Дуракам здесь не место

Алексей Квашнин

(под редакцией Арины Лукаш)

Дуракам здесь не место

(основано на реальных событиях, имена людей изменены, по мне непонятным причинам)

«не бойтесь же: вы лучше многих малых птиц».
Евангелие от Матфея: гл. 10.

Вступление

В одной больничной палате находились на лечении три человека. Первый из них – дед Илья. Лежал он с отравлением алкоголем, после хронического запоя. Вел он себя тихо, со всеми был вежлив, и иногда казалось, что ему было стыдно перед окружающими и перед собой за то, что он такой. Было ему всего 45 лет, но выглядел он настолько старым и пропившимся, что все в больнице называли его дедом. Иногда его навещала молодая женщина, видимо она была его младшей сестрой.

Второй – молодой совсем еще паренек по имени Максим. Дома, пока родители были на работе, он пытался покончить с собой, повесившись на бельевой веревке. Что за причина толкнула его на это, он не рассказывал. И вообще, был Максим молчаливым и замкнутым. С виду он был симпатичным, невысокого роста, с темными волосами и карими грустными глазами. Каждый день к нему приходили мать с отцом. Мать расспрашивала его о разных мелочах, обещала, что все будет хорошо, когда Максима выпишут. Часто она начинала плакать. Отец стоял рядом, молча, склонив голову. Максим отвечал матери односложно, не поднимая глаз, неохотно.

Третий – молодой, активный мужчина в расцвете сил. Звали его Александр Корнеев. Лежал он со сломанной ногой, после падения со своего байка. В настроении всегда был отличном, всех подначивал, смешил, рассказывал анекдоты. Даже когда за окном было пасмурно, казалось, что рядом с этим человеком всегда солнечно. Он заигрывал с молодыми медсестрами, прыгал с костылями во двор курить с мужиками, безудержно звонил по телефону всем подряд и смеялся в трубку громким раскатистым смехом. К нему часто приходила жена с двумя детьми лет десяти и приносила приготовленные ей всякие вкусности. Иногда она угощала и двух его соседей по палате. Дед Илья с удовольствием брал и всегда благодарил. Максим же вежливо отказывался.

Со временем, как это происходит в большинстве случаев, все трое не то чтобы сдружились, но от постоянного пребывания вместе привыкли друг к другу. Стали кое-что рассказывать о своей жизни. Как-то раз, в один из дней, заговорил с ними и Максим, обычно молчаливый и невеселый. Дед с мотоциклистом спрашивали его, он неохотно, но все же рассказывал, чувствуя неудобство в молчании перед этими людьми с которыми уже так много времени провел вместе. Само собой дошли и до причины его суицидальной попытки. Максим отвернул в сторону лицо и тихо сказал:
- Такой, как я, никому не нужен. С моим уходом ничего бы не изменилось. Никто бы не жалел. Даже родители…
После нависшего молчания, дед Илья, кряхтя, повернулся на кровати, посмотрел на задумчивого мотоциклиста, потом на Максима и заговорил:
- Ты знаешь, сынок, может, оно, конечно, и так. Я думаю, что доля правды в твоих словах есть. Но с другой стороны, каждый из нас, может на что-то сгодиться. Я тебе сейчас расскажу свою историю, может, она поможет тебе…

Рассказ деда Ильи

… Я родился в городе. Большом городе. С пеленок я привык к тому, что все и всё кружилось вокруг меня. Бабушка Антонина водила меня гулять, покупала мороженое. Мы ходили в одно и то же «наше» кафе в парке, где продавали чудесное мороженое в металлических чашках. Его по желанию могли посыпать орехами или шоколадом. Могли добавить сироп. Я любил мороженое, посыпанное тертыми шоколадом и орехами. Город был красивый и чистый. Кругом был асфальт, и мне это нравилось. Все было просто и беззаботно. Мне покупали красивые игрушки, я даже не просил об этом. Мальчиком в детстве я был тихим. Любил один спокойно сидеть на полу и разбирать свои игрушки. Любимыми среди них были: проигрыватель виниловых пластинок и магнитофон. Удивительно, что мне отдали их на растерзание, ведь это были абсолютно рабочие вещи. Но я то, конечно, использовал их без помощи электричества. Часами я мог сидеть и крутить пластинки, слушая звук извлекаемый иглой. Магнитофонные бобины я ставил на проигрыватель, заправлял пленку и перекручивал её с одной на другую. Бобины были разных размеров, поэтому мне всегда было интересно, влезет ли пленка с одной на другую.

Я смотрел по телевизору много добрых советских мультиков. Мне было искренне жаль мамонтенка, который не мог там найти свою маму. Сейчас я уже плохо помню этот мультфильм, но хорошо помню, как после этого становился добрее, мне хотелось быть лучше, быть справедливым и никогда никого не обижать, быть дружным со всеми. Мне кажется, это время наложило свой отпечаток на мое отношение к людям вообще. Впоследствии, я всегда старался быть дружелюбным, ни с кем не ссориться, помогать всем и каждому. Еще я помню, что в детском саду дружил с мальчиками из своей группы. Я даже помню, что мальчика, с которым я постоянно там играл, звали Толя.

Больше всего я помню бабушку Антонину. И деда. Они все время со мной возились. Матушка с отцом были очень молодые, видимо, они не были еще готовы отдавать свое драгоценное молодое время мне. Но все же я помню и их. В то время они были очень красивыми молодыми людьми. Когда я смотрел на них, мне и в голову не могло прийти, что в жизни есть место грустным моментам и печальным судьбоносным событиям, которые, как оказалось, не обошли и нас стороной. И случилось это даже быстрее, чем ты можешь подумать. А еще я помню, что дед сильно тогда любил меня. Нам нравилось спать вместе на одном диване. Помню, как я трогал его за колючую бороду и смеялся.

Отец ушел от матери, когда мне было 4 года. Я плохо это помню. Позже, когда я уже учился в школе, отец сказал мне о причине своего ухода. Вышло так, что оба они были очень молоды, это была первая любовь, живущая только в сердце, затмевающая разум. А пожив с молодой женой под одной крышей, он понял, что она совершенно не подходит ему. Более того, с высоты прожитых лет, зная их обоих очень хорошо, могу сказать, что эти люди совершенно разные - как в организации своей жизни, так и в моральном и нравственном плане. Одним словом, отец увидел других людей, повзрослел и понял - в какую ловушку попал. Я думаю, ему тяжело было уйти, но понимаю сейчас, что другого выхода у него не было. И еще я отчетливо помню, что с этого момента в нашей с матерью квартире стали появляться разные добрые, улыбчивые дяди, приходившие редко, но зато с подарками. Дарили мне игрушки. Я был маленьким, ничего не понимал и поэтому радовался тем презентам. Бабушка Антонина, конечно, меня не пустила по ветру. Она все время была рядом. И отец мне постоянно покупал что-то, спрашивал обо мне, переживал – об этом я узнавал от бабушки.

А потом мы с мамой уехали далеко-далеко, в деревню. Она решила выйти замуж второй раз - за сельского, молодого, видного мужчину. Все наши были против, будто знали, что эта затея обречена изначально на провал, но тем не менее…
Помню битком набитый городской автобус - такой старый, красного цвета, пылесос, весь из железа не только снаружи, но и внутри. Помню проплывающие огни уличных фонарей за окном, темнеющую улицу, мою беспечную жизнь, остающуюся там, где я только что был и уже никогда не буду. Да, я вернусь сюда через много лет, но той радости уже не будет. Все для меня за эти годы изменится: и дом этот, и город станут чужими и ненужными. Я будто чувствовал это тогда, в автобусе, и всю дорогу плакал, разрывая сердце любимой бабушки, чьи глаза с этого дня редко бывали сухими. Мы с матерью сели в чужой поезд темной ночью, и уехали прочь, в чужую жизнь…

Деревня

По ощущениям и картинкам все это было чем-то вроде сказки - красивой, но грустной. Я помню, как на рассвете автобус вез нас по развороченной дороге. А вокруг была голая степь, и казалось, не было ей ни конца ни края. Лишь изредка, вдали, точками обозначались редкие березовые колки.
Деревня встретила нас еще сонной, с закрытыми ставнями. В этот момент я еще не знал, что люди, живущие здесь, давно уже не спали; и стадо скота, собранного по дворам, пастух, уже далеко в степи, гнал, чтобы провести с ним нескончаемый день под солнцем.

Улица была зеленой и широкой. У заборчиков росли высокие тополя. От дороги к ним, словно зеленым покрывалом, земля была застелена муравой. Дома были разные, как и ворота с калитками, то глухие, темные, тяжелые, то белые, расписные, прозрачные и легкие. Были дома-сказки, спрятанные в саду с колодцем, загадочные, таинственные.

Нас встретил мой теперь уже отчим и его родители. Старики принимали нас в своем доме, устроили застолье по поводу нашего приезда. Бабушка Глафира все время расспрашивала меня, что я люблю, во что играю. Она была добрая вроде. Так мне тогда почему-то сразу показалось. Дед был очень строгим. На лице его была написана жизнь и не лучшие ее годы - годы тяжелого труда. Отчим же был в этот первый день веселым и добрым. Мне кажется, тогда он был счастлив.

Помню, мне очень не понравилась деревенская еда. Она была вся приготовлена дома, ничего купленного в магазине. Еда была жирной, и вид у нее был, не вызывающий большого аппетита. Одним словом, ни моей любимой колбасы, ни мороженого, ни шоколада, ни сосисок, ни городских хрустящих вафель, ни пепси-колы, ни магазинного хлеба. Хлеб пекли сами, и уже с годами ко мне пришло осознание того, что это был самый вкусный хлеб, что я пробовал в своей жизни. Ведь испечен он был в русской печке опытными руками бабушки Глафиры.

Телевизор был черно-белым и показывал два канала, что было для меня настоящей трагедией. Ведь я не был деревенским мальчишкой-непоседой, больным вылазками в лес, походами на берег озера (хотя, надо признать, озеро в деревне было шикарным: с песчаным твердым дном, и пляжем) и всеобщими играми ребятни на улице в прятки после того, как на улице становилось темно. Нет, я был тогда домашним, городским мальчиком, любившим смотреть мультики про кота Леопольда. Я не был готов ни к огороду, ни к насекомым, ни к домашнему скоту, ни к отсутствию мультиков. Но поверь мне, все это в огромном количестве свалилось на меня в первые, же дни моего пребывания в деревне. И мало того, что я не был готов к этим испытаниям, я не был готов и к насмешкам со стороны деревенских жителей по поводу моего неумения завязывать мешки, копать картошку и прочее. Но если от чужих это были насмешки, то от своих новоиспеченных родственников я слышал не раз и ругань по этому поводу. Разговоры типа: «И чему тебя только учили в городе». Было очень обидно, иногда до слез. Я часто вспоминал свою городскую жизнь, сравнивал и понимал, во что вляпался. И вляпался надолго, как и предчувствовал. Уже в то время я начал зажиматься, стесняться себя, что я такой неумеха во всех этих деревенских работах. Но вернемся в первый день, еще сказочный, с непротертыми глазами, с интересом к новой жизни и новому необычному месту, где я впоследствии найду настоящую дружбу, познаю страх и предательство и ; самое главное – обрету родину, по которой, живя в городе, много лет буду тосковать и видеть во сне свой двор и своих друзей.

