(1814—1861)
25 февраля 1814 года в селе Моринцы на Киевщине, в семье крепостного крестьянина Григория Ивановича Шевченко-Грушевского (1781—1825) и его жены Екатерины Якимовны (в девичестве Бойко) (1782—1823) родился Тарас. Шевченки были собственностью действительного тайного советника Василия Васильевича Энгельгардта (1755—1828), родного племянника светлейшего князя Григория Александровича Потёмкина. Этот знатнейший вельможа владел пятьюдесятью тысячами крепостных душ.
В советской литературе представление о жизни крепостного крестьянина было значительно искажено, а трагичность их положения утрирована. В середине ХIХ столетия крепостные, начиная с 14—15-летнего возраста, должны были дважды в неделю ходить на барщину и делать безотказно то, что им приказывал барский управитель. Помимо этого они обязаны были платить деньгами или натурой десятину выращенного на той земле, что им предоставил помещик. Всё прочее, что оставалось от выращенного или что крепостной зарабатывал на стороне, оставалось ему. На заработанное он имел право выкупить себя, семью и землю, на которой работал. Самые известные сахарозаводчики Новороссии и Малороссии — Терещенко, Ханенко, Семиренко — вышли из крепостных. Сами себя выкупили…
Не из бедных была и семья Тараса. Отец его, Григорий Иванович Шевченко-Грушевский, женился по любви на красавице Екатерине Бойко, дочери зажиточного закрепощённого казака Якима Ивановича Бойко (1751 — ?) из Моринцев. Закрепощены Шевченки были сравнительно недавно — Тарас был из четвёртого поколения крепостных крестьян.
В родительском подворье молодым было тесно, ведь у старого Ивана Андреевича Шевченко (1742—1849; дед прожил сто шесть лет) было ещё четверо детей. Поэтому Бойко добился от управителя Ольшанским кустом сел Энгельгардта, отставного ротмистра Михаила Дмитренко, чтобы молодым отдали дом и землю их соседа Колесника.
Колесник на то время уехал чумаковать — подрабатывать. Воспользовавшись его отсутствием, помощник управителя по Моринцам заставил его жену, которая была на последнем месяце беременности, идти на жатву. Там женщина и умерла во время родов. Умер и ребёнок.
Когда добытчик вернулся и узнал о случившемся, он напился с горя и сильно избил изувера. За это Колесника отдали в рекруты, а дом со всем хозяйством достался семье Григория Шевченко. Жили они здесь неплохо. Держали бурёнку, свиней и овец, имели волов с телегой. Каждое лето Григорий чумаковал, а зимой зарабатывал деньги плотничаньем и стельмахством, поскольку очень хорошо чувствовал дерево и любил работать с ним.
В 1812 году началось нашествие Бонапарта. Все, кто ещё помнил о Колеснике, даже не сомневались, что он неизбежно пропадёт в чужой стороне. Но мужик сбежал из армии, вернулся в родное село и увидел, что в его подворье живёт семейство соседа. Тогда проклял изгнанник весь род Шевченко и подался в гайдамаки.
Поговаривали, что Тарас Григорьевич всю жизнь ходил под этим проклятием и даже надеялся откупиться от него поэмой «Гайдамаки».
В те времена вокруг Моринцев были огромные тёмные леса с непролазными чащами. Начал Колесник совершать оттуда набеги и грабить людей. Особо люто ненавидел он Григория Шевченко, несколько раз среди ночи нападал на его дом. За короткое время гайдамаки отняли у крестьянина двенадцать овец и корову, да ещё и предупредили:
— Корову съедим, дом сожжём и самого тебя замучим. Не хочешь сего, так прочь отсюда убирайся!
Кинулся Григорий Шевченко в ноги тестю и отцу, чтобы избавили они его от разбойников. Родители купили ему за 200 рублей* домик с усадьбой в Кириловке.
* По современным деньгам это более 20 тыс. долларов.
Детей у Григория и Екатерины Шевченко было шестеро. Старшие — Екатерина (1804—1848) и Никита (1811 — ок. 1870), потом шёл Тарас и младшенькие — Ирина (1816—1865), Мария (1819 — ок. 1846; ослепла в трёхлетнем возрасте) и Иосиф (1821—1878).
Отец Тараса был грамотным. Хотел, чтобы грамотными стали и его дети. Когда будущему поэту исполнилось восемь лет, Григорий отдал его учиться грамоте в церковноприходскую школу, к дьячку Павлу Фомичу Рубану (1802 — ?). На Украине школы при церквях были большей частью польские, православные же школы были редкостью. Так что учился будущий поэт польскому языку и польской грамоте.
