Заполненные до отказа, залитые солнцем трибуны мерно волновались пёстрой человеческой массой. Наши с приятелем места были в тени, в первом ряду над VIP ложей. Отсюда невооруженным глазом можно было в деталях рассмотреть всё происходящее на арене. Места были одними из самых лучших. Хотя этот состав матадоров собрал полные трибуны на Лас Вентас, парад участников не заслужил большого внимания у публики. Свою фотокамеру с мощным приближающим объективом я пока не расчехлил.
На корриде я был впервые. Предвкушение действа приятно волновало, накладываясь на лёгкое опьянение от выпитого белого вина; перед тем как занять свои места мы с приятелем посидели в расположенном неподалёку ресторанчике. Все прилегающие к стадиону тротуары, улочки и переулки были заполнены шумными толпами мадридцев. С трудом отыскав свободный столик в забитом до отказа галдящей и жестикулирующей публикой кабачке, мы жестами подозвали официанта. До начала представления мы успели перекусить и выпить пару бутылок хорошо охлаждённой Риохи. Белое вино отлично легло на местные закуски.
Первый бык не был самым крупным. Стремительным чёрным сгустком мышц он выскочил на арену с противоположного от нас выхода, поводя головой из стороны в сторону в поисках цели. Затем бросился на ближайшего тореро. Он с разгону засадил рога в деревянную перегородку, за которой вовремя спрятался пикадор. В этот момент преследуемый дотянулся поверх изгороди и почесал быка между рогов, демонстративно поглядев на трибуны. Публика одобрительно загудела. Было видно, как расщепился правый рог быка после удара.
Мне всё было интересно и я лихорадочно стал щелкать затвором камеры. Возгласы толпы, расшитые костюмы и классические, манерные позы тореадоров - всё создавало возбуждающую атмосферу праздника. Кровь, обильно заливавшая бычьи бока и загривки, на солнце казалась неестественно светлой, словно искусственной.
Как я позже понял, представления развёртывались по всей арене, но заключительный акт любого боя всегда проходил перед VIP ложей. Но даже на этом представлении дорогая ложа была заполнена не полностью.
После третьего убитого быка моё волнение слегка улеглось. Словно острые как бритва рога, мелькавшие в нескольких сантиметрах от тореро, потеряли свою ужасающую силу. Изящные позы и пасы мулетой. Быки, послушно следовавшие последним указаниям матадора. Казалось, что это почти безопасное шоу, где никто не рискует. Даже проявление эмоций присутствующих на стадионе могло показаться наигранным. Я списывал это на особенность национального характера испанцев. Стройные мужчины в расшитых обтягивающих костюмах, сделав последний укол, сменяли друг друга на арене, получая каждый заслуженную ими долю аплодисментов.
Публика же продолжала следить за каждым движением участников корриды. После удачных и рискованных приёмов матадора, все с криком вскидывали руки или вскакивали с мест. Вокруг меня многие курили сигары. Было много женщин. Мне были интересны эти люди заполнившие трибуны. Я наугад водил объективом по арене и трибунам и фотографировал. Фотографировал быков, лица людей, их жесты. Меня поразило, как быстро и бесследно исчезала с арены кровь убитых животных.
Мой объектив выхватил, смазанный нечёткой фокусировкой, профиль молодой, коротко стриженной женщины у восточного края VIP ложи.
Я узнал её сразу. Прошло уже почти десять лет, но абрис её головы я по-прежнему мог бы распознать в любой толпе, с любого ракурса. Я даже непроизвольно улыбнулся этому старому, но до сих пор не забытому ощущению.
Приятель теребил меня за руку, трибуны взрывались возгласами одобрения, а я не мог оторвать глаз от единственного места на стадионе.
Она сидела в первом ряду ложи, рядом с солидным мужчиной, обладателем седеющей шевелюры. Он что-то говорил ей, неспешно жестикулируя рукой, в которой дымилась сигара. Мой объектив позволял разглядеть её голову и плечи в мельчайших деталях. Майя почти не изменилась…
…Общежитие нашего архитектурного института всегда напоминало огромный улей. Все атрибуты студенческого быта в этой бетонной коробке были налицо: пожилая, очкастая вахтёрша на входе, сновавшие в коридорах молодые люди, пахло чем-то съестным и где-то играла музыка. После одиннадцати посторонним можно было пробраться внутрь лишь через окна второго этажа; первый этаж был предусмотрительно зарешечен. Этим маршрутом частенько и попадала в мою комнату Майя в то лето.
Майя, Майка, Маечка… Мои соседи по комнате разъехались на летние каникулы. А я пожертвовал поездкой домой ради общения с ней.
