Он был неухоженным брюнетом около сорока с длинными, казавшимися всегда сальными, волосами. Ногти на его руках стриглись крайне редко, поэтому пожелтели и трескались на концах. Чисто выбритым его не видел никто и никогда. Одежду Глеб затаскивал, разве что не до дыр, но при этом она была всегда довольно чистой, нельзя сказать слишком опрятной, так как от долгой н;ски на ней неизменно появлялись различного рода пятна, как ни старалась супруга привести её в божеский вид.
Да-да. Герой наш был женат, несмотря на свой одиозный вид. Для многих оказывалась большой неожиданностью, что жена его, ко всему, была ещё и красавицей, правда, она совсем не пользовалась косметикой, коротко стриглась и носила исключительно наряды, стилизованные под этнос, что, впрочем, ничуть не умаляло её достоинств.
Супружеская пара приводила в недоумение как ближнее, так и дальнее своё окружение. Что могла такая красотка разглядеть в этом неандертальце, понять было сложно. Несомненно было одно. Жить с Глебом Красиным могла только любящая женщина.
Конечно же, у девушки мог быть и материальный резон, но тогда не совсем было понятно, по какой такой причине она не пользовалась представившейся ей возможностью — не носила дорогих украшений, не покупала модных нарядов, не посещала косметологов и всякого рода вип-салоны, которые в девяностые только зарождались и, в отличие от многих, ей были доступны.
А посещала она, чаще всего вместе с супругом, исключительно культурно-развлекательные мероприятия: выставки, оперы-балеты, концерты классической музыки и другие подобные мероприятия.
Достаток в семье Красиных, на самом деле, был довольно высоким. И в-общем-то, если очень постараться, и в то сложное время, пусть из-под прилавка и на барахолке, можно было «достать» нужные товары, напрочь отсутствовавшие в полупустых магазинах. Но наши герои не желали тратить своё свободное время на решение подобных вопросов и лишь через несколько лет позволили себе многие вещи, которые появились в стране благодаря рыночным отношениям.
В своей профессии герой нашего рассказа всегда был весьма востребованным, если не сказать, популярным. Работал он в научно-исследовательском институте и даже в период перестройки не утерял статус ценного сотрудника. Бурильные установки, разработанные его командой, покупали, по меркам тех лет, за большие деньги.
Институт, где трудился Глеб Красин, к тому времени заполонили различного рода арендаторы. В коридорах его расплодились многочисленные фирмы и фирмочки. А так как налоговую систему сильно лихорадило, и сложно уже было назвать её системой в принципе, предприниматели, не справлявшиеся самостоятельно с бухгалтерской отчётностью, нанимали профессиональных счетоводов. Представляли данную профессию в те, не столь ещё, отдалённые времена по большей части представительницы прекрасного пола. Основной же контингент фирм-арендаторов составляли мужчины, поэтому кто-то однажды даже пошутил на сей счёт: «Ну, вот. Раньше говорили — идёт красивая женщина, а теперь говорят — идёт чей-то бухгалтер».
Втечение нескольких лет, ещё до поступления талантливого молодого учёного Красина на работу, в стенах института одно за другим прикрывались научные направления. По этой причине деятелям науки отведено было не более трети всей территории исследовательского заведения. Сотрудники увольнялись и сокращались «пачками». Во всех НИИ происходило то же самое. Военно-промышленный комплекс, на благо которого все они трудились многие годы, рухнул вследствие сверхсрочной конверсии, которая в результате обрушила и все остальные производства, что под корень «вырубило» экономику России.
Шутка ли? Если в Европе три процента конверсии в год считались катастрофичными для экономики любого государства, то у нас за один год перестройки конверсии подверглась едва ли не половина всего военного производства. И лишь предприятия, работавшие на космос и нефтяную промышленность, сохранили свой статус и в ряде случаев даже поднялись в результате политических преобразований благодаря иностранным инвестициям.
