Ах, сколько же корон слетело с буйных и не очень умных, и не с таких уж и красивых и смелых голов!
Сколько разоблачено Лжедмитриеев и Лжеиванов, а женщинам всё ни по чём: творят себе кумиров самозабвенно, чтобы потом вдруг с удивленьем обнаружить, что это именно они, женщины и хороши, коль столько красок, веры, музыки, чувств столько и нежности, нашлось в душе, что именно они, в творение свое вдохнув всё-всё, до капельки, и с щедростью, незнающей предела, и сотворили чудо, дав (или отдав?) жизнь новому Герою, чтоб тот, уверовав в свою необыкновенность и царственность в последствии прошествовал торжественно и гордо, иль суетливо, прячась, но, всё же, непременно к другой отправился.
Моя знакомая, напротив, поступает, грамотно и мудро. Который год она внушает своему супругу( он немного младше её), что тот уже немолод, и часто называет их стариками (им нет пятидесяти!). Так и говорит, что, мол, нам, старикам, теперь совсем немного надо.
И повторяет это часто, незлобно, нет, но так часто и так уверенно, что и муж её уже поверил и тоже часто-часто говорит, что он старик, а глазах его тоска.
Хотя её вполне возможно понять. Она, наверное, уже не сможет пережить его очередное исчезновение. Так уже было. Военные действия в Чечне, и он, как боевой офицер, принимал в них участие по долгу службы.
Она, почти не поднималась с постели, лежала, глядя в потолок, не знаю сколько дней. Ей не хотелось ничего, ни есть, ни пить. Она тихонько умирала, не докучая никому. А рядом, с ней в одной квартире, находился взрослый сын, студент, а совсем неподалеку жила её замужняя дочь. И только мать, сама уже не очень здоровая и сильная, сумела ей тогда помочь, заметив, что с дочерью творится что-то неладное, и потихонечку вернула её к жизни, прогуливаясь с ней, ослабшей, похудевший до сорока килограммов, варя ей кашку манную, как в детстве.
А долгожданный муж, вернувшись, укладаваясь спать с женою, тут же поворачивался к ней задом. Как выяснилось чуть позже, в то время он мучительно переживал свой бурный, теперь уже телефонный, роман, но с прежнею возлюбленной, той, от которой так легко и просто отказался несколькими месяцами раньше, будучи с поличным взятым.
Сейчас всё хорошо, и лад меж ними, хотя, я знаю точно, что не забылось ничего. Простилось, да, но не забылось. И она вдруг, внезапно вспоминает и опять, в который раз, рассказывает мне, как это невыносимо больно и обидно, когда любимый, без которого ты жить не можешь, спит рядом, повернувшись к тебе задом, не прикоснувшись и не приласкав.
А каково было ему спать рядом с ней, я не узнаю никогда. Я не осмелюсь его спросить об этом. Да и вообще, на ту историю вето наложено решением совместным, и кто старое помянет, тому и хуже будет. Вот так.
И с той самой поры и до сих пор, он, сильный, умный, воин-офицер, перед своим сынком, которого зачем-то в подробности посветила мать, всё заискивает и заискивает, всё заискивает и заискивает, будто бы никак не может оправдаться, а малыш (так его зовут в семье), тот самый, что не обращал внимание, что в соседней комнате умирает мама (и кто знает, почему),очень неплохо себе во благо использует непроходящее чувство вины отца.
Какая же сложная махина - эта жизнь, огромная какая! В ней столько переплетено и судеб разных, и чувств противоречивых, обязанностей и условностей, а человек не так уж и силен. И как же можно браться судить кого-то. Как и было, так и остается: а судьи - кто?