Глава 7 Экспедиция
Шум отъезжающих машин дошел до меня сквозь эхо выстрела, все еще звеневшего в ушах. Надо идти. Будто тяжестью пули, застрявшей в голове, меня клонило в сторону и, с трудом поднявшись с земли, я кое-как запихнула артефакт в контейнер и сунула в рюкзак. Шагать получилось не сразу, потому что псевдоплоти не ходят на двух ногах.
Нет, так дело не пойдет. Нужно срочно прийти в себя. Я огляделась вокруг и увидела проросший из старой кирпичной кладки куст боярышника. Отломив от ветки острый длинный шип, со всей силы воткнула его себе в ладонь. Больно! Зато в голове прояснилось. Можно двигаться дальше.
Селиться в старых полуразрушенных зданиях глупо и опасно, поэтому палаточный лагерь решили разбить в одном из двориков когда-то жилого квартала. Все спешили наладить быт до темноты, чтобы выкроить время для небольшого праздника в связи с началом экспедиции.
Утро началось с обычной для палаточного городка суеты: кто-то готовил завтрак, кто-то проверял оборудование, особо активные участники вечерних возлияний хмуро глядели по сторонам, жадно пили воду и старались не делать резких движений. А я внимательно изучала карту, выбирая место исторических изысканий. Мне предстояло сделать небольшой раскоп до культурного слоя 80-ых годов. Лучше всего для этих целей подошел бы край газона возле автобусной остановки или магазина, потому что даже самый культурный советский человек не всегда доносил до урны окурок, фантик, или крышку от бутылки пива или лимонада. Обнаружить остановку общественного транспорта на одичавших проспектах города не представлялось возможным. И я, накинув на спину рюкзак, отправилась к ближайшему зданию, обозначенному на карте как магазин «Продукты». Артефакт взяла с собой, опасаясь, что он оживет и привлечет внимание кого-нибудь из дежурных по лагерю.
И он ожил спустя пару часов, когда я аккуратно снимала саперной лопаткой слой дерна. Лопата громко обо что-то стукнула, и я наклонилась к самой земле, чтобы посмотреть, на что наткнулась, но ничего не увидела, потому что поняла - зрение вдруг отказало, и я ощущаю окружающее внутренним чутьем.
Источником звука оказался скальпель, брошенный Болотным Доктором в кювету.
- Ну, вот и все, порядок. Еще побегаешь, старик.
Стукнула дверка шкафчика с лекарствами… Треснула в умелых докторских руках упаковка с одноразовыми шприцами… Короткий щелчок вскрываемой ампулы…
- Сейчас поставлю тебе обезболивающее.
Откуда Доктору знать, что я, хоть и слепой, но не дурак? Мы, псевдопсы, хорошо чувствуем человеческую ложь.
… Острый запах медикамента демонстрирует моему обонянию все свои составляющие. Это не обезболивающее. Выходит я зря попал сюда. Лучше бы умер в последней драке, чем так, обездвиженный и безвольный на хирургическом столе.
Сквозь тонкие стены я слышу дыхание и возню других пациентов, которыми наполнен этот дом… Поршень втягивает лекарство внутрь шприца…
- Не грусти, старик, - рука в медицинской перчатке прижимает мое плечо. Я не чувствую укола, только холод. Он разбегается неотвратимо от точки инъекции, постепенно охватывая мое изорванное тело. Меня все меньше и меньше, и вот – я всего лишь темная крапина на булыжнике, о который задела лопата.
Не могу подняться с земли. Все внутренности покрыты коркой льда. Но сокрушительная волна адреналина в долю секунды разогревает кровь до температуры солнца и взвинчивает сердечный ритм от размеренного адажио до сумасшедшего прэстиссимо. Это результат укола или эхо смерти? Прижимаюсь головой к пластам снятого дерна и жду, когда тело и мозг придут в норму.
На пятый день я твердо решила выбросить чертов артефакт, опасаясь, что очередная смерть на просторах Зоны лишит меня разума. Вчера была псевдогигантом, которого рвали на части химеры. Позавчера задыхалась в руке излома. Больше не хочу умирать.
Но, увлёкшись раскопками, забыла о своем намерении. И артефакт, будто почувствовав моё состояние, вел себя смирно. Расслабилась, и напрасно, чуть не попав в крупные неприятности на следующий день.
На меня наткнулись биологи. Они возвращались в лагерь, живо обсуждая данные, только что снятые с приборов. А моё тело, зацепившись лямками рюкзака за ржавую арматуру, свисало с бетонного козырька над продуктовым магазином.