Но не только материальные проблемы принесла стране конверсия. Люди, разуверившиеся в своём прошлом и не видевшие будущего, менялись не менее быстро, и, отнюдь, не всегда в лучшую сторону. Одни в те трудные годы лишь крепчали духом, кто-то напротив совсем разваливался, часть из них даже решилась на уход из жизни, а кто-то действовал с позиции силы, обирая слабых и диктуя сильным. Одним словом, произошла самая настоящая конверсия душ.
Но вернёмся к нашему герою. У него-то как раз всё было в ажуре. И даже несмотря на свой, мягко говоря, не слишком презентабельный вид, он умудрялся заключать очень выгодные контракты, позволившие институту продавать свои установки во многие страны мира. Иногда, в особо статусных случаях, на этом поприще его подменял директор института, по-прежнему возглавлявший то, что от него осталось. Я имею в виду институт.
Не думайте, что никто и никогда не пытался говорить Глебу о его внешнем виде. И любящая жена всеми силами уговаривала приодеться, привести себя в порядок и, в менее тактичной форме, руководитель института указывал на «сие безобразие». Ничего у них не выходило. Волосы Глеба мылись крайне редко, а стриглись и того реже, раз в полгода, не чаще. Ногти, как на руках, так и на ногах вырастали до такой длины, что начинали загибаться и трескаться на концах. По этой же причине дырки на его носках образовывались в день, когда впервые надевались, поэтому жена вынуждена была постоянно их штопать.
Супруга с боем отвоевывала вещи у мужа для стирки. Но в остальном он оставался на своих прежних позициях. И только глубокое чувство к супругу и уважительное отношение к его таланту заставило женщину отступиться от него и не донимать постоянными просьбами последить за собой. В конце концов, каждый из нас проживает со своими тараканами, и ничего...
Знакомство Глеба с Юлией состоялось на Горном факультете политехнического института, куда парень поступил сразу после возвращения из Армии. Будущая супруга была сокурсницей Красина. Она не походила ни на одну из девчонок его курса. Не красилась, не носила ярких, а тем паче, сексуальных нарядов, и, вообще, сторонилась парней. Возможно, по этой причине Глебу проще всего было общаться именно с нею. Что-то знакомое виделось ему в грустных смоляных глазах, нечто неизбывно печальное, но старательно скрываемое под маской неприступности.
Поначалу Юля не обратила на парня никакого внимания, вернее, не обратить на него внимания было невозможно, по причине того, что именно тогда его внешний вид был особенно вызывающим. И то, что как мужчина он не произвёл на девушку никакого впечатления, думаю, объяснять никому не надо.
Тем не менее именно с Глебом Красиным Юля нашла общий язык практически с первых дней учёбы. Девушка чуралась красавчиков, балагуров и весельчаков, а вот с Глебом, также как и она сторонящимся сокурсников, ко всеобщему удивлению, вскоре подружилась, а где-то через полгода, неожиданно для себя поняла, что влюбилась в него.
Случилось это под Новый год, когда оба они, добровольца-изгоя, отказались идти на общеинститутскую вечеринку, посвящённую самому популярному у русских людей празднику. Выйдя вместе из института, молодые люди не спешили расставаться - праздничное настроение, охватившее всех и каждого, заразило и их.
Молодые люди прогуливались по разукрашенному светящимися гирляндами вечернему городу, беспрерывно смеясь и болтая обо всём на свете. Белые хлопья снега посверкивали в лучах фонарей. Идти домой Юле не хотелось, а Глебу совсем не хотелось отпускать её. К нечаянной радости обоих дорога привела их в дом Глеба, который после Армии проживал отдельно от родителей в квартире, унаследованной от бабушки. В доме нашлась бутылка «Советского шампанского» и мандарины. В остальном в холостяцком холодильнике было шаром покати. Испив новогоднего напитка, Юля быстро захмелела и неожиданно для себя, разоткровенничалась, поведав Глебу историю своей юной, но уже непростой, жизни.
