Юрий Кириленко
«Онан»
...он до сих пор помнит это острое, пьянящее, головокружительное, сумасшедшее чувство, когда, раздевшись догола, он стоял в густой и высокой, как лес, ослепительно-желтой кукурузе под палящим ослепительно-желтым же южным солнцем, которые сливались, и казалось, что это не стебли, а лучи Ярила...
он стоял с таким же крепким, до боли, до звона, воздетым к небу своим мужским естеством, и достаточно было одного-двух прикосновений его холодных пальцев, чтобы он ощутил блаженство и стыд разрядки.
...семя упало на сухую, горячую землю, как редкие капли дождя, и тут же впиталось бесследно, не давая надежду на потомство ни роду человеческому, ни миру растительному.
но не важно всё это было ему; глубоко эгоистическое, почти животное самоудовлетворение охватывало его до дрожи, принося не сравнимое ни с чем наслаждение.
* * *
Ни одна женщина не могла вызвать у него то блаженство, те ощущения, которые давало собственное воображение. С возрастом всё меньше и меньше его интересовали женщины со всеми присущими им слабостями, глупостями, бесполезной тратой времени на разговоры, посиделки, походы в рестораны и т.д., и т.п.
Гораздо проще было посмотреть фильм, журнал, даже случайную картинку, чтобы в мельчайших подробностях пережить изображенное и даже мысленно поучаствовать...
Нет, конечно, близость с женщинами была. И не один раз. Но всегда это приносило такое многообразное разочарование, что порой он был близок к самоубийству.
Ему была, в первую очередь, крайне неприятна физиологическая сторона. Запахи, выделения, неожиданный цвет или расположение волос в интимных местах — всё это могло в одно мгновение вызвать отторжение.
Кроме того, он никак не мог встретить именно то, что грезилось ему в снах, в мечтах, что он желел горячо и искренне.
Это должна была бы быть темнноволосая, южного типа, полная женщина, непременно с узкой талией, не обвислым, подтянутым животом, широким задом и большими, полными, не висячими и не плоскими грудями.
Кроме того, он хотел, чтобы она не брила лобок, или, по крайней мере, лишь слегка подправляла его, не более.
Губы у неё должны быть чувственными, полными, умелыми, волосы на голове — длинными и густыми...
И ещё. Ему страшно не хотелось разговаривать. А все немногие женщины буквально отпугивали его своей болтливостью. И ладно ещё, если б это была болтовня по делу, сексуальная, может, даже бесстыдная, - это его тоже «заводило», но она, как правило, оказывалась пустой, ни о чём: о какой-то подруге, купившей тачку или сумочку, о коллегах по работе, об отдыхе в каком-то там году, с кем-то и так далее...
«Ну почему она не может заткнуться?» - думал он иногда с тоской и злобой, глядя на распластавшееся рядом обнажённое тело, невольно подмечая все его большие и маленькие недостатки.
«Нет, - рассуждал он спокойно, - эти существа не для меня. Они слишком примитивны, глупы, неинтересны. Даже секс у них — это предмет торга, а не наслаждения ради наслаждения».
Мужчины?
Первый опыт был неожиданным, в душе далёкого южного санатория. Предложение удивительно воспитанного и обходительного жителя Питера «по-приятельски» «помыть спинку» закончилось прижиманиями, объятиями — остро-необычными, сладостно-запретными, взаимной фелляцией, ну и так далее...
Он до сих пор вспоминал об этом с трепетом и нежностью.
Потом было ещё несколько кратких эпизодов, не таких ярких, но продоложавших волновать его.
«И всё-таки я не гей, - думал он. - Скорее, бисексуал. Почему? Потому что нет особого влечения к мужикам. Более того, к большинству даже неприязнь. Да и какая может быть приязнь, если слишком многие неухожены, плохо пахнут, грубы и ограниченны». Да и в отношениях с ними — свои заморочки. Та же безудержная ревность у молодого человека, который ему безусловно нравился и походил, скорее, на девушку.
Был у него опыт с транссексуалом, принесший полное разочарование.
Позабавил групповой секс с одной знакомой парой, искавшей острых ощущений. Но оказалось, что супруга была давно в него влюблена и даже рассчитывала связать с ним свою судьбу, что совершенно его не устраивало.
Нет, думал он, мой сексуальный путь всё же лучше, чем всех этих натуралов и геев. В его мозгу живут только те, которые ему нравятся, те, которые его волнуют. Это могут быть и мужчины, и женщины, и оба варианта вместе. И все эти грёзы, эти безумные мечты удовлетворяют его лучше и полнее любого представителя обоих полов.
Так он оказался один на один со своим верным и единственным «другом», который всегда был рядом и в любую минуту мог доставить ему именно то наслаждение, которого он желал. Причем без всяких условий, затрат и отношений.
* * *
Любое обнажённое тело — неважно, мужское или женское — волновало его всегда.
В детстве — подсматривание за купающимися, картины, фотографии.
Потом, в юности, - журналы «оттуда». Он за них был готов отдать любые деньги. Это был пик сексуальной революции на Западе, и журналы, особенно итальянские, воплощали самые смелые, самые бесстыдные мечты.
