Рассказывая о первом сражении с москалями, я должен наперво рассказать о том, каковы были наши войска. Возможно, это объяснит нашу неудачу.
Двигаясь от Гродно на Новогрудок и далее, наша дивизия под началом генерала Рожнецкого, шла в голове всех войск Жерома Бонапарта. Она состояла из шести польских уланских полков. В каждой из двух бригад было по одному старому полку – 2-й и 3-й уланские, и по два полка, сформированных в 1809 году. Эти новые полки кавалерии были набраны из повстанческих отрядов, организованных в ходе войны 1809 г. как в самом Княжестве Варшавском, так и в бывшей австрийской Галиции. Фактически, нынешняя война была для них первой кампанией. Надо сказать и что все эти полки были усилены до штатной численности лишь весной, а, следовательно, их боеспособность была несколько снижена из-за наплыва мало обученных рекрутов. Отмечался и различный уровень их подготовки. Так, 7-ой уланский считался вообще слабейшим во всей польской кавалерии, а 2-ой и 3-ий, напротив, имели очень хорошую репутацию, но зачастую, эскадроны в одном полку были качественно различны. Генерал Рожнецкий, проведя смотр своей дивизии непосредственно перед войной, отмечал необученность эскадронов действовать совместно. Если к недостатку в снабжении прибавить еще и слабую подготовку офицеров (для привлечения в армию шляхты, офицерские патенты нередко раздавались людям, не имеющим военной подготовки), то образ нашей конницы перед походом не вызывал оптимизма.
Подъем духа при переходе через границу, благодаря речи начальника дивизии, произнесенной в торжественной обстановке, был во всех полках очень сильный. Непрерывное отступление русских войск, захват нескольких отставших и мародеров, взятие брошенных повозок, при увлекающемся характере поляков, возбудили в наших уланах самоуверенность и пренебрежение к противнику. Дело дошло до того, что старшие офицеры бригады Дзевановского по прибытии в Новогрудок явились к дивизионному командиру с претензией, что он предпочитает им бригаду Турно, которая, будучи постоянно назначаема в авангард, уже пожинает лавры, в то время как их полки только идут сзади.
Мы прибыли в Новогрудок, где заночевали. С каждым днем авангард все плотнее нагонял москалей, и была ясна всем близость сражения. Ту ночь мы, предвкушая скорую встречу с врагом, долго не могли заснуть, предаваясь воинственному пылу. В нашем лагере ярко горели костры, мы ликовали и пели веселые песни:
Тече ричка Тиса,
В ний москальска кровь,
Москалив мы били,
Будем бити знов!
По какой-то злой иронии судьбы, местечко, близ которого польская кавалерия приняла первый бой, называлось Мир. Расположенное на левом берегу речки Мирянки, оно представляло собой довольно многочисленное скопление домов, преимущественно деревянных, населенных цыганами, татарами и евреями. На правой стороне речки высились развалины старого замка князей Радзивиллов, возле которого был небольшой лес и заброшенный парк. Дороги на Мир и далее тянулись вдоль болотистых местностей, мимо них простирались луга, переходящие в долину, заросшую густым кустарником. Влево от дороги тянулись обработанные поля, которые на горизонте поднимались, образуя два холма.
Следуя в голове бригады, 3-ий уланский полк рано утром 27 июня двинулся по направлению на Мир, имея ложные сведения о силе неприятеля, полученные от местных евреев. Следом шли остальные силы бригады генерала Турно – 15-ый (наш) и 16-ый уланские полки. Далее двигалась бригада генерала Дзевановского.
Когда шедший впереди эскадрон 3-го уланского обнаружил казачью заставу, та стала отходить к местечку. Нескольких казаков наши захватили в плен. В пылу преследования уланы ворвались в Мир и лихо пронеслись через него, как вдруг неожиданно обнаружились целых несколько казачьих полков, прятавшихся в засаде! Они просто заманили наших в ловушку! Москалей на деле оказалось больше раз в пять, чем улан. Дикий вид казаков, их пронзительные крики и вой подействовали на молодых солдат, в значительной своей части первый раз участвовавших в бою. Казаки опрокинули улан. Части полка удалось пробиться, остальные же были рассеяны.
