ВСТУПЛЕНИЕ
Сегодня утром, после утренних процедур я прошел на кухню, чтобы позавтракать. Жена уже ушла на работу, а я, будучи полнокровным неработающим пенсионером, завтрак себе готовил сам. Чаще всего какой-нибудь немудреный «омлетик» с колбасой и помидорами вместе с крепко заваренным чаем или же гренки с колбасой и тем же чаем. Без колбасы и чая я себе завтрак не представляю. Жена после моих шестидесяти лет долго пыталась приучить меня к утренним кашам, но потом махнула рукой. Потому что я даже манную кашу утром ел с колбасой и чаем.
Я включил радиоприемник, который у меня всегда стоял на волне «Ретро мелодии». Современную попсу слушать не могу в принципе, потому что у меня от этой, так называемой музыки, сразу же начинает болеть голова, портиться настроение и появлялось желание сделать что-то нехорошее. Поэтому я чаще всего слушаю мелодии моей бывшей когда-то родины СССР.
И здесь я сразу же услышал одну из самых своих любимых песен очень обожаемого мной Юрия Гуляева «Желаю вам». Его бархатисто мягкий голос, буквально завораживающий и даже как-то обволакивающий сердце теплой ласковой волной, проникновенно пел:
«Желаю вам всегдашней радости в судьбе,
Желаю вам всего того, что вы желаете себе…
И воспоминания волной нахлынули на меня. Мне вспомнился один, не слишком понятный для себя случай, произошедший когда-то со мной и одной молодой женщиной, девушкой, почти девочкой, в Москве. Я тогда тоже готовил себе завтрак рано утром, потому что собирался ехать на электричке в Москву по работе. А жена была в отпуске и уехала к матери с дочерью. Я поначалу тоже собирался поехать с ними вместе, но меня не отпустили на работе.
Я тогда сделал себе яичницу с колбасой и помидорами, заварил крепкий чай и сел завтракать. А по радиомаяку пел Гуляев. Юрий Гуляев, молодой и очень популярный оперный певец, умеющий петь не только оперные арии, но и обычные Советские эстрадные песни. Тогда он был еще молодой, живой и здравствующий, очень красивый и обоятельный. Пел он новую, только что написанную им самим песню со своими, необыкновенно человечными словами, буквально пронизывающими сердце.
Дождинка мала, на землю капнула.
И мы не встретились, что было кануло.
Что было сгинуло….
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Это было в Москве где-то в первой половине восьмидесятых. Я был тогда начальником бюро на крупном машиностроительном заводе в городе Электросталь, что находился в часе езды от Москвы, и поехал по делам в один НИИ, занимающийся проектированием средств механизации и автоматизации для сварочных цехов машиностроительных предприятий. Институт находился далеко на севере западе Москвы, чуть ли не у черта на куличках.
В Москву я приехал к началу рабочего дня в этом самом НИИ, чтобы застать на рабочих местах нужных мне людей и закончить свои дела до обеда. Так оно и получилось. К двенадцати часам я закруглился, вышел из института, подошел к троллейбусной остановке, что находилась прямо напротив здания института, сел в троллейбус и спокойно доехал до станции метро «Сокол».
Потом мне надо было добраться до самого центра Москвы, там сделать пересадку и далее доехать до станции Курская, откуда отходили нужные мне электрички. Можно было, конечно же доехать до станции Курская и по кольцевой, сделав для того пересадку на Белорусской. Но это уже все мелкие детали, не имеющие для меня никакого значения. Время у меня было много, как говорится, вагон и маленькая тележка, я никуда не спешил и мог преспокойно рассчитывать на одну из после обеденных электричек, которые тогда ходили каждые полчаса.
Я спустился в метро, подождал приходя поезда, зашел в полупустой вагон и сел на свободное место. Хотя, если по честному, я не любил сидеть в вагонах метро. Не любил и все тут!