Вышли мы от стариков поздно. На улице стояла темная прохладная сентябрьская ночь. Я помню, как ярко на небе светили желтые звезды. Таких ярких я в городе никогда не видел. Отчим всю дорогу показывал рукой в небо и называл разные созвездия. Мы шагали по одинокой дороге (только на нашей улице, покрытой асфальтом, а всего улиц было четыре). Было безлюдно, только изредка в одном или другом дворе, заслышав наши шаги, начинала лаять собака. Наконец мы пришли к нашему новому жилищу. Я помню мой дом, каким он был тогда. За высокими толстыми тополями прятал он свое старое поблекшее лицо. Двор зарос травой, она была выше моего роста. В ней, словно в джунглях, была протоптана тропинка к крыльцу. В доме было жалко: стояла старая деревянная облезшая мебель. Одиноко светила лампочка без люстры, просто висевшая на проводе. Меня уложили на металлическую кровать с сеткой, и я, впечатленный своим первым днем новой жизни, обессилевший, заснул крепким сном.

Первый друг

Его зовут Андрей Божков. Я встретил его в школе. Он стал моим настоящим другом. Другом № 1. И будет им всегда.

Помню, как меня первый раз привели в школу. Это было новое красивое здание. Огромный двухэтажный корпус в секции начальных классов и столовой с расписанными стенами, картинами из разных сказок. Огромный спортзал. Полностью оборудованные, разрисованные классы химии, физики, биологии. Динозавры, сошедшие со стен, искрящаяся динамо-машина,  двигатель трактора в кабинете машиноведения, химическая лаборатория, компьютерный класс. Добавьте ко всему этому красивейшую клумбу перед главным входом, свой собственный школьный огород, новый синего цвета трактор с огромной кабиной и покрашенными в белый цвет покрышками – и вы поймете, какая это была красота. Ну и, конечно же, красивейшие старшеклассницы в тогда еще черно-белой школьной униформе. Я ими восхищался и боялся как огня одновременно. Но одно дело, когда боишься заговорить – это полбеды. Я всегда боялся сделать при них какую-нибудь глупость и быть осмеянным. Но все это было позже.

А сейчас меня, держа за руку, вводила в класс моя первая учительница - Лидия Яковлевна Бойко. Я до сих пор помню тепло ее добрых рук и ее улыбку. В группе на полу, застеленном ковром, кучками сидели мои одноклассники. Уже в первый день, было отчетливо видно разделение на две компании: мальчишек и девчонок. Среди мальчишек была пара-тройка лидеров, остальные пели под их дудку. Девочки с ними не играли. Так и провели они 11 лет в школьных стенах: мальчишки - пытаясь всячески зацепить и унизить девчонок, а те - крутя им в ответ у виска. Я же провел эти 11 лет со своим другом за одной партой. С Андрюхой. В тот первый день он сидел один, обособленно от всех и тихо играл в машинки. Учительница подвела меня к нему и сказала: «Вот и играйте вместе, а то Андрюше скучно одному».

Так началась наша дружба. Началась быстро, весело, словно весенний ручей, возникший среди снегов. Был Андрюха бойким, маленького роста крепышом. Лицо у него было нерусское - потом я узнал, что дед его был таджиком. Я всегда удивлялся пружине, которая жила внутри него. В нем было очень много энергии, иногда даже слишком много. Он всегда подкалывал всех, смеялся, бегал, прыгал, корчил рожицы. Андрюха всегда заражал меня жизнью и настроением. Когда он делал уроки, это надо было видеть, крутился, прыгал на стуле, свистел, пердел, грыз ручку. На уроки у него, таким образом, уходило приличное количество времени. Да и сильной тяги к учебе у Андрюхи не было. Это был «пацан улицы», лазивший по деревьям, словно обезьяна, гонявший на велике, стреляющий из рогатки, ломающий все лыжи, которые ему попадались, на первом же спуске. И всегда веселый.

Я подружился с его старшими сестрами. Часто они играли с нами, таская нас за ноги по полу, играя в «терминаторов», отчего мы получали дикое удовольствие и кучу смеха. А еще они рисовали смешные рожи на листке бумаги, а нашей задачей было не засмеяться. Обычно надолго меня с Андреем не хватало. Мы падали, катались по полу от смеха.

Мне нравилась его семья, мы быстро подружились. Я стал для них будто членом семьи. По крайней мере, мне так часто казалось. У Андрюхи был добрый отец и заботливая мать. Мне очень нравилась их усадьба. В ней было что-то загадочное, тайное. Этот дом всегда словно тянул к себе, своей глубиной и сентиментальностью. Входя во двор, я попадал в сад, где росли кусты черемухи и сирени, многолетние кривые клены. Белые цементные дорожки, по краям окруженные клумбами с гладиолусами, вели вглубь к спрятанному таинственному темно-зеленого цвета, в тон саду, дому с резными ставнями. На крытом крыльце стоял большой сундук для обуви, на котором мы любили сидеть осенью, вороша ногами желтые листья, падавшие на деревянный, крашеный пол крыльца. Внутри дома всегда было темно и загадочно из-за кустов скрывавших его от солнечных лучей. Во дворе еще был колодец. Красивый, настоящий деревенский колодец. Летом семья Андрея часто обедала на свежем воздухе в саду. Еда была от этого вдвойне вкуснее. И ваш покорный слуга имел счастье присутствовать на этом удивительном празднике летней свежести, радости и вкуса. А зимой мама Андрюхи лепила пельмени. И должен вам сказать со всей искренностью, что таких вкусных и сочных пельменей я не кушал больше нигде и никогда. Секрет их был в тонкой корочке, смешивании разного мяса, и главное – лук не перекручивался в мясорубке, а был нарезан кусочками, отчего вкус мяса получался более сочным.

Так мы жили, дружили. Летом вместе купались на озере, играли в прятки всем краем, когда темнело. Длинными, летними днями, сдувая тополиный пух, рубились на лавочках в карты. Зимой собирались у кого-нибудь дома, смотрели кино по телевизору. Мы с Андрюхой все делали вместе: работу по дому, уроки. Все делили на двоих. Внутренне я клялся ему в преданности, я любил его и думал, что мы всегда будем рядом.

Отчим

Он оказался строгим чуваком - и даже сверх меры. Вообще он интересный человек. Высшее образование, золотые руки, перспективы. Он от всего отказался. За ним бегала куча девушек городских и деревенских, а он взял мою глупую матушку с ребенком, чем были недовольны его родители и сильно этого не скрывали. Их отношение ко мне было ласковым только в первый день. Отчима тоже. На следующий день он превратился в жесткого, «правильного» со всех сторон командира. И все должно было исполняться беспрекословно, иначе наказание не заставляло себя ждать. Иногда оно меня находило и без причины. Отчим взял мою матушку со мной на руках и все 10 лет жизни упрекал ее в том, что она не чиста и т.п. Между ними случались частые ссоры, которые часто заканчивались синяком под глазом моей матери. Я злился, плакал, но ничего не мог поделать. Я боялся его. И должен вам сказать не без оснований. Уже потом, через много лет, когда он уже конкретно пил, у него часто происходил «отлет гусей в дальние края». Он брал нож или ружьё и шел на разборы к обидчикам. Везде, всегда и во всем он был прав. Было только его мнение, и оно было единственно правильным. Он не любил моих городских родственников, моего отца. Наверное, ему казалось, что матушка соблазнится городской жизнью и вернется к цивилизации (так потом и случилось). А еще он запрещал принимать посылки и передачи от моего отца и бабушки. Отчим говорил, что мы не нуждаемся в их подачках, и что он сам может все купить. Как-то раз, когда его сильно разозлила очередная посылка, он позвал меня и на моих глазах сжег все игрушки в печке. Я плакал, за что еще получил кучу ругани и наказание. Матушка однажды сама сказала отчиму, что меня нужно наказать. Я был немножко потрясён.

Но были и хорошие вещи, которые он делал для меня. И их было немало. Отчим своими руками смастерил мне настоящий дом из картона. Это была очень тонкая работа, и я видел, как было непросто сделать эту красоту. В резных окнах вместо стекла был вставлен прозрачный целлофан. Стены были обклеены бумагой, разрисованной в кирпичную кладку (представьте каково нарисовать каждый кирпичик). Но главная фишка была в том, что в доме горел свет. Над дверью у входа был включатель. Где-то внизу была спрятана батарейка, а внутри дома – маленькая лампочка. Я включал свет в комнате и любовался им из маленьких тусклых окошек. Это было словно в сказке. Такие вещи никогда не забываются. Еще был такого же типа гараж с открывающимися воротами. Это не говоря о купленных игрушках, новогодних подарках. Фотоаппарат, магнитофон – много чего было. В каждый новогодний праздник у меня был сделанный руками отчима, самый красивый и интересный костюм. Если это был Айболит, то у него все было по законам жанра: борода, стетоскоп, таблетки, градусник огромный из бумаги, белый костюм с белой шапочкой и на ней красный крест, очки без стекол. Богатырь мой включал в себя шлем, доспехи, огромный (и тяжеленный, это же береза) богатырский меч, покрытый фольгой, и огромный круглый щит с рисунком медведя, вырезанным из фольги. Костюм звездочета был особенно хорош: на голове у меня был огромный колпак в звездах, под мышкой ; книга звездочета, за спиной ; телескоп ; все из бумаги. Зорро выглядел как настоящий, только что прискакавший из Мексики на своем верном коне, чтобы навести порядок и восстановить справедливость в местной деревне Федосьевке.

Одним словом, старался отчим и для меня. И за те многие приятные моменты всегда буду благодарен ему. Он пытался и научить меня что-то делать руками, но мои руки всегда росли не из того места. Я думаю, отчим это понял и успокоился.

Очень многое я все же взял от него. Может и больше плохого, чем хорошего. Я помню, он всегда много говорил. Говорил правильно, справедливо, по уму вроде. Но с годами делал все меньше, а потом и вовсе стал поступать в разрез со своими предыдущими словами. Впоследствии и я замечал за собой такую беду.

Подводя итог рассказу об отчиме, надо сказать, что ни он первый, ни он последний кто так распорядился своей жизнью, своими талантами. Что обещал – не сделал, дом не достроил, семью не сберег. От шансов, подбрасываемых жизнью, и от людей - отвернулся. И все же я считаю, что он хороший человек. Просто он сильно заблудился, и помочь ему, наверно, никто бы не смог. Тем более я, тогда молодой, совсем еще глупый пацан. Но, видит Бог, хотел помочь и пытался.

Прощай детство

С 6 лет, по приезде в деревню, я встал в упряжку. У меня теперь были постоянные домашние обязанности, помимо школьных занятий. Я был занят в огороде, на строительстве хозяйственных построек, уходом за скотиной и прочим. Работы я никогда не боялся, но были некоторые занятия, которые просто ненавидел. Например, полоть траву в огороде, когда болит спина, а шею кусают комары. Или косить траву у леса, где очень много комаров. Или выходить весной на улицу, где очень много… кого бы вы думали? Правильно, комаров. Или, например, собирать ранетки. Нуднее занятия не придумать. А еще любое начатое дело сопровождалось нервами по поводу того, что я не умею это делать, что порождало мой страх снова оказаться чужим среди своих и очень часто заканчивалось нецензурными «ласковыми» словами в мой адрес. Кстати, материться меня научил один из моих деревенских дружков, живший в моем краю, Ваня Мунец. Он старше был меня лет на 5. Но ровесники с ним не водились из-за того, что он плохо слышал и сильно отставал в развитии. Дураком он не был. Ваня был хорошим помощником, верным другом, смешным, веселым, активным пацаном. Одна рыбалка с ним чего стоила. От Вани я услышал несколько весьма эмоциональных, ярко окрашенных фраз, которых тот, видимо, нахватался в колхозных складах. Я взял их на вооружение и, как человек очень эмоциональный, часто применяю.

