1
Камни
К полудню жар, исходящий снизу от раскалённых камней на дороге, и от самой дороги, и слева от камней на склонах холмов, и справа от камней на покрытой выгоревшей дочерна травой равнине, и сверху от выложенного из выгоревших добела камней неба уже почти не беспокоил Савла. Не беспокоила и мысль о том, что пуститься в путь через пустыню днём почти равносильно самоубийству. Приди он в Дамаск на несколько часов позже – что изменится?
Солдаты шагали размеренно, привычные ко всему.
– Всё изменится! – Савл оборвал непонятно откуда влетевшую мысль, – Нельзя остановить брошенный камень иначе, как приняв его удар.
Камень, брошенный Савлом, был один из многих, убивших какого-то Стефана, оборванца, болтавшего в Иерусалиме про Царя Иудейского. Савл стоял и смотрел, как люди, слушавшие проповедь взяли проповедника за руки, вывели за город, и стали бить камнями. Сначала с робкой злобой, выкрикивая оскорбления словно оправдываясь, потом, шалея от собственных криков, почувствовав правду безнаказанности, свободнее и веселее, как дети, затеявшие обычную игру.
Стефан упал на колени и бормотал что-то, Савл не разобрал что.
Весёлая сила захватила людей. Савл слышал, как отдельные выкрики в толпе сливаются общим ритмом в какой-то упругий гогот, ставший его, Савла, пульсом:
– Савл! Савл! Савл! Савл! – как со стороны видел, что руки его сжимаются и разжимаются в такт участившемуся биению сердца. Он даже не пытался сопротивляться внезапному порыву, гибким движением схватил острый камень величиной с кулак и бросил его туда, куда бросали все.
Среди общего гвалта Савл, словно в полной тишине услышал глухой удар своего камня, хруст сломаной ключицы, тяжелый выдох Стефана, бормотавшего свои молитвы кровавыми клочьями губ.
Нельзя остановить брошенный тобою камень.
Савл почувствовал движение, будто весь мир сделал шаг ему навстречу, почувствовал, как ветер обдувает вспотевшее лицо, увидел Стефана, невредимого, смотрящего прямо в небо широко открытыми глазами, в галдящей тишине услышал его слова, что-то вроде «Вижу небеса отверстые…», слова превратились в стеклянное пение, в тонкий пронзительный свист над ухом, в жужжание шмеля, летящего к цветущим деревьям в саду, а по саду быстро-быстро бежит маленький Савл, и ветер раздувает черные кудри на лобастой голове и наполняет ноздри ароматом цветов, густым и сладким, но по-весеннему лёгким, а Савл смотрит вверх на часто переплетённые ветви, покрытые молодой яркой зелёнью, и сквозь неё пробиваются лучи солнца, и поливают золотом края листьв и лепестков розовых и белых цветов.
Савл посмотрел вверх. Свет, ударивший ему в глаза, был такой силы, что судорога прошла по всему телу, и подкосились ноги.
- Савл, Савл, что ты!.. – это командир отряда, шедший рядом с ним, подхватил его под руку, не дав упасть.
Савл, Савл, что, ты… – эхом загуляло в голове – что ты… что ты… что ты… что ты – что-то должно случиться, что-то неотвратимое, а потому страшное – Господи, куда ты гонишь меня?
Стефан остановил камень, брошенный Савлом. Самого Савла не остановил.
Тело казнённого оставили на съеденье псам. Ночью какие-то люди похоронили его, не дав до конца свершиться правосудию.
Узнав об этом, Савл пришел в ярость. Мир сделал ещё один шаг навстречу, и стал похож на расплавленное стекло. Похоронившие Стефана наверняка были его единомышленниками, христианами, предателями веры, их самих надо отправить диким зверям на растерзание! Целый день он под разными предлогами расспрашивал людей о том, что произошло прошлой ночью, сохраняя на лице спокойную доброжелательную улыбку, несмотря на жёлтое пламя, жравшее его изнутри. К вечеру, узнав, наконец, имена предателей, Савл бегом бросился к дому первосвященника, не обращая внимания на то, что прохожие шарахаются от него как от прокаженного.
Привратник, хотя узнал Савла, не захотел сначала пускать в дом позднего и несолидного гостя, но, глянув ему в глаза, невольно отступил в сторону.
Хозяин дома, закончив вечернее правило, готовился отойти ко сну, когда в комнату влетел растрёпанный весь в пыли молодой человек залитый потом, с бледным высоким лбом, перекошенным ртом и двумя желтыми лампадами вместо глаз. Первой мыслью было позвать охрану, но ярость, на лице посетителя вдруг сменилась восторгом веры. Первосвященник тоже узнал Савла и почувствовал себя опять в храме, перед паствой, добрым, мудрым и справедливым водителем душ:
- Говори.