Юля была настоящей красавицей. Собственно, такой она и явилась в этот мир — смуглой, с красивыми карими глазами, опушёнными густыми чёрными ресницами с каштановыми кудряшками по всей голове. Сотрудницы роддома не могли налюбоваться на девочку и вопреки всем инструкциям носили её на руках по отделению новорожденных с непокрытой головой.
Рождённая в смешанном браке от отца-армянина и украинской мамы, к тринадцати годам она стала очень яркой, длинноногой, с великолепными формами. Родители души не чаяли в своей девочке. Одета она всегда была по последней моде. Всё самое красивое и стильное, что только можно было добыть в их, не отличавшемся хорошим снабжением городке, правдами и неправдами доставалось для любимого чада. Девочка хорошо училась, как в общеобразовательной, так и в музыкальной школе, была послушна, поэтому для родителей не было большей радости, чем баловать её.
Но однажды их единственный ребёнок почему-то не вернулся вовремя из школы домой. Обеспокоенные родители обзвонили всех подруг дочери, обегали всех знакомых, побывали в обеих школах, но Юли не оказалось нигде. В невероятных терзаниях и переживаниях закончился для родителей этот день, за ним последовал другой и, когда они уже отчаялись увидеть дочь целой и невредимой, она появилась на пороге дома, отрешённая, с усталым, как у маленькой старушки, взглядом, но живая и, на первый взгляд, вроде бы даже невредимая.
Случилось это вечером третьего дня. Разговаривать Юля ни с кем не стала, прошла в свою комнату и, не раздеваясь, прилегла на любимый диванчик, где лежала, отвернувшись от всех, не вставая до тех пор, пока по просьбе матери не приехала её подруга, работавшая в психиатрическом диспансере подростковым психологом. Подруге довольно быстро удалось вывести ребёнка из состояния ступора. Тогда-то всё и прояснилось, тогда-то Юля, сквозь рыдания и потоки слёз, рассказала о том, что с нею произошло...
Как обычно, в пять часов вечера возвращалась она из музыкальной школы домой, когда к ней подъехал чёрный Мерседес с тонированными стёклами. Не дав опомниться, двое молодых, коротко стриженных парней, вылезших из авто, буквально забросили Юлю в салон автомобиля.
Напуганную девочку привезли в большой дом, где, немолодой уже, если не сказать, старый, хозяин южных кровей (то ли татарин, то ли кавказец) встретил её, радушней не бывает. Правда, за его нарочито подслащённой улыбкой, Юле виделся опасный хищник. Взгляд старика был острым, колючим, неприятным.
После обедо-ужина во время которого Юля не отведала и крошки, с помощью телохранителей старикан затащил сопротивляющуюся девочку в свою спальню на втором этаже, где и совершил с нею то, о чём, как оказалось, грезил уже несколько месяцев. По отдельным фразам, произносимым им во время измывательств над нею, Юля поняла, что давно уже приглянулась своему мучителю и что его охрана уже несколько месяцев следила за всеми её передвижениями. И как только она могла не заметить этого?! Впрочем, счастливые люди редко бывают слишком осторожными, а ведь она была счастливицей, как ни крути...
Услышав от матери подробности случившегося, Юлин отец, ни слова не говоря, схватил охотничье ружьё и двинулся на розыски обидчика любимой кровиночки. Жена, всё время находившаяся подле дочери, не заметила его ухода.
Отцу не составило особого труда выяснить через знакомых, кому принадлежал дом, в котором надругались над его дочерью. А принадлежал он небезызвестному в их местечке авторитету, практически единолично заправлявшему в городке. Официальные власти в расчёт не брались, они выполняли лишь хозяйственные функции — обеспечить, отремонтировать, и так далее по списку, а вот ресурсы, блага и денежные потоки, распределялись в городе именно Кабиром. Вообще-то, настоящая фамилия авторитета была Кабиров, но в городе его называли либо хозяином, либо по прозвищу, образованному от его родной фамилии. Этим приёмом частенько пользуются наряду с криминальными деятелями всех мастей пацаны в российских дворах.