Онан, только Онан мог удовлетворить его. Похоть заставала его в самых разных, самых неожиданных местах. В туалете самолёта, в парке, на стадионе, разумеется, пустом, на самом верху трибун.
Опасность быть застигнутым (а что такого он делал, он же не демонстрировал свои гениталии кому-либо, он самоудовлетворялся), ощущение опасности и, может, даже чьего-то чужого, любопытного взгляда подстегивали воображение, и порой он совершал подряд несколько актов, пока уже не чувствовал боль в головке члена.
Но и боль эта была сладкой...
А с какой радостью он узнал, что, например, любимый им Сальвадор Дали был онанистом. Да мало ли кто ещё из великих!
Подобно гомосексуалисту, он не только не считал свою привычку дурной, но и оправдывал её, возвышался с нею над другими, более примитивными существами.
«Ах, как они обкрадывают себя, - думал он, глядя на мелькающие в толпе лица. - Им неведомы те выси, те невероятные ситуации, позы, которые лишь при одном упоминании вызывали у него бешеную, до ломоты, эрекцию.
… Когда появилась возможность работать на компьютере, это стало прорывом для него. Вначале статичные истории, сюжеты, потом появилось видео — дух порой захватывало.
Он ловил каждую свободную минуту, оставался после работы, пока сисадмин — явный «голубой» - не отвёл его в сторону и шёпотом не предупредил, что «больше так нельзя», что «начальство сделает выводы» и так далее.
Он затаился, а потом нашёл выход — приобрел видеоплеер и в соседнем «Интиме» стал покупать и обменивать диски — на любой вкус...
Теперь уже точно ему никто не был нужен. Он любил, как хотел, и, если вдуматься, - самого себя прежде всего.
«Что же в этом плохого?» - думал он. Он действительно любил себя, свою внешность, своё тело. Подолгу стоял у старинного, оставшегося от матери трельяжа, рассматривая себя и всё больше возбуждаясь...
Казалось, он нашёл гармонию своего существования. Ему никто не был нужен. Никто. Была нормальная, даже денежная работа, квартира, доставшаяся от родителей. Иногда он выбирался в бар или клуб и, гдядя на разгоряченных алкоголем и наркотиками окружающих, тихо радовался своей независимости.
Он совершенно спокойно мог любоваться каким-нибудь симпатичным юношей или красивой девушкой, но ни выпавшая из разреза грудь, но упругая, обтянутая попка не вызывали в нём почти никакого волнения.
Но он точно знал, что ночью, когда он вернется домой, в постели или под струями душа, он вспомнит их, но так, как захочет, в любых вариациях, и только тогда, упиваясь своей мнимой вседозволенностью, опьянённый предстоящей радостью, он приготовится вновь испытать ЭТО...
* * *
Странное это дело — месяцами, даже годами работаешь или живёшь по соседству и вроде не видишь человека. А потом вдруг выясняется, что именно его-то и не хватало тебе всё время.
… Вначале были «взглядовые» отношения. Он вдруг «заметил» её — маленькую, худенькую, с темно-каштановыми волосами, короткой стрижкой.
От стал ловить, чувствовать её взгляд, а потом и сам стал засматриваться, совершая всё новые и новые открытия.
«Она тонка, изящна, - думал он. - Этакий подросток, не мужчина, не женщина. Унисекс...»
Она послала ему мейл. Он ответил. Завязалась молчаливая компьютерная переписка. Тут главное — сохранять невозмутиое выражение лица.
И сисадмин явился, и, криво улыбаясь, сказал: «А я и не думал, что ты такой...»
Какой? Какой? А, вот оно что, - наконец осенило его. Видимо, сисадмин надеялся, что он латентный гей, видя, что в ворохе просмотренной им порнухи немалую долю составляют обнажённые мужчины и юноши.
...И они решили встретиться.
… - Что с тобой? - Она отодвинулась, пытаясь посмотреть ему в глаза.
- Не знаю.
Он отвернулся, стараясь не смотреть на её обнажённое тело, не чувствовать её запах.
«Бежать, бежать, - стучало в мозгу. - Как всё это нелепо, глупо, отвратительно...»
- Тебе плохо?
- Да-да, - обрадовался он неожиданной подсказке. И, сев на кровати, стал одеваться.
И вдруг острый спазм перехватил дыхвние, он резко наклонился и … его вырвало на пол.
- Извини, - задыхаясь, прохрипел он, чувствуя, что теряет сознание.
- Мне... это... надо, - мямлил он, натягивая брюки, рубашку, забыв про майку на тумбочке, забыв обо всём, желая только одного — сгинуть, исчезнуть отсюда.
И никогда, никогда больше не повторять подобных экспериментов... Никогда.
Онан — персонаж Ветхого Завета, внук патриарха Иакова, который был наказан Богом за уклонение от супружеских обязанностей с вдовой старшего брата Фамарью.
После гибели страшего брата Онан, согласно традиции, был обязан взять в жёны его вдову, дабы она смогла принести наследника, который считался бы первенцем от старшего сына. Онан «когда входил к жене брата своего, изливал семя на землю, чтобы не дать семени брату своему» (Быт.38:9), за что и заслужил смертную кару от Бога.