И все же работу я любил, не бегал от нее. Без дела сидеть скучно, да и знал, что все равно пахать необходимо. В деревне, сами знаете, не поработаешь – не поешь. Ещё помню, мне всегда больше нравилось помогать друзьям по хозяйству, чем работать дома. Я всегда любил помогать людям.

Первой же весной я подвергся дикому испытанию. Наш дом был старым - фундамент давно просел, вентиляция в подполе отсутствовала. Весной, когда снег таял, влага попадала в подпол, и там плодились разного рода ползающие насекомые. А поскольку моя комната была самой дальней от печки, и, следовательно, самой влажной и холодной – все эти твари ночью выползали в комнату в неизмеримом количестве. Ночью я просыпался от ощущения, что по мне кто-то ползает. Я скидывал одеяло, и они расползались в разные стороны, с меня и с простыни. Со слезами на глазах мальчик Илья бежал в комнату к спящим родителям и вместо помощи получал упреки в свой адрес. Я садился на кухне на стул, поджимал под себя ноги и сидел, проклиная все и всех, вспоминая город, и смотрел сквозь слезы на часы, которые показывали 3 часа ночи. До подъема в школу оставалось 4 часа.

Детство кончилось, когда лет в 7 у меня появилась сестра, а через год брат. Их погрузили в коляску и свалили на меня, потому что родители были заняты возведением хозяйственных построек. Это была большая ответственность, сначала мне это льстило. А потом я понял, как круто «попал». Когда мои друзья шли вечером в клуб смотреть «Терминатор 2» на тогда еще большом экране, с советского проектора, я катал по деревне коляску.

Так получилось, что мой младший братик Юра очень сильно ко мне привязался. И эта дружба и взаимная любовь продолжается и по сей день. А вот с сестрой Аленой отношения как-то сразу не сложились. Матушка с детства учила ее жить только для себя. Так оно и вышло. И проявлялось это у нее уже в ранние годы. Все должно было быть только так, как хочет она. А уже через много лет, когда Алена была студенткой и жила у матери в городе, в одной комнате с Юрой, - совсем испортилась. Я с ней окончательно рассорился тогда. Дело в том, что Юра тогда уже не ходил: открылась тяжелая наследственная болезнь, и единственными его друзьями были телевизор и компьютер. Алена же по приходу домой бесцеремонно лишала его всего этого, не пытаясь даже договориться с братом, не выслушав его желаний и уж никак не уважая его мнения, и не осмысливая его положение. Один раз я даже подрался с ней. Хотя я не раз помогал ей до и после того случая. Есть много людей, которые помнят только плохое. Через большое количество прожитых лет, на основе собственного опыта, я призываю всех: учитесь помнить добро, даже сделанное когда-то плохими людьми, помнить хорошее в них. И прощать. Всех прощать. Наказывать за тяжелые проступки и все равно прощать. Сегодня у меня есть один человек, который мне должен, который навредил мне. И я не обижаюсь на него. Меня спрашивают: почему? Почему ты не злишься на него, вот он такой и сякой. Я отвечаю: он это сделал не со зла, по глупости своей, и продолжает делать по глупости. Но я верю: этот человек изменится. Я верю: люди меняются. И из-за его глупости я должен забыть, что он мой друг и брат?

Человек, оставив позади молодые годы, многое начинает понимать. И не верьте тем, кто говорит, что люди не меняются. Одна знакомая моей коллеги по бывшей работе подобрала бомжа на улице. Она привела его домой, отмыла, одела, накормила. Он сделал капитальный ремонт всех построек на ее усадьбе, устроился на работу, женился на ней и стал вести нормальный образ жизни. Конечно, такие случаи нечасты. Но иногда у человека есть желание и не хватает сил. В этот момент очень важно протянуть ему руку, не отворачиваться от него. Я твердо в это верю.

Сестра Алена изменилась, к 25 годам повзрослела внутренне, превратилась в умную, красивую девушку. Наши отношения наладились.

Прощай детство, твое и мое.


Трусость

Как я стал трусом? Интересный вопрос. Возможно, первые ростки этой заразы посадил мой отчим. Я боялся его всегда. Этот человек неадекватен в гневе. Бывало, с кем-то поссорившись, он прибегал домой злой, как подлая собака, хватал ружьё и убегал на разборы. Не посадили его, вероятнее всего, потому, что в деревне не было участкового. Потом когда он появился, им стал друг нашей семьи, который на многое происходящее в деревне закрывал глаза.

Так вот, я боялся всегда. Боялся не то сделать, не то сказать. Наказание было очень суровым, как и гнев отчима. Потом этот страх спроецировался на школу. Там я теперь боялся того же: не то сказать, не то сделать, не так выглядеть, не так двигаться, не так улыбаться. Этому страху способствовали пацаны из моего класса, любимым занятием коих было осмеяние всех окружающих, и их унижение любыми способами. Так что школу я быстро разлюбил. Особенным испытанием была для меня физкультура. Я никогда не был атлетом, ничего не умел. Прыгать не выходило, подтянуться не мог ни разу. Пацаны смеялись, перед девочками было всегда стыдно. Помню, я пытался стать атлетом. Проходили дни, недели – результата не было. Терпения не хватало, я бросал. Тем более мой друг Андрей без всяких тренировок всегда был крепким, сбитым, мускулистым пацаном. Словно Тарзан, он мог бегать, прыгать по веткам деревьев. Его было не удержать и не остановить. Я же понимал, что это мне просто не дано Богом. Оставалось терпеть насмешки. Понятно,  что шансов подружиться с нормальной, красивой, грамотной девочкой из моей школы у меня не было. Правда, была одна из неблагополучной семьи, которую я никогда не забуду. Она была из моего класса, звали ее Людмила. Училась плохо, в классе была изгоем (хотя в нашем классе каждый был изгоем), общалась только с одной девчонкой – своей подругой, тоже двоечницей. Внешней красотой она не отличалась, но ухаживала за собой. Так вот, был день влюбленных в школе - 14 февраля. Это был класс 9, наверно. В школьном коридоре, на стене, висел ящик из бумаги с большим красным сердцем. В него можно было положить записку с признанием в любви тому, кого любишь. Половина школы написала любовные письма моей однокласснице: отличнице, красавице, сестре моего друга Петьки – Анне. Мне она тоже нравилась. Бывает такое, есть одна девчонка в деревне, которая всех сводит с ума. Уже когда я работал на заводе, встречал я еще одну такую красавицу. Когда в первый раз увидел, остановился и забыл, куда шел. Потом она мне рассказывала, что за ней тоже вся деревня бегала. Анне же тогда я не написал, постеснялся как всегда. И вдруг, неожиданно, когда разносили письма, я получил маленькую бумажку в клетку, и там корявым почерком: «Я тебя люблю. Людмила». Я ничего ей не сказал и никак не отреагировал. Но тогда это был не страх. Просто она мне не нравилась. Но запомнил я ее на всю жизнь. Первая девочка, которая влюбилась в меня. Если бы она только знала, как многие годы после этого я пытался добиться расположения разных девушек, которых любил, и получал в ответ: нет, нет, нет, нет…

Переломным моментом в истории моего страха стала стычка с местным хулиганом Андрюхой. Тот, задиристый пацан,  доставал всех. Хорошо, что жил он не в моем краю. Вообще, надо сказать, вокруг моего дома жили очень хорошие мальчишки и девчонки. Со многими до сих пор дружу. Но о них я, возможно еще расскажу.

Плохо было то, что хулиган Андрюха был младше меня на год. И когда в школе мы с ним сцепились в нелицеприятном диалоге, и он позвал меня вечером на свою улицу выяснить отношения методом кулака, я сразу понял, что попал. Ясно было, что я его не побью. Он был сильным и ловким, часто дрался. У него даже лицо было с острым носом хищной птицы. И я – слабенький мальчик, с курносым носом, с лицом девочки. Проигрыш был очевиден и позорен, ведь он младше. В то время я не понимал, что, не приняв вызов, загоняю себя в еще большую ловушку трусости.

Я не пошел, струсил. Придумал отговорку: дел у меня много было по огороду. Велик надо было в гараж закатить, как отмазывался мой дружбан Ваня Мунец, когда мы звали его купаться на озеро. В школе над моими отговорками посмеялись, сказали: «Струсил». Это был 4 класс. Я стал сторониться всех еще больше. Уже потом, через много лет, кто-то из деревенских знакомых рассказал мне, что хулиган этот чего-то натворил, сидел год в тюрьме.

Второй сильный удар нанесла трусость, когда я учился в старших классах. Был у меня друг, красавец Димка. Он жил не на моей улице, далеко от меня. Но как-то мы встретились и сразу нашли много общих интересов. Димка был красивым, стройным, смуглым, с черным волосом парнем, за которым бегали девчонки. Он был очень добрым, местами глупым, но добрым. Внешне он был очень похож на главного героя фильма «Матрица», если вы смотрели. Помню, один Новый год мы встречали у него дома, с его маленькими сестрами. Родители ушли гулять к друзьям, и мы просто отрывались по полной программе. Напились медовухи (у него была целая фляга, родители держали пасеку), бегали по дому, орали, бросались зерном (сеяли-посевали).

Дима был младше меня года на 3. В школе он поссорился со здоровенным бугаем - его ровесником. Тот пришел в школьный коридор в тот момент, когда мы с Димкой мирно беседовали, и на глазах у всего моего класса без предупреждения врезал моему другу по лицу. Димка отвернулся, закрыл лицо рукой. Бугай ушел. Я опять струсил. Мои  одноклассники сказали мне: «Какой же из тебя друг? Не можешь вступиться за пацана». Было очень обидно и горько.
После того случая я всегда старался помогать ему, пытаясь искупить. Но мне кажется, не искупил. Да и нельзя этого сделать. Есть только один момент, когда нужно шагнуть. Потом поздно, почвы нет.

Димка умер от рака мозга в 25 лет. А у меня в глазах все та же его улыбка, красивая, добрая.

Так я стал трусом и прожил им всю жизнь.


Убийство

Это случилось, когда я уже учился в старших классах. У нас был кот. Такой замученный кот. Еще котенком, он серьезно пострадал в кошачьих боях. Ему порвали губу, на ней вырос такой небольшой фурункул и остался на всю жизнь. В общем, на мордочку он уже был некрасив. Да и шерсть у него была какая-то невыразительная, серая. На вид - так себе кот, мученик какой-то.

И все бы было ничего, нормально к нему относились, не обижали. Но повадился он воровать голубей со двора моего друга Андрюхи. Его отец держал голубятню, и в один прекрасный день, вернувшись с работы, увидел, как наш кот тащит одного из его голубей. Андрюхе была дана установка: изловить и казнить. Говорят, если кот повадился таскать голубей – всех перетаскает.

Андрюха пришел ко мне, рассказал. Мне жаль было кота своего, но семья Андрея была мне роднее, чем своя. Я согласился, но с условием, что сам я его убивать не буду. А у Андрюхи жил тогда двоюродный брат, приехал в нашу деревню доучиваться 10-11 классы. Звали его Серега. Веселый он был пацан, простой, деревенский - сын тракториста. Был Серега старше нас на год, физически был крепким, любил помучить Андрюху, посмеяться, но без злобы. Вот он-то и согласился быть палачом. Моя задача состояла в том, чтобы незаметно вынести кота из дому и принести к ним во двор.