Ещё на подходе к дому «хозяина» отец Юли был замечен стражами, где, не успев даже предпринять попытки проникнуть на территорию злополучного дома, был застрелен хранителями авторитетного в определённых кругах тела.
После случившегося с нею Юля очень изменилась, она состригла свои роскошные каштановые локоны, перестала надевать красивые наряды. Одевалась она теперь просто - в соответствии с сезоном - либо в джинсы-футболки-кроссовки, либо в брюки-куртки-ботинки. И если раньше она всеми возможными средствами украшала себя, иногда вопреки желанию любящих родителей, то теперь по собственной воле перестала это делать. И, даже несмотря на это, ей не удавалось притушить яркость своей внешности.
Девочка занялась восточными единоборствами, во-первых, для того чтобы суметь дать отпор любому, кто покусится на её честь, а во-вторых дабы подсушить свои формы, чтобы они не привлекали к ней излишнего внимания со стороны мужского населения. Со временем фигура её, и впрямь, претерпела заметные изменения и довольно быстро обрела форму унисекс.
Радость покинула некогда счастливый дом, казалось, навсегда. Мать, отплакав по отцу, бросилась искать правды в милиции, но там даже возбудить дело категорически отказывались. Вообще, в девяностые никто особо и не мотивировал отказов от расследования, люди жили в страхе, происходило постепенное слияние властных структур с криминалитетом.
Вот и в случае с Юлей матери было сказано одно — молчите, проживёте дольше. И хоть мать и продолжала настаивать на наказании виновного, круговая порука никак не способствовала тому. Авторитет же в надежде заткнуть вдове рот перевёл на её счёт приличную сумму денег.
Находившись по инстанциям, не добившись за год абсолютно никакого результата, мама Юли оставила попытки добиться правды. Ах, если бы тогда существовал Интернет! Возможно и не удалось бы виновному избежать наказания. Единственное, что сумела сделать бедная женщина, это вернуть «авторитетному» преступнику его слишком «ароматные» деньги.
Юля же по-прежнему обходила стороной не только взрослых мужчин, но и парней-ровесников. Она ничего не могла с собой поделать — кожей ощущала несуществующую опасность. А если кто-то из них и пытался сократить с девушкой дистанцию, то рисковал испытать на себе один из приёмов восточного боя.
Вот такую, не слишком-то весёлую и новогоднюю, историю поведала Юлия своему сокурснику в ночь под новый, двухтысячный, год.
Присев на одно колено перед девушкой, сжавшейся в кресле и дрожащей всем телом, Глеб бережно, как нежнейший цветок, взял её руку в свои ладони, и глядя в заплаканные глаза взглядом, в котором читалось не просто сочувствие, а самое что ни есть настоящее страдание, проговорил внезапно охрипшим голосом: «Поверь мне, больше ничего подобного с тобою никогда не случится. Я не позволю».
И Юля поверила ему, как давно уже не верила никому, а тем более представителю сильного пола. Новогодняя ночь очень сблизила молодых людей, неожиданно вернув надежду обоим. С того момента Глеб Красин стал единственным парнем в группе, удостоившимся права общаться с Юлей накоротке, и всё потому, что она не видела в нём для себя никакой угрозы. Юля не заметила, когда Глеб стал для неё настолько важен и незаменим, настолько другом, что ей невозможно стало обходиться без него ни дня. Она испытывала острую необходимость в блещущих эрудицией и тонким юмором беседах с ним, без его помощи в учёбе, без его участия в её судьбе она тоже уже не могла, да и не желала обходиться.
Юля влюбилась в Глеба, как только женщина может влюбиться в мужчину, за его талант, за острый ум и почти английский юмор и ей уже было совсем неважно, как он выглядит. Его такт, забота перекрывали все внешние несуразности. Правда, мыться перед сном и чистить зубы дважды в день ставшая вскоре его супругой Юля всё же приучила парня. Прежде, чем сделать предложение девушке, Глеб не мог не рассказать той всю правду и о себе...
