С этим человеком я впервые познакомился в летние каникулы, стоя с соседскими друзьями в очереди за хлебом у «знаменитого» по тем временам продуктового пятого магазина. Хотя раньше часто видел, как он под ручку (для нас это было необычно), сопровождал на почту или на базар свою мать.
-Почему «знаменитого»? - спросит дотошный читатель. Да потому, что в то время он был единственным «крупным» продуктовым магазином и располагался, как и хозяйственный и книжный «Кагиз», ларёк приёма стеклотары, почта, а чуть ранее и базар, в «старом центре посёлка», на Алтайской улице.
Это было время стремительного строительства города и перемещения его центра на противоположную сторону железной дороги.
Напомню как возник наш город. В 1914 году одновременно с проведением железной дороги была построена железнодорожная станция «Алей» с вокзалом, депо, водонапорной башней (она, как образец строительства, до сих пор стоит и красуется в районе переходного моста), угольным складом и мастерскими. Из экономических соображений все эти объекты расположили со стороны села Мало-Панюшево (Ярков), поскольку от построенной в селе, на берегу реки Алей, водокачки по водопроводу (всем хорошо известной дамбе) для заправки паровозов и снабжения станции подавалась вода. Места для строительства было достаточно, и люди, работающие на железной дороге, селились рядом со станцией. Здесь же строились и небольшие предприятия и организации. Так образовались Линейная, Мамонтовская, Вокзальная (Давыдова), Алтайская и Бийская улицы.
Поскольку магазин был один, а покупательский спрос на хлеб был большим, то за хлебом всегда образовывалась большая, медленно продвигающаяся очередь. Несомненно, в те времена, времена правление Хрущёва Н.С., в образовании по всей стране очередей большую роль сыграл и хлебный кризис.
Не успели мы с соседскими друзьями определиться в порядке очерёдности, как к нам подошёл импозантного вида, в очках с линзами большой диоптрий "странный" в обращении и поведении мужчина. "Странность" его заключалась в том, что к каждому из нас он обращался на «Вы», а его чуть грассирующая, дореволюционная, литературная речь изобиловала этикетом. В руках он держал саквояж (в то время он был единственным человеком в городе, кто носил, выражаясь современным языком, «кейс»).
Нас поразило то, что пока мы стояли в очереди, он точно определил наш возраст, в какой класс мы перешли учиться, и, по разговорной речи и логике, как каждый из нас учился и закончил учебный год. Он шокировал нас и всех рядом стоящих своим мышлением, эрудицией, верными политическими и экономическими предсказаниями, которые вскоре и сбылись. При этом он был поразительно прост и доступен. И хотя мы только познакомились, нам казалось, что мы уже знали друг друга очень давно.
Так получилось, что в сентябре Анатолий Харитонович (так звали нашего знакомого) пришёл в наш 6 «а» класс в пятую школу с просьбой взять над ним шефство.
В обязанность шефов-учеников входило: весной всем классом посадить картофель, осенью – выкопать. А в течение года, ежедневно, по два человека, ходить к нему для выполнения трёх заданий: сходить в магазин за хлебом, принести из водопроводной колонки два ведра воды и почитать газеты (сам он из-за очень плохого зрения эти задания выполнять не мог). И если первые два задания выполнялись легко и быстро, то последнее было просто каторжным, поскольку газеты, а их было много, читались от корки до корки. Его безумно интересовали непонятные для нашего возраста такие разделы, как философия, политика, экономика, медицина…
Нас шокировало его мастеровое неумение, его быт, нищенство и убогость. В таком же состоянии, если не хуже, было и жилище, и внутреннее убранство. Его слепленный из чего попало ветхий развалюха-домик стоял почти рядом с недавно открывшейся трёхэтажной красавицей-школой на противоположной, нечётной стороне Алтайской улице.
Разбитая, привязанная верёвочками к столбику калитка; перекошенные, дряхлые, побелевшие от времени входные двери; зияющие щели, заткнутые тряпочками и тряпками, в неумело сколоченных из разных досок и досточек сенях и сельхозинвентарь, который Анатолий Харитонович нам выдавал для уборки картофеля, - всё говорило, что умелец из него был, как говорил мой дед по материнской линии Плотников Семён Митрофанович, никудышный.
