I.
Госпожа Изабелла фон Гогенхоф около часа смотрела невидящим взглядом на стену. Глаза казались остекленевшими, оттенка старого выдержанного абсента. Прямая осанка, рыжие, с несколькими седыми искорками, волосы. Но она казалась моложе своих лет, как и десять лет назад.
Тихо тикали часы на каминной полке, отсчитывая секунды отзвуками капающих слез. Глаза женщины неизменно смотрели в одну точку, точнее, на маленькую картину. Небольшой гобелен в рамке. Когда-то на картине-гобелене была изображена яркая бабочка на сочном зеленом фоне. За долгие годы картина выгорела на солнце, хотя и угадывались первоначальные цвета.
Госпожа фон Гогенхоф плакала. Она почувствовала слезы, когда они горячими струйками обожгли напудренные щеки и упали на жесткую черную ткань перчаток. Женщина была в глубоком трауре – ее супруг скончался меньше месяца назад. Он так мечтал увидеть зелень и цветение сада, но затянувшаяся зима свела его в могилу.
Взгляд Изабеллы соскользнул с гобеленовой бабочки и принял более живое выражение, когда в комнату проник детский голос.
- Мама, мама, ты совсем стала бледной. – К женщине подошел мальчик лет семи. Темные волосы и янтарного оттенка глаза выдавали сходство с покойным отцом.
- Фритти, сынок… Наверное, я такая бледная от того, что этой весной слишком много снега. Прошла Пасха, уже апрель. А снег и не думает таять.
- Мама, а это правда, что снежинки – это души умерших? А какая-нибудь из этих снежинок – душа папы?
- Фритти, - едва сдерживая слезы, ответила ему мать, - ты же знаешь хорошо, что души умерших улетают на небо, если при жизни люди совершали добрые дела.
- А папа на небе? – Не унимался маленький Фридрих. – Ведь он совершил много хороших дел. Правда, мама?
- Да. - Тихо прошептала женщина.
- А правда, что папа тебя спас, когда ты хотела упасть под копыта лошадей? Прямо на улице?
- Фритти, кто тебе сказал такие глупости? – взгляд Изабеллы чуть помрачнел.
- Мамочка, я слышал это от бабушки Хелены, когда она разговаривала с дедушкой. Я просто услышал из комнаты.
- Сынок, со временем ты поймешь меня. Наверное. Взрослые люди совершают много странных поступков. И от этого часто бывают несчастны.
Взгляд Изабеллы невольно скользнул по гобелену, затем женщина посмотрела через стекла балкона на заснеженный апрельский сад.
- Мама, а откуда у тебя эта бабочка? – Ребенок пытался отвлечь мать от печальных мыслей.
- Фритти, мне ее подарили очень давно, более десяти лет назад. Видишь, как выцвели краски?
- А кто подарил?
- Один знакомый… друг. За долгие годы у людей скапливается множество подарков. – Изабелла посадила сына к себе на колени. – Представь – День Рождения, Рождество, Новый Год, Пасха…Сколько всего! – голос женщины перестал быть бесцветным. У тебя было семь Дней Рождения – семь подарков... У меня – тридцать семь, а у папы… было пятьдесят четыре.
- А у бабушки Хелены и дедушки Георга? – мальчик теребил ленты на корсаже платья матери.
- О, у них еще больше! Бабушке зимой будет шестьдесят, а дедушке – на год больше.
- А папа мог бы стать дедушкой?
- Наверное. Когда бы ты вырос и женился.
- Я могу жениться хоть сейчас! – Мальчик уселся на коленях матери, будто верхом на коне, и принял бравую позу. – Ты же знаешь Лизхен Грюневальд?
- Ах, Фритти! Пошел в гимназию, и тут же влюбился? – На лице Изабеллы расцвела теплая улыбка.
- А ты была влюблена?
Взгляд абсентовых глаз снова остановился на бабочке.
- Да… Много раз.
- Я читал твои стихи, мама. Там много о любви. А о папе совсем мало. Только какие-то загадочные буквы: «А. М.», «T. de C.» и «D. S.».
Госпожа фот Гогенхоф нахмурилась и задумчиво посмотрела в окно, по лицу прошла легкая судорога.
II.