20 августа 1823 года умерла Екатерина Якимовна. Григорий Шевченко остался вдовцом с пятью сиротами на руках*. Справиться с такой ватагой в одиночку он не мог и в октябре того же года женился на вдове-односельчанке Ксении, у которой было своих трое детей. Мачеха невзлюбила детей мужа и часто их колотила. Больше всех доставалось шаловливому Тарасу.
* Шестнадцатилетняя Екатерина к тому времени вышла замуж за Антония Красницкого и уехала жить в село Зелёная Дубрава.
С десяти лет отец стал брать сына с собой — чумаковать. Они вместе побывали в Гуляй-поле, Новомиргороде, Грузовке, Елизаветграде. Тогда-то — и в дороге, и дома от деда Ивана, — наслушался Тарас рассказов о знаменитой Колиивщине*.
* Колиивщина — крупнейшее крестьянско-казацкое восстание в 1768 году на Правобережной Украине против шляхетской Польши. Возглавлял его казак Максим Железняк. Восстание захватило Киевщину, Брацлавщину, Подолию, Волынь и докатилось до Галиции. Восставшие надеялись на помощь русского правительства, но Екатерина II направила против восставших войска. Восставшие были разбиты, сотни человек казнили, тысячи отправили на каторгу. Впоследствии Шевченко посвятил этому восстанию поэму «Гапйдамаки».
Продолжалась такая жизнь недолго. В марте 1825 года умер Григорий Иванович Шевченко. Любопытно, что перед смертью, распоряжаясь немалым наследством, он сказал о сыне Тарасе:
— …для його моэ наслидство нiчого не буде значить, або нiчого не поможе…
Одиннадцатилетний Тарас остался полным сиротой. Ему помогали чужие люди, сначала он жил у дьячка, где обучился чтению и письму, затем у маляров, которые показали ему простейшие приёмы рисования. Был мальчик пастушком, батрачил…
Тогда-то Тарас впервые влюбился — в подругу своей младшей сестры двенадцатилетнюю Оксану Коваленко (1817 — ?).
В мае 1828 года умер В.В. Энгельгардт. Ему наследовал сын Павел Васильевич Энгельгардт (1798—1888), тогда ещё штаб-ротмистр. В память о покойном его друг семидесятипятилетний виленский генерал-губернатор граф Александр Михайлович Римский-Корсаков (1753—1840) взял молодого человека к себе адъютантом.
Чтобы показать свою значительность, к новому месту назначения Павел Васильевич захотел приехать с новонабранной гвардией из молодых крепостных. Он приказал Дмитренко сформировать ему этот отряд. К тому времени заботой окружающих Тарас уже полгода занимался у знаменитого тогда художника-самоучки шляхтича Степана Степановича Превлоцкого, который научил его азам живописи. Дмитренко предложил Шевченко стать при барине домашним художником, и тот согласился. В советское время писали, что поэт служил у барина казачком и что тот будто бы лупцевал его за рисование. На самом деле казачком у Энгельгардта служил Иван Нечипоренко, а домашнего живописца за исполнение его прямых обязанностей никто бить не мог.
Тарас же был фактически приставлен к хозяйке, супруге Энгельгардта баронессе Софии Григорьевне (1805—1875), которая полюбила сироту и всячески его поощряла. Баронесса воспитывалась в семье масона и была приверженкой идеи равенства людей. Она научила Тараса правильному русскому языку, чтению и письму, гувернантка с разрешения барыни выучила юношу французскому.
Зато молодой Энгельгардт терпеть не мог своего крепостного, «быдло, которое из кожи вон лезло, чтобы тоже стать человеком»!
Баронесса стала позировать домашнему художнику. По желанию хозяйки в Вильно Тараса определили для обучения к художнику Янасу Рустемасу (Рустем) (1762—1835). София Григорьевна оплатила его обучение из своих средств.
С помощью родственников в 1830 году Энгельгардт был переведён на службу в Петербург*. Во время переезда Шевченко предпринял неудачную попытку сбежать, но наказания не последовало — защитила всё та же баронесса. В столице у Павла Васильевича появился отличный дом. Расписывать комнаты барин пригласил известного художника Василия Григорьевича Ширяева (1795 — ?), и Тарас уговорил Софию Григорьевну отдать его на обучение к мастеру. Не хотела баронесса расставаться со своим любимцем, но согласилась, и Шевченко на шесть лет перебрался жить к своему учителю.
