Рождественские сны
Сон первый: Комар
Не люблю летающих по квартире насекомых. Боюсь их. И совсем не потому, что они кусаются, а потому, что летают. Коснётся вдруг кто-нибудь лица крыльями на лету. Б-рр, мерзко как.
А тут ещё этот комар. Или стрекоза. Летает. Мельтешит в воздухе. И не разберёшь сразу, кто точно. Да ещё такая огромная, сантиметров тридцать, как минимум. Поймала я её. Или его. И в газету завернула. И попросила Зину, которая в это время о чём-то с Ирой в прихожей о чем-то тихо разговаривала. А потом передумала, и сама комара, или стрекозу, в форточку выбросила. И полетела она. Или полетел.
И не заметила, как сама там на улице оказалась, на газоне, на свежевспаханной клумбе, длинной, как грядка через весь двор. И провалилась я в рыхлый чернозём по пояс, и подумала, что если бы не знала, что я нахожусь во дворе, на грядке, то подумала бы, что попала в какое-то болото: уж очень я там глубоко завязла.
И вот ползу я из грядки на твёрдую почву. Медленно ползу, с трудом вытаскивая ноги из вязкой почвы. И ползу на глазах у Руководителя Весенних Работ нашего двора, с опаской поглядываю на него, думая, что он начнёт сейчас меня упрекать в отлынивании от участия в озеленении родного двора. Но он ничего не говорит, а только пристально наблюдает за тем, как я ползу-выползаю.
И только выползла я на твёрдую землю, как тут же проснулась.
Сон второй: Яблоня
Иду через двор к Родному Подъезду. Смотрю, и кажется, что-то тут не так. Но что не так – никак не пойму. Дверь как дверь, скамейки как скамейки, такие как всегда. Но что-то изменилось.
И вдруг как стукнуло: Яблоня.
Раньше здесь росла Яблоня, а теперь её нет. Срубили. Её ещё мой папа посадил, когда жив был. И сколько я себя помню, я никогда не знала, что это Яблоня. И только когда её не стало – дошло вдруг – это Яблоня.
Медленно поднимаюсь по ступенькам. На душе грустно. А, вообще, откуда я могла знать, что это яблоня. В конце весны мы уезжали в деревню, когда яблок на ней ещё не было. А возвращались в конце лета, когда яблок на ней уже не было.
А сколько было радости от неё местным ребятишкам, которые никуда не уезжали.
И как грустно, что её больше нет…
Сон третий: Старые фотографии
Рассматриваю на мониторе фотографию, размещённую над рассказом или стихотворением. На ней молодой Геннадий Николаевич. Я такого даже и не видела, на завод я пришла, когда он был гораздо старше. Но узнаваем.
Оборачиваюсь к коллективу, сгруппировавшемуся с противоположной стороны. Стоят там Геннадий Николаевич, Петров и Игорёк. Разговаривают о чём-то.
- Есть один поэт, - говорю я им, - вы его не знаете. Он мой любимый поэт. Точнее, один из моих любимых поэтов. Так вот, он когда-то Геннадия Николаевича фотографировал. Вот фотография.
-Где? Где? – спросил Игорёк, и глаза его вспыхнули ярко-зелёным любопытством.
Все столпились вкруг моего стола и стали рассматривать фотографию.
- И, правда, очень похож, узнаваем, - сказал Игорёк.
И тут я увидела, что это не фотография, а фильм, и Геннадий Николаевич, стоя в конце праздничного стола, явно говорит какой-то длинный тост. Только ничего не слышно, поскольку у меня динамиков на компьютере нет.
Постепенно произносящий на мониторе тост Геннадий Николаевич медленно трансформировался в говорящего тот же тост Петрова, тоже молодого и тоже узнаваемого.
Потом стал меняться план. Стол с говорящим Петровым поехал в сторону, стал виден огромный, празднично-украшенный зал, новогодняя ёлка, молодой, незнакомый директор завода, расхаживающий по залу с бокалом в руке, радостно возбуждённый.
И лица у всех присутствующих тоже радостно возбуждённые. Все полны энтузиазма, все с надеждой смотрят в Светлое Будущее. И никто ещё не догадывается, что не Светлое Будущее грядёт, а Перестройка и Развал.