Кончалась зима, но темнело еще рано. Вечером, когда отчим ушел в сарай кормить скотину, я схватил кота, сунул под мышку и побежал к Андрюхе. Когда пришел, оказалось, что Сережа ушел на дискотеку. Я был просто в трансе. Назад нести кота было боязно. Отчим бы догадался. Андрюха успокоил меня, сказал, что ничего сложного в этом нет. Он подержит кота, а я задушу его палкой.

Я не могу сейчас объяснить, почему я так поступил тогда. Скорее, из трусости. Вернуть бы все назад, я всех бы отговорил, что-нибудь придумал. Но только не убивать. Как долго я мучился потом! Один раз он мне снился, а когда я проснулся – моя подушка была мокрой от слез.

И все же я убил. Подло убил. И прощения у Бога, конечно, просил, и не раз. После того случая я не обидел ни одного животного.


Прощание с деревней

Матушка сбежала от отчима, загуляв в городе с другим мужиком. А также по причине того, что стало очевидным, отчим не собирался делать ничего для улучшения наших жизненных условий. И все же мне было жаль его, он сильно переживал из-за ее ухода. Когда был суд и раздел детей, я высказался в пользу отчима. Как выяснилось потом - зря. Как бы там ни было, мы остались в деревне впятером: отчим, сестра Алена, брат Юра (в инвалидной коляске), бабушка Глафира и я. Мне нужно было доучиться 10, 11 классы в школе.

С этого момента я стал домохозяйкой. Но зато я получил абсолютную свободу действий с полным одобрением отчима, отсутствие контроля над моими школьными успехами и самое главное – зеленого цвета мотоцикл «Урал» с коляской и 4-х местную полушатровую палатку. Теперь мы с Андрюхой были вольные птицы. Мы могли жить на озере, в лесу, приезжая домой только за продуктами. Мы катали девчонок, хоть они нас и мало тогда интересовали. Мы были детьми. Счастливыми детьми, несущимися на мотоцикле в поисках приключений. Ветер танцевал в наших волосах, мы летели, оставляя за собой клубы пыли. Наша жизнь преобразилась: ночные костры, ночевки в палатке, еда, приготовленная на огне…

Вечером - игры у костра, алкоголь, анекдоты, запеченная в костре картошка. Ночью, когда нужно в туалет, в темноте начинаешь искать выход, обшаривая руками пол. А утром слышишь от Андрюхиной сестры: «Ну и какая п…. мне ночью шарила руками по лицу». Потом она смотрела на меня и смеялась.

Я любил встречать утром в степи рассвет. Выходишь из палатки рано утром, все еще спят. Серое небо. Серая мокрая трава. Очень холодно. Бросаешь в костер пару сухих веток. Закуриваешь папиросу. Садишься у костра и тихо слушаешь утреннюю музыку степи: легкий ветерок, шелест травы, птичья редкая перекличка из леса, едва доносящиеся из деревни крики утренних петухов и лающих время от времени собак. Смотришь, как встает солнце, в его лучах оживает вся земля. На горизонте одинокий автобус везет доярок на работу. В такие моменты чувствуешь себя частью одного целого огромного мира, ощущаешь его значимость и красоту. Из палатки выходит лучший друг Андрюха, садится рядом, смотрит на рассвет, потом на меня и говорит: «Лицо попроще сделай».

Именно в это время я попробовал алкоголь. И он мне понравился. Это был хороший способ поднять настроение, а также уйти от дурных мыслей и проблем. Спустя много лет я понял, как ошибался, но было уже поздно. По-другому жить я не умел.

И должен еще заметить: помимо того, что наши отношения с отчимом стали дружескими, изменилось и отношение его матери, бабушки Глафиры, ко мне. Я много помогал ей по хозяйству. Да и вообще всем помогал. Когда жил уже в городе, привозил ей подарки. В последний раз я видел ее в больнице, в городе. Она приезжала в больницу на операцию. Мы с Андрюхой (он тогда был в городе) пришли навестить ее. Бабушка была очень рада, гладила нас теплыми руками по голове. Хвалила нас. Так хорошо мы расстались. А через 3 дня она умерла в больнице.

Время неумолимо бежало вперед. Два последних школьных года пролетели, словно птицы, забывшие оставить автограф. Пришло время ехать, поступать в институт - в город. Андрюха выбрал другой ВУЗ и другой городок. Так мы расстались, и у каждого началась новая жизнь, полная приключений, веселья, новых друзей, подружек, безответной любви, разочарований и жестоких ударов жизни. Поначалу я очень сильно тосковал по деревне, ставшей мне родиной за последние годы. Тосковал по моим тополям в палисаднике, по тихой степи, по редким березовым лесочкам с прозрачным воздухом, по камышам на озере, по голубому чистому небу, теплому ночному костру, по свободному степному ветру. Тосковал по друзьям, со всех сторон окружавших мой дом: Ваньке Мунцу, братьям-близнецам Вадиму и Денису, по моему авторитету в то время – Саше Роленко, который был для меня наставником…

…Я ехал в автобусе, а позади, за клубами пыли, оставались родные дома, родные люди, родной край. И кто мог знать тогда, что вернусь я сюда не с легким и радостным сердцем, а злой и потерянный.


Первая любовь

Любовь – это когда голубь ходит кругами вокруг голубки,
на грязном козырьке крыши балкона. (Квашнин А.В.)

- Стоп, стоп, стоп! – прервал деда Корнеев. – Давай-ка прервемся немного, покурить нужно выйти и воздухом подышать. А то ты своими историями меня скоро усыпишь – уже смеясь, закончил мужчина. Максим улыбнулся, посмотрел на деда. Александр подскочил с кровати, схватил костыли и попрыгал из палаты. Когда через 20 минут он вернулся, дед продолжил свой рассказ.

…Первую любовь я встретил в городе, когда приехал учиться. Ее звали Мария. Она приходилась моему неродному деду какой-то дальней родственницей и временно жила в нашей городской квартире с моим дедом и бабушкой. Они пустили ее на время, пока не приехал я поступать в колледж. Маша сама была деревенской девушкой, родом из тех мест, где неподалеку была и моя деревня. В город она приехала учиться в институте.

Помню, как я в первый раз увидел ее. Она вошла в комнату, словно ангел, что не идет, а плывет по волнам с необъяснимой легкостью. Эта девушка была прекрасна: красивая фигура, красивое круглое лицо с точеным носиком и длинные, русые, вьющиеся волосы. Мария была очень похожа на австралийскую, набирающую тогда популярность актрису Николь Кидман.

Словом, я как увидел ее, так с дивана-то и упал. Она засмеялась, поздоровалась и вышла. Я же смог лишь промычать что-то невнятное в ответ. И как-то сразу почувствовал, что я пропал.

С девушки Марии началась череда моих безответных попыток, растоптанных чувств. Она была старше меня на год, и, естественно, нравились ей мужчины постарше: крепкие, уверенные в себе, чего-то добившиеся и что-то из себя представляющие, – коих по приезде в город могла она наблюдать превеликое множество. Я же всем этим похвастаться не мог: худой, плохо одетый, неуверенный в себе, без гроша в кармане. Жизнь моя самостоятельная в то время только начиналась. Поэтому совершенно очевидно, что шансов мне Маша не дала никаких. И все равно, понимая это, я ухаживал. Провожал и встречал, дарил цветы, писал стихи. Когда она переехала от нас на другой конец города – ездил туда (иногда, по отсутствии средств, ходил пешком). Часто я стоял у ее окна, долго-долго смотрел в глаза своей надежде.

Здесь сделаю небольшое отступление. Надо сказать, я всегда рассчитывал сразу на серьезные отношения с девушкой, которая мне нравилась. И именно этого добивался. Мои ровесники смеялись надо мной и говорили, что в этом есть моя ошибка. По их мнению, нужно добиваться постели и не заморачиваться о том, что будет дальше. Захочет серьезных отношений, мол, сама прибежит. Для меня все было иначе. Да, я так же, как все нормальные молодые пацаны, хотел интимной близости с девушкой. Но важнее было признание, понимание, единение интересов, тепло руки и слова, поддержка. И, конечно, романтика: волнение перед встречей, волнение от прикосновения, ночные прогулки теплым июльским летом по городу, под тусклым мягким светом фонарей. Тайна встречи и тайна наших чувств. Тайна жизни, открытая нами с помощью любви. И теплое дыхание любимой, сидящей рядом на крыльце холодным осенним утром.

Как-то раз, при очередной встрече, Мария прямо сказала мне, чтобы я не ходил за ней. Что ей нужен сильный мужчина, на которого можно положиться. Я ответил, что однажды я им стану. Она засмеялась, покачала головой и ушла.

Я пил, лил слезы, творил что попало, разбивал себе голову о стену. Но все равно снова шел к ее окну. И не могу сказать, по прошествии многих лет, что зря убивался так из-за девушки. Ведь я любил. И значит, все оправдано.

По обрывкам слухов, жизнь Марии сложилась хорошо. Работала она в банке. Вышла замуж, родила дочь. Я рад за нее.


Упущенные возможности

В полной мере меня можно назвать дурачком из-за упущения возможностей, которых в большом количестве подбрасывала мне жизнь.

В колледже я подружился с двумя веселыми пацанами – Николаем Дегтяревым и Виктором Плотницким. Мы постоянно проводили время вместе. Для нас не было границ. Особенно для Кольки. Он стирал все грани, не подчинялся никому и ничему. При этом этот городской крученый парнишка оказывал на меня нехорошее воздействие. Колька все время мне напоминал, что я засранец, алкаш, и толку от меня не будет. А я смеялся, но сам, и правда, становился хуже. Стал плевать на всех и на все. Мы забили на учебу и втроем отрывались по полной программе. Могли засыпать в одном месте, а проснуться в другом. Пешком гуляли по городу ночью. Много путешествовали. Много пили. Часто устраивали какой-нибудь дебош. Не было места, которое бы мы ни окропили брызгами спиртного. Мы пили в опорном пункте милиции, в больнице, в колледже, в поезде, на горе Церковке в Белокурихе, в магазине, в туалете, в кинотеатре и т.д. Интересно, что они после колледжа поступили в институт, а я нет. Просто не захотел и все. Видимо этот порок – раскидываться подарками жизни – я взял от отчима.

А было так: надо было учиться идти в институт. Отец даже работу в офисе мне нашел – отвечать на телефонные звонки. Но настолько я был диким в то время, что дома перессорился со стариками, работу, предложенную отцом, бросил и уехал в деревню к отчиму, дурака валять. Подвел я тогда отца, но работать там, наверно, не смог бы все равно. Не нужен я там был. И люди эти, в офисе, были мне настолько чужими, будто слоны обезьяне родственники. Но это, естественно, нисколько не оправдывает моего глупого поступка, потери шанса, времени, предательства по отношению к отцу.

Второе упущение: я потерял диплом, выданный мне в колледже, по специальности – «юрист». Произошло это во время очередной пьянки на съемной квартире, в городе. Когда пришел восстанавливать диплом в колледж, на меня спустили всех собак. Обозвали дураком и выгнали. Так я остался без специальности по своей глупости.