Однажды счастливая пара была приглашена на свадьбу друзей. Юля принимавшая активное участие в организации праздника, была занята весь вечер. Глеб же отбывал празднование, как наказание. Он вынужденно разглядывал публику, когда буквально наткнулся взглядом на него. Тот здорово изменился. С того момента, когда они виделись в последний раз он отяжелел, обрюзг и, не в обиду женщинам будь сказано, обабился, да и взгляд его стал каким-то затравленным, жалким. И куда только подевался тот бравый военный, выжимавший все соки из первогодков-срочников и прикрывший его однажды своим телом, когда при разгрузке взорвался один из ракетных снарядов. Пострадали многие. Глебу повезло больше других.
За свой поступок сержант Горев был награждён медалью. Все средства массовой информации сообщали тогда о его беспримерном подвиге. В часть понаехали газетчики, а вслед за ними и телевизионщики - брали интервью у героя, спасённого им солдата, то бишь, Глеба, и их сослуживцев.
Владимир Горев был армейским сослуживцем Глеба Красина, с которым тот вынужденно провёл два года в ракетной шахте вдали от каких-либо населённых пунктов и, соответственно, от женского пола. Впрочем, для Глеба это никогда не было проблемой, так как до Армии он сторонился девушек и, не в пример другим, оставался девственником. По этой причине на гражданке он практически не общался с девочками. Во всяком случае интимные отношения для него оставались ещё полной тайной.
Отцы-командиры, имевшие возможность навещать свои семьи лишь раз в неделю, тоже постовали в плане физической близости, поэтому те немногочисленные вольнонаёмные дамы, входившие в состав обслуживающего персонала, были нарасхват и обычно встречались сразу с несколькими партнёрами из числа военных одновременно. Солдатам-срочникам такого счастья не полагалось, поэтому они решали свои интимные проблемы самостоятельно...
Глеб Красин не виделся с сослуживцем с момента своей демобилизации. Земляк, отбывавший сверхсрочную сержантом, оставался на службе ещё втечение полутора лет.
Глебу было не по себе. Он часто думал о том, как поведёт себя, если встретит сержанта на гражданке, долгие годы вынашивал план мести за то, что тот тогда с ним сделал. Первое время ему хотелось просто убить Горева, но вместо этого во время накатившей депрессии, он в очередной раз попытался покончить с собой. Глеба тогда спасли, как это уже случилось раз в Армии. Но суицидальных попыток, по крайней мере, до встречи с будущей женой, он не оставлял, из-за чего проводил довольно много времени в кризисных центрах.
Со временем Глеб Красин немного успокоился, и в память о спасении своей жизни и во имя спасения собственной души, решил Горева не убивать. Помогла ему в этом, как и многим людям, церковь, куда он обратился за помощью, уступив настойчивым уговорам супруги, которая побаивалась его греховных мыслей и, как следствие, не менее греховных, поступков.
Глебу очень повезло. Седовласый батюшка оказался просветлённым, чистым, грамотным. Вновь обращённый с удовольствием следовал наставлениям священнослужителя и ему становилось легче жить, а спустя время он уже навсегда оставил мысли о мести, а, тем более, о самоубийстве...
«Что-то не похож он на себя прежнего», - подумал Красин.
И вправду, мужчина с вымученным ищущим взглядом был совсем не похож на того уверенного, физически сильного агрессивного человека. Глеб не знал его таким раньше, но почувствовал лишь брезгливую жалость к нему. Под взглядом Красина мужчина приосанился, стал с интересом посматривать в его сторону. Глебу стало противно до дурноты, он понял что оппонент совсем его не узнал...
