Строго говоря, эта вещь не является реликвией. Потому, что я пользуюсь ей наравне с другой посудой в доме. Пью чай или кофе. Или другие напитки. Впрочем, реликвией принято считать не только предметы поклонения, но и особо чтимые, дорогие по воспоминаниям. Попробую и я, за чаем из столетней кружки, вспомнить, что связано с ней…
Передавая ее мне, незадолго до смерти, вместе с двумя иконами и некоторыми документами, моя мама сказала: «Это кружка дедушки. Привезена еще из Расеи…» Именно так – «из Расеи» – говорила она и её сестра, тётя Аня, когда вспоминали прошлое своей семьи.
Я переспросил:
— Моего дедушки?
— Нет, моего. Твоего прадедушки.
В 1908 году, сто пять лет назад, когда еще не было на свете ни компьютеров, ни меня, Крым был наш, Абакан был селом Усть-Абаканское, семья крестьянина Фёдора Афанасьевича Пинегина, жившая на северо-западных землях Российской империи, решила переселиться в Сибирь. Получивший образование историка, я без труда понимаю, что это было связано со знаменитой «реформой Столыпина», позволявшей желающим выделиться из крестьянской общины и завести самостоятельное хозяйство. Лучше всего это было сделать на новых местах, в Сибири. Тем более, что правительство Петра Столыпина давало хорошие деньги и льготы переселенцам.
Вот тогда мой прадед поехал в волость и получил «Паспортную книжку», которая (тоже реликвия) передо мной. На первой странице написано, что она – «Бессрочная» и выдана крестьянину деревни Шудино, Слободчиковой волости, Сольвычегодского уезда, Вологодской губернии «тысяча девятьсот восьмого года декабря месяца 22 дня».
Федор Афанасьевич был ровесником своего в будущем знаменитого современника – Владимира Ильича Ульянова. Родился 11 апреля 1871 года и на столь решительный шаг – добровольное переселение в Сибирь – отважился в возрасте 37 лет. С ним поехали, перечисленные в «Паспортной книжке» – «жена Мария Алексеевна 38 лет, его сыновья: 1) Анатолий 16 лет, 2) Федор 8 лет, 3) Григорий 1 года и дочери: Мария 7 лет и Мария 5 лет».
В паспорте указано вероисповедание прадеда – «православное». А судя по тому, как лихо расписался — «Федор Пинегин», он был изрядно грамотен. И это понятно. На переселение в новые места решались люди недюжинные, умеющие оценить открывшиеся возможности. В семейных преданиях сохранилось воспоминание, что его уважал даже церковный иерарх – благочинный Иоанн.
Среди кухонной утвари, взятой в путь, была и эта фарфоровая кружка. На стенках её изображены обычные полевые цветы, а у подножия три выпуклых изображения начальной буквы фамилии владельца фабрики — «Х». На дне, говоря нынешним языком, «лэйбл» – «ФАБРИКИ ЯГ ХРАПУНОВА-НОВАГО». (Интернет рассказывает, что "изделия завода братьев Новых и Храпунова-Нового, созданные в XIX-начале XX века, считаются редкими и очень ценными на антикварном рынке. В хорошем состоянии до нашего времени сохранились лишь немногие фарфоровые и фаянсовые образцы завода".) Интересно, что если кружку особым образом потрясти, то внутри, где ручка скрепляется со стенкой, что-то звенит. Вроде бы негде поместиться – а звенит! Секрет!
Фотографии прадеда не сохранилось. Его внешний облик я могу представить по фотографии старшего сына Анатолия, моего деда. Дед сфотографирован во время службы в царской армии, куда был призван уже из Сибири, из Енисейской губернии.
Жили они в месте, которое по описаниям мамы и её сестер, напоминало филиал библейского рая. Грибы-ягоды, река, полная рыбы, густой лес, трава по пояс для сенокоса, раздолье для посевов. Переселенцы, среди которых был мой прадед, стали основателями новой деревни. Назвали её – Серебряный Ключ. Здесь, в семье, которую образовал его старший сын — Анатолий, и родилась моя мама.
Жили они хорошо: сеяли и добывали хлеб и гречку, пользовались дарами леса и реки, гуляли свадьбы, растили детей, имели пасеку, коров и лошадей. И только в начале тридцатых годов ощутили железную хватку. Крепкие хозяйства могли попасть под статью о кулаках. Надо было вновь переселяться. Теперь – вынужденно. В царской «Паспортной книжке», поверх записей, появился штамп – «Паспорт выдан. 1933 г.». Из чего можно судить, что четверть века – вместившие мировую войну, две революции, гражданскую войну, НЭП, коллективизацию, — власть, видимо, не сильно мешала им, и они не привлекали её особого внимания. Но пришла пора…
Вот оттуда – из Серебряного Ключа – и поехала в Абакан семья моей мамы в 1934 году. Городу Абакану тогда официально исполнилось лишь три года.
В этом же, 1934-ом, году из деревни Ново-Вознесенка Минусинского района Западно-Сибирского края (ныне это село Кирово Алтайского района Республики Хакасия) в Абакан двинулась и семья моего будущего отца. Главой семьи был мой дед – Алексей Иванович Анненко. Сопровождали его жена Устинья Яковлевна, хохлушка (дочка первого старосты Ново-Вознесенки, Якова Кужима, с Полтавщины), четверо сыновей.
Коллективизация добиралась и до деревень Сибири. Оба моих деда, согласно сельсоветским справкам, были крепкие середняки, у них было справное хозяйство, и, видимо, они попросту не видели другого выхода для сохранения своих семей, кроме переселения в город.