Не любил чисто по человеческим причинам. Сидеть, когда над тобой нависают люди, я не мог. Меня раздражала эта нелепая возможность открытого рассматривания средней части человеческой фигуры, будь она мужской или женской, молодой или старой, которая открывалась в такой момент передо мной.
Ну, а смотреть на женщину в коротенькой юбочке, которая стояла перед тобой, подняв обе руки и вцепившись в продольный поручень вагона, открыв, тем самым, перед моими мужскими глазами все тайны своей почти обнаженной собственной фигуры ниже пояса, было выше моих мужских сил. И я всегда вставал и уступал этой женщине место.
Так не лучше ли будет вообще не садиться, чтобы не искушать собственную судьбу? И я чаще всего не садился, а старался устроиться в проходе противоположных дверей вагона, упершись для удобства спиной в поручни входа в вагон. Иногда для удобства и психологического своего комфорта я читал книжку и слегка, ненавязчиво смотрел вокруг. Так мне было удобнее. Психологически удобнее. Но станция «Сокол» тогда была конечной, вагон был почти пустой и стоять одному, как нудный перст, в пустом вагоне было как-то не слишком уж приятно. И я сел.
И здесь в вагон быстрыми шагами, почти бегом, зашла молодая пара, мужчина и женщина. А может, парень и девушка. Кто знает. На платформе я их что-то не заметил. Они подошли или подбежали позже, перед самым закрытием дверей. Они забежали в вагон. Огляделись и сели напротив меня.
Я взглянул на них. Точнее, глянул на нее, на девушку. На ее лицо. Я всегда смотрю на женские лица. По возможности, конечно же.
И здесь надо признать, что я люблю смотреть на женские лица. Просто смотреть. Без всякой задней мысли. И даже без намерения познакомиться. Смотреть потому, что мне это мое невинное занятие доставляет удовольствие.
Женские лица мне кажутся и представляются значительно живее, интереснее и многообразнее, чем мужские лица. Они мудрее и человечнее, и каждое из них - обязательно красивое. По разному красивое, но все равно, именно красивое. Некрасивых женщин не бывает. Просто, она бывает разной, женская красота. Она может быть мягкой, нежной, тихой, незаметной, но может быть и броской, яркой, вызывающей и даже раздражающей. Она может быть доброй, истинно женской, материнской, но может быть и злой, надменной, грубой, пошлой. Есть красота умная, возвышающая и вызывающая у людей самые их лучшие человеческие качества; но есть и другая, подлая, низменная, вульгарная, глупая, опускающая человека до примитивного, чисто физиологического, бездумно животного состояния.
И когда я смотрю на женщин, я прежде всего смотрю на их лица, а уж потом на все остальное, на фигуру, на грудь, на талию, бедра, ноги, волосы или ее одежду. И если лицо женщины меня заинтересовало, привлекло, то все остальное в этой женщине или на этой женщине меня перестает интересовать! Потому что я с начинаю понимать, что эта женщина – моя женщина! Или может быть моей женщиной. И это самое для меня главное.
А это была красивая молодая женщина, а может и девушка Кто знает? Ну, и как на нее было не посмотреть. Тем более, что она сидела напротив меня. И я смотрел.
Чуть полноватая молодая женщина, с распущенными по плечам каштановыми локонами и белой, в тонкую «голубую» клетку с большими отворотами шелковой кофточке, в широкой плиссированной юбке из серой ткани и туфлях на высоком каблуке. Красивая женщина с тонким, изящным и как бы одухотворенным внутренней жизнью лицом. И мне никак не хотелось отводить от ее лица свой взгляд.
А здесь было на что посмотреть. На мой, конечно же, взгляд. Красивая молодая женщина, почти девушка с высоким гладким лбом и продолговатым, будто слегка оттянутым книзу лицом, с изящным, тонкого рисунка подбородком и длинным разрезом пухлого рта, обрамленного большими, как бы вывернутыми чуточку наружу губами.