Владимир Горев остался на сверхсрочную службу по доброй воле. Спортивный, накачанный, с великолепной фигурой он легко одолел двухлетний рубеж срочной службы и, несмотря на недостаточное питание, злость офицеров и сослуживцев, решил послужить на благо своей трещащей по всем швам страны ещё годик. Но не любовью к Родине или к армейскому ремеслу было продиктовано это решение. Дело было совершенно в другом.
Горев не знал никогда, и даже не замечал за собой этого раньше, но последние дембельские полгода показали, как бывает иногда здорово отпустить себя на волю желаний, позволить себе оторваться по полной, расслабиться от души. Заключалось и то, и другое, и третье в возможности поизмываться вдоволь над молодыми бойцами. За малейшую провинность первогодков били. Бил и он, ничтоже не сумяшеся.
В тот же период обнаружил он в себе склонность и кое к чему ещё. Она-то, эта склонность, пожалуй, и явилась главным фактором в решении о продолжении военной службы. Когда провинность молодого бойца оказывалась слишком серьёзной, старослужащие не спешили взваливать её на плечи командиров, пребывавших в прострации оттого, что родина позабыла о них, что жалованье не выплачивалось по полгода, что снабжение стало скудней скудного, а иногда и вовсе отсутствовало, что приводило к разброду и шатаниям в рядах командного состава и равнодушию к несению воинской службы рядовыми.
Злые и голодные во всех смыслах дембеля определили для провинившихся особое наказание. Соскучившись по женщинам, по сексу, они драли «этих молокососов», по очереди вгрызаясь в их плоть, разрывая её в кровь. Били и драли. Били и драли. Делал это и Владимир, испытав неожиданно поистине величайшее наслаждение от содомского греха. И дабы никто не усомнился в его «нормальности» он бил пацанов вместе со всеми, хотя некоторых из них хотел до зубовного скрежета. Он грезил ими днём. Они снились ему по ночам.
А когда с очередным призывом пришёл он — сладкий, нежный, с округлыми, почти девичьими, формами пониже спины, Горев вообще лишился покоя. Он жил мечтами о нём с побудки до самого сигнала отбоя, не зная на этот раз, как приступить к делу, так как ему совсем не хотелось издеваться над парнем, напротив, хотелось ласкать его, целовать, быть нежным. При каждом удобном случае Горев старался дотронуться до солдата. С удовольствием показывал ему, как надо держать оружие, обнимая при этом того, как девчонку.
Уже в день прибытия новобранцев, будто бы случайно, сержант заглянул в банное отделение, куда молодых отправили на помывку. Зрелище это для него в последнее время всегда было волнующим. Взгляд сразу вычленил его. Разопревшие от пара сладкие ягодицы неизвестного манили своей розовой наготой. Сержанту Гореву так захотелось коснуться их, что он позволил себе вступить в диалог с новичком. Голубоглазый парнишка с золотистым пушком на щеках оказался земляком сержанта. Молодые люди разговорились. Под конец беседы Владимир, как бы невзначай, прикоснулся к скользкому намыленному телу солдата, и долго еще на тыльной стороне своей ладони ощущал влажность молодой упругой кожи.
Горевский призыв дембельнулся за полгода до этого, Владимир остался на сверхсрочку один. Но это было даже к лучшему. Он боялся, что кто-то из старослужащих однажды прознает о его истинном пристрастии и что секрет раскроется.
Сержанту совсем не хотелось вовлекать в процесс и тех, кого ещё недавно метелил почём зря вместе с отбывшими домой сослуживцами. Теперь он один занимался наказанием срочников, по-прежнему не отказывая себе в удовольствии воспользоваться молодым телом, ежели чувствовал в новобранце некую слабину. Но мечтал он лишь о дне, когда сможет, наконец, одарить ласками «своего малыша». Так с самой первой встречи называл он про себя объект своей страсти. Владимир любил, когда тот дневалил. У него появлялась возможность поговорить с парнем наедине, а при случае дотронуться неважно даже до какой части любимого организма, пусть даже через одежду, и это вдохновляло Горева надолго.
