В местном ларьке, кроме продавщицы и Любы Егоровой, социального работника, никого больше не было.
– Здравствуйте! - поздоровался Дмитрий.
– Здравствуйте, – ответили женщины вразнобой.
Люба жила в поселке и обслуживала местных стариков, нуждающихся в уходе и инвалидов. В руке она держала только что купленную "полторашку" пива.
– Что, Любаша, решила побаловать мужа пивком? – спросил Дмитрий.
– Ага! Он пиво не пьет. Он водку любит, – собираясь уйти, ответила Егорова. – Это я бабке - "чеченке". Просит: возьми да возьми. Надоела уже. Еще матерится. Обматерила меня, на чем белый свет стоит. Ой, горе мне с этими бабками! Привередливые... Я говорю, нельзя тебе пить пиво, а она слышать не хочет. Ну, ладно, думаю, возьму. Пей ты, пей!
Люба еще что-то говоря, открыла дверь, и ушла.
– Мне четыре йогурта, колбасы и килограмм пельменей, – Дмитрий протянул продавщице пятьсот рублей.
Она достала из холодильника продукты и, отсчитывая сдачу спросила:
– Как там отец?
– Не знаю, как и сказать... Состояние стабильно нехорошее. Все больше лежит, сидит... Сейчас покормлю, подкину угля на ночь...
– У тебя он хоть в тепле лежит. Ты все-таки сын, да и вместе с ним сейчас находишься. Ты и ночуешь с отцом?
– Конечно.
– А вот бедная "чеченка"... Этот козел в тюрьме прохлаждается, а за ней и ухаживать некому.
– За ней же Люба смотрит.
– Кого там она «смотрит»! Придет утром да вечером, протопит дровами. "Чеченка" бедняжка весь день мокрая в холоде лежит. Морозы какие сейчас стоят. Как-то заходила. Так волосы дыбом встали. Ох, бедная умереть-то по-человечески не может.
Дмитрий ничего не сказал, лишь вздохнул и вышел из ларька. Всю дорогу он не мог выкинуть из головы слова продавщицы. Представляя, в каких условиях находится бедная старуха, понимал, что ничего не может сделать в данной ситуации. А сколько вообще по земле таких бедных не кому не нужных стариков. И вообще, сколько на свете боли, крови и слез! Ему стало дурно.
Дмитрий остановился и присел на корточки от внезапно подступившей слабости и темноты в глазах. Прошиб пот, стало немного легче.
– Дурак! – сказал он себе, поднимаясь с колен. – Зачем ты все принимаешь близко к сердцу. Мир не изменить. Как были боль и страдания на земле, так и будут. Не думай о глобальном переустройстве мира, ибо всех не обогреть. Делай хотя бы то, что можешь.
Продолжил путь, не торопясь, делая небольшие остановки. Возле дома "чеченки" невольно бросил взгляд на светившиеся окна ее дома. Поверх коротких занавесок было видно, что там кто-то ходит по комнате. Подойдя ближе, все отчетливее прорисовывался женский силуэт. Несомненно, это была Люба, с которой он только что встретился в магазине.
"Надо зайти, посмотреть, в каких условиях живет "чеченка"? – подумал Дмитрия, сворачивая к дому.
Входная дверь была открыта, он толкнул ее от себя, на веранде темно, хоть глаз выколи. Долго не мог нащупать дверную ручку, на пути попадались только стены. Наконец, увидел в проеме свет, вздохнул с облегчением.
В нос ударил резкий запах мочи. Бабка лежала на полу, на толстом матрасе, она никак не среагировала на его приход, лишь что-то прошептала, очевидно, о чем-то прося Любу. Люба повернула голову, она растапливала печь, и тут же продолжила свое занятие.
В квартире было не намного теплее, чем на улице. Дмитрий набрал в легкие воздуха и выдохнул: изо рта пошли клубочки пара.
– Не жарко здесь, – сказал он.
– А что ты, Митя, хочешь, – Люба, растопив печь, встала, держась за спину. – Дровами одними разве натопишь?
– А что у нее нет угля?
– Нет. "Чеченец" должен был вывезти, но его посадили... Вместе с бабкиной пенсией улизнул.
– В соцзащите попросить надо, чтобы обеспечили углем.
– Ой, кому что надо? Дочери родной не надо, а ты хочешь, чтобы чужие люди беспокоились. Ей даже инвалидность не дают, через полгода, говорят, в больнице приходите. Она пластом лежит, а инвалидность не дают. Дурдом.
– Люба! - послышался тихий голос бабки.
– Сейчас!
– Пива просит, – пояснила Люба. – Даю ей чуть-чуть. У бабки одна радость осталась.
Дмитрий обвел взглядом кухню, ему сделалось плохо. Грязные стены и потолок, давно немытый пол. А главное – мертвецкий холод.
– А почему она лежит на полу, да еще голая? По низу тянет страшно.
– Падает. Я же не могу с ней сидеть день и ночь.
– А что дочь ее не заберет?
– Не знаю.
– У тебя есть номер дочери? – спросил он, и, получив утвердительный ответ, тут же записал его. – Приду домой, позвоню ей.
Он вышел и направился к дому отца.
Шарик выбежал навстречу, замахал хвостом.
– Не лаешь больше, – Дмитрий потрепал собаку по загривку. Радостно взвизгнув, Шарик, встав на задние лапы, прижал его ногу передними лапами. – Теперь мы с тобой должны ладить. О тебе, кроме меня, заботиться некому.
Словно поняв, о чем идет речь, пес тихо заскулил. Дмитрий нагнулся еще раз и погладил Шарика по голове.
– Ты – маленький, тебя сразу и не найдешь. Вулкан тот бы мне на грудь поставил лапы, а ты и до пояса не дотянешься. Ладно, пошли я тебе что-нибудь вынесу поесть.