в виде мотков и прутков.
(Малая Советская Энциклопедия)
Мой отец чинил электрические моторы, и поэтому проволоки всякой у него было много. Он мне и дал эту проволочку, когда у ворот Детского Сада мы с ним прощались. Я капризничал, не хотел расставаться с отцом, и он вынул из кармана кусок медной проволоки, и отдал её мне, чтоб я не ревел.
Это, как у меня оказалась проволочка. К обеду я ею уже наигрался.
...Мы разобрались по парам и побрели на прогулку в рощу. Там ко мне подошёл Серёжа. Он показал мне шоколадку. Я сказал:
-Давай меняться!-
-На что?-
-На проволочку. Она блестящая, и гнётся.
-Ну, ты хитрый какой! Она же маленькая, а щиколадка большая, - сказал Серёжа.
- Зато шиколадку съел – и не будет, а проволочка будет всегда! - ответил я.Серёжа задумался.
- Ну,ешь, ешь свою шиколадку! Ну, ешь! Посмотрим, что у тебя останется, - говорю я, демонстративно накручивая проволоку себе на палец.
И Серёжа сдался.
- Давай, -говорит,- меняться. И мы поменялись.
Шоколадку я съел тотчас. Она,правду сказать, была не слишком большая, хотя и больше проволочки, и я просто запихнул её всю себе в рот. До сих пор помню, какие липкие у меня были после этого ладони и пальцы.
В роще мы собирали жучков и ловили за крылышки бабочек, и смотрели на стрекоз - их там много-премного было всяких,а воспитательницы сидели на травке. Разговаривали, и на нас смотрели.Серёжка тоже ловил бабочек,а жучков собирал в коробочку. Проволочку он положил в карман. Немножко пособирает, а потом достанет из кармана проволочку, посмотрит на неё и обратно в карман положит. А одна девочка,-я давно к ней присматривался - беленькая такая, в кудряшках, сидела в сторонке, и смотрела книжку с картинками. У неё левой руки выше локтя не было. Когда мы ходили парами, она этим остатком руки книжку прижимала к себе. Я не знал, как её зовут, потому что она была не из нашей группы. Она была такая миленькая, и без руки. Мне её жалко было: она жучков не собирала, а сидела с книжкой одна. И мне вдруг так захотелось ей что-нибудь подарить! Но что? Шоколадку я уже съел. И я понял, что ничего, кроме проволочки, подарить нельзя, потому что шоколадки-то у меня уже не было. А Серёжка хи-итренький. Поменялся со мной шоколадкой на проволочку. Я шоколадку съел, и нет её. А проволочка у Серёжки теперь всегда будет. Так я думал, думал, пока мы возвращались с прогулки, и на Серёжу посматривал. Он, когда мы пришли, сел на ступеньку, вынул проволочку из кармана, и давай крутить её себе на палец, и гнуть в разные стороны. Тут меня такая обида взяла! А он, ведь, знал, что ему выгодно меняться, и вот оставил меня в дураках: ни шоколадки, ни проволочки! А я бы её сейчас хорошенькой беленькой девочек с кудряшками подарил! Мне её так жалко было: она, ведь, без руки! Я подбежал к Серёже, и говорю:
- Отдавай мою проволочку! Мне её папа подарил! –
- Но мы же поменялись!- кричит Серёжа, и руку с проволочкой за спину заводит!
- Я раздумал меняться!-
- Отдавай тогда мою щиколадку!
- Я её съел, и её нет, а проволочка у тебя теперь насовсем осталась. Это нечестно. Отдавай мою прово-ло-чку! – заорал я, и, обхватив Серёжку за шею руками, стал его со ступеньки стаскивать. Я споткнулся, и мы оба оказались на земле, и тузили и царапали друг друга изо всех сил, пока не прибежала воспитательница и нас не развела. Нас наказали обоих – поставили зарёванных в углы. Рассказали про меня моей маме, когда она за мной пришла. И ещё сказали, чтоб из дома никаких игрушек не притаскивать и следить стали, чтоб никто больше ничем ни с кем не менялся.
-
Драться нехорошо. Обманывать – плохо. Но, случается,что желая наградить любимого человека, делают это за чужой счёт. Случается, что делают гнусности из-за любви. Так сложно устроен человек. Такой я хотел сочинить рассказ. Но на самом деле, и этого даже не было. Белокурая девочка была, но я её ничуть не любил, а из-за того, что была без руки, боялся. И подойти к ней врядли бы отважился. А нравилась мне краснощёкая Зинка, которая никогда не хотела ходить со мной в паре. Я однажды решил с ней стать, а она руку выдернула.