На все попытки администрация школы, учителей помочь Анатолию Харитоновичу ученики неохотно отзывались на шефскую помощь, а за его частые визиты с «докучающими просьбами» и претензиями-жалобами - недолюбливали. И за глаза, то ли за внешнее сходство, то ли (по другой версии) за пристрастие к яблокам, все его почему-то звали Яблочка. Ходить же к нему ученики не хотели из-за последнего задания – чтения газет. А газет он выписывал много! И все их надо было прочитать!
Когда ему читали, он испытывал огромное удовольствие. Восторгаясь, часто тактично останавливал «читающего», который чуть ли не по слогам произносил языколомкие, трудночитаемые, непонятные политические и экономические слова, поправлял и, размышляя вслух, комментировал прочитанный абзац, затем просил читать дальше. Надо отметить, что всё это происходило на высоком этическом и эстетическом уровне. Его захватывающий темперамент, эмоции, желание и умение донести до нашего сознания только что прочитанное - незаметно сделали своё дело. И нам с другом детства Володькой Лукьяновым понравилось бывать у Анатолия Харитоновича. Полюбил и он нас.
Из его уст мы многого узнали полезного. Узнали и о нём. Так мы узнали, что родился Анатолий Харитонович в городе Тамбове, в графской семье. Жил в Петрограде (у них было два дома). Закончил три ВУЗа: юридический, медицинский и, как он выразился для нас, географический. В совершенстве знал двенадцать языков.
На наш заданный вопрос в каких частях света и странах он был, он отвел: «Мне бы проще было бы назвать, где я не был?! А не был я на Северном полюсе и в Антарктиде! Побывал во многих странах!».
Анатолий Харитонович осторожно, как дорогую реликвию, вынес из комнаты три разных по объёму полных мешочка и один пустой, и все их положил с правой стороны, рядом с собой, прикрыв рукой. Развязав первый мешочек, он достал медную монету и, как поступают все слепые, прощупав, передал её нам с Володькой. А затем стал рассказывать о монете и всё о той стране, в какой она была выпущена. Когда мы ему её возвратили, он положил монету в пустой мешочек. Забегая вперёд, скажу, что в первом, самом большом мешочке, лежали медные, алюминиевые и никелевые монеты, во втором - серебряные, а в третьем - золотые.
Почти год рассматривали мы монеты и слушали его интереснейшие рассказы (представляю, как радовались ученики, да и учителя, в этот период, лишившись частых визитов и всяких домогательств). Он помнил даже все улицы и переулки, все достопримечательности городов и селений, которые он посетил! Все интересные, поучительные исторические события и происходившие с ним эксклюзивные случаи. Рассказал то, чего никогда не найдёшь не только в школьных учебниках, но и в различных авторитетных энциклопедиях, справочниках и словарях.
Неоценимую помощь он оказал нам в освоении немецкого языка (особенно в произношении), литературы, географии, истории и других предметов. Казалось, нет такого чего бы он ни знал.
Таких уроков, каких давал нам Анатолий Харитонович, в своей жизни я больше никогда ни у кого не встречал. Вспоминая, я часто заимствовал приёмы его умения рассказывать, применяя их в своей музыкально-педагогической и литературной практике.
-А откуда у Вас такие познания? – спросили мы его.
-Видите ли, меня с раннего детства окружала такая атмосфера, такая плеяда маститых, именитых и знаменитых людей, что быть неучем было просто нельзя! - и, помолчав, с грустью добавил. - У меня были хорошие, образцовые родители, отличные учителя и строгие воспитатели. Мои родители дружили со многими в то время известными деятелями: политиками, артистами, учёными…
-Я вам сейчас покажу фотографию нашей семьи, - и он, поспешно встав, осторожно, как дорогую реликвию, вынес из комнатки уникальную фотографию: светло-коричневый, размерами 20 на 30 см., высочайшего качества портретный снимок начала XX века и подал его нам.
На снимке был изображён большой холл с ажурными колоннами. Между колоннами на внушительном кожаном диване с левой его стороны, закинув ногу на ногу, во фраках с бабочками, чинно сидели два дородных, бородатых, уже в годах, господина. А отдельно, правее от них, в роскошном белом платье, грациозно восседала стройная, прекрасная молодая дама, держа на коленях красивого годовалого, курчавого мальчика. Чуть правее её, позади дивана, в платье прямого покроя, стояла девочка - подросток.
-Это наш дом в Петрограде, но, когда фотографировались, он назывался Санкт-Петербургом, – объяснив причину и назвав год переименования города, Анатолий Харитонович присел правее от нас на табурет.