Нос у нее был тонкий, словно сжатый с боков, с резким, как у степного орлана, вырезом ноздрей. А над носом выделялись громадные, словно бы от чужого, а не от ее лица, ярко синие глаза под длиннющими с загнутыми вверх ресницами, круглые, как блюдца, и словно бы спрятанные в глубоких глазницах, и закрытые для надежности еще и высокими надбровными дугами с тонкой ниточкой черных бровей.
Короче, лицо женщины поразило меня странной своей угловатостью и какой-то несовместимостью ее отдельных частей друг с другом. Лоб у нее был слишком высокий для такого типа лица и удлинял его визуально, делая его совершенно не женским, а по настоящему мужским. Рот у нее тоже казался слишком уж большим для нее и как бы задавливал собой ее небольшой, точеный подбородок. И нос ее, длинный, сжатый с боков, да еще с заметной горбинкой на переносице казался совершенно чужим, словно бы перенесенным с другого лица. А добавляли все эти ее несуразности ее лица громаднейшие, почти совсем круглые, как горные озерки, глаза. Даже не глаза, а настоящие глазища с бездонно синей глубиной!
Каждая часть ее лица в отдельности – это минус ее женской красоте и женской привлекательности. Но собранные природой вместе они создавали удивительное по гармонии, красоте и неизгладимое по очарованию женское лицо. Во всяком случае, для меня.
Я смотрел на лицо этой сидящей напротив меня женщины и чувствовал, как оно все больше и больше притягивает меня к себе и чуть ли не завораживает. Я просто не мог оторвать от нее своих глаз. Женщина почувствовала мой неотрывный взгляд, глянула на меня раз, другой, третий, затем намеренно демонстративно отвернулась и вдруг покраснела. Мужчина что-то говорил ей, улыбаясь, иногда наклоняясь к ней, но он ничего не замечал. А она сидела напротив меня с пылающим лицом и нервно кусала губы, изредка бросая на меня косые недовольные взгляды.
Поезд остановился на станции Белорусская. Несколько человек вышло и народ начал входить в вагон. И здесь мужчина неожиданно вздрогнул, что-то вскрикнул, схватил женщину за руку и кинулся к двери, расталкивая входящих. Женщина вскочила и потянулась за ним. Перед дверью она почему-то оглянулась, глянула на меня и, в итоге, несколько замешкалась. А народу через дверь входило много и ее оттеснили от мужчины. И мужчина выскочил на платформу без женщины. Он оглянулся, ища ее, но она осталась в вагоне. Двери чавкнули и закрылись. Вагон тронулся. Мужчина побежал вдоль вагона, что-то крича и размахивая руками. Но поезд быстро набрал ход и мужчина исчез.
Женщина стояла у дверей, растерянно оглядываясь по сторонам и снова глянула на меня. И взгляды наши снова встретились. Я встал и подошел к ней. Я чувствовал себя в какой-то степени виноватым перед ней. И здесь поезд остановился на следующей остановке. Это была Маяковская. Я взял женщину под руку и мы вышли вместе с ней.
В свое время, когда у меня дочь была еще маленькой, я по выходным часто ездил с ней в Москву. То в зоопарк, то на ВДНХ, то на Ленинские горы, то в театр, то в Цирк, то еще куда. И у нас с ней было четко оговоренное правило, как ей вести себя, если мы в метро нечаянно расстанемся. Она его знала наизусть. Вот оно! Если она вышла, а я остался в вагоне, то она садится на скамейку и ждет меня. Я обязательно вернусь на эту станцию за ней. Если же я вышел, на платформу, а она осталась в вагоне, то она выходит на следующей остановке и ждет меня. Следующим поездом я приеду на эту остановку за ней. Слава богу, что нам ни разу не пришлось последовать этому правилу.
Поэтому я и вышел с этой женщиной на следующей остановке. Я думал, что ее спутник сделает то же самое. Ведь это было самое верное и самое логическое решение в данной ситуации. Но на следующем поезде он не приехал. Не приехал он и на других поездах. Надо было что-то делать. Но что?