И вот однажды ему представился случай осуществить свои мечты на деле. Его опекаемый заболел ветрянкой. Детская болезнь проявилась для повзрослевшего организма не только пузырчатой сыпью, но и высоченной температурой и ознобом.
Под предлогом проверить, как лечится больной, Горев отправился навестить подчинённого, который на тот момент оказался в изоляторе один. Все остальные «чумные» были уже выписаны. Боясь выдать свои истинные чувства по отношению к солдату сержант Горев «грозным голосом» поинтересовался его температурой.
Никак нет! Нет температуры, товарищ сержант! - отчеканил боец, одетый в больничное.
Не-ет? Так какого ж рожна ты лежишь-то здесь? Отлыниваешь от службы?
Никак нет, просто врачи не разрешают - инкубационный период. И ещё... я же весь в зелёнке.
Не вижу ничего страшного. Раздевайся, посмотрю. Всё-всё снимай.
Насмотревшийся на ужасные избиения своих сослуживцев, посмевших хоть в малом ослушаться старичков, наслышавшийся от старослужащих и о других издевательствах над солдатами, выросший среди женщин в любви и холе, с детства панически боявшийся боли, по этой причине никогда не ввязывавшийся ни в какие драки, Глеб не посмел возразить командиру. Он стыдливо выполнил приказ - разделся догола.
Ого! У тя даже на члене зелёнка.
То ли под взглядом сержанта, то ли от холода «достоинство» Глеба неожиданно взметнулось вверх.
Владимир наклонился, якобы, осмотреть оспины. От желания у него закружилась голова. Губы повлажнели. Он готов был уже плюнуть на все условности и поцеловать зовущую плоть, но тут вошел посыльный:
Товарищ сержант, вас командир отделения вызывает! - выпалил он. От неожиданности Горев вздрогнул и двинул по самому нежному, по самому больному отработанным за годы службы ударом кулака. Глеб взвыл. Вестовой зажмурился, по-видимому, представив какую боль испытывал в тот момент его сослуживец.
Ну чо выставил хрень свою? Я тя чо просил догола раздеваться? Чтоб через три дня в роте был, а то залежался уже тут, - распрямляясь, хрипло произнёс сержант. Попросив солдата подождать за дверью, он наклонился к корчившемуся от боли Глебу.
Только попробуй рассказать кому-нибудь о том, что здесь произошло, с корнем вырву. Понял? - прошипел он.
Уходя в отделение, Владимир не находил себе места. Как мог он обидеть «своего малыша», да ещё настолько жестоко?! Как мог так ранить столь соблазнительную, такую манящую наготой часть юного организма? И уже мечтал о том, как увидит её вновь, как на этот раз воздаст ей должное - одарит лаской и любовью.
Через три дня случилось непредвиденное - сержант, иммунитет которого был невероятно высоким, затемпературил. Температура скакнула, аж, до тридцати девяти. Командир отправил его в медпункт. Женщина-фельдшер осмотрела сержанта и обнаружила у него небольшое пятнышко почти подмышкой. По нему она сразу опознала ветрянку.
Положили Горева в тот же бокс, где находился его возлюбленный. Несмотря на своё состояние сержант не мог не мечтать о своём, к тому же, сломленный боец находился теперь в непосредственной близости от него, а после того злосчастного удара был в полной его власти.
Неприминув воспользоваться представившейся возможностью, Владимир наслаждался долгожданным интимным действом все ночи напролёт, но никак не мог насытиться любимым телом. Только закончив акт, он готов был возобновить его вновь. В такие минуты он громко стонал от наслаждения. Но страх быть однажды разоблачённым вынуждал его держать Глеба в страхе, всякий день угрожая расправой, если тот посмеет поведать о его особом интересе кому-либо ещё. Сержанту практически не пришлось применять к последнему силы. Запуганный с порога казармы первогодок молчаливо соглашался на всё.