Третье упущение: у меня забрали водительские права за управление автомобилем в состоянии, мягко говоря, нетрезвом. А внутри, к 25 годам, я был человеком глупым, несчастным, разбитым, одиноким, без видимых целей и планов на жизнь. Найти я себя не мог: ни призвания, ни девушки, ни желаний. Нет, пожалуй, одно было – умереть. Но поскольку, как я уже говорил, мальчик Илья с детства был трусом, убивать себя было страшно. И все это притом, что ко мне тянулись родственники, друзья. Отец всегда верно подсказывал, что нужно жизнь любить, что нужно делать. Он рисовал для меня яркую картину мира, раскрашивал ее в разные цвета, но у меня внутри было пусто, в глазах – чернота. Так я пришел к четвертому и самому главному упущению: прожитый без радости огромный отрезок жизни. Игнорирование всего прекрасного, что всегда есть рядом с нами: родные люди, солнце, видеть, дождь, ночь, небо, море, чувствовать, музыка, любовь, преодоление трудностей, зеленые деревья, трогать, снег, смех, борьба с собой, вино, автомобиль «Нива», шампиньоны, книги, кино, дружба, встречи, познание, похвала, пахлава, секс, красивые картины, редиска, шопинг, Элвис Пресли. А еще - медленный танец с женщиной. Но в то время я видел перед собой лишь плохое.

…А сотрудникам ДПС было, мягко говоря, побоку на мои внутренние переживания. Машину отогнали на штрафстоянку, права забрали на 1,5 года. Торжество закона жизни и очередной, упущенный глупой головой шанс. Кстати, таких промахов было не четыре, как я здесь привел, а намного больше. Но это, как говорит Леонид Каневский, «…совсем другая история».


Завод и плохая девочка

После учебы в колледже, я совершил очередную ошибку. Посчитал, что немногого стою и планка моя очень низка. Вследствие чего я устроился работать на завод, в столярный цех. Мало было того, еще нашел на свою голову деревенскую девушку, совершенно испорченную, с ребенком на руках. Звали ее Елена. Ребенок ее был незапланированным. С его отцом она рассталась по причине его чрезмерной любви к выпивке и дебошу, а также отрицательного отношения ко всякого рода работе и зарабатыванию денег. Средств к существованию и жилья у нее не было. Я привез Лену в город, устроил на работу, нашел нам жилье. Мы стали жить вместе. Со временем я купил все в дом, обставил. Но вместо благодарности получал измены. Удивительно, что я все это терпел. Видимо заводская жизнь способствовала. Меня всегда тянуло к Лене, это не объяснить. Были даже мысли перевоспитать ее. Но она была настолько испорчена, что все мои старания и хороший пример были бесполезны. Лена словно магнитом притягивала к себе все дерьмо, что было в округе: наркоманов, мелких хулиганов, бандитов, подружек-проституток. Со временем я стал вести себя плохо по отношению к ней – изменял, бросал ее. Но не находил в себе силы оставаться в одиночестве и снова шел к ней. Все мои родные были против моих отношений с ней. Однако ваш верный слуга всегда был большим эгоистом, а также одиноким в душе человеком и поступал, так, как сам хотел. Так продолжалась наша с ней жизнь – в грязи, среди плохих людей, в пошлости и разврате.

Завод же только подливал масла в огонь. Я смотрел на этих замученных жизнью пьющих людей, живущих безо всякой надежды и неба над головой. И был с ними, был их частью. Так же жил, так же пил, так же не видел света в конце тоннеля. А мужики эти постоянно говорили мне, что я ничего не стою, и моя планка – завод. Что завод есть великое добро, теплое место, и двигаться дальше незачем и бесполезно. Сколько себя помню на этом заводе, всегда чувствовал, что это не мое. Мне толком не о чем было разговаривать с рабочими. Все их интересы сводились к выпивке, женщинам, футболу. Попробовал бы я с ними поговорить о творчестве Элвиса Пресли! Нет, грязь на стенах цеха проникает и в души людей. Я становился все хуже, чем дольше работал там.

В итоге я стал заложником своей слабости в тот период времени. Конечно, есть и хорошие моменты в том образе жизни, но мне кажется, что их меньше. Знаю, что для большинства рабочих это норма. Другой жизни они не знают и не хотят. Я же чувствовал – это чужая жизнь, не моя. Однако слабость не давала разорвать этот замкнутый круг. И я благодарен Господу и небесам, что эта девушка сама покинула меня, когда нашла другого дурачка, который, видимо, был похож на нее. Позднее, от знакомого я узнал, что эта красавица наступила на свои грабли во второй раз: вышла замуж и родила второго ребенка от наркомана. Хотя, когда мы с ней расстались, я сильно переживал, видимо, все же любил ее. Также, через некоторое время, отказался от меня и завод. Начальник просто понял, что мое время на этой работе подошло к концу, и отпустил меня, перестав мучить этой жизнью. Так я оказался свободен и в очередной раз начал все заново, потеряв много времени и пройдя по всем граблям, что лежали в моем огороде.


Предательство

Нужно ли говорить о том, насколько ужасно предательство в отношении лучшего друга Андрея Божкова, с которым я проучился 11 лет за одной партой, человеком, ставшим мне ближе, чем брат. Если бы в детстве мне сказали, что я поступлю так глупо и некрасиво – не поверил бы.

После школы наши отношения с Андрюхой оставались все такими же веселыми, братскими. Мы часто были вместе, поскольку после армии он перебрался в город. Я привел его на свой завод, Андрюху взяли на работу. С этого момента на заводе мне стало намного легче, веселее. Мы, как и в детстве, постоянно смеялись по поводу и без. Жили практически одной жизнью. Он все знал обо мне, я – о нем. Но суждено было продлиться этому недолго.

В цехе работала одна девушка. Звали ее Диана. Была она замужем за каким-то казахом, они воспитывали дочь лет восьми. Диана была постарше Андрея лет на 5-6. Неудивительно, что он сразу обратил на нее внимание. Она была девушкой очень яркой, веселой, и, в общем-то, симпатичной. Диану было слышно за километр по ее заразительному смеху. Несколько раз я общался с ней, и могу сказать, что чувствовалась в ней уже женщина опытная, видавшая тяжести и лишения в жизни; ответственная, но в то же время жизнерадостная. И отношения у меня с ней были хорошие, больше дружеские. Но очень скоро все изменилось…

Андрюха влюбился в нее так сильно, что перестал замечать все и всех вокруг. Я такую сильную любовь видел только раз в жизни: когда, человек ходит как зомби, с мокрыми счастливыми глазами, и не слышит, что ты ему говоришь. Он ходил за ней как привидение, носил ее на руках, дарил огромные букеты цветов. Конечно, Диана не устояла. Этому тем более способствовал уже разваливающийся ее брак. Она бросилась с Андреем в эту реку страсти - прекрасную сказку, в которой есть только любовь и счастье людское. Они безумно любили друг друга, не могли долго оставаться порознь. Однако наша суровая жизнь диктует свои условия, превращая любую сказку в драму или трагедию.

У Дианы был муж. И была дочь. Когда встал вопрос о том, чтобы ломать из-за Андрея семью, тут Диана и ощутила всю тяжесть и обратную сторону своего нового чудесного мира. Она не могла решиться, сильно переживала. Стала грустной, не разговорчивой. Андрей рассказывал, что она часто плакала. Нет, мужа она не любила. Но его любила дочь. Теперь, с высоты прожитых лет, я понимаю, какой хорошей матерью она была. Дочь для нее значила много. И в один дождливый день Андрей пришел ко мне пьяный. От него я узнал, что Диана решила вернуться в семью. На Андрея в этот вечер жалко было смотреть. Он едва сдерживал слезы.
Через неделю я узнал, что они снова встречаются. Но жить Диана осталась дома. Доходило до абсурда: муж приходил домой и находил на своем диване Андрея. Они молча смотрели друг на друга и расходились по разным углам.

Вот в этот момент данной истории я повел себя некрасиво и неадекватно. Что явилось причиной тому? Наверное, зависть. Я в то время был один. Да и не понимал я Андрея. Как можно жить шведской семьёй? Но с другой стороны, кто дал право мне лезть в чужую личную жизнь, в чужие отношения. Кто дал право поступать так с другом в непростой для него ситуации, еще больше его ранить. Кто я? Бог или судья? Как же я был глуп, как глуп.

Я поссорился с ними, перестал общаться. Ее назвал шлюхой. Андрей дал мне за это по лицу, и мы разошлись по разные стороны дороги. И все же нужно отдать дань этому человеку, насколько он мудр. Андрей первым выступил инициатором нашего примирения. Мы стали общаться. Но у нее прощения я так и не попросил. Возможно, я это сделал бы, но не успел.

Прошел год. Стояла ранняя весна, с покрытыми ледяными корками тротуарами, с легким морозцем по утрам. В одно такое мартовское утро, я шел на работу. Уже сел в теплый салон дежурного автобуса, смотрел в замерзшее окно, ощущая зарождавшуюся в деревьях жизнь после их долгого зимнего сна. И вдруг зазвонил телефон. Это был Андрей:
- Илья, скажи начальнику, что я сегодня не смогу выйти на работу. У меня Дианка умерла.
- Чего? – спрашиваю. Как-то плохо слышно было его. – Чего? Не понял тебя!
- Диана умерла сегодня ночью. Поэтому не приду на работу, забот много.
- Да ну, не может быть, ты что? Ты серьезно? Как так, все же нормально было?
- Да, потом расскажу. Щас дел много.
- А ребенок? Что с ребенком?
- В больнице, в инкубатор положили.
После небольшой паузы я сказал:
- Понял тебя, держись, Андрей. За работу не переживай. Я позвоню позже.
- Давай…

Так жизнь иногда толкает нас идти по другой дороге. Не по той, которую ты выкладывал желтым кирпичом. На самом деле история внезапной гибели Дианы – типично русская: простая, нелепая, безответная и печальная. Ждала она ребенка, мальчика. Ребенок этот был от Андрея, потому как с мужем на тот момент Диана рассталась, оставив при себе маленькую дочь. Жить мой друг переехал к ней, сделал везде ремонт: в доме, на участке привел все в порядок. Ребенка они хотели, он был желанным. У Дианы были проблемы с почками. После первых родов врачи рекомендовали ей больше не рожать. Она решилась. Видимо, любила сильно Андрея. В марте уже подходил срок. Дней еще 10 оставалось до родов. За три дня до смерти пришла она на завод всех повидать. У нее был большой живот, длинные волосы. Диана была в хорошем настроении. Она ко всем подходила, долго разговаривала. Ко всем, кроме меня, конечно. Приходила повидаться с подругами перед больницей и бессонными ночами возле люльки, а вышло, что попрощалась.

А умерла она по-русски. Никто не положил ее на сохранение, притом хорошо зная о ее риске. Когда внезапно, ночью, ей стало плохо, вызванная бригада скорой помощи ехала полчаса. А когда, наконец, прибыла – в ее составе оказались две молоденькие девочки, только что из-за парты. Они смотрели широко раскрытыми глазами на Диану и разводили руками. Вызвали еще одну бригаду. Те приехали еще через полчаса. В дом вошла взрослая женщина, опытный врач. Она посмотрела на студенток, посмотрела на Диану и спустила на девочек-медичек всех собак: «Почему вы ее держите здесь! Ее срочно надо в стационар!»
Пока добрались до больницы, Диане стало хуже. В приемном покое она умерла. Перед смертью улыбнулась Андрею, сжала его руку и ушла. В срочном порядке достали ребенка, поместили в инкубатор. Прожил он половину дня. В обеденный перерыв на заводе ко мне подошла напарница с заплаканным лицом и сообщила, что ребенка не стало.