Сегодня было много дел – Изабелла решила развеять нависшую тень траура и снова собрать салон, собрать друзей. Музыкально-поэтические салоны госпожи фон Гогенхоф знала и обожала вся округа. Она приглашала интересных писателей и поэтов, музыкантов и артистов. Она могла найти общий язык со многими творческими натурами. Говорят, она щедро жертвовала на развитие молодых талантов, как говорили – «Госпожа Изабелла подвязывает крылья молодым талантам». Эта женщина всегда стремилась помочь друзьям, всем, кто по-настоящему был ей дорог. Она ставила себя выше условностей света и пересудов.
«Если обо мне говорят – значит, я уже что-то значу, а вот что говорят – это проблеме тех, кто говорит» - ее любимая фраза, ставшая крылатой в местном обществе.
- Я хочу, чтобы звучала музыка! Вивальди, Шопен, Гайдн, Моцарт! Прочь черноту, но и белый цвет мне противен. Белый саван – подвенечный наряд – не все ли равно!
Изабелла удалилась в кабинет. Резко сняла неудобные перчатки. Обмакнула перо в массивную чернильницу с затейливой гравировкой. На бумагу ложились стройные строчки.
«Белый цвет – забвение и смерть,
Лунный лик пугает белизной…»
Не то! Строчки в миг перечеркнуты размашистым крестом, появляются новые.
- Надо разослать приглашения – салон снова открыт. Пусть мрачная пустота дома наполнится голосами живых людей.
Женщина хотела сорвать траурную одежду, сжечь в камине тяжелые черные кружева, похожие на дырявые тучи в ноябрьском небе.
- Наперекор природе – весна! Весна! Музыка!
Хотелось добавить – шампанское, но официальный траур не позволял.
- Значит – красное вино, бренди для мужчин.
И снова любимый Ближний круг, уют горящих каминов и сияние люстр на три дюжины свечей.
Непонятная веселость на грани с приличием наполняла женщину, уставшую от траурного забытья.
Сегодня понедельник. В пятницу я открываю салон! Еще долгих четыре дня, заполненные хлопотами по организации – приглашения, заказ блюд, приглашение музыкантов.
Какое выбрать платье? Конечно, изумрудно-зеленое! Этот цвет великолепно подчеркивает белую нордическую кожу и рыжеватый оттенок волос, и эти странные абсентовые глаза. Но, согласно чопорным правилам этикета, черные кружева неизбежны. Хотя, такая мелочь не сможет затмить образ Леди Гринсливс, как называл её покойный супруг. Зеленым было свадебное платье – светлый изумруд и серебро. В зеленом – на портрете в гостиной над камином. Даже в апреле он пылал во всю мощь огня и поленьев. Холодный март, холодное, неприветливое начало апреля. Легкая дрожь змейкой скользнула между лопаток. Изабелла невольно стиснула руки. Непривычное отсутствие кольца не левой руке, у сердца. Теперь на правой – знак памяти. За месяц еще не привыкла.
- Как холодно! Уже четвертое апреля…
III.
Разгар заседания салона. Поток воспоминаний. Очередные соболезнования, сказанные сотни раз, но искренние, от друзей. Поддерживающие улыбки, понимающие взгляды.
Погода немного проявила милосердие – мягкий пасмурный вечер, сладковатый запах прелой земли и агонизирующего снега.
Все откликнулись на приглашения. Фритти радостно прыгал вокруг гостей, когда уставал – отходил к бабушке с дедушкой.
Больше гостей госпожа фон Гогенхоф не ждала. Но звонок в дверь изменил планы. Лакей принес на подносе визитную карточку – на светло-голубой бумаге только буквы: “D.N.B.”. Маленький кусок дорогой бумаги заставил умолкнуть весь зал. На карточке хозяйка салона заметила черное обрамление – траур и сейчас напоминал о себе.
В холле раздавались голоса – мужской и детские.
Изабелла не стала ждать, спустилась вниз, извинившись перед гостями. В фойе было трое – невысокий, но статный мужчина лет тридцати и две девочки, одного возраста с Фритти.