Генерал Турно направил на помощь три эскадрона 15-го и 16-го полков. Появившееся подкрепление остановило было казаков, но, удостоверившись в слабости находившихся перед ним сил, они возобновили наступление. Наши уланы не выдержали атаки сильнейшего численно противника и, после горячей сшибки, были опрокинуты. Некоторые были прижаты к заболоченному берегу, причем большинство лошадей завязло, и их всадники отчаянно отбивались, но были либо переколоты, либо взяты в плен. Слишком много запальчивости и неосторожности, это стоило нам проигранного боя! Но и нужно отдать должное мужеству поляков, сражавшихся за свою родину! Много наших было переранено, но никто не оставлял рядов, если только мог еще держаться в седле!
На следующий день рано утром дивизия Рожнецкого выступила в полном составе, подошла к Миру и заняла его. Местечко оказалось очищенным казаками без боя. Наши уланы нашли магазин с фуражом, а у жителей оказалось возможным забрать хлеб и продовольствие. Жалости к ним не было — солгав нам вчера о силах казаков, они погубили многих наших товарищей.
Теперь поляков было вдвое больше, и они были научены. Предвкушая победу и горя желанием отомстить за понесенное поражение, генерал Рожнецкий не хотел ни с кем делиться будущими лаврами. Поэтому, он не стал дожидаться прибытия артиллерии, и отклонил совет генерала Дзевановского подождать с дальнейшим маршем, пока к Миру подойдет подмога.
– Как?! - воскликнул, как говорят, Рожнецкий, - Вы хотите дать опередить нас бригаде 5-го корпуса, которая находится всего в нескольких шагах сзади?
Обидно, что речь шла о четырех великолепных полках польской легкой кавалерии, и что запальчивый генерал не стал их ждать.
В полдень уланы, имея в голове бригаду Турно, выступили из Мира по Несвижской дороге. Отойдя пять верст от местечка, следовавший в авангарде 15-ый уланский полк обнаружил казачьи посты на опушке небольшого леса, через который пролегал наш путь. Я был во фланкерах и произвел несколько выстрелов по казакам. По первым выстрелам поляков, высыпало около двух сотен врагов, а затем они исчезли за лесом. Рожнецкий тут же остановил дивизию и построил полки в линию эскадронных колонн. Вперед был выслан 7-ой полк с заданием пересечь лес тремя отрядами, выставить патрули и собрать сведения о противнике, не выходя самому и не показывая своих сил. Полковник Завадский со своим полком вошел в лес в сомкнутых эскадронных колоннах. Видя перед собой целый полк, казаки оставили свои позиции в лесу и отступили до своих главных сил, которые скопились в долине за лесом направо от дороги. Полковник Завадский развернул свои эскадроны и начал выходить из леса. Но прибывший к авангарду командир дивизии остановил полк и приказал Завадскому, чтобы он не начинал дела без особого приказания.
Москали, удостоверившись, что наши не дадут себя заманить вперед, как вчера, но и что подкрепления они скоро не получат, решились на общую атаку. Завязался упорный кавалерийский бой. Атаки следовали одна за другой, причем на усиление 7-го полка Рожнецкий приказал направить из резерва отборную роту 2-го полка. После боя, который продолжался приблизительно с трех до шести пополудни, наступил перерыв, причем с обеих сторон ждали подкреплений. Казаки несколько раз беспокоили наши части. Но поляки напрасно ждали подмоги. Трудно сказать, сам ли корпусной командир Латур-Мобур по своей воле или по приказу самого короля Жерома задержал нашу бригаду под деревней Пясечно, вдалеке от места событий.