3 мая 2004, Дэйли Сити
3. ТРИУМФ
Купила мама Лёше
Отдичные калоши
Калоши настоящие:
Чёрные, блестящие...
(Из детской песенки)
Весна – так называется это время года. Но на самом деле – ни зимы, ни весны. Холодно и сыро, а на улицах, почти немощённых – вязкая грязь. На автомобилях кашляющие индексы: АХА, АХЕ, АХУ… Публика приходит на спектакли в сапогах. (Женщины, правда, приносят туфельки в сумках)...
Вы не можете себе представить, что это такое гастроли провинциального театра в провинциальном городе! Утром репетиция. Вечером – спектакль. И хорошо. А, если выходной, то просто не знаешь куда себя деть. В городском Дворце Культуры бывают кино и танцы. И драки, конечно. Сейчас там гастролирует наш театр. На весь город один ресторан. Да и кто из наших в него пойдёт? Там водка с наценкой. Тоска. Нет этим словом это не выразить. Ты сознаёшь, что ничего, ничего в этой жизни не значишь и не достиг. И уже не достигнешь И весь твой триумф - четырёхместный номер в дешёвой гостинице. Но я ошибался…
Была грязь, а калош не было. Ни у кого. И вдруг наш премьер Александр Смольянов приходит в них, в калошах на репетицию. Это не осталось незамеченным. Все, как с ума посходили. «Где взял? Откуда?» Смольянов отвечал своим красивым поставленным баритоном и высокомерно и вальяжно: «Такое только раз в жизни бывает. И не с каждым!» Показывал оттопыренным большим пальцем правой руки куда-то вверх, закатывая глаза, как-будто намекая на какие-то свои очень высокие связи. Уж не с самим ли Господом Богом?
Вечером очень многие пришли в наш номер послушать, как Смольянов добывал себе калоши.
- Я пришёл в магазин – типичное сельпо, где всё продаётся, и ничего нельзя купить, потому что его там нет. Я подошёл к прилавку, и показываю -... Тут он опять закатил глаза, и большим пальцем правой руки стал тыкать в потолок, а большим пальцем левой - в пол, как будто там что-то имеется, что не все увидеть могут, а он либо знает, либо догадывается.. И на лице такое изобразил выражение – это не передать. Хороший актёр.
– Продавщица на меня таращится, - продолжает – а в глазах, вижу, испуг: «Вам чего нужно, мужчина? Мы водку раньше одиннадцати не отпускаем». - А я молчу и свою пантомиму ей показываю, Смольянов снова, как патриций на гладиаторском поединке стал жестикулировать – был у нас такой спектакль, «Триумф» называется, про Юлия Цезаря – он точно оттуда эти жесты в это сельпо и приволок. И он на самом деле очень смешно показывал. Мы ржали, как полоумные.
- А что дальше, спрашиваю?
- Я так ещё пару разиков сделал, а потом как заору поставленным голосом: «А ну неси сюда калоши! И не говори, что их у вас нет!» Ой, как она перепугалась. Как заметалась: туда-сюда, туда-сюда, и что вы думаете?.. Принесла.
- А размер?, спрашиваю я.
- Чего размер ?
- Ну, калош?
- А, размер? Размер - это она наугад, и вот, удивительно даже, как подошли.
- Ой, так значит, у них там все размеры есть, - восхищаюсь.
- А то, нет! Конечно, все размеры.
- А если я завтра такой же номер сострою, пройдёт, как вы думаете?
- Абсолютно уверен. Только ты мою жестикуляцию выучи, Лёшка, - и он опять стал показывать: закатив глаза к потолку, в него же оотопыренным пальцем правой руки тыча, а таким же пальцем левой – к полу, как будто пригвождая к нему кого-то – и оденься поприличней. Они теперь эту пантомиму хорошо знают, и поймут. Будь понастойчивей.-
Народ смеётся, народ весёлый у нас...
На следующий день – у меня как раз случился выходной – я и отправился в это сельпо. В пальто нараспашку – день был солнечный, в костюме, в белой рубашке, в галстуке-бабочка, с огромным портфелем – одолжил у старшего по свету. Туда газет понапихивал для полноты. Подхожу к прилавку. Молчу. В магазине какие-то две старухи. Больше никого.