- Беллс, Лизхен… - Мужчина представил дочерей. На первый взгляд девочек трудно было назвать родными сестрами. Старшая Беллс (так называл ее только отец, для всех она была Беллой) была живой, подвижной с янтарными глазами и темными вьющимися волосами. Беллс имела весьма заносчивый вид, хотя вызывала умиление. Младшая – Лизхен (или, как она представлялась – Элла), отличалась от сестры светлыми волосами и глазами зеленоватого оттенка. Она держалась более робко и отстраненно. Обе девочки были буквально закованы в черные платья из жесткой ткани. В черном был и незваный гость, оставивший котелок и пальто в прихожей. Но элегантная трость так и осталась в руке.
- Я не ждала тебя. Как ты смог меня разыскать? – Глухим, не своим голосом произнесла Изабелла.
- Мое почтение вдове. – Мужчина деликатно прильнул к ее руке. – Ты по-прежнему прекрасна, Изабо. Я приехал в Европу около недели назад. Просмотрел последние газеты, светскую хронику, и узнал о тебе и твоем супруге. Как видишь, я вернулся. И не один.
- Амелия? – задумчиво произнесла хозяйка.
- Север принес мне имя и состояние. Но он же отнял у меня жену. Холодный климат убил ее. Хотя, на берегах Рейна весна не хочет вступать в свои права, как и в Петербурге, где царит вечная сырость. Акции, вложенные в строительство железных дорог, принесли колоссальный доход… Но Амелия… - Мужчина опустил голову.
- Идем! – Решительно сказала госпожа фон Гогенхоф. Ты увидишь наших общих друзей. И о девочках позаботятся. Я познакомлю их с сыном.
- Беллс, Лизхен - идемте за госпожой фон Гогенхоф. Отныне – мы ее гости. Решительная Белла взяла совершенно незнакомую даму за руку. Лизхен шла в стороне.
В небольшой гостиной взгляд гостя остановился на гобеленовой бабочке. Мужчина едва заметно вздохнул.
Изабелла протянула другую руку своему давнему другу. Еще одна знакомая деталь – браслет, серебряная змея, сцепившаяся с золотым львом.
Изабелла посмотрела на трость – она хорошо помнила этот изысканный аксессуар. Древесина бука – твердая и прочная. Набалдашник – серебристая голова хищной птицы.
- Ворон! - громко прошептала дама.
- Феникс. – Был ответ.
- Все-таки ворон. Но если тебе нравится феникс – я не против.
Две пары глаз абсентового оттенка встретились спустя столько лет.
Друзья госпожи фон Гогенхоф тепло встретили старинного друга. Всем хотелось услышать о Петербурге, о приеме у самого императора, об отмене крепостного права.
В этот вечер не хотелось думать о смерти. К десерту Изабелла велела подать шампанское.
- Этим бокалом я прогоняю зимнюю стужу из природы, из сердца, из души! – женщина залпом под аплодисменты выпила искристое вино, ее примеру последовали все гости.
Фритти, неугомонная Белла и Лизхен общались, будто знали друг друга вечность.
IV.
После положенного этикетом сроком траура вдова и вдовец вступили в повторный брак друг с другом. Церемония была предельно скромной, в самом узком кругу. Изабелла неизменно блистала в изумрудно-зеленом платье.
После – прогулка верхом по старинному парку. Изабо – на вороном жеребце – ее любимом Принце. Ее второй муж – на рыжем скакуне.
- Помнишь, я рассказывала тебе о сне. Будто я выиграла на бирже 2500 франков и решила отдать эти деньги тебе. Чтобы ты купил скаковую лошадь. Но на самом деле ты купил белесую хромую клячонку у цыган за какие-то гроши. Ласточка – так ее звали?
- У тебя отменная память – годы её не портят.
Хлыст звучно рассек вечерний воздух.
- Еще раз о возрасте, и кто-то упадет с коня!
- Феникс – чудесная лошадь.
- Он твой. Дарю! Я купила его год назад для Фритти. Но мальчик еще должен освоиться на пони, а потом уже садиться на этого скакуна. Так что Феникс теперь абсолютно твой.
Мужчина дал шпоры, и рыжий конь сорвался в галоп. Хвост и грива сверкали в закатном зареве.
- Удачное имя. – Улыбнулась Изабелла, высылая в рысь вороного Принца.
5. 04. 2013 г.