С диким криком казаки ударили через луг на бригаду Турно, а из леса - на 7-ой полк. Бригада Турно двинулась в контратаку, но 7-ой и 11-ый полки, напротив, были расстроены, не выдержали натиска и, вырываясь из котла, бросились бежать по дороге на Мир. К счастью, в резерве стоял еще незадействованный 2-ой полк, который прикрыл отступление. Так, поочередно то одна, то другая переходили в наступление, пока, наконец, и они не остановились под Миром.
Наконец, командование додумалось выслать на помощь уланам свежую бригаду Тышкевича из 5-го корпуса. Но когда шедший первым 1-й полк конных егерей прибыл, ситуацией уже овладели наши. Однако, этот полк еще принял участие в сдерживании напора врага. Большую пользу принесло прибытие орудий, сделавших несколько выстрелов. В результате казаки ослабили напор и отступили. Наши товарищи очень вовремя прибыли - отдельные отряды казаков прорвались на минский тракт с тыла, обходя замок, и заняли тыл бригады Дзевановского. Прибывшие польские конные егеря с громким криком помчались вперед и отбили врага. Тут же открыла огонь и артиллерия.
Так закончилась битва под Миром. Мы проиграли, понеся ощутимые потери. Но показали себя достойно, несмотря на фатальные ошибки командования и двукратное численное превосходство неприятеля. Польша может нами гордиться!
Я был ранен при Мире пикой в ногу и остался на поле боя. Целую ночь провел в поле без всякой помощи, и вдобавок, ночью разразилась гроза с громом, молниями и бешеным ветром, за которым сразу пошел ливень. Опираясь на две палки, подхваченные наподобие костылей, я поволокся в сторону Мира, прячась от казачьих патрулей, еще рыскавших еще по полю боя. Раненых, которые добрались до местечка, разместили в лазаретах, крестьянских избах, еврейских корчмах. Условия в них были ужасные – теснота, беспорядок, отсутствие самого необходимого. Не стоит жаловаться на лишения и раны, полученные ради освобождения родины.
Печально для поляков закончился бой под Миром. Пример этот ясно показал, к каким плачевным результатам может привести плохое планирование боевого марша. В значительной мере в этом виновен корпусной командир - генерал Латур-Мобур, который маршировал вдали от своего авангарда и не знал ситуации, которая там творится. Большой ошибкой было высылать в авангарде одну кавалерию без поддержки конной артиллерии и пехоты. Генерал Рожнецкий под Миром ввязался в бой с превосходящими силами противника, располагавшего регулярной кавалерией, артиллерией и пехотой, несмотря на предупреждения об этом. Хотя он провел хорошо саму битву, он совершил большую ошибку, что пустился с целой дивизией в неудобную и неразведанную местность, где за день перед тем его отряды потерпели поражение в значительной степени из-за трудностей местности.
Вскоре после сражения меня, вместе с другими ранеными, эвакуировали в Белосток.Так кампания закончилась для меня, не успев толком начаться.
польский улан о 1812-ом годе
Простояв у Вильно пять дней, мы снова перешли в наступление. Русские армии, застигнутые на границе далеко одна от другой, отступали порознь. Наполеону не удалось принудить их к сражению и нам оставалось лишь преследовать, углубляясь в страну русских. Корпус Даву был разделен на две части: три дивизии отправились в северо-восточном направлении, преследуя одну из неприятельских армий. Две другие, в том числе, и наша, двинулись на юго-восток. Нашей целью был Минск, куда надо было поспеть раньше второй русской армии, убегающей сейчас от корпусов Жерома, отрезать ей пути отступления, окружить и разбить. Таков был план Наполеона.