Савл рассказал о вчерашней казни.
- Знаю.
О своих поисках.
Молчание.
О результате поисков и о том, что, по его мнению, следует сделать с предателями.
- Делай как сказал.
Савл превратился в камень, брошенный собственной рукой.
Во главе отряда стражников несколько дней и ночей носился по городу, врывался в дома, хватал, тащил, бросал в подвал. Если кто-то пытался бежать или укрыться – выслеживал, шаг за шагом незримо приближаясь, сливаясь с деревьями, домами, песком, водой, пустотой, темнотой пещер. Тех, кто сопротивлялся, убивали.
Ярость вела, ярость давала цель и смысл, видела, думала, делала. Ярость дала силу заставить первосвященника написать письма в Дамаск к местным синагогам с требованием содействия, и поставив Савла во главе небольшого отряда опытных солдат, бросила их вместе с ним на эти раскалённые камни.
Ярость стала его частью, жизненно важным органом его тела. Убери её, и не будет Савла, останется тело, оно будет двигаться и разговаривать, но Савл умрёт.
Вот, что беспокоило – предчувствие скорой смерти.
Солнечные лучи впивались в затылок, кровь стучала так, словно пыталась излиться из тела через поры.
Нет не то. Не от солнца и не от камней придёт смерть, они будут в Дамаске в назначенное время и тогда – смерть всем последователям новой ереси. Ярость жива и продолжает питать его существо смыслом и силой.
Сопротивление при арестах христиан? – Савл рассмеялся, окружавшие его люди оглянулись на него, – Вон, какие рожи. Нет, сопротивление его тоже не беспокоило.
Он чувствовал присутствие чего-то такого, что видело его самого, оставаясь невидимым.
Савл, Савл, что, ты…
Каждый шаг Савла приходился точно на голову его собственной тени. Солдаты идут, сосредоточенно делая привычную работу. Разговоры затихли, головы опущены – усталость видна, но ступают твёрдо, глаза не потеряли блеск. В общем, всё в порядке, молодцы, да и жара скоро спадёт. Тряхнув головой, Савл расправил плечи, подчеркнуто чеканя шаг:
Савл, Савл, что, ты…
Солнце уже не жгло. Зачем жечь мир, в котором безраздельно царишь! Каждая песчинка превратилась в маленькое солнце и посылала вокруг тонкие лучи-иголки, и миллионы их пронизывали всё пространство, сплетались в сеть, покрывавшую весь мир. Можно было смотреть широко открытыми глазами, можно было зажмуриться и закрыть лицо руками – разницы не было, как в пещерах. Только там была тьма и христиане, которых Савл выковыривал из их нор, а здесь – свет, и здесь страшнее.
Лёгкое с утра, прозрачное небо к полудню потемнело, загустело и превратилось в пыльный серо-фиолетовый купол, пронизанный жилами чистого света. Солнце распалось на тысячу частей и всегда оказывается там, куда направлен твой взгляд.
Мир сделал ещё шаг навстречу и стал хрустальной чашей, полной воды.
И в каждом блике целое солнце. И тёмный цвет, будто нарочно принятый небом, чтобы поиздеваться над человеком. Откуда столько света в этой темноте?
Савл, Савл, что, ты... – слова командира шумели в ушах, стучали вместе с сердцем, ещё больше разгоняя кровь и без того бьющую с такой силой, что, кажется, готова разорвать на куски голову, в которой эхом гуляет:
Савл, Савл, что, ты… – Дамаск приблизился на четыре шага.
Солнце сияло сквозь искрящуюся толщу воды. Нестерпимо огромное, как небо, тёмное и слепящее, далёкое и вставшее вдруг прямо перед глазами, охватившее со всех сторон.
Солнце обрушилось на голову серебряной паутиной и исчезло, остался только звук – незнакомый спокойный голос:
- Савл, Савл, что ты гонишь меня?
Тишина.
Савл открыл глаза. На фоне далёкого светлого неба он увидел расположенные кругом тёмные силуэты командира и нескольких солдат. Он лежал, они стояли над ним и смотрели на него.
Небо бледнело, поднималось выше, и с ним поднимались солдаты, делаясь всё меньше и дальше. Савл опускался в прохладный колодец с тёмными стенами.
Небо превратилось в белую звёздочку.
Савл закрыл глаза.