Хоронили их на родине Дианы, в районном поселке Ч. Позже, летом, мы с Андреем были на их могиле. Сына он назвал Матвеем. Стоя там, чувствуя свою огромную вину и глупость, я попросил у Дианы прощения. Надеюсь, она меня услышала. Если же нет, когда попаду на небо, найду ее и в ноги поклонюсь.

Андрей в то время просил меня быть рядом, чтобы не оставаться одному. Я старался находиться с ним. Мы более плотно общались. Вскоре судьба его сделала новый поворот: он встретил девушку, женился. У них родилась дочь.

Когда они купили квартиру, Андрею нужна была помощь по ремонту новой хаты и переезду. И в этот момент я снова подвел его. Я не стал помогать. Меня бросила женщина, которая, как мне казалось, станет спутницей моей жизни. Я был раздавлен, руки опустились. А раз я не мог помочь себе, то решил, что и Андрею помочь не могу, что почему-то у меня есть такое право. Тем более общаться мне с ним и его женой было все тяжелее. Я видел все то, чего сам лишен, они напоминали мне, что я один, живу бесцельно. Поэтому отвернулся, когда был так нужен. Андрей обиделся, общаться мы перестали.

Можно оправдываться, придумывать разные причины, чтобы объяснить тот или иной поступок. Но себя не обманешь. Я поступил плохо, проявил слабость. Не протянул руку помощи лучшему другу. Но пройдет некоторое время, я найду силы попросить прощения и хорошими делами искупить свою вину. Андрей мудр, он простит меня.


Эгоизм и хорошая девочка

Я всегда делал что хотел. Мозг мне был не советчик, люди тоже. На то, что я ответственен не только за себя, но и за других, мне открыла глаза хорошая девочка, которую я сам нашел и сам потерял. Но за то, что она взяла меня за ноги и сбросила с облаков на жесткую землю, я ей буду всегда благодарен.

Итак, жил да был взрослый мальчик Илья, который творил что попало, поступал только так, как ему хочется, никого не слушал. Жил сердцем, личными эмоциями и амбициями. Очень сильно в этом плане я виноват перед своей бабушкой и отцом – двумя родными людьми, которые всегда заботились обо мне и желали только самого лучшего. Они постоянно помогали, подсказывали разумные варианты тех или иных действий. Я же считал себя самым умным, никого не уважал, не слушал. На помощь их отвечал наглой ложью, неблагодарностью и бесконечной чередой глупых поступков. Я убивал себя и сводил с ума родных людей. Одно слово – дурак.

Однако, как часто бывает в нашей жизни, находится на каждого мотоциклиста пенек, спрятанный травой. Я нашел девушку. Ее звали Марианна. Она мне сразу понравилась, почувствовал я еще по фотографиям в сети – вот она, моя. Шло от ее снимков такое тепло, ее живая улыбка звала в дорогу полную приключений и радости. Я пришел на встречу, и все мои ощущения подтвердились. Марианна предстала передо мной живой, симпатичной девочкой с красивыми горящими карими глазами, яркой улыбкой. Такая она была теплая, простая и в то же время внутри серьезная. Все в ней вызывало уважение: внешний вид, простота, сильный внутренний стержень и стойкая жизненная позиция, 7 лет вуза за плечами и в то же время отсутствие понтов. Говорила она просто, смотрела искренне, смеялась по-настоящему.

Мы сразу, с первой встречи, нашли общий язык, сразу друг другу понравились. Когда вышли из кафе на улицу, я взял ее за руку и повел за собой. Как рассказывала потом Марианна, в этот момент она и растаяла. Все было у нас слишком быстро. Через неделю я уже жил у нее. А еще через неделю – говорил, что люблю, при свете свечей. Кружилась от счастья голова, Марианна плакала. В тот момент я вдруг решил, что заслуживаю и право имею, и от жизни получил то, что должен получить. Что эта девушка, прижавшаяся как котенок мокрым лицом к моему плечу – будет всегда рядом. Решил, что все будет, можно отдыхать. И ошибся. Ведь любить – огромная работа, каждодневная работа.

В итоге первые два месяца, пока была безумная страсть, все было хорошо. После – началась бытовая жизнь, с проблемами, непониманием, столкновением интересов и мнений, проявлением слабости с моей стороны в тяжелых жизненных ситуациях. А ситуации, как специально, жизнь подбросила. Проблемы на работе, проблемы с машиной. Как-то все пошло не так, как я рассчитывал. А поскольку я всегда был человеком слабым, все шишки сыпались на Марианну. Я злился, рвал волосы на голове, кричал, пил. Когда она пыталась меня успокоить, предлагала разумный вариант поведения, я не слушал. Вообще-то в отсутствии помощи с моей стороны в ее адрес меня нельзя обвинить. Дарил и подарки и помогал по дому, деньги давал. Старался угодить, подстраивал планы под нее. Но из-за глупости своей, ослепленный эмоциями, я перестал заботиться о том, что она чувствует, о ее внутреннем мире. Когда она поняла, что до меня не достучаться – ушла. Я сильно переживал, приезжал к ней, говорил, что признал свои ошибки. Она не вернулась. И как сейчас понимаю, правильно сделала. Урок так сильно не был бы мною усвоен, и вернись она, думаю, я продолжал бы оставаться заложником своего эгоизма.

А на деле – для меня жизнь остановилась и перевернулась. Я хотел только смерти. Я проиграл. Потерял самое дорогое, что мне дала жизнь. Походя, я просрал и все остальное: деньги, работу, многих товарищей. Но и обрел. Обрел, как мне кажется, более важное. Я узнал цену жизни, времени, словам, глупо брошенным со злобы, близким людям, ответственности, ошибкам. Узнал цену упущенного шанса. Я будто умер и родился снова, как Нео в «Матрице». А вернувшись – сильно повзрослел и то,  что я видел отныне перед собой, имело другой смысл и цвет. Как же красивы стали облака, плывущие по голубому небу. Как теплы зеленые листья молодой березки, качающей своими ветвями, словно манящими. Как дороги стали близкие люди, родные, милые.

Одновременно пришло и чувство стыда и огромной ответственности перед родными. Я понял, сколько потеряно времени, сколько боли я причинил тем, кто меня любит; к 30 годам не добившись ничего, разметав по ветру волосы и глупую злобу со слезами; не имея возможности и средств в черный день поддержать себя и родных.
Шелуха слетела с меня как прошлогодние засохшие листья. Я поднял к небу глаза. Я почувствовал себя частью мира. Я захотел жить дальше: смотреть, чувствовать, пробовать, участвовать. Все изменилось внутри. С жизнью пришло наслаждение, радость от труда, радость от солнца, от теплого слова, от новых открытий, от благодарных лиц коллег по работе. Я вступил в новую стадию жизни. И все благодаря Марианне.

Сначала я винил ее. Считал, что любила она не меня, а свою надежду на счастье в моем лице. Много позже понял, какой подарок сделала Марианна для меня. Она открыла слепому глаза, заставила увидеть, как прекрасна жизнь в ее даже самых незначительных мелочах. И как нужно ценить все, что имеешь, и преумножать. Если бы она не ушла, я бы бродил до сих пор в темном лесу. Такой печальный парадокс жизни: сделать человеку больно, чтобы спасти его. Марианна спасла и изменила меня. Хотя сама и не верит в то, что люди меняются.

Я всегда буду вспоминать ее добрым словом. Я никогда и никого так не любил как Марианну. Надеюсь, она нашла свое счастье.


Отец

Оранжевое солнце. Луч света в запутанном, грязном царстве – мире, где уже мало кто помнит, что было ценно вчера, и мало кто знает, что будет завтра. Вокруг него много хороших людей, добрых. Всем мой отец готов помочь и каждому. Он может снять последнюю рубаху и отдать другу. Батя может пойти на войну – он уже ее выиграл. Сердце его чисто, дух его бодр, на лице его улыбка, в глазах его мудрость. На плечах отца весь мир, словно голубь под крылом хозяина. Он кормит птицу с руки.

Отец раздвигает границы воображением. Он здесь и везде. Вечный странник и вечная радость в памяти мест, где он был и где будет. Люди, кажется, видели его раньше, они снова ждут его смеха, его быстрого шага, его помощи.

Оранжевое солнце. Кто умнее, подставляют руки под его теплые лучи. Я всегда смотрел в ночь.


Поиск

Дорога. Темно. Я иду. Кажется, я вышел уже давно. Я ничего не вижу. Как же давно я иду по дороге. Озеро. На том берегу сидит красивая девушка. Я зову ее. Она видит меня. Она что-то говорит. Боже, я ничего не слышу. Я же ничего не слышу! Я кричу, вместо того чтобы прислушаться. Девушка встает. Озеро слишком большое, не обойти. Я кричу. Она идет в воду, тянет ко мне руки и медленно исчезает под водой. Я без сил. Я сажусь на землю, закрываю лицо руками. Земля холодная, она очень холодная. Нужно найти силы, я иду дальше. Ничего не видно. Глаза привыкают. Машина. На дороге машина. Я сажусь. Завелась. Я хороший водитель, я еду. Играет веселая музыка. Фары светят на дорогу. Я вижу хотя бы перед собой. Я вижу только перед собой. Я плохой водитель. Я не проверил тормоза. Машина летит в кювет. Больно. Опять темнота. Поднимаюсь, хромаю. Иду. Ничего не вижу. Человек. Он улыбается, он поет сладкие песни. Он хочет, чтобы я пел его песню. Я устал, я пою. Он ведет меня. Вокруг нас начинают оживать картинки. Мир в цветах. Я вижу синий лес. Небо красное! Дорога выложена фиолетовым кирпичом. Летят зеленые птицы. Светит черное солнце. Вокруг моего спутника появляется народ. Они идут за нами. Они тоже поют его песню. Вдруг свет пропадает. Нет его. Нет людей. Нет дороги. Темнота. Тупик. На обочине я вижу еле различимую кучу. Это кирпич. Я начинаю выкладывать дорогу кирпичом дальше. Нужно идти. Может там будет еще что-то. Я вспотел. Я устал. Я разбит. Так долго. Так долго! Я строю дальше. Я надеюсь. Впереди темно. По лицу течет пот. Я падаю без сил. Я истощен. Нет еды, нет сна. Нет плеча. Нет света. Я бросаю, иду в темноту. По ямам сбиваю ноги. О Боже! Впереди свет окна. Я молюсь. Мне только осталось дойти. Я чувствую, я знаю. Это дом. Занавески красные. Вхожу. Жена. Она улыбается. Хозяйка. Дети за столом. Красивые. Глаза чистые. Жена ставит на стол чугунок. Из него идет вкусный пар. Я спокоен. Я молчу. Нет слов. И не нужны. Я счастлив. Ее глаза добры. Они говорят мне: «Ты долго шел, а теперь отдохни с дороги. Тебе нужно немного тепла». Мне тепло. Я пьян. Я целую ее. На лице ее слезы. Или на моем? На наших. Мы идем в кровать. Она ложится рядом. Тепло. Тепло. Засыпаю.

Холодно. Просыпаюсь. Темно. Дорога. Я лежу на дороге один. Больше не пойду. Не хочу. Подул ветер. Холодно. Земля замерзла. На ней я вижу обрывки прошлогодних листьев. Поднимаюсь. Вижу. Там, вдалеке, на холме. Там стоит большой крест. Иду к нему. Я молюсь. Я надеюсь. Я иду наверх.


