главы из "Воспоминаний о послевоенном детстве"
.
Да, в школьные годы мы очень много читали, брали книги в библиотеках, обменивались своими различными книгами, делились мнениями о прочитанных фолиантах.
В домашней библиотечке я нашла « Фауста» и «Белиндочку», написанные ещё с « ятями» и даже сумела их прочитать. Читала я всё подряд: А. Л. Барто, А.Г. Короленко (Слепой музыкант), Л.Н. Толстой (повести и рассказы), И. С. Тургенев и многие др. Запоем.
В более зрелом возрасте книгу « И один в поле воин» мне дали почитать на ночь. Прочитала, проглотила. Успела.
А ещё я очень любила слушать радио под маминой кроватью. Почему под кроватью? Летом было часто грозы, очень сильные грозы. Я боялась гроз, очень боялась, потому что часто слышала, что кого-то из людей взрослых и детей, убила молния, убивала молния коров-кормилиц, горели дома (многие дома в то время были под камышовыми крышами). Такие дома горели как спички, люди едва успевали выбежать из них, в чём стояли, оставаясь практически ни с чем. Вот я и пряталась под кроватью, святая простота, думая, что это безопасно.
И слушала радио, пожалуй, лучшее развлечение того времени. Были интересные познавательные передачи, которые я слушала с упоением. Сначала была передача «Угадай-ка», сказки, песни, романсы. Затем, в передаче «Театр у микрофона», транслировали по радио театральные постановки, концерты, оперы и оперетты. Я много знала наизусть: «Не о том скорблю, подруженьки, я горюю не о том, что мне жалко волю девичью, что покину отчий дом» - ария Антониды из исторической оперы « Иван Сусанин». Многого не понимала, но слушала, слушала.
Очень популярными в то время были оперетты И. Дунаевского "Белая акация" и К. Листова "Севастопольский вальс".
«Когда я пою о широком просторе, о море, зовущем в чужие края, о ласковом море, о счастье и горе. Пою о тебе я, Одесса моя!» - оперетту я любила самозабвенно, представляя себя в роли главных героинь: Сильва, Тося, Чинита, Пипита и прочие роли.
Скажу по секрету, я пела на концертах: «…. Ты в сердце моём, ты всюду со мной, Одесса, мой город родной». В то время молодые Татьяна Шмыга и Герард Васильев только начинали свою карьеру в театре оперетты в Москве.
В Воронежский драмтеатр мы не раз ездили со школой. Первой смотрели пьесу « Деревья умирают стоя», впервые, что называется «живьём» - я была заворожена. Эффект присутствия – это совсем не то, что прослушивание под маминой кроватью.
Воронеж не очень понравился: серый, много зданий, разрушенных бомбежкой, ещё не все были восстановлены. Не только люди, но и города, сёла долго «зализывали» раны, нанесённые отечественной войной.
По радио я прослушала, наверно, все пьесы А. Чехова, А. Островского. Театры того времени ставили преимущественно русскую классику, мне кажется.
Галя или тётя Катя коллекционировали фотографии певцов и артистов. Их продавали в газетных киосках « Союз печать» и на почте. Я до сих пор визуально помню, как выглядел певец Козловский, Клавдия Шульженко в широкополой шляпе с красивыми руками у лица. Оперный певец Сергей Лемешев, актрисы Любовь Орлова в белой шубке, Валентина Серова в шляпе с круглыми маленькими полям, в белой или кремовой блузке.
Владимир Друженников в ослепительной белозубой улыбке, Павел Кадочников – на фотографии вокруг его портрета были фрагменты из фильмов в его участием и другие известные в то время артисты.
Появление первых телевизоров было событием наиважнейшим, главнейшим, знаковым, вехой в жизни человечества, как сейчас компьютеры, ноутбуки и мобильники. Первый чёрно-белый телевизор с малюсеньким экраном, кажется с линзой, мы посмотрели в госбанке и потом часто ходили смотреть передачи (наша семья приобрела телевизор года через два-три).
Помню, мы с Людой очень хотели посмотреть какую-то телепередачу, или концерт в госбанке, время поджимало, пробегали мимо моего дома на улице Нарского (мы тогда жили над аптекой) из школы и я, чтобы не подниматься на второй этаж, не терять время даром, оставила свой портфель под лестницей. В темноте. И мы побежали дальше в банк смотреть телевизор.
Посмотрели передачу и бегом домой, по дороге я споткнулась и упала, сильно прокусив язык. Прибежала, стала шарить под лестницей, а портфеля нет. Вот я перетрусила. Пришла домой, папа спрашивает: « Где твой портфель?» Пришлось признаваться, что торопилась, что не хотелось опоздать на передачу по телевизору и т.д., и т.п.
Папа в этот раз пришёл домой раньше, увидел под лестницей знакомый синий портфель и забрал его. Папенька был возмущён моим вопиюще легкомысленным поведением: такого проступка от меня он не ожидал. Он объяснил, что это мои документы (дневник, учебники и тетради), я не должна была так делать. В душе я была согласна с ним, но я спешила, ведь очень хотелось посмотреть телепередачу. Раньше папа меня никогда не ругал, поэтому я забыла даже про «раненый» язык. Утром, когда я проснулась, язык сильно распух и болел ужасно, не давая говорить. И мне оказывали помощь, жалея меня (я думала про себя - бог наказал). Хотя в бога я не верила.
КАК СЕСТРА МЕНЯ РАЗВЛЕКАЛА.
Семья потихоньку выбивалась из жизненных трудностей, и мои родители купили радиоприёмник с проигрывателем. Весь наш этаж поначалу вечерами собирался у нас слушать радиопередачи, новости, концерты.
Я болела сухим плевритом, меня поили то ли белым, то ли красным стрептоцидом, кололи антибиотик. Галя решила меня развлечь – сначала она читала мне вслух, а потом включила пластинки: Владимир Нечаев, Пётр Лещенко, Клавдия Шульженко, Александр Вертинский, Сергей Лемешев. Короче, от такого шумного развлечения у меня опять подскочила температура, разболелась голова, я уже была не рада развлечению. И Гале попало за это по первое число, хотя она хотела меня только развлечь, а не навредить.
Папа из командировок привозил шоколад (видимо, это был дефицит) и я должна была съедать его по кусочку каждый день, а меня грызла совесть, что я ем, а сёстры – нет, и я втихушку им шоколад давала тоже. Галя сначала отказывалась, понимая, что для меня это лекарство, но запах шоколада манил, и рука сама тянулась к плитке. Да, теперешним детям не понять этого, сейчас есть всё, купить можно всё что угодно, были бы только деньги. А у нас было так.
Шоколад лежал на гардеробе, а гардероб наш был с отметиной от бомбежки, как говорила бабушка Клава. Его « ранило» осколком от снаряда или бомбы, которая попала в дом, где они жили тогда, до войны.
Сверху, на гардеробе, лежали большие головки сахара в полотняном мешочке, башка брала такой комок-грудку и маленькими щипчиками колола его, складывая в маленькую вазочку, а крошки с фартука отдавала нам, детям, полакомиться сразу, не дожидаясь чаепития.
Это была подготовка к ритуалу чаепития. Сахар был различный: комковой, (головками, грудками) кусковой и песок, желтоватого цвета. Сахар был не чисто белый, не рафинированный как сейчас. Тот был более полезен. Интересно, что Смоленской области и сейчас говорят (я слышала) в магазине: «Дайте мне песку», имея в виду сахар. Ещё здесь говорят вместо слова воду – водУ, вместо слова голову – головУ. Ударение на последнем слоге почему-то в этой местности, диалект такой, господа-товарищи.
продолжение следует