Я не помню, как туда попала и как меня оттуда снимали...
…потому что ведущий сталкер снова поставил меня на место:
- Ты всего лишь отмычка. Хули ноешь? Подумаешь, рюкзак у него тяжелый! Потерпишь, мы почти дошли.
Ему легко говорить, а я тащу весь наш груз на протяжении всего пути. Убил бы того, кто придумал это унизительное прозвище «отмычка» для таких новичков как я.
Вдруг из узкой ложбины выскочил снорк. От неожиданности я оступился, и тяжестью рюкзака меня потащило прямо в «карусель». Ведущий попытался перехватить меня, но его рука лишь скользнула по поверхности рюкзака. Я упал.
Сокрушительный удар боли, и я парю в пустоте облаком бестолковых атомов. Минуту? Час? Год? Времени нет.. Меня нет…
Ужасный запах нашатыря вернул меня обратно, в мир живых. Женька (тот самый студент, на которого я глазела в автобусе) подсовывал мне под голову свою куртку, Лена убирала что-то в аптечку.
- Ты зачем на козырёк полезла? - строго спросил Женя, увидев, что я пришла в себя.
- Жека, отстань от человека! Лучше воды ей дай, - вступилась за меня Лена, - Моя фляга совсем пустая.
Услышав слово «вода», поняла, что страшно хочу пить, и вцепилась во флягу обеими руками.
- Там птица какая-то запуталась в проволоке, - вру или действительно на козырьке отчаянно билась со стальной путаницей ворона? – Мне её жалко стало, полезла спасать. Дальше не помню.
- Ты идти-то сможешь?
Как же мне хотелось ответить «нет» и добраться до лагеря, повиснув на Женькиной шее, но…
- Да, смогу, - мой голос прозвучал бодро, но неубедительно, поэтому Женька, подняв меня на ноги, покрепче ухватил под локоть, и мы потихоньку пошли к палаточной стоянке.
Последние три дня экспедиции я честно пыталась заниматься дипломной практикой, но действовала как зомби или робот, временами не понимая, что я делаю, зачем копаю, что измеряю. Артефакт молчал, а я будто вся оцепенела изнутри, оживая лишь по ночам от горячего Женькиного дыхания в тесноте его спальника.
Время, отпущенное на исследования, подошло к концу. Самолет уносил нас все дальше и дальше от Зоны отчуждения. И мне казалось, что сквозь гул турбин я слышу, как от меня отрывается с треском крыло, и его уносит воздушным потоком в лабиринт разрушенных улиц Припяти.
Глава 8
Последний сталкер
- Мам, что ты там увидела?
- И ты так странно улыбаешься!
Я смотрю на ржавый перекошенный скелет бывшего магазина:
- Просто подумала о вашем папе и поняла что соскучилась. А вы?
Но девчонки не слышат моего ответа. Всё их внимание переключается на мирно бредущий по прозрачному лесу табун лошадей.
- Мама! Там лошади!
- Их целая толпа!
- Не толпа, а табун, - я тоже зачарована зрелищем, - И это не простые лошади.
- Они, что, волшебные?
- Почему же они тогда без крыльев?
- И без красивого рога на голове?
Вот вроде уже взрослые девочки, а в голове - сплошное волшебство.
- Это тарпаны. Все они погибли еще после первой аварии. Лошадей Прживальского, завезенных вместо них, уничтожила вторая катастрофа. Сейчас популяцию тарпанов восстановили генетики. Красивые животные, правда?
Табун медленно проходит дальше, а дочки все стоят с открытым ртом.
- Алька! Вика! Отомрите! Карета подана! – я стою возле капсулы–антиграва, - Вас ждут в музее.
- А ты разве не с нами?
- Нет, девчонки. В музей вы отправляетесь одни. Анна Владимировна встретит вас и проведет экскурсию, потом проводит до капсулы, и мы снова с вами встретимся, только не здесь, а в другом очень красивом месте.
- А что за место?
- А почему ты не с нами?
- Приберегите вопросы для экскурсовода, - с каждой минутой артефакт все сильнее напоминает о себе, и я быстро подсаживаю девочек в капсулу, - Нехорошо заставлять человека ждать.
Капсула плавно взмывает вверх, как воздушный праздничный шарик, сбежавший из детской ладошки. Я провожаю её взглядом и спешу в сторону Янтарного озера. На ходу включаю режим «Стелс», не хочу попадать в прицел многочисленных камер слежения, которыми напичкан заповедник. Я могла бы без труда спрятаться от них и без костюма, потому что прекрасно знаю расположение слепых пятен, недоступных для аппаратуры, но сейчас очень тороплюсь, мне не до шпионских игр.