Наша корпусная кавалерия из трех полков конных егерей и одного полка польских улан вышли в поход первыми. На следующий день, 21-го июня, выступили и мы. Двигались, очень спеша. Каждый день — форсированные марши при полной выкладке. Тяжело.. Добрый полковник Жюйе, хвала ему, позволял солдатам, уставшим от марша, присаживаться по очереди на подводы и какое-то время, таким образом, отдыхать. Этим пользовался и я, что приносило некоторое облегчение. За счет такого послабления, в нашем полку почти не было отставших, хотя в других частях они появились. Что там отставшие — началось мародерство. Вот вам и знаменитая дисциплина императорских войск, о которой нам столько рассказывали! Быстрые марши привели к тому, что обозы с продовольствием отставали от частей, и солдаты все чаще стали добывать его на месте. Говоря проще, грабить население. Особенно в этом преуспели немецкие полки. Маршал Даву, беспощадно суровый, приказал расстреливать пойманных мародеров, но эти меры помогали мало.
Дорога шла сквозь бесконечные и мрачные хвойные леса. Небольшие городки и местечки — Ошмяны, Молодечно, Сморгонь, стояли на нашем пути. Мы проходили их беспрепятственно, но шедшая впереди кавалерия авангарда уже сражалась. У нее было несколько более или менее значительных стычек с русским арьергардом, состоявшим из казаков и полков регулярной легкой кавалерии. Мы пока не видели ни одного русского и не слышали ни одного выстрела.
Старательно гоню от себя мысли о будущем и о возможных сражениях. Хочется прожить спокойно еще хоть несколько дней, хоть один день. Очень боюсь, что меня убьют. Еще больше боюсь, что серьезно ранят. Я далеко не одинок в таких чувствах. Участь раненых ужасна; получившим ранения в конечности чаще всего проводят ампутацию прямо в амбулансе при помощи пилы и ножа; обезболивания нет, кроме, возможно, стакана водки внутрь. Передергивает от одной мысли о подобном кошмаре.
Через пять дней пути наша дивизия подошла к Минску. Было объявлено, что сам маршал Даву намерен произвести смотр войскам в городе. По приказу командиров, мы приводили себя в порядок. Я, помнится, начищал киверную гарнитуру. Латунный орел, сидящий на планшете с тремя единицами — номером нашего полка, ярко засиял. Трехцветная сине-бело-красная круглая кокарда. Фиолетовый, похожий на сливу, репеек-помпон сверху кивера. Я красавец, надо сказать, и все остальные тоже. Элитные роты еще красивее — их кивера обшиты по верху красной (у гренадеров) или желтой (у вольтижеров) тесьмой, имеют тех же цветов султаны, эполеты. Полковой оркестр и вовсе разряжен, как диковиные попугаи. Мы готовимся к параду.
Даву, наверное, остался доволен. Я впервые увидел этого сурового, малоприятного даже на расстоянии, человека. Говорят, у него маленькие звериные глазки и лысина, которую он прячет под шляпой. Он равнодушно проводил взглядом наш парадирующий полк. А вот недавно набранным полком из ганзейских немцев он остался недоволен. Там было много отставших, и маршал прилюдно грубо выругал полковника, а солдат заставил маршировать, держа ружья прикладами вверх. Зачем это? Зачем так унижать людей? Они ведь не изменяли присяге, они просто устали и скоро придут в порядок. Горькое впечатление осталось у меня.
Но ждало нас в Минске и приятное. Наша кавалерия авангарда очень стремительно заняла город, не дав русским сжечь склады, и в наши руки попало огромное количество всяких припасов. Особенно мы были рады съестному, так как в походе его недостаток стал ощущаться. Теперь снова у нас было изобилие. Мои друзья, Жажер и Проман, старина Дивер и я вечером раздобыли на ужин превосходный копченый окорок. Такой вкуснятины я не пробовал, наверное, с самого Шверина, где минувшей зимой мы так же славно закусывали в харчевне у одного старого немца. Старина Дивер, правда, подпортил вечер неуместными рассказами.
– Был у меня товарищ Жером, эльзасец. Палец себе потом отрубил, чтобы не служить — все вспоминал, бедолага, как австрияк от его пули корчился, и сам не выдержал, умом ушел.