Конечно, они и понятия не имели о надвигавшихся репрессиях, которые историки начинают именно с убийства Сергея Мироновича Кирова в 1934 году. Деревня Ново-Вознесенка, например, из которой уехал мой дед Алексей Иванович Анненко, вскоре стала называться Кирово. А сам он через три года попал под маховик репрессий именно в Абакане, который выбрал местом своего жительства.
Из семейных преданий известно, что человек он был независимый и прямой в суждениях. Возможно, чересчур. Резкая фраза, брошенная им бригадиру, привела к тому, что 16 ноября 1937 года к ним домой пришли с обыском. Забрали книги и деда. Он успел только прокричать: «Устинья, сохраняй детей. И прежде всего – учи, учи! Тогда поймут...». Читаю теперь в мартирологе «Мемориала» о нем: «Содержался в Ачинской тюрьме. Обвинение в АСА (антисоветская агитация), вредительстве. Осужден 09.12.1937 тройкой УНКВД КК на 10 лет ИТЛ. Реабилитирован 29.06.1989 прокуратурой КК (П-16712)».
Это был период, впоследствии названный – «ежовщиной». Судили его за “троцкизм”. Хотя, скорее всего, он и понятия не имел о том, кто такой Троцкий. Есть сведения, что погиб в минусинской тюрьме. В сороковом году пришло свидетельство из НКВД, что в возрасте 44 лет умер от “порока сердца”. Свидетельство это (реликвия) сейчас передо мной, и я не могу не отметить его странность. На штампе выдачи помечено — 8 марта (в Международный женский день!) 1940 года. В тексте — “умер 2 мая 1940 г.” И, видимо, кто-то все-таки обратил внимание, что невозможно выдать справку раньше (8 марта), чем человек умер (2 мая) и жирно исправил 40-ой на 39-ый. Так что я сильно сомневаюсь, что причиной смерти моего деда стал “порок сердца”...
Отец воевал под Москвой. В сорок третьем, после ранения и госпиталя, вернулся в Абакан. В Хакасском областном карточном бюро, которое размещалось в районе нынешнего пожарного депо, и состоялась, говоря высоким “штилем”, судьбоносная встреча. Работала там Валя Пинегина, внучка переселенца Федора Афанасьевича Пинегина.
Наверное, она могла бы повторить вслед за певицей из старой песни: “Мы жили (в данном случае работали) по соседству, встречались просто так, любовь проснулась в сердце, сама не знаю как...” А то, что это была любовь, несомненно. В тех же семейных преданиях сохранилось воспоминание, что когда речь у них пошла о серьезных отношениях, то отец будто бы говорил: “Зачем я тебе, Валя? Ты же меня, раненного, на руках можешь носить...” А мать сказала: “Если надо, Коля, буду и на руках носить...” Из чего я заключаю, что отец был парень не очень-то смелый (хоть и награжденный медалью “За отвагу”), а также, что инициатива, видимо, принадлежала маме. Была она в те годы, судя по фотографиям, что называется девушкой “кровь с молоком”, а решительность действий сохранила до конца своих дней...
Встретившись во время работы в карточном бюро, они 29 января 1949 года расписались. Возникла новая абаканская семья, обычная советская семья, где ведущая роль принадлежала маме, но роль эта основывалась на прочном “фундаменте” в лице моего отца.
Первое время молодые жили у моей бабушки, но долго такое продолжаться не могло. Хотя бы по причине властных характеров свекровки и невестки. Ну, и естественного желания иметь свой дом, который вскоре начал строить отец. И в пятьдесят первом году, когда я появился на свет, меня принесли в уже оштукатуренную комнату нашего дома по улице Первая Нефтяная (ныне Гагарина). Это был район, где самым крупным предприятием было Заготзерно. И где в пятидесятые годы шло бурное индивидуальное жилищное строительство…
Здесь последние годы жизни провел и дед, вместе с которым в наш дом попали и некоторые вещи «из Расеи». Среди них – уцелевшая кружка прадеда с секретным звоном, из которой в этом доме и пью чай…
Когда деда уже не было, на апрельском 1985 года Пленуме ЦК КПСС Генеральным секретарем был единодушно избран Горбачев Михаил Сергеевич и началось ускорение социально-экономического развития… перестройка… каждой семье отдельную квартиру… борьба с алкоголизмом… первый Съезд народных депутатов – Собчак, Сахаров, страна у телевизора… «Борис, ты не прав!»… пустые магазины… ГКЧП… «в связи с состоянием здоровья»… Беловежская пуща… триколор над Белым домом… Гайдар, Митюков… новые деньги – новые цены… умерла мама… решетки на окнах… танки на мосту, пожар Белого дома… опять новые деньги… мой фриланс… совместные предприятия… биржи… ваучеры… черный вторник… первая Чечня… начался ХХI век… родилась внучка… Путин… нефтедоллары… «Единая Россия»… рокировки президентов… родился внук… взбесившийся принтер… пошел на пенсию… Олимпиада… Крым опять наш…
Перед тем, как налить чаю, я встряхиваю кружку – внутри что-то звенит. Секрет русских мастеров. Пью чай из «расейской» кружки прадедушки и думаю. Смотри-ка, сто лет прошло и снова, как во времена, когда он собирался в Сибирь с этой кружкой — страна учится капитализму, Государственная Дума, православие, престолонаследие… Вновь актуальны слова Столыпина — «нам не нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия»… Надо жить…
Хорошо пить чай из кружки, которая, несмотря на все катаклизмы, самим своим столетним существованием, укрепляет в мысли – будем жить…