- Вам чего, молодой человек? - продавщица спрашивает.. Я закатываю глаза. Большим пальцем правой руки показываю в потолок, а большим пальцем левой тычу в пол, и при этом взглядом намекаю, что знаю про них всё, или того больше.
- Мы водку моложе 21 года не отпускаем. –
«Вот, - думаю, - уже клюёт». (Мне 26 лет, но больше 20 никто не даёт – такой у меня пацанский вид. Да и щуплый я.)
- Ненормальный какой-то, - сказала одна из старух в цветастом платке и в чёрном польто с воротником из чернобурки
- Артист это, - сказала другая, в вязяном белом берете и в дублёнке.- роль, наверное, отрабатывает. Я тут как-то «Кинопанораму» смотрела. Там один актёр рассказывал, как он нагишом бегал - на пиво спорил. А другой в гостинице официанта вживую изобразил, чтоб лучше в этой роли быть. Так тот, который бегал, нагишом-то, потом в милиции объяснялся, и Мосфильм его на поруки брал. А тот, который официантом представился, так даже на чаевых, говорит, неплохо подработал. –
И, глядя на меня, участливо говорит: «Правильно, сынок, учись, старайся. А люди тебе в театре похлопают».
- Сумасшедшего, что ли репетирует, как думаешь, Варвара Михайловна? –
Обе старухи в упор на меня смотрят и оценивают. Та, в берете, которую назвали Варварой Михайловной, задумалась.
- Кто его знает. Может психологическую линию выводит какую. Это надо спектакль целиком смотреть, чтоб понять. –
И продолжают смотреть. И я продолжаю. Но, чувствую – моя роль теряет остроту. Стал хмуриться, бровями двигать, - суровость изображать, и уже готовился произнести сокровенную фразу про калоши, но продавщица опередив меня сказала: «Ну вы, как хотите, а мне этот спектакль надоел! Пойду, позову заведующего!» Быстро и решительно ушла. Вскоре появился заведующий. Здоровенный дядька, лысый, с лохматыми бровями и большим красным носом, в мятом синем костюме и в красном свитере под пиджаком. Из носа волосы, как проволоки торчат. «Ану, пойдём», - повелительно сказал, и показал рукой, куда я должен за ним идти. Я немного опешил, но пошёл. Пришли мы в его кабинет. Он сел к столу. Я – напротив.
- Ну, так что тебе нужно, придурок?! – не очень дружелюбно спросил заведующий.
- Калоши, - не очень смело проговорил я
- Калоши!? Так ты из-за них здесь спектакли разыгрываешь? - и расхохотался.
- Калоши... Ка-а-а-а-ло-о-о-ши!?..
- Так слякоть, ведь...-
- Слякоть, говоришь!.. Гэ-э-э-э!.. Слякоть... И тебе нужны ка-а-ло-о-ши?!. Гэ-э-э-э-э –
Он вдруг встал из-за стола, и, рыдая от смеха стал повторять мои (Смольянова) жесты: большим пальцем левой – в пол, декламируя пафосно, навзрыд: «Слякоть!», а большим правой- в потолок, закатив глаза, и, будто в молитвенном экстазе, рыдая: «Кало-о-ши!»
-Слякоть, чёрт её задери! Калоши! Калоши, хф,хф,хф...Сл-лякоть, хф,хф,хф -...
Пoхрюкивая и утирая слезящиеся от смеха глаза не очень чистым большим платком, он взял стремянку, и полез наверх. Взял со стеллажа какую-то коробку и сбросил её вниз.
- Это подойдёт? –
Я глазам не поверил. Это были чёрные, с красной байковой подкладкой внутри, новенькие, блестящие калоши. И, что совершенно изумительно, моего размера – ну и глаз у этого дядьки!
- Спрячь в портфель!,- приказал, произнося : портфель, с ударением на первом слоге...
Но самое интересное случилось, когда я пришёл в этих калошах в театр. Все актёры и служащие как с ума посходили. Приходили на меня смотреть, и спрашивали: «Где взял?» Тут и я изумляться стал. Как будто не они же вчера вместе со мной слушали рассказ Смольянова о том, как он добывал себе калоши? Но, вот, когда лично Смольянов меня стал распрашивать, и не поверил ответу, тут я уж совсем из себя вышел.