* В советских изданиях обычно писали, будто Энгельгардт бежал от польского восстания. На самом деле умер его покровитель А.М. Римский-Корсаков, а новый генерал-губернатор невзлюбил адъютанта, и тому пришлось искать новое место службы.
В доме Ширяева, в 1837 году Тарас Григорьевич написал свою первую поэму «Причинна».
Молодой талантливый крестьянин обратил на себя внимание художественной общественности столицы. Энтузиасты решили помочь ему выкупиться из крепостной зависимости. Возглавил это дело В.А. Жуковский. В апреле 1838 года Шевченко был принят Карлом Брюлловым (1799—1852). Они долго беседовали. Результатом встречи стала лотерея в царской семье, на которой Брюллов выставил в розыгрыш портрет В.А. Жуковского. Картину купили за гигантскую по тем временам сумму — 2 500 рублей. Этих денег вполне хватило, чтобы выкупить молодого человека у Энгельгардта. 20 мая 1838 года Тарасу Григорьевичу вручили отпускную. Он стал вольным человеком.
Свобода дала толчок поэтическому гению Шевченко. В тот же год он создал поэму «Тарасова нiч», ряд прекрасных стихотворений, в том числе «Думку». Чуть позже была завершена поэма «Катерина».
Поселился Тарас Григорьевич у Брюллова. Там было создано знаменитое стихотворение «Думи мойи, думи мойи…». А затем в 1840 году вышел первый поэтический сборник Шевченко — «Кобзарь», и к поэту пришла слава. Чуть позже, в 1843 году, появились «Гайдамаки»… Особенно знаменательным стал сборник его стихотворений «Три года», который завершался стихотворением «Как умру, похороните…»
В том же 1843 году в Киеве на балу у Татьяны Густавовны Волховской (1761—1853) Шевченко познакомился с Ганной (Анной) Ивановной Закревской (1822—1857), супругой отставного полковника Платона Алексеевича Закревского (1804—1882). Они понравились друг другу. В сентябре-октябре 1844 года Закревская была в Санкт-Петербурге вместе с мужем, который приехал в столицу по тяжбам с соседями. Анна и Тарас стали встречаться. Через девять месяцев, в июле 1845 года Закревская родила дочь Софию (1846—1857). Крестными были Виктор Алексеевич Закревский (1807—1858) и его сестра. Платон Закревский отказался признать Софию своей дочерью. Тарасу Григорьевичу же в течение всей жизни не позволили хоть краем глаза взглянуть на его дитя, а он так мечтал о ребёнке.
В 1846 году Шевченко вступил в основанное в конце 1845 года преподавателями и студентами Киевского университета Кирилло-Мефодиевское общество, преследовавшее цель создания федерации славянских народов. Поэт примкнул к левому крылу этого общества. В начале марта 1847 года на Шевченко и Кирилло-Мефодиевское общество был написан донос. Началось следствие. 5 апреля 1847 года на Днепровской переправе в Киеве Тараса Григорьевича арестовали.
Расправа была скорой, поскольку Николай I, которому Кирилло-Мефодьевское общество было абсолютно безразлично, давно хотел разделаться именно с Шевченко. Чем же так не угодил поэт императору? Политика была здесь совершенно ни причём. Тарас Григорьевич глубоко оскорбил горячо любимую мать императора — императрицу Марию Федоровну-старшую*, написав о ней в поэме «Сон»: «Как опенек засушенный, бледна, тонконога…» Но ещё страшнее было другое: по поручению Карла Брюллова Шевченко тайно рисовал нескромные картинки для наследника престола Александра Николаевича, будущего императора Александра II. Николай I ханжой не был, но такого разврата в своей семье допустить не мог. Скорым судом Тарас Шевченко был приговорён к десяти годам солдатской службы в Орской крепости «под строжайшим надзором, с запрещением писать и рисовать».
* По другой версии Тарас Григорьевич так отозвался о жене Николая I— императрице Александре Фёдоровне.
Уже 31 мая поэт отбыл в Оренбург.
Вначале Тарас Григорьевич служил в Орской крепости, где в 1849 году участвовал в экспедиции мореплавателя, географа и путешественника Алексея Ивановича Бутакова (1816—1869) на Сырдарье, Аральском море, их берегах и островах. Затем в 1851 году был переведён в Новопетровское укрепление на Мангышлаке, где участвовал в Каратаусской экспедиции для выявления залежей каменного угля.
