Раздел XII. Чудеса первого дня

Владимир Короткевич
Начало: "Слово двух свидетелей" http://www.proza.ru/2014/07/10/946 

Предыдущая часть: "Раздел XI. И падут перед ним народы..." http://www.proza.ru/2014/07/30/1022         

                Короткевич В.С. (26 ноября 1930 — 25 июля 1984)

                РАЗДЕЛ  ХII. Чудеса первого дня

                (Евангелие от Иуды)
                (перевод с белорусского языка)

                Я — хлеб жывы, што сышоў з нябёс.

                Іаан, гл.6, ст.51

                Слово от летописца

«...И вот словно глаза тогда отняло у всех. Хорошо бы у люда темного, бдением отцов церкви не просветленного еще.

Разум отнял Нечистый и у мещан богатых, и у торговцев, и людей со святой службы — вплоть до нунция, и у генерального комиссария, и — ужас сказать — у милостивого короля нашего, и у князя Московского, диссидента. И даже у тех, что выше их (1).

Какими приворотами добились этого жулики те — знает Бог. Но удивительно, почему все как ослепли, и почему та слепота от волшебства мерзкого так скоро миновала после, когда начали их законно гнать за блуд их, за то, что хлеб находили, где его не было, и врагов сильных, с малым людом против них справившись, громили —  а, наверное, же силой Сатаны».

 
                Слово от другого летописца
 

«Тот злодей Пётр-рыбак — а кто говорит, мещанин — и других себе похожих двенадцать бродяг цифры апостольской выбрал, а сам себя Христом назвал и обманул тем святую мать нашу церковь. Ведь князья церкви простые были, как голуби, и чистые сердцем, как дети, которых есть царствие небесное. И те князья о простом люде посполитом думали и полагали, что Господь Бог, себя явивши, облегчение и радость большую тому люду сделает.

О, великий был после гнев их за обманутую злодеями теми веру! Ведь открыл им с высот господь глаза и приказал мечом карать тех плутов за еретические вымыслы их и ересь ту огнем жечь, а злодеев тех истреблять.

А пока злодеи те в Городне сколько-то дней замешкавшись, как бы одержимые от дьявола учиняли и живность старанием себе и людям добывали, ведь своей кухни не имели. И тот Христос тогда там, как бы бешеный по складам и рынкам бегая и по магазинам, хлеб для людей хватал и мясо с гарнцев и мис черпал и своим товарищам бросал, а они их, хватая, и ели. И было там в то время большое количество людей».

 
                Слово от двух свидетелей

 

«И опять враньё. И осточертело уже нам, людям, что с ним ходили, читать это и слушать это. Но кто же очистит правду от кала (2) и блевотины (з), если не мы? Кто остался живой? Эти два, что выше, они еще хоть немного, половиной слова, правду говорят. Находили и хлеб. Били и врагов. Добывали и мясо, и рыбу, и живность людям. И было там действительно «большое количество людей».


Но в другом — вранье. Сами видели, как мы, горемычные, ту церковь и начальство так «одурачили». Под угрозой дыбы и костра. Сами узнаете, как эта их «слепота» прошла, едва он руку на золото церковное поднял. И что тогда сделали те, «простые, как голуби» — узнаете вы также.

Но Варлаам и летописцы из Буйничей меньше врут. Вы Мартина Бельского послушайте. Он Братчика Якубом Мелштинским называет, дворянчиком коронным. В то время, даже не знаем мы, был ли он даже мирским школяром. Удивительный слишком был для школяра. Умный ли очень, или с луны упал — просто не разбёрёшь.

А было так.

...Бросились к нам люди. Тысячи многие. Подхватили на руки, подняли, понесли. А за нами понесли тех самых князей церкви. Дьявол знает, откуда появились в руках, вверх поднятых, факелы, ленты цветные, цветы. Огонь скачет. А мы, счастливые, смеемся: казни избежали, бедные.