Возле этой раздвоенной березы я корчилась в приступе рвоты после «изнанки», а в соседнем овраге колола ножом свои ноги, сведенные судорогой от «ведьминого студня». А здесь...
... сначала подумалось, что выстрелил кто-то в спину. Упал. Жгучая боль прошла волной по грудине и схлынула. Никто не стрелял. Это сдох внутри артефакт, когда-то вшитый мне под ребра Болотником. Вот и все. Смотрю на травины и опавшие листья возле самого лица. Как же хорошо! Потому что арт молчит, больше никуда не тянет. Вот уже который месяц он гнал меня прочь от Периметра вглубь территории, догнать, догнать отступающую Зону. Быть внутри. Быть… Свобода воли – её не замечаешь, принимаешь как данность, и только утратив, понимаешь её ценность. Умереть свободным, умереть самим собой – что может быть лучше? Спасибо, Хозяйка.
Слышу шаги. Кто-то рядом опускается на землю. Усилием смещаю фокус. Это отец. Кладет на колено полоску бересты. Начинает чиркать на ней угольком. Мне так любопытно, что же он рисует. Неожиданно легко поднимаюсь с земли, подхожу, заглядываю ему через плечо, но не успеваю рассмотреть рисунок. Отец наклоняется над моим брошенным телом, долго смотрит. Не закончив набросок, бросает его в неизвестно откуда появившийся костерок. Синие языки пламени жадно грызут бересту...
«Бабочка» бьет по стенкам контейнера в ритме взбесившегося таймера. Пожалуйста, потерпи еще немного.
Мне уже давно не нужна карта Зоны, каждый миллиметр этой земли живет внутри осколками боли. Даже с завязанными глазами или в слепоте ночи я всегда знаю, где нахожусь и в каком направлении двигаюсь.
Пушистая весенняя трава падает ниц под жесткими подошвами берц. Вокруг зелень, солнце, яркое синее небо, запах теплой земли – я знаю, что всё это – ложь, красивое вранье, искусный камуфляж, который однажды случайно порвался и сквозь прореху явил миру фрагмент истины – Зону отчуждения. Она никуда не исчезла, она всегда была и будет. Только в ней - правда, настоящая жизнь, настоящая смерть, чистые человеческие души, с которых смыто дождями всё лишнее и нечестное. Если ты трус, притворяющийся в обыденной жизни храбрецом, то умрешь трусом. Если ты лгун и подлец – Зона приготовит тебе соответствующую гибель. Если ты настоящий герой, то умрешь героем. Мир Зоны – мир смерти. Он чист и прост, в отличие от разноцветной фальши её камуфляжа, в котором копошится наивное человечество, как популяция блох в львиной шкуре: их мир – джунгли спутанной шерсти и жар кожи, им плевать, что это шкура покрывает царя зверей.
Я поняла это сразу после окончания института, когда смотрела видеосъемку с торжественного вручения дипломов.
Общий план: актовый зал, ряды студенческих затылков.
Крупный план: трибуна, ваза с огромным дорогим букетом, декан, ректор, поодаль – преподаватели.
Аплодисменты. Декан берет в руки список, читает фамилии выпускников. Теперь уже бывшие студенты по очереди поднимаются на сцену за вожделенным документом. Поздравления, пожелания, улыбки, рукопожатия.
Я вижу себя, подходящей к трибуне. Тоже улыбаюсь, радостно прижимаю к груди диплом. Тут оператор резко приближает мое лицо. Смотрю на публику в зале точно так же, как и дед, тогда, на похоронах, на толпу родни.
Теперь я поняла, что это было не презрение, а чувство превосходства над обычными людьми, не ведающими смысла жизни и смерти. Вот и студенты с преподавателями в зале были для меня как глупые дети, счастливые своей наивностью. Им и так хорошо, правда только мешает веселью. А мне срочно нужна новая инъекция смерти, чтобы жить дальше среди этого вранья и мнимого счастья.
Моя жизнь превратилась в поиск поводов для поездки в Зону. Я поступила в аспирантуру и в рамках научной работы заключила договор с руководством создаваемого на Зоне музея, таким образом, получив неограниченный допуск на заветную территорию.