Мы были почти ровесниками, но я отчего-то всегда чувствовал себя рядом с ней младшим. А может быть слегка виноватым. Неуловимо не соответствующим, что ли. Каким образом она умела создать это ощущение, мне было непонятно. К её поведению трудно было придраться. А может быть это рождалось моим тайным и трепетным осознанием её неповторимой красоты, которая попала в моё распоряжение по нелепости случая. Осознанием красоты, которое наложилось на мою первую слепую влюблённость?
В любых ситуациях она всегда знала, что нужно делать . Была решительной и резковатой в суждениях. Держа меня за руку где-нибудь на дискотеке, Майя, словно быстроходный катер, могла провести меня сквозь, казавшуюся непроходимой, толпу тусовщиков и вывести прямо к сцене. Казалось, что этот человек, в сущности ещё девчонка, идет сквозь время, ни под кого не подстраиваясь, стремясь соответствовать только самой себе.
Я так и не смог узнать откуда она и где живёт. Знал лишь, что она, также как и я, из далёкой провинции. Майя появлялась или звонила сама – когда хотела. Нам было неутомимо весело вместе. В то время её чудесный смех сопровождал меня даже во сне.
Чтобы хоть как-то поддержать свой платёжный баланс, кроме учёбы, мне приходилось ещё и работать. Ведь всё, чего моя Майка касалась, должно было быть “приличного” качества. И если я не мог позволить себе часто ходить по ресторанам, то уж вино на подоконнике в общаге должно было быть почти коллекционным.
Её “скромный прикид”, на сколько я разбирался в тенденциях моды, всегда был на уровне. Все, что она надевала на своё тело, подчеркивало его идеальные пропорции и привлекательность. Она и меня научила элементарным правилам подбора гардероба. Это было её “фишкой”. Панков, как и прочих расхлябанных неформалов, Майка откровенно презирала. И вообще, заметив у кого-либо явное несоответствие в одежде или аксессуарах, презрительным тоном могла процедить сквозь зубы:
- Идет ей, как мне лиловая помада…
Как она однажды выразилась; в нашем скромном студенческом, “постсовковом” существовании конца девяностых ей было “неантуражно”.
А со страниц дорогих глянцевых журналов, которые она так любила рассматривать, жизнь выглядела совсем по-другому! Там были яхты, острова и много солнца. С тоской я понимал, что она была устремлена куда-то вдаль, в своё будущее, в котором мне, скорее всего, места не было предусмотрено. Ни озвучить, ни тем более увлечь Майку своими перспективами у меня не хватало духа. Где-то, в несуществующей реальности, был придуман закон, по которому сила притяжения владевшая одним уравновешивалась силой безразличия другого.
В общем, довольно банальная история. Но боже, как же мне было неповторимо сладко с этим человечком. Меня тянуло к ней. Я, как болезнь, каждый день ощущал потребность в этом общении. Словно неведомая птица, моя душа парила в этом чудесном, но бездонном ущелье, заведомо зная, что ей негде приземлиться.
А в один прекрасный момент она просто перестала появляться. С той осени я не видел Майю. Не буду живописать “ломки” младовлюблённого. Как-то всё утряслось. Затянули подступившие заботы по защите диплома. Жизнь продолжалась.
Позже, через знакомых я узнал, что она скоропалительно вышла замуж за неизвестного мне выпускника МГИМО и уехала куда-то в Латинскую Америку.
И вот, она сидела в двадцати метрах от меня. Через мощную оптику моего объектива я мог рассмотреть каждый волосок на её голове. Она по-прежнему была хороша. Казалось, прошедшее время не оставило своих следов.
Несколько раз Майя оглянулась, будто высматривая что-то на трибунах, но затем успокоилась и стала слушать мужчину, неотрывно глядя на его профиль. Её лицо мне показалось более статичным чем когда-то. За то время пока я наблюдал за ней она ни разу не улыбнулась.
Её спутнику было за шестьдесят. В его спокойных жестах сквозило достоинство знающего себе цену человека. Мне вдруг подумалось, что, наверняка, где-то на солнечном побережье его должно быть ожидает собственная яхта.
Седеющий брюнет был в коричневом пиджаке и светло-бежевой шляпе. Две верхние пуговицы на его рубашке светлых тонов были расстёгнуты. Элегантный шейный платок лилового цвета выглядывал из-под её ворота. Эта пара выглядела гармонично. В цвет платку, лиловой была и помада на губах его спутницы.
Всех шестерых быков в тот день убили без приключений. Всё как было запланировано. Без лишнего риска. Только мастерство.
А.И.
31.07.14