Если бы знали, сколько нам с тем апостольством страдать еще — плакали бы, как иудеи на реках вавилонских, и вместо того, чтобы лиры на ивы вешать, им сродни, сами бы на тех ивах повесились.

Толпа скачет, ревет, ликует: Христос в Городню пришел. А мы уже на Старом рынке поняли, в какую кулагу влипли. Там какой-то человек — слабый, по-видимому, верой — целый воз мышеловок привез.

— Мышеловки! — кричит. — Чудесные мышеловки!

И тут народ вдрызг и вчистую разбил тот воз и разнес, а мышеловки стал топтать ногами: зачем нам мышеловки, мол, когда у нас вы есть. Тут мы и испугались.

— Чу-да! Чу-да! Чу-да! — кричат.

И аплодисменты...

Братчик было растерялся, но потом похлопал свою «лошадь», какого-то мужика Зенона, чтобы тот остановился, подъехал к Богдану Роскашу, а теперь Фоме Неверному, да и шепнул ему что-то. Фома головою затряс.

— Тпру, — сказал Христос. — Хорошо, люди! Сделаем все. Будет вам чудо.

Засучил рукава:

— Принесите нам от домов своих сотню мышей.

— Да, — подтвердил Каток — Тадэй, да и вынимает из-за пазухи мышь.

Толпа взвыла. Побежали за мышами.

...И вот сидим мы все в каком-то сарае с множеством клеток. Тумаш достает из клеток мышей, а мы их дегтем мажем. И все это здорово напоминает фабричный конвейер (4). Правильно это Братчик придумал, а Фома — Тумаш подтвердил. Мышь — она дёгтя не любит. Пустишь такую — она других перепачкает, те — других. Мыши половину жизни моются, а деготь языком не отмоешь. Начнут они бросаться, в другие дома бежать, в свои, и там пачкать. Начнется ужасная драка. И самое позднее через день все мыши из города выйдут.

И вот мы работаем. Достаем — держим за хвост — помазком плюхаем. И Иуда тех мышей в норы выпускает.

...И вышли мы из сарая того, и опять подняли нас на руки, и пообещал Христос, что завтра мыши пойдут из города, ведь услышал отец его на небе мольбы человеческие.

Все было бы хорошо, но тут Иуда увидел, как Лотр с Болвановичем смотрят на Братчика, словно на свое создание. И улыбаются, вроде оценивая: «А ничего», — и руки их встречаются в сильном пожатии.

Так не по себе тогда сделалось. Будто будущую судьбу свою увидел.

...Потом впечатление от обещания миновало, и тут все эти люди с изнуренными лицами, бледные женщины, нищие в лохмотьях, дети несчастные — все это бедное море почувствовало, что голодное оно, что рисковало жизнью за этого человека и имеет теперь право просить о наивеличайшем чуде, которое возможно на земле, о куске хлеба. И началась мольба о втором чуде:

— Хле-ба! Хле-ба! Хле-ба!

Руки тянут. И тут растерялись уже не только мы. Растерялись и «простые голуби», князья церкви.

Счастье большое, что некоторые услышали мольбу людскую, подумали, что вот действительно даст хлеба и тем торговлю подорвет, да и от одной той мысли немного взбесились. Смотрим — протолкались сквозь толпу от своих магазинов два человека. Один худой, рыжий и копченой рыбой пахнет. Второй — словно из караваев хлебных сбитый. И последний, язвительно так, Христу говорит:

— Конечно. Хлебчика. Сделай им чудо.

А второй с такой фарисейской мордой спрашивает:

— Что же не накормишь их хлебом и рыбой?

Братчик молчит.

— Или не можешь, и торговцам надо делать это? — спрашивает хлебник.

И тут свеженький наш Христос как будто понял что-то. Посмотрел на торговцев. На магазины. На цеховые знаки над их дверями.

— Это ваши склады?

— Н-ну, наши.

— Так проще, видимо, было бы, если бы это вы людей накормили.

— У нас нет, — говорит хлебник. — Евангелием святым клянусь.

— И они у нас пустые, хоть ты собак гоняй.