С Жеромами — с ними прямо беда. Скоро пришло известие о том, что, благодаря разгильдяйству брата нашего императора, вестфальского короля Жерома, русские выскользнули из клещей, которые мы им устроили. Хотя мы вовремя заняли Минск, король не успел захлопнуть ловушку с южной стороны. Русские ушли. Предстояло снова идти за ними в погоню.
Кристоф Кокар, 111-ый линейный полк
Дорога от Вильно на Минск была тяжелая. Перед нами, как черная стена, поднимался лес. Болотистая местность затрудняла движение. Измученные, полуголодные лошади с трудом тащились, и я не был уверен, готовы ли они, случись что, к атаке и бою.
Мы двигались в темноте на ощупь. Кто велел вставать так рано? Спешим, спешим... Полная бледная луна поднималась над верхушками сосен и елей. Зловещий пейзаж какой-то. Приходилось преодолевать гати, вязкий мокрый песок, болота. Высокий лес, береза, ольха и ели переходили в маленькие поляны и пустоши. В конце концов, однажды мы заблудились. Немудрено. Утром мы продолжили путь, выйдя на дорогу. Идти стало несколько легче в свете наступающего дня. Солнце осветило листву, и снова наступила жара. Воздух наполнился влажным зноем, напитанным испарениями, поднимавшимися с болот. Мы собирали ягоды, протирали руки прохладным мхом, умывались водой из болота, поили лошадей и продолжали путь.
На марше нам часто приходилось двигаться среди перегоняемых стад крупного рогатого скота, каждое из которых насчитывало до нескольких сот животных. У Наполеона были заготовлены громадные гурты быков и другой скотины, перегоняемой вслед за армией ради ее продовольствования. Пыль, поднимаемая их копытами, была настолько плотной, что впереди ничего не было видно, и было невозможно дышать. Вечером садящееся солнце испускало последние красные лучи, и из дымящихся клубов пыли, заполненных криками погонщиков и мычанием животных внезапно появлялись громадные головы, увенчанные рогами, проходили прямо перед нашей колонной, а затем исчезали в клубах пыли.
Трубач 9-го польского уланского полка
02 ИЮЛЯ. Преследование русских продолжается. Наш корпус идет вторым эшелоном. Сегодня семь польских и немецких кавалерийских полков авангарда атаковали неприятеля у селения Романово. В завязавшейся рубке нашей кавалерии не повезло, она была опрокинута. Казаки гнали ее пять верст до позиций польской пехоты.
На помощь полякам выступила вестфальская легкая кавалерия нашего корпуса. Русские встретили ее сильным огнем батарей и стрелков. Затем с фланга атаковали казаки. С большими потерями наши отступили. Полк вестфальских улан пострадал больше всех.
06 ИЮЛЯ. Король Жером своими нерешительными действиями навлек на себя гнев Наполеона. Видя, что русские уходят, а два авангардных сражения проиграны, император отдал короля со всеми его войсками под команду маршала Даву. Оскорбленный таким решением Жером оставил армию и возвратился со своей гвардией в Кассель. Таким образом, от нашего корпуса осталось всего полторы дивизии и бригада легкой кавалерии. Генерал Жюно сменил Жерома на посту командующего корпуса. Мы продолжаем идти на восток.
Дневник немца
На вечерней заре закапал мелкий дождь. Он смешался с пылью и превратил ее в серую липкую грязь. Еще один наш день в России заканчивался.
Утром на обочине мы насобирали цветов, натолкав их, безделья ради, в петлицы. За день марша они завяли и устало свисали вниз. Мы тоже устали, как собаки.
Придя в какую-то деревню, мы уже представили себе, что выполнили задачу дня и радовались охапке соломы, но тут нам объяснили, что здесь останутся только следующие за нами подразделения полка, а наш батальон должен идти дальше. Проклятье! Все были злы.