Для Глеба любовь сержанта оказалась большей пыткой, нежели если бы ему ломали кости табуретом, заставляли красить траву или чистить унитазы зубной щёткой. Выросший в любящей семье чистеньким ухоженным ребёнком, он дотоле и представить себе не мог подобного унижения. Первую попытку суицида он совершил уже через неделю после выписки из изолятора. Из петли его вынул сержант, который всегда находился где-то рядом, если это позволяли обстоятельства армейской службы, а так как службы практически не осуществлялось, он оказывался поблизости почти всегда.
После того случая по приказу сержанта к рядовому Красину приставили бойца, дабы тот не смог опорочить звание солдата очередной выходкой подобного рода. Так и дослужил Глеб до самого конца в обществе ничего не подозревающего новобранца и своего насильника и дважды спасителя — сержанта Горева, который обещал обязательно разыскать его на гражданке, дабы продолжить так полюбившиеся ему интимные забавы.
По возвращении из армии Глеб Красин перестал бриться, мыться, даже причёсываться, отпустил волосы почти до плеч, отрастил ногти на руках и ногах, лишь бы ни один мужчина на свете не смог позариться на него в качестве сексуального объекта. Он даже перестал менять одежду, чистить зубы, отдаваясь полностью учёбе, а затем уже и профессии. О женщинах не помышлял, считая себя замаранным случившимся навечно и недостойным ни одной из них.
Но, как это часто бывает, и как бы парадоксально это ни выглядело, Господь посчитал его достаточно чистым для настоящей любви и достойным такой красивой женщины, каковой была его супруга.
Владимир Горев, придя через год со службы домой, не ожидал встретиться лицом к лицу с проблемами, которые возникли на гражданке. На первых порах после возвращения из Армии, он ещё тщательно следил за своим телом, продолжая тренировать его, но со временем «забил» на это, предпочитая проводить досуг в поисках сексуального партнера, нарываясь порой на не малые неприятности. Да-а, в гражданском обществе он был гоним.
Тогда никто не мог и предположить, что настанет время, когда нетрадиционная ориентация сможет помочь человеку в жизни, как ни одно личное достижение — образование или профуспехи. Гоним он был всеми - властью, обычными пацанами-гопниками, бандитами и, в первую очередь, только начинавшими поднимать голову неофашистами.
Со временем бывший сержант научился распознавать таких, как он сам по одному лишь взгляду. Нет, конечно, случались огрехи и тогда он попадал в очередную историю — то бывшие зеки изнасилуют его вкруговую, то изобьют бритоголовые, то понравившийся парень, окажется «нормальным» и осыплет его бранью с ног до головы. Справедливости ради следует сказать, что и удачи на его пути случались нередко.
Вот и в этот день что-то привлекло его в мужчине напротив. То ли грустинка в глазах, то ли незаурядная (вы-то уже в курсе, какая) внешность, выдавали в нём нечто особенное. Мужчина явно много страдал в своей жизни не меньше самого Владимира, это читалось во всём его облике. Горев размечтался, будто небеса, смилостивившись над ним, послали для него на Землю родственную душу...
Но тут к мужчине подошла женщина невероятной красоты, наклонилась и нежно, одним касанием губ, поцеловала его. Мужчина ответил ей такой улыбкой, что рассвет над морем показался бы тусклым огоньком. Эти двое явно были вместе и, к тому же, были невероятно счастливы.
Мгновенно погрустневший при виде данной картины, бывший сержант Владимир Горев, а в настоящее время опустившийся, ищущий сомнительных наслаждений человек, так и не узнает о том, что понравившийся ему мужчина, был некогда его, оставшейся совершенно неузнаннной, первой настоящей и единственной любовью. Горев разыскивал рядового Красина все годы после окончания службы, но так и не сумел найти, потому что, женившись, Глеб взял фамилию своей супруги, дабы сослуживец — гомо-садист не смог отыскать его больше никогда.
14.08.2013г.