Пока мы ждали приезда ее спутника мы разговорились. Точнее, я ее разговорил. Звали ее Тамара. Они с парнем были из Ельца и год назад закончили школу. Поступить в институт у них не получилось и ее устроили работать на местный телевизионный завод аппаратчицей. А парень, его звали Павлом, уехал в Москву, устроился лимитчиком на стройке и жил у своих родственников, бывших в свое время тоже лимитчиками, а затем уже ставшими москвичами и получившим от стройтреста квартиру. Сын их после окончания военного училища, служил в Сибирском военном округе и Павла поселили в бывшей его комнате.
Все это время парень с девушкой переписывались друг с другом, иногда перезванивались и всерьез считали себя женихом и невестой. Этим летом парень был в отпуске дома, в Ельце, они постоянно встречались, стали уже близки и парень назад поехал вместе с Тамарой. Девушка в Москве еще не бывала и ей было просто интересно. Обратный билет из Москвы она взяла сразу в предварительной кассе Ельца, когда брала билет на Москву. Взяла на неделю позже своего приезда. Рассчитывая немного погулять по Москве.
Родственники Тамары и Павла знали о серьезности их отношений, поэтому остановиться они должны были у родственников Павла, в комнате, где он жил. Так что проблем с поездкой не должно было быть. И их бы не было, если бы они не потерялись в Москве.
Мы простояли Тамарой чуть ли не полчаса на Маяковской, но ее Павел не приехал на эту станцию метро. Тогда я подошел к свободному сидению зала метро, сел и посадил рядом с собой Тамару. Я был в полной растерянности. Мне надо было как-то определиться с этой, свалившейся мне на голову, девушкой, с Тамарой. Что же мне теперь с ней делать?
В Москве Тамара была в первый раз, и Москвы не знала. Где живет ее Павел, она тоже не знала. Не знала она также ни одного адреса своих многочисленных родственников из Ельца, обосновавшихся в Москве.
Поэтому самый оптимальный вариант напрашивался сам собой и был вполне реальным - надо было ехать с ней на Павелецкий вокзал, сдать в кассу возврата ее обратный билет и попытаться купить билет на сегодняшний поезд Москва – Елец. Если же не получится с билетом на сегодня, а это вполне возможно, потому что летом в Москве в те времена с билетами был настоящий кошмар, то надо будет брать билеты на завтра.
Учитывая, что мне в те времена было далеко за сорок и я был вполне сложившимся и состоявшимся мужчиной, а ей всего лишь девятнадцать, то ответственность за ее судьбу автоматически ложилась на меня. Тем более, что она смотрела на меня такими доверчивыми глазами, и она так мне понравилась, как девушка, что я невольно принял на себя эту нелегкую заботу. Тем более, что я был Советским человеком, а Советский человек не имеет права бросать в беде женщину.
И я принял самое нелепое из всех возможных в то время для меня решение. Я взял ее дамскую сумочку и просмотрел, что у нее было с собой. Практически ничего. Пять с небольшим рублей денег, паспорт, помада, расческа, пудреница, носовой платок, небольшой флакончик духов и билет на следующую субботу до Ельца. Все ее остальное было в сумке у Павла.
Тогда я взял ее за руку, глянул ей в глаза встал и сказал серьезным голосом:
-- Поедем со мной в Электросталь.
Она посмотрела мне в лицо и спокойно сказала:
-- Хорошо, поедем.
Зачем я это сделал, я не знал. Я тогда вообще не понимал и практически не контролировал себя, потому что начал вдруг совершать такие поступки и вытворять такие вещи, на которые по своему характеру был просто не способен. Я был словно в трансе. Есть такая повесть австрийского писателя Стефана Цвейга «Амок», в которой главный герой слепо следовал за женщиной, которую полюбил. А точнее даже не полюбил, а как бы «прилип» к ней намертво всем своим существом и всем своим сердцем до самой собственной смерти. Вот что-то наподобие этого случилось и со мной.
***
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ ЗДЕСЬ:
http://www.proza.ru/2014/08/05/1605