Невзирая на императорский запрет, всё время ссылки поэт много работал — писал, рисовал… И сильно тосковал. Всё чаще к нему наведывались мысли о смерти и о вечности. Сердце разъедала ностальгия по родине. Поэт пристрастился к выпивке и уже не смог избавиться от этой болезни до конца своих дней.
21 июля 1857 года, во многом благодаря хлопотам Алексея Константиновича Толстого, было получено извещение об освобождении поэта. Шевченко сразу же «на самой утлой рыбачьей ладье» помчался в Астрахань, оттуда в Нижний Новгород, где временно задержался, поскольку разрешения на дальнейший проезд из Санкт-Петербурга получено не было. Неожиданно поэт посватался к пятнадцатилетней актрисе Екатерине Борисовне Пиуновой (1841—1909), которая за месяц до того стала его любовницей. Родители девицы пришли в ужас, а сама возлюбленная подвела Тараса Григорьевича к зеркалу и, показав на его отвисшее брюшко и лысину, заявила, что как любовник он ещё на что-то годится, но на роль спутника жизни — никоим образом.
К счастью, в марте 1858 года Шевченко пришло разрешение на проживание в Санкт-Петербурге, и он вернулся в столицу. Уже великим, всеми признанным поэтом.
Тараса Григорьевича можно назвать очень влюбчивым человеком. В жизни у него было много женщин. Наиболее сильные увлечения поэта: полька Дуня (Ядвига) Гусикивская; натурщица немка Амалия Ивановна Клоберг; уже известная нашим читателям Анна Закревская; княжна Варвара Репнина (так и умерла незамужней, потому что любила только Тараса); жена коменданта Новопетровской крепости Агата Ускова; татарка Забаржада; Екатерина Пиунова; жена ректора Киевского университета Максимовича; красавица поповна Феодосия, к которой поэт сватался и был отвергнут (позже Феодосия терзалась, что не стала женой Шевченко).
О последней любви Тараса Григорьевича надо сказать отдельно. Это была крепостная крестьянка Лукерья Ивановна Полусмак (Ликера Полусмакова) (1840—1917). Встреча их произошла в 1860 году в Петербурге. Девятнадцатилетняя Лукерья служила у знакомых Шевченко. Тарас снял девушке квартиру, и они жили вместе до ноября, когда выяснилось, что Лукерья изменяет поэту с неким молодым человеком. Произошёл скандал и разрыв.
Шевченко в эти дни пребывал в полном отчаянии. Обострились старые болячки. Вскоре состояние его стало безнадёжным. Умирал Шевченко от стенокардии, очень тяжело, больной ужасно страдал. Любопытный факт, лечил его родной дед Надежды Константиновны Крупской. Говорят, что лечил неверно, ошибся и загнал поэта в могилу. Так ли это на самом деле — неизвестно.
Умер Тарас Григорьевич Шевченко 26 февраля 1861 года в Санкт-Петербурге.
Ещё в 1859 году Тарас Григорьевич побывал на родине и облюбовал под Каневом красивейшее место над Днепром, где хотел купить себе усадьбу. Он был уже знаменитым поэтом и имел для этого достаточно средств. Похоронить Шевченко было решено «…в том месте над Днепром, где он хотел жить в своей усадьбе».
Трагично сложилась судьба Лукерьи Полусмак. Она вышла замуж за парикмахера Яковлева, но часто вспоминала о Тарасе Григорьевиче. На склоне лет женщина перебралась в Канев и почти десять лет — вплоть до своей смерти в 1917 году — ухаживала за могилой поэта. Местечковые дети так её и называли — «Тарасова невеста». Вся в трауре, Лукерья приносила на гору гостинцы, раздавала ребятишкам, часами просиживала возле могилы, плакала. В дни своего приезда в Канев она записала в тогдашней книге посетителей: «13 мая 1905 года приехала твоя Лукерья, твоя любимая, мой друг. Сегодня мой день ангела. Посмотри на меня, как я каюсь».
На русский язык произведения Т.Г. Шевченко переведены Н.В. Бергом, А.Н. Плещеевым, М.В. Гербелем, Л.А. Меем, И.А. Белоусовым и другими.
Завещание
Как умру, похороните
На Украйне милой,
Посреди широкой степи
Выройте могилу,
Чтоб лежать мне на кургане,
Над рекой могучей,
Чтобы слышать, как бушует
Старый Днепр под кручей.
И когда с полей Украйны
Кровь врагов постылых
Понесет он… вот тогда я
Встану из могилы —
Подымусь я и достигну
Божьего порога,
Помолюся… А покуда
Я не знаю Бога.