С каждой моей смертью к сломанному бабочкиному крылу прирастал небольшой кусочек плоти. Но кусочки эти были совсем небольшими, мне понадобилось целых тринадцать лет, чтобы крыло почти полностью восстановилось. Спрыгнув со смертельного аттракциона на год из-за беременности и кормления своих малышек, не находила себе места и всё ждала, когда снова смогу запрыгнуть обратно на ржавое припятское Колесо обозрения и буду выпита до дна объятиями кровососа в подвалах Агропрома.
«Бабочка» сходит с ума. И я срываюсь на бег. Упругие ветки подлеска с визгом проскальзывают по костюму. Птичий гомон сливается в одну ноту, и она сопровождает меня высокочастотным звоном. Перенасыщенный кислородом воздух рвет легкие. Я на месте. Срываю рюкзак. Распахиваю контейнер. И «бабочка» машет крыльями, пытаясь взлететь. Беру её в руки и вижу небольшое отверстие в самом центре крыла, там, откуда начинаются линии странных узоров. Они гипнотизируют, но я вдруг спотыкаюсь, и «бабочка» выпадает из рук. И мне не видно её среди…
… усталой осенней травы, мокрой и липкой после дождя.
- Разве можно с развязанными шнурками по Зоне ходить? – дед стоит рядом, смотрит укоризненно, - Тебе ли не знать!
Хочу оправдаться перед ним, но не знаю как. Только виновато развожу руками.
- Ладно уж, забыли, - он устало трет лицо, - Давай, давай, шевелись! Выброс скоро, не успеем!
Я столько хотела ему сказать, но все слова забыты. Молча отворачиваюсь, чтобы спрятать слезы. Но вижу, как наливается красным цветом небо, сжимая воздух в тугой комок боли. Дед вдруг со всей силы толкает меня в спину в сторону заброшенного домишки. Я знаю, там надежный глубокий погреб.
- Беги! Быстрей! Не успеем… - и я падаю в черный провал погреба, больно ударяясь о земляной пол. А сверху кровавым пледом на меня опускается перекошенное выбросом небо...
Прихожу в себя. Над головой, наполненный солнцем ветер пересчитывает молодые листочки на ветках осины. Поднимаюсь с земли. На крышке пустого контейнера сидит огромная бабочка Павлиний глаз. Она, то складывает крылья, то расправляет их, словно смотрит по сторонам яркими узорами фальшивых глазков. Хочу взять её в руки, но в последний момент бабочка взлетает все выше и выше, пока не теряется в разноцветном танце своих соплеменниц. Последняя ходка на Зону окончена. Я хороший сталкер, раз вернулась живой и с богатым хабаром – знанием, которое недоступно обычным людям.
- Ма-ам! Ма-ам!
- Мы вернулись! Ты где?
Капсула – антиграв застыла неподалеку, и девчонки бегают вокруг, ищут свою сумасшедшую мать. Я отключаю «Стелс» и выхожу к ним на встречу.
- Как попутешествовали?
- Мам, Так было интересно!
- Мы видели монолит! Это такой огроменный камень...
- ...Он весь исписан именами
- И там так много этих имен...
- Мы даже половины не смогли прочитать...
- ...И Анна Владимировна…
Я слушаю детей в пол уха, все еще высматривая удивительную бабочку среди желтого ковра мать–и–мачехи, понемногу приходя в себя. Наконец, поток детских впечатлений иссякает.
- Мам, а что это за место, про которое ты говорила?
- Это Янтарное озеро.
- Озеро?
- А где же оно?
- Под нашими ногами, - я показываю детям на желтое цветущее поле вокруг, - Только оно давно заросло.
- Все равно красиво! Можно мы...
- ...Наберем букет?
- Конечно!
Дочки убегают в поле, но возвращаются с полпути:
- Мы забыли спросить!
- Да, это важно! Скажи, а кто был последним сталкером?
Хочу сказать им: «Это я», - но дети не поймут.
- Алька, Вика. Последних сталкеров, как и последних героев, не бывает.
А в голове звучит музыка, и нестройно, но от души, подпевают поддатые сталкеры:
"...но я, я остаюсь, чтобы жить..."
*в книге использованы фрагменты песен музыкальных коллективов "Черный обелиск" (Я остаюсь) и Х.З.(Подмога)
Спасибо за вдохновение всем авторам книжной серии S.T.A.L.K.E.R. и моим друзьям за конструктивную критику и поддержку:Деду Макару,Абракадабру, Витальке Алибабаевичу и Ренсону, а так же всем читателям за вдохновляющие отзывы)))