Стемнело. Выбиваясь из сил, мечтая только об отдыхе, наша карабинерская рота ползла по глухой и узкой проселочной дороге. Усталые солдаты поминутно бранили своих товарищей, запинавшихся на неровностях. Малорослый бывший каменщик из Бреды, шедший впереди меня, обещал врезать мне по шее, когда я в темноте наткнулся на него, обвешанный оружием и припасами, и тем самым вывел его из равновесия.
Сержант Дегроот, старший в роте, призвал нас сохранять спокойствие и назвал нашу ругань ребячеством:
— Ну-ка! Кто может так ругаться, тот еще достаточно силен! Вперед, марш!
— Идешь с нами, вот и слушай! — возразил кто-то впереди меня достаточно громко, чтобы тот мог слышать.
Лишь во втором часу пополуночи, совершенно изможденные, мы остановились на ночлег у какой-то корчмы. Словно бревна, мы свалились на соломенные лежаки в открытых сараях. После этого ужасного девятнадцатичасового форсированного марша, не выпуская оружия из рук, мы сразу же уснули.
Другие части подвергались таким же мытарствам. Войска были так измотаны нелепым маршем, и, к тому же, без пищи, что солдаты одного швейцарского полка на привале в знак протеста воткнули штыки в землю.
Стоит ли удивляться тому, насколько сильно уменьшалось количество солдат в наших рядах.
Ферх, 124-ый голландский линейный полк
Мы разбивали лагерь в приятственной сосновой роще на мягкой хвойной земле, сооружали хижины из ветвей, накрывая их материей от ветра, затем расседлывали и кормили лошадей, потом и сами тоже расстегивали сумки, поглощали заготовленное заранее съестное. Снаружи выставляли караул. В наших укрытиях ночью было тепло от нагретой за день земли. Я долго лежал с открытыми глазами. Звезды проблескивали в просветах ветвей, медленно перемещаясь над деревьями. Ветер шумел в кронах, будто пел нам колыбельную, роса покрывала траву, а туман поднимался над землей.
Наступал новый день. Мы вставали, наскоро завтракали, кормили и седлали лошадей, снова пускались в путь. По глубокой пыли ухабистой дороги змея нашей колонны продолжала ползти дальше на северо-восток - болото, песок, сосновые леса, луга, березняки, ольшаники, редкие маленькие селения с убогими низенькими домишками. В одном из них мы запаслись продовольствием и устроились на отдых. Ординарец майора принялся жарить аппетитного цыпленка, а мы открыли не менее аппетитную бутылку водки. Сидя втроем на стволе дерева, словно за столиком в кафе на бульваре, мы обменивались впечатлениями об этой удивительной пустынной стране — России.
Пиньоль
К реке Березине, которая станет столь печально знаменитой несколько месяцев назад, во время нашего отступления, наш полк подошел прекрасным летним днем. Ничего особенного она из себя не представляла. В спокойную погоду долина Березины выглядит очень красиво. Река течет посреди болот, берега ее илистые и топкие. Между островками, образуемыми зарослями кустов и деревьев, кружатся неисчислимые стайки птиц, извивается река, постоянно меняя направление; она настолько мелкая, что через нее можно пройти вброд во многих местах, вода имеет цвет светло-зеленого изумруда.
В Борисов гусары и конные егеря 3-го корпуса вошли почти без сопротивления. Пока нам везло. Во время марша на Минск точно так же в наши руки попала Вилейка, в которой было захвачено огромное количество продовольствия и фуража. В Борисове наш передовой отряд выпугнул стайку казаков, замешкавшихся в городе. Они нас слегка обстреляли, никого не убив и не ранив. В свою очередь, наш залп из карабинов оказался точнее. Под одним из казаков была ранена лошадь. Он еле ускакал, отстав от своих товарищей. Ничего не стоило его догнать, но шеф эскадрона запретил это делать, опасаясь казачьей засады. Мы досадовали. Эта старая ворона не должна была от нас скрыться просто так! Авангард нуждается в пленных, которых нет, и не от кого добыть сведения о неприятеле.
Декруа