Возбуждаясь, он как-то веско, но ненавязчиво, и, что меня удивило, не глядя на нас и не повышая голоса, делая после каждого предложения остановки,* стал комментировать дорогую и любимую для него семейную фотографию:
-Рядом с папой, он сидит справа, его друг - известный композитор Николай Андреевич Римский-Корсаков, автор популярных «сказочных» опер, симфоний и многих-многих других различных музыкальных произведений. А справа - моя мама со мной на руках. За нами стоит моя сестра, она жива и по сей день, живет в Тамбове. Мы с ней переписываемся. Недавно получил от неё посылку! - он как-то по-детски заулыбался, оживился, и на его лице от приятных воспоминаний появился лёгкий румянец.
-А как Вы попали на Алтай, да ещё в такой захолустный и грязный городишко, как наш Алейск? - спросили мы его.
Анатолий Харитонович ждал этого вопроса. И было видно, что мы задели за его самое мучительное и больное место, и, что он сам, наверное, не один раз, вспоминая и анализируя тогдашнюю ситуацию, размышлял над принятием такого своего решения, своего поступка. Погрузившись в себя, он задумался, потупился. Затем, вскинув голову, тихо, но твёрдо, без всякого сожаления произнёс: «Не принял революцию!»… И, помолчав, добавил: «Поэтому сюда и сослали. Мама не выдержала, поехала со мной»…
Будучи человеком нравственным, честным и порядочным, зная, что за политический отказ ему до конца своих дней придётся влачить жалкое, нищенское существование, он не изменил своим взглядам, принципам и идеалам.
Мы с Володькой поражались его огромной силой воли, какой-то раболепной смиренностью и совершенным спокойствием. Нет, он не был озлоблен на судьбу. По крайней мере никогда и никому не жаловался, и не говорил об этом. Никого не обвинял, не корил и не мстил. Никогда не хвалился своим прошлым богатством, социальным положением, не бравировал своим образованием, знаниями и умом. Наоборот, со всеми был вежлив, обходителен и культурен, всегда приходил на помощь - вёл себя так, как должен вести себя настоящий человек. И такого человека за свою жизнь я больше никогда не встречал. Для нас с Володькой Анатолий Харитонович стал образцом для подражания! И привил всё это нам он не кнутом и пряником, а своим желанием общаться, терпением, воспитанностью, поведением и огромными знаниями.
Для меня до сих пор остаётся загадкой: почему при его жизни умные люди, а их, я думаю, было немало, не воспользовались таким кладезем богатства его знаний?! Возможности-то были!.. Не позволял политический статус?!.. А зря, ведь знания - есть самое ценное из всех ценностей человечества. Скорее всего, в этом деле сыграл страх (на всех уровнях издавна практиковался и до сих пор практикуется метод устрашения, стукачества, унижения и домогательства, это излюбленный приём подленьких, циничных, меркантильных и лицемерных руководителей и начальства, причём независимо от их положения, звена или ранга). Люди ещё помнили годы сталинских репрессии и боялись дружбы с «врагами народа». Боялись, как бы потом у них «ничего не вышло»…
Да, у Анатолия Харитоновича и в мыслях не было интолерантности: чернить и вести пропаганду против советской власти, так же, как не было восхваления и поддержки ни царского, ни послефевральского капиталистического режима! Уж кто-кто, а Анатолий Харитонович отлично знал с кем он общается и, что смена власти любой формации в любой стране во все времена всегда решалась только «на верху» и от простого народа она никогда не зависела. Вести же разговор с простыми людьми на эту тему, а тем более агитацию, было бы глупо, да и бессмысленно.
Позже я понял, что любая политика на любом уровне - это есть не только насилие, но и «грязное», мерзкое дело. Что она абсолютно безнравственна, аморальна и коварна. И что с ней шутить рискованно и очень опасно.
Анатолия Харитоновича давно нет в живых (Владимир Лукьянов трагически погиб на работе), нет и ветхого домика (на его месте красуется построенный большой дом с ухоженной территорией), но в моём сердце, в моих воспоминаниях, он будет жить до конца моей жизни.
* Эффект "За кадром"
P.S. 2 сентября 2013 года от его соседей Новичихиных я узнал, что подлинное имя Анатолия Харитоновича было - Олег Григорьевич Харитонов.