Схороните и вставайте,
Цепи разорвите,
Злою вражескою кровью
Волю окропите.
И меня в семье великой,
В семье вольной, новой,
Не забудьте — помяните
Добрым тихим словом.
Перевод Александра Твардовского
Дума
Проходят дни… проходят ночи;
Прошло и лето; шелестит
Лист пожелтевший; гаснут очи;
Заснули думы; сердце спит.
Заснуло всё… Не знаю я —
Живёшь ли ты, душа моя?
Бесстрастно я гляжу на свет,
И нету слёз, и смеха нет!
И доля где моя? Судьбою
Знать не дано мне никакой…
Но если я благой не стою,
Зачем не выпало хоть злой?
Не дай о Боже! — как во сне
Блуждать… остынуть сердцем мне.
Гнилой колодой на пути
Лежать меня не попусти.
Но жить мне дай, Творец небесный —
О дай мне сердцем, сердцем жить!
Чтоб я хвалил твой мир чудесный
Чтоб могь я ближнего любить!
Страшна неволя! Тяжко в ней.
На воле жить — и спать, — страшней.
Прожить ужасно без следа,
И смерть и жизнь — одно тогда.
Перевод Алексея Плещеева
________________________________________
Думы мои
Думы мои, думы мои,
горюшко мне с вами!
Зачем стали на бумаге
грустными рядами?
Что вас ветер не развеял
в степи серой пылью?
Зачем горе не приспало,
как ребёнка в были!..
То вас горе на свет на смех породило,
поливали слёзы... что ж не затопили,
не вынесли в море, не размыли в поле?..
Не спросили б люди — что душа болит?
За что проклинаю горькую долю.
Зачем жизнь не в радость?.. «Просто так дурит»
не сказали б на смех...
Цветы мои, дети!
Зачем вас любил я, ночами не спал?
Заплачет ли сердце одно в целом свете,
как я с вами плакал?.. Может угадал.
Может, найдётся девичье
сердце, карие очи,
что мои думы омоют слезами —
кто большего хочет...
Одну слезу очей карих —
и... пан над панами!..
Думы мои, думы мои!
Горюшко мне с вами!..
За карие очи,
за чёрные брови
сердце рвалось и смеялось,
в слова выливалось.
Выливалось как умело,
за тёмные ночи,
за вишнёвый сад зелёный,
за ласки с полночи...
За поля да за могилы,
что на Украине
сердце млело, не хотело
запеть на чужбине...
Не хотелось в снегах, в лесах
Казаков по свету
С булавами, с бунчуками
сзывать на беседу...
Пускай по Украине
души их витают —
там широко, там высоко
от края до края...
Как та воля, что минУла,
Днепр широкий — море.
Степь, да степь, ревут пороги,
и могилы — горы.
Там родилась, выростала
казацкая воля,
там шляхтою, татарами
засевала поле,
врагом мёртвым засевала
пока не остыло...
Легла спать...Покуда спала
выросла могила.
И над нею — орёл чёрный
сторожем летает.
Про неё былины людям
кобзари слагают.
И поют про всё, что было,
дряхлы и незрячи
но ведь дома... А я... а я
только горько плачу.
Только слёзы за Украйну.
а слов не хватает...
А за горе... Да чур ему!
Кто его не знает!
Для того же, кто смотрит
на людей душою —
ад ему на этом свете,
а на том...
Тоскою
не накличу себе долю,
раз уж не имею.
Пускай злыдни* живут три дня -
я их не беднее.
Я запрячу змею люту
рядом с своим сердцем,
чтобы враги не видели,
как горе смеётся...
Пускай оно, как тот ворон
летает и крячет,
а сердечко соловушкой
Щебечет и плачет
тайком — люди не увидят,
и не засмеются...
Слёзы мне не вытирайте,
пускай себе льются.
Пускай поле поливают
светлым днём и ночью,
пока попы не засыят
чужим песком очи...
Вот так то... А что делать?
тоска не поможет.
Кто ж сироте завидует —
карай того, боже.
Думы мои, думы мои!
Цветы мои, дети!
Я растил вас, я любил вас —
куда ж мне вас деть?..
В Украину вы ступайте,
в нашу Украину;
под плетнями сиротами,
а я тут уж сгину.
Там найдёте сердце друга,
ласковое слово,
Там найдёте добро, правду
а может и славу...
Встреть же лаской, моя мама,
моя Украина,
моих деток неразумных,
как своих кровинок.
* Злыдни — нищие