Самый верный друг

Не каждый может похвастаться тем, что у него есть такой друг как у меня. Многие считают его чудным, многие - ненормальным. После гражданской войны на Украине в начале 21 века, мне кажется, вообще сложно судить – кто нормальный, а кто нет.

Его зовут Виталий Малевин. Он добрый человек. На него всегда можно положиться. Виталя горюет и радуется вместе со мной. Он всегда поможет. Я знаю, что могу позвонить ему ночью и сказать, что мне срочно нужны деньги. Принесет. Ночью. Пешком.

Виталя поэт. Он пишет стихи. Виталя патриот. Он любит свою страну, любит своих друзей. Мой друг.

Подобно истинному яркому огню, что светит людям, блуждающим в темноте, он слишком быстро горит и сильно себя тратит. Такие люди успевают много дать и уходят очень рано. Он торопится жить. Виталик хочет всех и все и одновременно не хочет ничего. Найти многое и все потерять – это ли не признак широкой русской души. «Глупец» говорят они ему. А я знаю, что этот человек дороже мне, чем миллионы их: темных, накопительных и жадных. Бесчувственных.

Я уважаю его выбор. Я читаю его стихи. Я грею руки у его яркого огня. Я счастлив, что иду в одно время с ним рядом. Я рад, что есть такой Друг.

Come on baby, light my fire
Come on baby, light my fire
Try to set the night on fire
(TheDoors: LightMyFire)


Чрезмерная доброта

Еще в колледже пацаны говорили мне, что моя главная ошибка - в излишней доброте. В ситуации, когда нужно бить обидчика или грубо ответить, я пытался «разговаривать добрые разговоры». Отчасти это было связано с трусостью. Но не всегда. Очень часто в конфликт со мной вступали люди, которые мне нравились, и я хотел сохранить дальнейшие отношения с ними, независимо ; прав я был в ссоре или нет. Правда у каждого своя. А бывало, это были люди, от которых зависишь.

Одним словом, встав в такую позицию безотказного добрячка, который даже обращает внимание на замечания соседей, выполняет их требования и отвечает на грубость добротой, я сильно себя зажал. Часто женщины не видели во мне мужчину.

А дальше – больше. Это переросло в патологию. Я перестал иметь собственное мнение, слушал других и делал так, как им нравится, как они бы поступили. Причем, еще один признак дурачка, я в отношении добрых и мудрых советчиков проявлял эгоизм, уже описанный выше. Если же советчик был глупым – я его слушал. Чем это объяснить?

Чрезмерная доброта и доверчивость плохим людям не позволили мне в жизни: 1) занять сильную лидирующую позицию, заслужить авторитет в обществе; 2) накопить имущества и денег (постоянно обманывали или сам спускал в никуда); 3) завести семью (женщины не живут со слабыми мужчинами).

Но ведь я просто был добрым. Я всегда хотел всем помочь и помогал. Хотел, чтобы была дружба – вечная, чистая. Хотел, чтобы были улыбки. Хотел любви и тепла и старался дарить это людям. Я больше переживал о других, чем о себе.
Меня же обвинили в том, что я себя не люблю, а значит, не могу любить и остальных. Я чувствую внутри, что это не так. Те люди, которые меня знали по-настоящему, скажут – я был дружелюбным мальчиком.

Но если общество не принимает такого как я, доброжелательного человека, спросите себя: нормально оно? Или, может быть, нормален я? Даже со всеми своими грехами.

Также скажу, что террористом, маньяком и ненавистником людей я не стал. И на каждое зло продолжал делать добро в ответ. Как сказал однажды мой друг Михаил: «Каждое зло порождает еще больше зла. Если мы будем отвечать злом на зло – мир погрязнет в хаосе». Не знаю, что даст моя доброта плохим людям, наверное, каждому по-разному. Но я точно знаю, что она дает мне чистую совесть.


Брат

Мой брат ; самый младший в семье. Юра. С детства он был мальчиком добрым, веселым и с прекрасным чувством юмора. Но ему не повезло. Жизнь интересная штука. Рогатому дает дерево бодать, хорошему крестьянину – саранчи рать (сам придумал!). Так, моему младшему брату жизнь подарила наследственную болезнь с тяжелым течением, отрицательной динамикой и неблагоприятным прогнозом. В 8 лет он ослаб, сел в инвалидное кресло. Примерно с этого момента прекратилось его общение с друзьями, сверстниками и, в общем-то, миром. Мне всегда было жаль его и обидно за несправедливость жизни. Но надо сказать, что дружили мы сильно еще до его болезни. Как-то с детства тянулся он ко мне. Вроде обоих на руках носил: его и сестру Алену. А привязался Юрка. Он всегда был послушным мальчиком, тихим, спокойным.

Мы жили в деревне тогда. Время шло. Тополя в палисаднике то одевались снегом, то пускали по ветру своих пушистых белых детей. Росли и мы.

К нам домой приходили учителя, занимались с Юрой. Они были хорошими людьми: говорили Юркиным одноклассникам приходить навещать его, играть вместе. Но чего можно хотеть от молодых ребятишек, здоровых, которым охота вволю побегать на улице. Конечно, они приходили, но очень редко и ненадолго. Я старался, как мог компенсировать ему недостаток внимания и общения: катал на мотоцикле; брал с собой на коляске, когда шел к друзьям. Брал его в ночевки на озеро или в лес, где мы тусовались с друзьями. А он всегда был веселый, всегда шутил. У Юры потрясающее чувство юмора. Как-то раз я посадил его в ванну, а в ней оказалось многовато воды. Брат нахмурил брови, потом улыбнулся и говорит: «Куда воды столько набухали, я вам что, Титаник?» Часто он радовал нас своими шутками.

Так пролетели мои школьные годы. Мать ушла от отчима, уехала в город. Дети остались с ним. Я поехал учиться.

Мы с братом постоянно переписывались, а если была возможность – я приезжал в деревню навестить его. Юра был счастлив в каждую нашу встречу. Я привозил ему всякие игрушки, чтобы он не скучал. Каждый раз, когда мы прощались – в глазах стояли слезы. Мы были очень близки.

Я окончил в городе учебу, пошел на завод работать. Под Новый год мысленно готовился к поездке к брату. Искал подарки. Но судьба распорядилась так, что приехал я туда раньше. Мне позвонила знакомая женщина из деревни и сообщила, что Юра в реанимации районной больницы. С её слов, ему вдруг стало плохо. Также сообщила, что по приезде скорой помощи те обнаружили дома пьяного отчима и его сожительницу. Юра был в очень тяжелом состоянии.

Я был очень зол тогда. На календаре ; 23 декабря. Звоню матери, рассказываю, мол, сын твой в реанимации лежит, ехать надо. В трубке молчание, слышу, как вздыхает тяжело матушка. Потом говорит: «Я не могу поехать. У меня Новый год на носу, гости придут. Я уже всех позвала, все приготовила. Ты сам поезжай, а я потом приеду в каникулы».

Ваш покорный слуга, мягко говоря, был удивлен. Отпросившись с работы и взяв под расписку внеочередной аванс, я отправился на вокзал. Стоял сильный мороз, стемнело. Поезд отходил вечером. Я взял бутылку коньяка, музыкальный плеер, залез наверх на свою полку и забылся.

Районный центр г. К. встретил меня голубым морозным утром, с идущими вверх струйками дыма из труб маленьких, утонувших в снегу домишек. Я отправился сразу в больницу. Там нашел главного врача – реаниматолога. Это был мужчина лет 45-ти, с короткими седыми волосами. В глазах его серьезных и тяжелых я увидел сотни и тысячи спасенных и ушедших жизней. При встрече с ним, после одного взгляда на него понимаешь, что за один его мизинец отдал бы жизнь. И доверяешь ему больше чем себе.

Врач пояснил мне, что тяжелое состояние Юры обусловлено патологией основного заболевания, которое, к сожалению, прогрессирует и на сегодняшний день полностью не излечивается. Можно лишь поддерживать относительно нормальную жизнедеятельность больного. Также он сказал, что на данный момент шансы моего брата на выживание - 50/50. Сидеть с ним в реанимации было нельзя, и врач отправил меня домой.

Выйдя из больницы, я позвонил матери и сильно на нее накричал, даже матом. Она все же приехала после Новогоднего праздника.

Как известно, беда не приходит одна. За это время, пока Юра лежал в реанимации, мы успели похоронить бабушку Глафиру, мать отчима. У нее был рак и возраст за 70. В день похорон был сильный мороз. На кладбище толком никто не поехал – холодно. Только на поминках народу было прилично. Я тоже порядком замерз в тот день. После того как закопали гроб, мужики прыгнули в машину и уехали греться водкой. Ко мне подошла одна знакомая женщина, когда все разошлись. Она сказала: «Ты должен знать, Илья, что мы были подругами с твоей бабушкой. Она последнее время мне постоянно только о тебе говорила, какой ты мальчик хороший. Так вот, я хочу тебе сказать «спасибо». Ты и правда хороший». Женщина опустила голову и пошла прочь. Я посмотрел на свежий холм, новый деревянный крест и про себя сказал бабушке: «Я тоже люблю тебя». Повернулся и пошел жить.

Брат выжил. Его перевели в детское отделение. Новый год я встречал с ним вдвоем в пустой палате. С собой у меня была фляжка, подаренная Андрюхой Божковым. В нее он налил хорошего мартини. Я выпил, почитал брату книгу Толстого «ПетрI» и лег спать.

Когда брата выписывали, примчался отчим. Он изображал из себя заботливого отца, все делал аккуратно, смеялся, обещал. Ухаживал. Была у меня мысль тогда забрать брата, да и сам он не сильно желал возвращаться к алкашам в деревню. Но отчим побожился, матушка согласилась. Да и не сильно-то ей и было охота себя нагружать. Я поддался, но стал приезжать и контролировать каждые выходные, как живет мой брат. В то время, у меня улетела куча денег на поезд, почти все деньги уходили. Но я переживал из-за него и ездил.

А через месяц ситуация повторилась. Даже было еще хуже. Отчим со своей мадам как всегда забухали и просто не стали кормить Юру. Через сутки без еды у него открылось желудочное кровотечение. Второй раз мой брат пережил реанимацию. Опять ездил и лежал в больничке с ним я, на этот раз во взрослом отделении и намного дольше. Матушка, единственное, согласилась, чтобы я забрал его в город, хотя бы на время, чтобы понять, как дальше быть.

Дома мне сказали, что для бабушки Антонины присутствие брата очень напряжно, все же возраст у нее. Я согласился с этим. Матушка тоже не горела желанием оставлять его у себя: ведь это забота, ежедневный тяжелый труд. В итоге решили все же Юру отдать опять отчиму. Очень тяжело было тогда мне на душе. Когда мы везли его на машине в деревню, голова Юры лежала у меня на руках. Все дорогу брат говорил, чтобы мы не отвозили его в деревню. Когда стали подъезжать к районному центру, я чувствую у меня руки мокрые. Я голову Юркину поворачиваю, а он плачет…

Голос деда Ильи задрожал, по щекам его изъеденным потекли слезы. Максим посмотрел молча на Корнеева, тот задумчивым взглядом пилил Максима. Они долго молча смотрели друг на друга. Потом дед вытер слезы, вздохнул и продолжил.