— Хорошо, — говорит Братчик. — Что у вас есть, люди?

Поискали в толпе. Наконец говорят:

— У нас тут только пять хлебов и две рыбины.

— Вот и хорошо, — улыбается школяр. — Вот мы их сейчас и порежем. А чтобы не видели вы своими глазами Божьего чуда, мы сделаем так. Ты, Тумаш, возьми немного апостолов и две рыбины, и идите в те двери (вот я их благословлю). А я с остальными хлеб возьму и пойду сюда... А вы, люди, становитесь в хвост, не толкайтесь, без очереди не лезьте, хватит на всех. А хлеб и рыбу падаем через окошко.

Хлебник с рыбником бросились было к нему. Тот голос возвысил так, что смотреть на него страшно стало.

— Чего вам? Люди, вы все слышали! Эти евангелием клялись, что у них там пусто. Так что мешает вам свой хлеб получить?

Только мы и слышали, как шипел хлебник у своих дверей.

— Нельзя сюда. Конкурируешь, господь Иисус.

Толпа надвинулась ближе. И тут завопил у своего магазина рыбник:

— По желанию верующих чуда не будет!

Но их оттерли уже. Христос лицо своё почти к самым глазам рыбниковым придвинул:

— А ну, лети отсюда!

Тот не хочет.

— У вас же там ничего нет? — опять спросил Христос.

— Н-ну.

— Тогда изыдите...

И потекли толпы. Две огромные змеи человеческие. А мы подавали и подавали через окошки хлеб, копченую и солёную рыбу, мешки с сухарями и зерном.

Позже сказали нам, что хлебник с рыбником испугались, что разорвет их голодная толпа, но к самому концу смотрели, как это можно из пустых складов двумя рыбами и пятью хлебами накормить весь город. Шибко это им интересно было.

И будто бы хлебник сказал:

— Гадина! А еще Христос. Разве Христос так бы сделал?

А рыбник будто ответил ему:

— А я удивлялся еще в церкви, какие это дураки кричали: «Распни его!» Дур-рень старый!

И накормили мы теми хлебами и рыбинами весь город, и в запас людям дали, и сами наелись так, что лоб и живот были одинаковой твердости. И еще и осталось двенадцать корзин объедков. Одно настораживало. С момента этого большинство «апостолов» почувствовало вкус к сладкой жизни и потеряло исконную бдительность бродяг. Еще бы, то воровали, а тут сами несут тебе. И никуда не надо убегать, и тут хорошо, а тюрьма — это что-то далекое. Леон — Пётр даже богохульствовал, гладил себя по брюху и вздыхал: «Царство Божье вовнутрь меня есть». А когда Братчик сказал ему, что не закончится это добром, он ему бросил: «Убегать не вздумай. Выдадим. Тут денег — реки». И как ни говорил Иуда, что умный человек давно бы подумал, как отсюда навострить лыжи, — никто про это серьезно не думал, ведь редкое это явление на земле — ум.

Что же касается мышей, так они действительно пошли из города. Молча стояла толпа. В открытые ворота ветром несло сор и пыль. И вот появился авангард мышиной армии.

А потом пошло и пошло. Перепачканная, тревожно-молчаливая река.

Шла армия. Заполоняла ворота, плыла, двигалась. В какой-то свой последний поход...»

(1) Зачеркнуто. Дописано на полях замечание: «Кто же это выше них? Если Бог — это пахнет ересью. И притом, что это за обыкновение — говорить на святую Троицу «они» и обращаться к ней на «вы». А когда это про папу и митрополита, то это политическое преступление, от чего спасай тебя Боже более, чем от богохульства».

(2) Правлено: «от лицемерия и необъективности».

(3) Соплей.

(4) Опять же неизвестно, откуда люди ХVІ столетия знали про фабрики, конвейеры и изобретения Форда. Может, было это от подозрительной осведомлённости Братчика. А скорее всего, проявился тут большой промысел Божий.

Продолжение "Раздел XIII. великая блудница" http://www.proza.ru/2014/07/31/1544