-Вы, что, Александр Николаевич, меня совсем за идиота принимаете, или сами идиоты? – сказал я не зная как правильно сказать ему это слово в обращении «на вы».
Он не обиделся., а мягко сказал, положив мне руку на плечо.
- Послушай, Лёшичка! Это твой первый сезон, и на театре все, кроме тебя знают, что свои калоши я купил во время гастролей в Харькове, когда ты ещё писался, и всё это представление было разыграно исключительно для тебя одного...
ноябрь 2004, South San Francisco
4. ВОТ ТАКОЙ РАССКАЗ...
Худрук К-ой филармонии, рыжий, розовощёкий, прячущий лысину под прядью взращенных на затылке волос, плоскозадый и вислопупый, одетый в дорогое длиннополое кожаное пальто и в кожаную кепчёнку, очкарик, музыковед Николай Травянский, заглазно носивший прозвище «мужиковед» за гипертрофированную склонность, весело вскочил в автобус, отправлявшийся с бригадой артистов филармонии в недальнюю концертную поездку.
-Есть вопрос. Как загримироваться под г-но?.. – начал рассказывать Травянский, словно читая со сцены (выступать любил) поставленным, несколько слащавым баритоном очередной анекдот.
-А тебе и гримироваться не надо, - громко и отрывисто проговорила укутанная в серый шерстяной платок администратор бригады Катя Шалашкина. Худенькая , в клеёнчато-дерматиновом пальтишке, она бесстраштно глядела на Травянского серыми глазами из-за толстых стёкол очков. Сказала, и повернулась к окну, слегка подёргиваясь тикочной левой щекой и плечом.
Травянский, пунцовый от злости, устремился к заднему сиденью, где и просидел, не меняя позы, уставясь в окошко ненавидевшими всё и всех глазами всю дорогу до «точки».
С артистами же сотворилось нечто словесно непередаваемое. Нельзя было открыто смеяться – начальник всё же. Но и сдерживаться не было сил, и автобус наполнился этакими всхлипываниями, стонами, визгами, рыданиями и другими булькающими, лающими и хрюкающими звуками...
Катю из филармонии вскоре уволили, а как гримироваться под это самое, я так никогда и не узнал. Да и зачем, скажите, под него гримироваться?
Декабрь 2004, South San Francisco
5. О БАЛЕТАХ
Давно это было. Однажды выдающийся деятель нашего государства побывал на балетном спектакле. Балет понравился. Особенно – название. Но в текучке государственных дел забылось. Силился вспомнить – и не смог. Все помогали. Даже личная охрана принимала участие.
- Тихий Дон? – предположил кто-то очень находчиво. Не Тихий Дон, а Дон Кихот - поправил его другой, но не из охраны.
- Не-е. Дон Кихот – это роман, а балет уже назвали Тихим Доном. Дескать, тихий такой дон, ну помешанный вроде.
- Ну, не тихий, а скорей, буйный. Вон, с мельницами сражался – я по телевизору кино видел.
И тут вмешался третий. Тоже, видать, не из охраны: больно умный. И спокойно и серьёзно сказал.
- Тихий Дон – это опера Дзержинского...
- Ты что молотишь?! Какого такого опера!? Дзержинский не был опером! Дзержинский - это ж создатель ВЧК! И балетов он не сочинял...
- Чекиста звали Феликсом. А этот – Иван Дзержинский, композитор. А музыку балета Дон Кихот сочинил Минкус. А опера – это...
Так они проспорили до обеда. А за обедом выдающийся деятель нашего государства вспомнил название балета. С тех пор это стало его любимым словцом. И когда один очень прыгучий танцор за границей остался, очень сердито изрёк: Ах, ты, шампиньон недорезаный!
И на встрече с артистами балета по случаю юбилея их труппы сказал речь, которую завершил словами: «Перефразируя философа, можно сказать:
Пусть на этой сцене растут все... грибы!.. - Артисты стали переглядываться, кто-то хмыкнул украдкой – ...А не только шампиньоны!»
Все расхохотались.
-Вот, такая, понимаешь, Шампиньиана - сказал, и улыбнулся морщинками у глаз.
Шопениана – тохо поправил кто-то.
- Вот я и говорю: Шам-пинь-и-ана.
Все засмеялись, закивали и дружно захлопали.
Июль 2007, South San Francisco