… в общем, тут у меня внутри все надломилось, я говорю матери: «Все, поворачивай, мол, машину, я не могу его отдать, я лучше хату сниму, его заберу к себе». Но не тут-то было. Мать уперлась как баран в ворота. Нет, мы типа столько проехали, да ничего страшного не будет…

Со слезами на глазах я отдал его. А через 2 дня позвонила все та же женщина и сообщила, что отчим пьяный шатается по деревне. Я поехал туда с твердым желанием его убить. Пока ехал, остыл. Брата я забрал, увез на такси. Кстати, мой отец тогда спас деньгами, спасибо ему. Выходит и наши жизни спас. Я привез брата к матери, поставил перед фактом, что ты берешь его к себе и точка. Она уступила. Но сколько было потом еще из-за этого скандалов, драк, ее обид. Будто я был его отцом и виноват в том, что ей досталась такая нелегкая ноша.
Юра сам сильно переживал из-за этих говнотерок. Я старался, конечно, его оградить от этих ссор, но это было непросто. И все же отныне мы не расставались с братом. Я ездил к нему каждый свободный день, каждый выходной. Мы играли, смеялись, смотрели кино, выходили в город гулять. Наши отношения стали еще ближе. Теперь я знаю, что есть человек, которому я по-настоящему нужен, который меня любит и ждет. И я люблю его больше чем себя. Раз я был нужен кому-то, возможно, не зря прожил свою жизнь.


Пьянство и праздность

Пить я начал со школы. Еще в деревне, пацаном, попробовал я пивко и понял, что мне очень нравится этот горьковатый привкус алкоголя и его воздействие на все зажатые стороны моей души. После алкоголя я чувствовал безграничную радость и абсолютную свободу. То, чего я в обычном, трезвом, состоянии боялся, становилось доступным: я свободнее общался с девушками, говорил то, что думаю, поднималось настроение.

У истории моего пьянства есть 4 стадии. Сначала я пил просто потому, что мне нравился вкус алкоголя и развязное состояние необъятной радости, открытости души. Потом, в студенческие годы, я вошел во вторую стадию. Беря пример со своего отчима, я начал алкоголем глушить неудачи, недовольство происходящим вокруг меня. С помощью выпивки я бежал от проблем, вместо того, чтобы их решать. В итоге проблемы накапливались, бухла становилось больше. Так я жил.

3-я стадия хорошо описана одним из героев последнего фильма Алексея Октябриновича Балабанова «Я тоже хочу». Этот герой – алкаш. Он в одном из эпизодов фильма рассказывает попутчикам о причине своего пьянства: «Я не могу не пить. Мне нравится менять состояние: сначала хорошо, потом плохо, потом опять хорошо…». Жить без алкоголя ему было просто скучно. Такая же причина пьянства была и у меня, годам к 30-ти. Копилось внутреннее напряжение, усталость от однообразного настроения и состояния. Я пытался всегда придумать различные занятия и найти замену алкоголю, но ничто так не давало ощущение перемены и ухода от тоски.

Последняя стадия, наверное, самая страшная – привычка. Алкоголь стал неотъемлемой частью жизни, сознания, настроения. Это чувство, когда ты не представляешь себе день без выпивки. Если ты не выпил сегодня – день прошел зря: не было радости, подарка. В итоге жизнь моя сводилась отныне к одной самой важной задаче – выпить сегодня обязательно. Все остальные проблемы второстепенны. Все остальные люди и ответственность за них – второстепенны. Есть лишь великий Бог – Бахус. К его ногам сложил я свою молодость, свое время, свою любовь. Отныне не было такой девушки, такой работы, такого увлечения, таких родственников и друзей, которые могли бы удержать меня от единственно главного удовольствия в моей жизни. Я оттолкнул всех и стал пить в одиночку.
Попутно пьянству всегда следует праздность. Я и без алкоголя был человеком довольно ленивым, а с ним спускал в унитаз дни и недели, месяцы своей жизни, которые мог потратить на «созидание», на помощь людям и себе. Я жил в постоянном празднике, но всегда чувствовал пустоту внутри. Это знал мой мозг. Сердце, глупое сердце снова тянуло меня в западню.

Есть один человек, который сильно переживал, сильнее всех, из-за моего падения – моя бабушка Антонина. Похоже, мне придется прожить сотню хороших жизней, чтобы искупить перед ней все то зло, что я причинил этому доброму, жизнерадостному созданию.

Подводя итог моему рассказу, скажу, что семьи я так и не завел, прожил один. Карьеры я не сделал – на каждой работе, через некоторое время, меня ловили в пьяном состоянии и увольняли. Лишь родственники не отвернулись от меня: любят и всегда любили, хотя, в общем-то, и не за что. Наверно, это и есть та – настоящая любовь, которой я не дождался от женщин.

- И вот, я перед вами, мои друзья, ; дед Илья обвел взглядом собеседников. – Прожил ли я свою жизнь зря? И нужно ли было жить такому, как я? Хороший вопрос. Я сделал много плохого, но было и хорошее. Кому-то помог в жизни. А в смерти – может, кто вспомнит добрым словом и загорится маленькая тусклая звезда в огромной людской вселенной.

Я помню один солнечный летний день. Мы с отцом на его машине ехали на дачу. По правой стороне от дороги открывался вид на море. Небо было голубое, ни облачка. Морская вода синяя, блестела на солнце. Маленький парусник белым треугольником маячил вдалеке. Прошло много лет с того дня, но я как вчера помню, что сказал мне отец: «Запомни эту красоту, этот парусник, этот летний день, яркое солнце, посылающее с лучами оранжевое настроение. Мы были в этом дне, видели эту красоту. Напиши об этой красоте в своей книге. Мы видели жизнь, сын!» Книгу я не написал, а вам сейчас рассказал. Вроде как, получается, посыл передал.

- Вот такая история, – дед посмотрел на Максима. Тот сидел задумчивый. – Так что, Максимушка, подумай хорошо. Я не навязываю тебе своего мнения, для каждого жизнь своими красками раскрашена. Но, может, где-то, на холсте жизни осталось маленькое белое пятнышко для оранжевой краски, – дед Илья откинулся на подушку и замолчал. Максим поднял голову, некоторое время глядел на деда, недолго. Во взгляде парня читалась какая-то светлая грусть и вместе с тем задумчивость.

- Твои рассказы меня утомили, – засмеялся, но не зло, Корнеев. – Пойду, покурю с мужиками, надо успеть до ужина, – мужчина легко подскочил, схватил костыли, взглядом показал Максиму на дверь, и через мгновение скрылся в проеме. Дед Илья лежал на кровати с закрытыми глазами. Паренек, молча, поднялся и вышел вслед за Корнеевым.

На улице было пасмурно и свежо. Прислонившись к грязному козырьку, мужчина достал пачку «Marlboro», протянул Максиму. Парень покачал головой, отказался.
– Кто не курит и не пьет, тот «здоровеньким» помрет! – засмеялся Корнеев. Максим улыбнулся. – Ну, как тебе история? Что думаешь?
– Нравится он мне – ответил паренек.
– Да, непростая жизнь у него. Только я тебе вот что скажу: ты слушай его, сочувствуй даже, но близко не принимай. Есть не писаное правило: нельзя слушать и учиться у слабых людей. Что бы он ни говорил «мудрого» и как красиво бы это не звучало – все это может привести лишь на «дно». Брать пример и «в рот заглядывать» нужно сильным людям. Глядя на них, и ты захочешь быть сильным. А вся история деда, лишь история ошибок, и вместе с ними он уйдет. Никто не вспомнит, что был такой… как там его? А великих людей чтят, и время не властно над их творениями.

Максим молча, слушал, опустив глаза. Глядя на эту пару, издалека могло показаться, что мужчина отчитывает подростка, а тот виновато слушает, не имея сил ответить.


Эпилог

Через два дня дед Илья умер. Утром принялись его будить, а он холодный.

Накануне вечером, лежа на кровати, дед сказал Максиму: «Устал я очень. Чувствую, как сильно устал. Мне тут сон давеча приснился, будто я иду по дороге, солнце светит, небо голубое. А в небе, значит, косяк птиц так красиво летит. Я им кричу, постойте, меня подождите, я с вами хочу. Разбежался я, подпрыгнул, руками замахал, как крыльями, и полетел. Да так, знаешь, легко. Такая легкость была! Ничто не тянуло больше, не тревожило. Я улетал в другую жизнь вслед за птицами. Наконец пришло спокойствие и единение».

В тумбочке деда Ильи нашли старый затертый музыкальный диск. Максим взял его себе, никто не возразил. Парень нашел в больнице, в одной из палат, у мужиков, старенькую магнитолу, попросил послушать пластинку. Диск долго загружался и, наконец, зазвучала незнакомая Максиму песня. Это была «Холодно» Александра Розенбаума:

«Я ломился в закрытую дверь,
Я смеялся и плакал...
Я кричал стенам: "Как же теперь?
Шьет на улице саван метель,
И хозяин не выгонит в степь
На погибель собаку!"

Вкруг меня вырастали дома,
Закрывали полнеба.
Я сошел от бессилья с ума
И гитару свою разломал,
Спохватился, да поздно - зима
Замела ее снегом...

Припев:
Холодно, холодно...
Не замерзнуть бы - отворите.
Пологом, ласковым пологом
Даль морозную - затяните.
Молодость -
Мне верните - не губите.
Холодно, холодно...

Я озябшие пальцы тянул...
И клонился к груди головою.
А потом вдруг подумал - уснул...
Да Потому, что увидел весну...
Захотел приложиться к кресту
И укрыться землею...

Припев:
Холодно, холодно...
Не замерзнуть бы - отворите.
Пологом, ласковым пологом
Даль морозную - затяните.
Молодость -
Мне верните - не губите.
Холодно, холодно...

И когда, наконец, мне на стук
Дверь открыли в тяжелом раздумье,
Собрались все родные вокруг,
И пришел самый преданный друг,
И в кольце его солнечных рук
Понял вдруг, что я умер».
 
На дворе, вовсю, вступила в свои права весна. За окном была слышна веселая птичья трель. Пациенты, словно оттаявшие голуби, выходили во двор греться на солнышке. На деревьях вот-вот должны были распуститься листья. Всё, подчиняясь закону природы, в очередной раз возрождалось, чтобы пролететь, прокричать, оставить свой след на свежей траве.

В один из таких дней Максима выписали. Родителям он сообщил, что домой доберется сам и встречать его не нужно. Парень собрал вещи в сумку, в отдельный карман положил диск деда. Он всех поблагодарил, попрощался с персоналом.

На улице ярко светило солнце. На голубом небе размазано текли редкие облака. Во дворе, у дерева, толпились мужики, курили. В центре внимания находился Корнеев. Он громко смеялся, весело рассказывал о том, что собирается ударить автопробегом по горному Алтаю. Мужики слушали, вставляли комментарии, смеялись. Максим понял, что Корнеев не заметит его. Парень подошел попрощаться сам. Александр, как всегда смеясь, легко, пожелал ему удачи. Мужики похлопали Максима по плечу, строго наказали (через смех) перещупать побольше девчонок в ближайшее время и отпустили с Богом.

В воротах больницы Максим остановился, обернулся и посмотрел на окно палаты, в которой они лежали. Задумчиво опустил голову. Потом посмотрел на слепящее весеннее солнце, улыбнулся, вздохнул полной грудью и пошел прочь…

весна-лето 2014г.

(автор выражает огромную благодарность Арине Лукаш за вдохновение и веру)