Как все

Буковский Юрий 2
                (монолог крутишки)

       Постричься очень хочется. И не как-нибудь «под канадочку», а необычно. Обалденно. Под лысого. Как все.
       И чтобы девушки пялились. И спрашивали: «Который час?» Или: «Как пройти к Эрмитажу?» И улыбались. И не позволяли себя провожать. Ни в коем случае - все.
       И чтобы одну, весёленькую - без разрешения.
       А потом, чтобы закрутилось всё, помчалось, поехало. Красиво. Обалденно. Как у всех.
       Для затравки – пригласить весёленькую. В кабак. Недорогой. Но необычный. Куда все заваливаются. Чтобы глаза у неё как рубли. Юбилейные.
       И заказать что-нибудь редкое. Крутое. Японское. Что все заказывают. И вискаря шотландского «Скот-лэнд». Флакон. И вмазать в три раза больше, чем все. Но чтобы как у всех – ни в одном глазу.
       И смешные анекдоты начать травить. И дурачиться. Чтоб хохотала. И караоке для неё – громко, с микрофоном, на весь кабак, вприсядку, под Баскина. Как все. И выплеснуть в лицо официанту шампанское. Бокал. Чтобы охрана пинками и взашей - на улицу. Чтобы круто. Как у всех.
       И на такси чтобы денег не хватило. На жёлтое. Как у всех. И плюхнуться с весёленькой в дребезжащую раздолбайку. И на заднем сиденье приставать. Чтоб пищала: «Не надо!» И хихикала, извивалась и взвизгивала. Как они все.
       А на лестнице держать её за руку. И не отпускать. И улыбаться. И вспоминать, как троих сразу, одной левой. Защищая ребёнка. И всех уродов - в «ментуру». За шиворот. А у мамаши ребёнковской – симпатной, кстати, жуть! - даже телефона не взял. Скромно. Как все.
       И прихватить весёленькую. Крепко. И проникнуть с ней на кофе с чаем в квартиру. И завалить её, смеющуюся, на диван. Как обычно. Как все.
       И потревожить папашу.
       И вылететь с фонарём под глазом под фонарный столб. И трястись на остановке до первого трамвая. От холода. А потом трястись в трамвае. Как все.
       И ни в коем случае не звонить. Три дня. А потом набрать номер и дышать в трубку. Чтобы она: «Витя, Коля, Дима?» Как они все.
       А потом напялить на себя что-нибудь этакое. Крутое. Что все напяливают. И очки тёмные – чтоб без фингала. И совершенно неожиданно, случайно, нос в нос, около её парадной. И чтобы весёленькая - из-за прикида, из-за лысости, из-за очков без диоптрий – в отпад.
       И наехать на неё. Из-за папаши. И уйти гордо. Чтоб мучалась, ревновала, подруг подсылала. И стала названивать, бегать, преследовать. Чтоб пацанам небрежно: да, мол, было всё. Как у всех. Поэтому и надоедает. И навязывается. Но всё обойдётся. Кажется. Не залетела. По расчётам. Как у всех.
       А потом разрыв. Из-за того же фингала. Полный, громкий, жестокий, окончательный. Чтобы как в опере – выла, билась головой о стенку, волосы на себе рвала, вешалась. А через полгода смирилась. И пригласила на свадьбу.
       И чтобы за счастье молодых вместе со всеми: «Горь-ко, горь-ко!» И песню горланить: «Широкой свадьбе места мало». И чтобы она - в белом платье, утирая слёзы фатой, от жениха на белый танец, к гостю – скромному, в прикиде тёмный низ, светлый верх. Но подстриженному. Обалденно. Под лысого. И в чёрных очках. Без диоптрий.
       И чтобы всю жизнь потом за пивом рассказывать. Тоже, мол, было всё как у всех. С её стороны – до безумия. Такое вытворяла! Подумать страшно. В белые ночи. Как они все.